Читать книгу Одноклассницы - ДИКИЙ НОСОК - Страница 8

«Ой, Марина, дорогая,

Я тебе советую:

Ты свои кривые ноги

Оберни газетою,» – язвительно пропела Наташка Гусева при ее приближении. Запас оскорбительных частушек у нее был неистощим. Может она их специально сочиняет и записывает, чтобы не забыть? Дразнила она не только Марину, но ее почему-то особенно зло.

Делая вид, что не обращает внимания на гадкую частушку, Марина шла по длинному школьному коридору. Как на грех, тот был совершенно пуст. Укрыться за чужими спинами было невозможно. Кроме нее и сидевшей на подоконнике в самом конце коридора напротив кабинета истории компании там никого не было. Вся компашка дружно уставилась на Марину и следила за каждым ее шагом. Подобные ситуации, когда все на нее пялились, она ненавидела больше всего на свете. Внешняя невозмутимость давалась ей тяжело.

Марина дошагала до подоконника, шлепнула на него сумку с плеча, выудила оттуда учебник истории и, не обращая ни на кого внимания, стала читать заданный к сегодняшнему уроку параграф. По истории у нее были всего две оценки, причем разные. Шанс, что сегодня спросят, был велик. Гусева хмыкнула.

«Сорока, ты таблицу по истории сделала? Дай списать,» – потребовала Бодрова.

Марина молча достала из сумки тетрадь по истории и протянула Ольге. Та открыла ее и пробежала глазами по таблице. Остальные в почтительном молчании стояли рядом.

«А пятый пункт ты откуда взяла?» – возмутилась Бодрова.

«Из параграфа,» – коротко ответила Марина.

«Там такого нет,» – в своей обычной, безапелляционной манере заявила Ольга, не возвращая, тем не менее, тетрадь назад. Вот ведь зараза! Наверняка и сама сделала таблицу. Зачем у нее спрашивает? Сравнить? И ткнуть носом в ошибки, как обоссанного щенка в лужу, если найдет?

«Есть. В последнем пункте. Про искусство и культуру.»

«Врешь. Покажи.»

Марина перевернула страницу, нашла глазами нужный абзац и ткнула в него пальцем. Вся компания сгрудилась вокруг нее, заглядывая в учебник, потом дружно полезла в сумку за ручками и тетрадями. Исправлять и дополнять таблицу. Никто, даже ехидная Наташка Гусева, и мысли не допустил, чтобы попенять Бодровой на неполную таблицу, списанную у нее чуть ранее. Ситуация была не нова. И симпатий Марине со стороны Ольги не добавляла. А остальные делали как она. Плохо быть умной. Хорошо, что она не по всем предметам такая. Математика и физика точно не ее стихия.

К тому времени, когда Бодрова, Гусева, Рудова Наташка и Свищева Сашка списали таблицу, коридор наводнился школьниками. А Марина успела дочитать параграф. Память у нее была хорошая. К тому же она читала параграф и вчера вечером. Если спросят, выкрутится.

Вторым и третьим уроками была физкультура. Зимой, в третьей четверти, уроки всегда были спаренными и проводились на лыжах.

Физкультуру Марина ненавидела люто. Ни быстро бегать, ни далеко прыгать, ни перемахнуть через коня, ни забраться по канату, ни, разумеется, кататься на лыжах она не умела. Вроде и толстушкой не была, но, как однажды презрительно выразилась тогдашняя физручка, глядя на ее напрасные потуги сделать «березку»: «Видно ничего тебе не дано.» Уроки физкультуры – мука мученическая, а уж на лыжах и подавно. На прошлой неделе она эту пытку заколола, соврав учителю, что «ей нельзя» (кодовое название для месячных). Сегодня придется идти.

Чтобы не таскать постоянно лыжи из дома, классный руководитель выгородила закуток в углу своего кабинета, где весь класс оставлял лыжи. Переодевшись, школьники шли в ближайший овраг циклопических размеров, по периметру которого школьные учителя физкультуры ежегодно прокладывали лыжню. Школа находилась на окраине спального района. Огромный овраг как раз отделял крайние многоэтажки от железнодорожной ветки, обсаженной лесополосой. Учителя с косогора имели прекрасный обзор за пыхтящими спортсменами. Не схалтуришь. Задача на урок обычно составляла 3-5 кругов по дну оврага. Счастливчики, владеющие коньковым ходом, шустро мчались вперед, остальные гуськом телепались в хвосте все больше и больше отставая. Марина плелась предпоследней, позади только Сашка Свищева. К тому моменту, когда она красная, взмокшая, растрепанная вылезла наверх из оврага, чемпионы уже заносили лыжи в кабинет классного руководителя.

