Читать книгу Фантомы - Дин Кунц - Страница 5

Дженни Пэйдж никогда не видела труп, хотя бы отдаленно похожий на тот, что лежал сейчас перед ее глазами. Ни учеба в колледже, ни ее собственная врачебная практика не подготовили ее к встрече с таким феноменом, какой представляло собой тело Хильды Бек. Дженни опустилась рядом с трупом на корточки и принялась рассматривать его, испытывая одновременно грусть, отвращение и любопытство. И чем дольше она изучала его, тем сильнее становилось ее любопытство и тем быстрее росло изумление.

Лицо мертвой женщины раздулось; круглое, гладкое, даже как будто блестящее, оно напоминало сейчас карикатуру на то, какой была Хильда Бек при жизни. Тело тоже вздулось, туго натянув в некоторых местах швы серо-желтого домашнего платья, в котором она обычно хлопотала по хозяйству. Там, где были видны отдельные участки тела – на шее, на кистях и предплечьях, на икрах ног и коленях, – ткани казались мягкими и внешне естественными для пролежавшего несколько дней трупа. Складывалось впечатление, что это вздутие не было следствием обычного при начинающемся распаде обильного выделения газов. Во-первых, живот должен был быть уже наполнен газом и раздут гораздо сильнее, чем остальные части тела; он, однако, вздулся очень умеренно. А кроме того, отсутствовал характерный трупный запах.

При более близком и внимательном осмотре складывалось также впечатление, что и кожа – темная, покрытая крапинками – стала такой не в результате распада тканей. Дженни не могла обнаружить никаких явных, зримых признаков начавшегося разложения: не было ни повреждений, ни волдырей, ни вскрывшихся гнойников. Признаки физического распада и разложения обычно быстрее всего проявляются на глазах трупа, потому что они состоят из относительно мягких тканей. Но широко раскрытые, смотрящие вверх глаза Хильды Бек были в безупречном состоянии: белки совершенно чистые, не пожелтевшие и не обесцвеченные из-за разрыва кровеносных сосудов, радужка, тоже абсолютно ясная, сохраняла мягкий голубой цвет, на ней не было даже обычной посмертной мутной пленки.

При жизни глаза Хильды всегда лучились добротой и жизнелюбием. Это была седая шестидесятидвухлетняя женщина с очень милым и приятным лицом, всем своим обликом и манерами напоминавшая добрую бабушку. Говорила она с легким немецким акцентом, голос у нее был удивительно мягкий и певучий. Прибираясь в доме или готовя что-нибудь на кухне, она часто напевала; и она умела находить радость и удовольствие в самых простых вещах.

Дженни почувствовала вдруг острый приступ горя и скорби и поняла, как будет ей не хватать Хильды. Она закрыла глаза и посидела так некоторое время, не в силах смотреть на труп. Потом взяла себя в руки, подавила уже готовые было пролиться слезы. Наконец, восстановив в себе способность к профессиональной отстраненности, она открыла глаза и продолжила осмотр.

Чем дольше смотрела она на тело, тем больше складывалось у нее впечатление, будто вся кожа трупа покрыта синяками и кровоподтеками. Об этом свидетельствовал цвет кожи: местами она была черная, местами синяя или темно-желтая, причем цвета эти переходили один в другой. Но и таких ушибов Дженни тоже не доводилось видеть. Насколько она могла судить, ушиблено было все тело; не оставалось ни одного участка кожи, на котором не было бы синяков. Дженни осторожно взялась за рукав платья и подняла его вдоль вздувшейся руки настолько, насколько это удалось. Но и под руками поверхность кожи была точно такой же, и Дженни стала подозревать, что, видимо, все тело представляло собой один невообразимый синяк.

