Читать книгу Комната шепотов - Дин Кунц - Страница 10

Ханнафин овдовел год назад, но так и не привык жить один. Возвращаясь домой, он нередко, как и сейчас, зовет Сакуру. Ответом всегда служит тишина, и он стоит неподвижно, ошеломленный ее отсутствием.

Иногда его охватывает иррациональное недоумение: мертва ли она на самом деле? Он уехал в командировку, когда ее здоровье резко ухудшилось. Не в силах видеть ее мертвой, он согласился на кремацию. И поэтому он иногда поворачивается, убежденный в том, что Сакура стоит у него за спиной, живая и улыбающаяся.

Сакура. «Вишневый цвет» по-японски. Это имя подходило к ее изящной красоте, но диссонировало с решительным характером…

Войдя в жизнь Ханнафина, она изменила его. Такая нежная, такая умная. Ее мягкая, но постоянная поддержка придавала ему уверенности – он стал писать книги, хотя прежде лишь говорил о том, как хорошо было бы что-нибудь написать. Для журналиста он был слишком погружен в себя, но Сакура извлекла его из «панциря несчастной черепахи», как она говорила, и открыла для него новые ощущения. До нее он не проявлял интереса ни к одежде, ни к хорошим винам. Она научила его пониманию стиля, сделала его вкус утонченным, и ему захотелось выглядеть красивым и изысканным, чтобы она испытывала гордость, появляясь в обществе вместе с ним.

После ее смерти он убрал все фотографии, на которых они были сняты вместе, – Сакура купила для них серебряные рамочки и любовно развесила и расставила снимки по всему дому. Эти фотографии преследовали его, как и сама она преследует его во сне – редкая ночь проходит без нее.

«Сакура, Сакура, Сакура», – шепчет он в тишине, а потом идет наверх, чтобы принять душ.

Он занимался бегом с молодых лет. Сакура убедила его продолжать это занятие, чтобы он оставался таким же стройным, как она, чтобы они были здоровыми и вместе старели. Бегать без Сакуры поначалу казалось невозможным, воспоминания, как призраки, поджидали его за каждым поворотом на пути, который они проделывали вместе. Но если бы он бросил бегать, это выглядело бы предательством, словно она и в самом деле оставалась там, на тропе, неспособная вернуться в дом, предназначенный для живых, словно она ждала его, желая увидеть его живым, здоровым и соблюдающим режим, установленный ею для обоих.

Если Ханнафин решится рассказать это своим коллегам по газете, они назовут его сентиментальным, а за глаза окрестят слезливым, слащавым или придумают что-нибудь похуже: большинство современных журналистов не склонны проявлять чувствительность, если дело не связано с политикой. И все же…

В главной ванной он крутит ручку крана, устанавливая максимальную температуру. Из-за Сакуры он не пользуется обычным мылом, которое раздражает кожу, а вместо этого покрывает себя гелем «Ю ар эмэйзин». Шампунь на коньяке с яйцом изготовлен компанией «Хеэр рисайпс», а еще он использует кондиционер на аргановом масле. Все это казалось ему слишком женственным, смущало, пока Сакура была жива, теперь же стало частью его жизни. Ханнафин вспоминает времена, когда они мылись вместе, и опять слышит ее девичье хихиканье, сопровождавшее эти сокровенные мгновения.

Он выходит из душа и вытирается; зеркало в ванной покрыто туманом от пара. Отражение мутится, и Ханнафин почему-то беспокоится, словно, если нечеткая форма, повторяющая каждое его движение, проявится, это может оказаться не он, а какой-нибудь недочеловек из мира за стеклом. Если он протрет стекло, на нем будут подтеки. Он оставляет все как есть – пусть испаряется – и голый идет в спальню.

В одном из двух кресел сидит женщина поразительной красоты. На ней потертые рокпорты[6], джинсы, никакой свитер, спортивная куртка без торговой марки, но выглядит она так, будто сошла со страниц «Вог». Она производит столь же ошеломительное впечатление, как модели с рекламы духов «Блэк опиум». Пораженный, Ханнафин застывает на месте, почти уверенный, что с его головой не все в порядке, что это галлюцинация.

Женщина показывает на халат из его гардеробной, лежащий на кровати:

– Надевайте и садитесь. Нам нужно поговорить.