До спортзала Марина добралась уже после звонка с урока. Надо было поторапливаться. Времени на то, чтобы переодеться, привести себя в порядок и отнесли лыжи оставалось впритык. В спортзале кучковалась, громко гогоча, компания пацанов-одноклассников.

«Какие люди!» – тут же перегородил ей дорогу Машков.

Марина ткнулась туда-сюда. Но ржущие пацаны обступили ее кругом, прижимая к выкрашенной в тухло-зеленый цвет стене спортзала. Бузалёв, Мамедов, Шматков и Машков – все двоечники и придурки как на подбор.

Марина выставила вперед распадающуюся на части охапку лыж и лыжных палок на манер тарана. Однако Машков тут же ухватился за них и с силой дернул на себя. Марина полетела вслед и едва не упала, уткнувшись Машкову в грудь. То словно этого и ждал, схватил ее, подставил подножку и под дружное мальчишеское ржание повалил на пол вместе с лыжами. Теперь то Марина и сама выпустила их из рук, пытаясь вырваться. Машков же уселся на нее сверху и плотно сжал ее бедра коленями. Это называлось «зажать». На шум и улюлюканье из своего учительского закутка показался наконец физрук. Пацанов из спортзала как ветром сдуло. Хохот разнесся по гулким школьным коридорам.

«Придурки!» – зло бросила им вслед Марина.

«Сорокина, иди переодевайся. Следующий урок скоро начнется,» – пробурчал физрук и вновь скрылся за дверью.

Марина, красная как рак уже не только от занятий спортом на свежем воздухе, юркнула в раздевалку. Чертовы придурки! Они что все по очереди решили ее зажать? У Мамедова это получилось три месяца назад. Подкараулил одну в подъезде, козел. С тех пор она была настороже, стараясь нигде не оказываться с пацанами наедине. И когда увидела в своем подъезде Бузолёвскую рожу, опрометью выскочила на улицу. А потом торчала у подъезда, дожидаясь кого-нибудь из соседей. Теперь снова будут подначивать и дразнить: «Сорока – проститутка».

Впервые так называемое «зажимание» Марина увидела прошлой зимой. Даже не поняла по наивности тогда, что именно происходит. Четверка классных отщепенцев в том же неизменном составе за углом школы повалила прямо в снег тихую школьную дурочку Наташку Нюшину и по очереди зажала ее. Наташка, конечно, брыкалась. Но не так чтобы очень сильно. После всего просто встала, отряхнула снег и пошла. Марина наблюдала эту мерзкую картину из окна кабинета, где они с Бодровой (тогдашней соседкой по парте) мыли полы во время дежурства.

«Вот дура!» – прокомментировала случившееся Ольга.

Нюшина и в самом деле была дурочкой, с диагнозом. И в обычной школе ей, по большому счету, делать было нечего. Для таких как она существовали специальные. Наташку держали в общеобразовательной потому как была она тихой, безвредной, с туповатой блуждающей улыбкой на лице. Из нее и двух слов клещами нельзя было вытянуть. Её даже жалко не было. Не человек, а так – мебель.

А вот когда отщепенцы неосмотрительно решили зажать Бодрову, то сильно об этом пожалели. Показания о том, было или все-таки не было, расходились. Свидетелей не случилось. Очевидно было одно: Бодрова впала в ярость и накинулась на обидчиков, невзирая на их превосходящее число. Мамедов вышел из схватки с расцарапанной рожей и пламенеющим ухом, Шматков с разорванной курткой, остальные отделались крупным испугом. В ярости Ольга краев не видела. Свирепела и набрасывалась как бешеная собака. Больше с психованной они не связывались. Себе дороже.

На литературу Марина опоздала. К счастью, не одна. Сашка Свищева закончила лыжню еще позже. Училка русского и литературы снова бегала ругаться к физруку, что как вторник, так у нее из-за какой-то физры урок практически сорван.