Она еще раз посмотрела на лицо миссис Бек. И здесь тоже вся поверхность кожи была в кровоподтеках. Бывает, жертвы серьезных автомобильных катастроф получают такие повреждения, в результате которых у них тоже почти все лицо оказывается сплошным кровоподтеком; но это всегда сопровождается более тяжелыми травмами – переломами носа, челюсти, разрывом губ… Как же получилось, что при столь страшных синяках у миссис Бек нет никаких других, более серьезных ранений?

– Дженни? – окликнула ее Лиза. – Почему ты так долго?

– Я уже скоро. Посиди пока там.

Тогда… возможно, ушибы, покрывающие тело миссис Бек, не были результатом каких-то внешних ударов? Могло ли получиться так, что этот страшный цвет кожи был вызван не ушибами, а давлением внутри тела, отеком подкожных тканей? В конце концов, такой отек очевиден. Однако, чтобы вызвать подобные синяки, он должен был произойти мгновенно и с огромной силой. Но черт возьми, это же невозможно! Живая ткань не может вспухнуть с такой скоростью. Конечно, при некоторых аллергиях бывает быстрый отек, это их симптом; самый тяжелый отек такого рода бывает при сильной аллергической реакции на пенициллин. Дженни не знала ничего, что могло бы вызвать столь внезапный и мощный отек тканей, результатом которого стало бы превращение всего тела в один огромный, ужасающий синяк.

И даже если тот отек, который она видела, не был обычным, простым, классическим посмертным вздутием – а Дженни была уверена, что он им не был, – и если он был причиной синяков и кровоподтеков, то что же, о господи, могло послужить причиной самого этого отека? Аллергическую реакцию Дженни исключала.

Если причиной был яд, то наверняка какой-то очень экзотический. Но каким образом столь необычный яд мог попасть к Хильде? Врагов у нее не было. Сама мысль о том, что кто-то захочет ее убить, казалась абсурдом. И если ребенок еще мог бы потащить что-то незнакомое в рот, чтобы попробовать его на вкус, то Хильда подобной глупости наверняка бы не сделала. Нет, это был не яд.

Болезнь?

Но если это действительно была болезнь, бактериальная или вирусная, то она была совершенно не похожа на все то, чему учили Дженни. А что, если она окажется заразной?

– Дженни! – позвала Лиза.

Болезнь.

Испытывая чувство облегчения оттого, что она не прикасалась непосредственно к телу, и запоздало сожалея о том, что все-таки дотронулась до рукава платья, Дженни тяжело поднялась, покачнулась на слегка затекших ногах и, сохраняя равновесие, отступила на шаг от трупа.

По всему ее телу пробежали холодные мурашки.

Только сейчас она обратила внимание на то, что лежало на разделочной доске рядом с мойкой. Там были четыре крупные картофелины, кочан капусты, несколько морковок, нож для очистки овощей и длинный нож для резки. В тот момент, когда ее настигла смерть, Хильда была занята готовкой. Все произошло внезапно. Бах! – и конец. Совершенно очевидно, что она не была больна и вообще не предчувствовала ничего подобного. Ежу ясно, что болезнь не могла быть причиной столь внезапной смерти.

Какая болезнь приводит к смерти без того, чтобы предварительно пройти через стадии заражения, плохого самочувствия, постепенного упадка сил и физического увядания? Никакая. Ни одна из тех, что известны современной медицине.

– Дженни, давай уйдем отсюда, – попросила Лиза.

– Тихо! Погоди минутку. Дай мне подумать, – ответила Дженни, облокачиваясь на стол и продолжая рассматривать мертвую женщину.

Где-то в глубине сознания у Дженни шевелилась еще не определившаяся, но уже пугающая мысль: чума. Бубонная и некоторые другие разновидности чумы иногда встречались в Калифорнии и на Юго-Западе. За последние годы было около полудюжины сообщений о таких случаях. Теперь, однако, редко кто умирал от чумы: она излечивалась стрептомицином, хлорамфениколом или любым из тетрациклинов. Для некоторых разновидностей чумы характерно появление сыпи: маленьких красных зудящих точек на коже. При очень тяжелых формах болезни сыпь бывает почти черной и распространяется чуть ли не по всему телу: во времена Средневековья эту болезнь так и называли – «черная смерть». Но может ли сыпь выступить в таком количестве, чтобы все тело почернело полностью, как у Хильды?