Литература Марине нравилась. На ней зачастую можно было повалять дурака. Марина обычно читала под партой захваченную из дома книжку. Что-нибудь совсем не программное, интересное, вроде «Анжелики – маркизы ангелов» Анн и Серж Голон. Она так увлеклась в этот раз, что не заметила зловещей тишины, возникшей как-то внезапно и вдруг.

«Сорокина, что там у тебя?» – училка стояла на одну парту впереди и буравила взглядом ее стол, точно рентгеном. – «Давай сюда.» Прятать книжку было уже поздно, пришлось подчиниться. Татьяна Михайловна поджала губы, укоризненно покачала головой, мол «уж от тебя то не ожидала такого», и утащила книгу к себе на стол. На последней парте злорадно хихикнула Гусева.

На перемене пришлось извиняться, давать лживые обещания больше так не делать. Марина точно знала, что будет. И по глазам училки видела, что та ей ни на йоту не верит. Это просто игра такая: извинись, притворись, соблюди необходимые формальности и делай дальше спокойно все, что хочешь.

У Татьяны Михайловны – немолодой, усталой, тридцатилетней женщины, недавно вышедшей из второго декрета, Марина была на хорошем счету. Её сочинения на любую тему были лучшими в параллели. Стопку тетрадей с сочинениями, которую нужно было раздать на перемене, Марина получила от Татьяны Михайловны бонусом к «Анжелике – маркизе ангелов». Следующим уроком был русский язык в том же кабинете. Скандал вспыхнул вместе со звонком на урок.

«Не поняла!» – шумно возмутилась Бодрова, заглянув в тетрадь соседки по парте и верного вассала Сашки Свищевой. – «Почему у меня 4/3, а у нее 4/4?» Она отобрала у подружки тетрадь и с азартом почуявшей кровь гончей начала сравнивать содержимое.

«Ага!» – радостно заорала она минуту спустя, явно рассчитывая привлечь всеобщее внимание. – «Это вводное слово, балда. Ты запятую не поставила. А тут вообще речевая ошибка. Кто так формулирует, корова косноязычная?»

Схватив обе тетради, она бросилась к учительскому столу, словно Александр Матросов на амбразуру: «Татьяна Михайловна, почему у меня три, а у нее четыре?»

Сашка покорно поплелась следом, тоскливо глядя в спину подруги. Четверка по русскому была для нее редкостью. И сейчас она чувствовала, что эта птица счастья ее скоро покинет.

«Ольга,» – устало спросила учительница. – «Чего ты от меня хочешь? У тебя три ошибки, я не могу поставить тебе четыре.»

«А мне и не надо. Вы ей двойку поставьте. Смотрите, тут речевая, тут вводное слово без запятых, а тут две основы в предложении и опять нет запятой. Если Вы здесь ошибок не видите, я и к директору могу сходить,» – заявила Бодрова.

В этом Татьяна Михайловна не сомневалась. Как пить дать сходит. Таким как Бодрова дорогу лучше не переходить. Спорить с ней у учительницы не было никаких сил, да и авторитета на хватало. Татьяна Михайловна покорно отметила красной ручкой ошибки, исправила оценку в Сашиной тетради и отдала ее хозяйке. У той на глаза навернулись слезы. Бодрова же победно вскинула голову и коронованной императрицей прошествовала к своей парте. Следом семенила Свищева.

Татьяна Михайловна была слабаком и противостоять жизненным невзгодам не умела. Характер, видимо, был не тот. Дети чуяли слабину, точно акулы каплю крови за несколько километров. Авторитет учительницы русского и литературы давно находился где-то в районе плинтуса. Она была не чета другой «русичке», бывшей до нее, с классическим учительским именем Марь Иванна и таким же классическим учительским пучком седых волос на голове. Та была строгой, справедливой, но без самодурства, свойственного многим пожилым учителям. Её Марина обожала и, по мнению одноклассников, ходила у нее в любимчиках. Мария Ивановна как-то сказала, что у Марины врожденная грамотность. В отличии от уроков физры, здесь ей определенно «было дано». Периодически та вместо урока сажала Марину на заднюю парту и поручала проверять тетради. Это было нереально круто! У Марины руки по первости тряслись, когда, подсчитав количество ошибок в домашней работе, она выводила красной ручкой «2» в тетради Шматкова.

«Сорока, ты нафига мне парашу влепила? Совсем офигела? Проверяй нормально, а то в следующий раз огребешь,» – подобные претензии сыпались как из ведра. Марина устала объяснять, что если она не поставит за пять ошибок двойку, то Мария Ивановна доверять ей перестанет и проверять тетради больше не посадит. А потерять ее доверие Марина боялась больше всего на свете. На мнение остальных учителей о себе ей было плевать. Но в конце прошлого учебного года обожаемая Мария Ивановна вышла на пенсию. Вместо нее появилась вечно замученная жизнью Татьяна Михайловна. Марина иногда небезосновательно подозревала, что та и сама порой точно не знает, где нужно поставить запятую. Мария Ивановна появлялась только изредка, на замену, когда у новой «русички» заболевал ребенок. В такие дни Марина была счастлива.

Последним уроком была химия. Звездой урока сегодня и всегда был Шматков. Этот хулиган и двоечник, по которому, по выражению классухи, «давно тюрьма плачет», был нежно любим учительницей химии за безусловный талант к предмету. Шматков отвечал ей полной взаимностью. Химию он не закалывал никогда. И имел по этому предмету единственную за все школьные годы пятерку. Директор школы не позволяла химичке послать Шматкова на городскую олимпиаду по химии сколько бы та не упрашивала. Действительно, ну как бы это выглядело со стороны, если бы школу представлял парень, стоящий на учете в детской комнате милиции? Таким индивидуумам уже в колониях для несовершеннолетних места уготованы.

Химию Марина не понимала от слова совсем и совершенно искренне молилась каждый урок «только бы не спросили». Когда-то в начале курса она то ли проболела, то ли прохлопала ушами тему «Валентность», как оказалось впоследствии самую что ни на есть ключевую в курсе химии. И теперь химические уравнения, когда одно вещество (или несколько) превращалось в другое представляли для нее тайну за семью печатями. Она могла вызубрить параграф, но это было бессмысленно, ни одного химического уравнения Марина решить не могла. Химию она списывала. По возможности.

Сегодня, к счастью, пронесло. У доски маялись Ясинская – мисс самые длинные ноги и самая короткая юбка в школе и Астахова – староста, стукачка и классухина любимица, до зубовного скрежета правильная и всегда приводимая в пример.

«Ну что, святые мученицы, справились?» – через положенное время поинтересовалась химичка. Вполне ожидаемо справилась только Астахова. Ясинская полученной параше ничуть не огорчилась и прошествовала за парту как манекенщица по подиуму. Училка проводила ее добродушным взглядом: «Да и зачем тебе напрягаться? С такими-то ногами не пропадешь.» Химичка была не единственной, кто делал Ясинской скидку на красоту. Вот классуха, например, боролась, боролась с ее короткой юбкой, да и махнула рукой. Никому другому она бы такого с рук не спустила. Какая жалость, что она – Марина – не красотка. Вселенское свинство.

«Леша Шматков, иди исправь все на доске,» – улыбнулась химичка своему любимчику.

Вместо седьмого урока был классный час – тоскливая муть и игра на нервах. Сначала Галина Викторовна втирала какую-то нудятину по теме классного часа: то ли про вред курения, то ли про Сталинградскую битву. Марина во время подобных мероприятий всегда отключала слух и мечтала о чем-то о своем. Главное было при этом не пялиться с отсутствующим видом в окно. Это сразу бросалось в глаза и вызывало язвительный отклик учителя. Вот и сегодня она тупо разглядывала плакат с календарем на стене. На нем маленькая девочка с синими-пресиними глазами собирала на зеленом-презеленом лугу букет белых-пребелых ромашек с ярко-желтыми серединками. Цвета на плакате были до того яркие, будто нарисованные. Он появился на стене после зимних каникул и еще не успел надоесть.

После протокольной обязательной части долго сдавали всем классом деньги на завтраки. Галина Викторовна вела столовскую бухгалтерию в отдельной разграфленной тетрадочке и яро ругала тех (а они находились всегда), кто забыл деньги дома.