А кроме того, Хильда умерла внезапно, в тот момент, когда занималась готовкой; у нее не было ни рвоты, ни лихорадки, ни недержания, а это исключало чуму. Это исключало вообще любую из известных инфекционных болезней.

Но не было и никаких явных признаков того, что на Хильду Бек было совершено нападение. Ни кровоточащих огнестрельных ран. Ни ран от холодного оружия. Никаких признаков того, что экономку забили насмерть или задушили.

Дженни обошла вокруг тела и подошла к мойке. Она дотронулась до капусты и с удивлением обнаружила, что кочан еще холодный. Он пролежал на разделочной доске не больше часа.

Отвернувшись от стола, Дженни снова посмотрела на тело Хильды, но теперь уже с ужасом.

Эта женщина умерла не больше часа назад. Если дотронуться до ее тела, то оно еще, наверное, теплое.

Но что же ее убило?

Сейчас Дженни оказалась не ближе к ответу, чем тогда, когда только начинала осмотр. И хотя болезнь вряд ли могла быть причиной этой смерти, полностью исключить такую возможность Дженни не могла. Мысль, что это окажется нечто очень заразное, пугала ее.

Стараясь не показать своей озабоченности Лизе, Дженни проговорила:

– Пойдем, голубушка. Я позвоню из своего кабинета.

– Ничего, мне уже лучше, – ответила Лиза, но сразу же поднялась, явно желая как можно быстрее уйти из кухни.

Дженни обняла сестру, и они вышли.

Во всем доме стояла какая-то неземная тишина. Она была столь глубокой, что даже шорох шагов сестер по ковру по контрасту с ней представлялся громом.

Кабинет Дженни, хотя его и освещали установленные на потолке люминесцентные лампы, оказался вовсе не таким холодным и обезличенным, какие предпочитают большинство современных врачей. Наоборот, он был выдержан в старомодном стиле кабинета сельского доктора и как будто сошел с картин Нормана Роквелла, репродукции с которых печатает «Сэтердей ивнинг пост». Книжные полки были до отказа забиты литературой и медицинскими журналами. Вдоль стен стояли шесть старинных деревянных шкафов для историй болезни; в свое время Дженни удалось купить их на аукционе по очень сходной цене. На стенах были развешены ее дипломы, анатомические схемы и две большие акварели с видами Сноуфилда. Рядом с запертым шкафом для лекарств стояли аптекарские весы, около них, на небольшом столике, – коробка с дешевыми игрушками – маленькими пластмассовыми машинками, солдатиками, куколками – и с жевательной резинкой без сахара; все это раздавали в качестве наград, а иногда и взяток тем детям, которые не ревели во время осмотра.

Главной вещью в кабинете был громоздкий, темный, местами поцарапанный сосновый письменный стол. Дженни подвела сюда Лизу и усадила ее в стоявшее возле стола большое кожаное кресло.

– Извини меня, – сказала девочка.

– Извинить? – удивилась Дженни, садясь на край стола и придвигая к себе телефон.

– Извини, что я расклеилась. Но когда я увидела… это тело… я… ну… со мной приключилась истерика.

– Никакой истерики у тебя не было. Ты просто потрясена и испугана, что совершенно естественно.

– Но ты же не была ни потрясена, ни испугана.

– Я была, – сказала Дженни, – и не просто потрясена – ошеломлена.

– Но ты ведь не перепугалась так, как я.

– Перепугалась. Я и сейчас еще боюсь. – Немного поколебавшись, Дженни решила, что не должна все-таки скрывать от сестры истину, и рассказала ей о возможности заражения чем-то неизвестным. – Я не думаю, что это и вправду какая-то болезнь. Но я могу и ошибаться. А если я ошибаюсь…

Девочка смотрела на Дженни широко раскрытыми от удивления глазами.