Потом распределяли дежурства по классу на следующий месяц. Этот пункт программы всегда вызывал ропот и возмущение. Галина Викторовна, чьей целью было иметь чисто убранный кабинет каждый день, распределяла дежурства, назначая на один день двух ответственных товарищей и одного безответственного. Например: Рудова, Сорокина и Машков. Всем было очевидно, что Машков дежурство заколет, а исполнительные девочки вымоют полы в кабинете в любом случае. Все ответственные против такого распределения ролей бунтовали, всем безответственным график дежурств был до лампочки. Они на него откровенно забивали. Протесты были бессмысленны. Спорить с Галиной Викторовной было нельзя. Оставалось смириться и запомнить числа, когда предстояло елозить тряпкой по полу.

Взаимоотношения с классухой у Марины были натянутые. Они друг друга демонстративно игнорировали. Хотя некоторое время назад Марина считалась ее любимицей, потому что тогда была отличницей и председателем Совета отряда. На ее исполнительность, ответственность и обязательность всегда можно было положиться. Галина Викторовна без зазрения совести и полагалась, наваливая на нее, будто на покорного ослика, все больше скучных, бессмысленных и никому не нужных поручений, вроде еженедельной политинформации, подготовки тематических классных часов к праздникам, подтягивания отстающих и прочую чепуху. За два года Марина выдохлась и везла этот воз из последних сил, мечтая, но не решаясь самостоятельно от него избавиться.

В конце шестого класса перед собранием, на котором ее должны были снова переизбрать председателем Совета отряда, Марина предприняла хитрый, как ей казалось, маневр. Она подошла почти ко всем одноклассникам и по-человечески попросила, пообещав давать списывать весь год домашку, не голосовать за ее кандидатуру на собрании. Пообещали все. Не выполнил никто. Как только Галина Викторовна велела, над партами поднялся лес рук. Марина сидела как оплеванная. Как же так? Ведь они обещали.

Придя в себя после такого предательства, она поняла, что злиться на одноклассников бессмысленно. Не могли же они пойти против классухи. Злиться стоило только на Галину Викторовну. С замиранием сердца Марина впервые в жизни забастовала. Она не делала ничего. Сначала было страшно до дрожи в коленках. Потом привыкла.

Через месяц ее с гневными речами поперли со всех должностей. Она стала свободным и счастливым изгоем. К огорчению Галины Викторовны нисколько не раскаивающимся. Непосредственным поводом послужил открытый конфликт с классухой. Оставив Марину как-то после уроков, она снова стала грузить ее поручениями: подобрать стихи к классному часу на 7 ноября, выпустить стенгазету о вредных привычках и т. д.

«А также надо сделать …» – продолжала вещать Галина Викторовна.

В этот момент Марина совершенно неожиданно для себя буркнула: «Сама делай.» И замерла от ужаса.

«Сорокина, ты что, белены объелась?» – изумилась классная руководительница после минутного замешательства.

Марина молчала и смотрела в пол. И как у нее только вырвалось? Она не хотела ничего такого говорить, только про себя подумала. Молчание затянулось.

«Можешь идти, Сорокина,» – задумчиво молвила Галина Викторовна, всем своим видом демонстрируя оскорбленную невинность. – «Обдумай свое поведение.»

Матери рассказывать ничего не пришлось. Классная озаботилась этим сама. Неизвестно чего она наговорила, но мать была в панике и ярости одновременно.

«Сейчас же иди извиняйся,» – с порога рявкнула она.

«Не пойду,» – уперлась Марина.

«Пойдешь как миленькая.»

Глядя на насупленную дочь, она поняла, что подростковый возраст наступил резко и внезапно, как и большинство малоприятных вещей. Мать орала, ругалась и скандалила до вечера, заставив-таки Марину идти извиняться.

Галина Викторовна выслушала ее со скорбным лицом: «Хочешь добавить что-нибудь еще, Сорокина?»

«Нет,» – замешкалась Марина, лихорадочно соображая, чего еще хочет от нее училка.

«Хорошо, можешь идти,» – отпустила та.

Марина же шла тогда домой и думала: «Неужели классная не понимает, что ее извинения – полное вранье? И если бы мать не заставила, то по своей воле на никогда бы не пошла извиняться?»

Вакантное место заняла Астахова. И теперь из кожи вон лезла, метя хвостом перед классухой.