– Ты перепугалась так же, как я, но ты просидела там столько времени, осматривая тело! Господи, я бы так не могла. Только не я. Никогда.

– Ну, голубушка, я же врач. Меня ведь этому учили.

– Все равно…

– Ни капельки ты не расклеилась, – заверила ее Дженни.

Лиза согласно кивнула, но было видно, что слова сестры не убедили ее.

Дженни подняла трубку телефона, намереваясь позвонить вначале в полицейский участок Сноуфилда, а потом коронеру в Санта-Миру, главный город их округа. Гудка не было, в трубке слышался только слабый свистящий шорох. Она постучала по рычагу, но линия по-прежнему молчала.

В том, что телефон вышел из строя именно тогда, когда на кухне лежала мертвая женщина, было нечто зловещее. В конце концов, возможно, что миссис Бек действительно убили. Если кто-то перерезал телефонную линию, пробрался в дом, если он тихо и осторожно подкрался к Хильде… ну… он мог бы ударить ее в спину длинным ножом, который вошел бы достаточно глубоко, попал ей в сердце, и тогда наступила бы мгновенная смерть. В этом случае рана оказалась бы не видна, если только не перевернуть труп со спины на живот. Но тогда неясно, почему совсем нет крови. Неясно, почему опухли внутренние ткани и откуда взялся этот сплошной кровоподтек. Но все-таки на спине у экономки могла быть рана, а поскольку она умерла не больше часа тому назад, то вполне возможно, что убийца – если это действительно убийца – еще находится где-нибудь здесь, в доме.

«Кажется, у меня просто разыгрывается воображение», – подумала Дженни.

Но все же она решила, что ей и Лизе лучше всего сейчас же уйти из дома.

– Придется сходить к соседям, к Винсу и Энджи Сантини, и попросить разрешения позвонить от них, – спокойно сказала Дженни, поднимаясь с краешка стола. – Наш телефон не работает.

Лиза удивленно замигала:

– А это как-нибудь связано с тем… с тем, что произошло?

– Не знаю, – ответила Дженни.

Она направилась к полуприкрытой двери кабинета, сердце ее при этом колотилось вовсю: она думала о том, не притаился ли кто-нибудь по другую сторону двери.

– Но если телефон испортился именно сейчас… это ведь несколько странно? – проговорила Лиза, идя вслед за Дженни.

– Пожалуй.

Дженни почти ожидала увидеть за дверью какого-нибудь высоченного незнакомца с ножом и со зловещей ухмылкой на лице. Одного из тех ненормальных, которых в наше время, кажется, развелось в изобилии. Какого-нибудь очередного Джека Потрошителя, чьи кровавые дела заполняют программы телевизионных новостей.

Прежде чем рискнуть выйти в холл, она выглянула туда, готовая отпрыгнуть назад и захлопнуть дверь, если кого-нибудь увидит. Но там никого не было.

Взглянув краем глаза на Лизу, Дженни увидела, что девочка все поняла.

Они быстро прошли через холл к входной двери. Когда они поравнялись с лестницей, ведущей на второй этаж, нервы Дженни были напряжены до предела. Убийца – а он вряд ли на самом деле существует, отчаянно успокаивала она себя, – мог притаиться на лестнице, и тогда ему были бы хорошо слышны их шаги. Он мог броситься на них сверху, сзади, когда они проходили мимо него к двери. Броситься, высоко подняв руку с зажатым в ней ножом…

Но на лестнице никто их не подкарауливал.

И в холле тоже. И на крыльце.

На улице уже сгустились сумерки, быстро переходившие в ночь. Свет солнца еще был багряным, но отовсюду, откуда оно уже ушло, из десятков тысяч укромных местечек протянулись тени, похожие на целую армию зомби. Через десять минут станет совсем темно.