Читать книгу Загадка Старого Леса - Дино Буццати - Страница 5
Глава V
ОглавлениеЭто случилось то ли на следующий день после прихода лесной комиссии, то ли два дня спустя.
Поужинав, Проколо прогуливался на лужайке перед домом.
Уже почти стемнело, когда раздался крик сороки-сторожа.
Полковник спросил у Ветторе, кого это принесло в такой поздний час. Ветторе ответил, что не знает.
Прошло двадцать минут, никто не появлялся. Сорока прокричала снова.
– Если в первый раз птица и могла ошибиться, то дважды – ни за что, такого еще не случалось, – заметил Ветторе.
Полковник шагал взад-вперед по лужайке еще три четверти часа, однако никто так и не пришел. Наконец он решил укладываться спать и наказал Ветторе не смыкать глаз до утра.
В половине десятого он погасил свет, залез в постель и лег на живот, чтобы поскорее заснуть. Именно в тот момент сорока подала голос в третий раз. Но опять никто не пришел.
Птица-сторож кричала в половине одиннадцатого, в десять минут двенадцатого, потом ровно в полночь, без двадцати минут два, без пяти три и, наконец, в три часа сорок три минуты. Каждый раз полковник начинал ворочаться в кровати, ожидая чего-то и отгоняя сон прочь. Каждый раз он зажигал свет и смотрел на часы.
В три часа сорок девять минут, когда сорока в десятый раз сообщила о том, что к дому кто-то идет, полковник вскочил с постели, оделся, схватил заряженное ружье и направился к старой лиственнице.
Той ночью сияла почти полная луна – только-только она начала убывать.
Дойдя до опушки, полковник – хотя в лесу было светло – стал озираться по сторонам, пытаясь понять, не прошел ли он мимо лиственницы, на которой сидела сорока. Вдруг прямо у него над головой раздался хриплый голос.
Посмотрев вверх, Проколо увидел на самой макушке дерева своего сторожа. Он поднял ружье, прицелился и нажал на курок.
Растаяло эхо от прогремевшего выстрела, и слышны были только пронзительные крики раненой сороки, которая билась на ветке. Полковник прекрасно понимал, что все это не к добру. Скверный знак.
– Ты, похоже, совсем спятила. Что за глупые шутки? С какой стати ты мешаешь мне спать? Довольно! – разозлился Себастьяно Проколо. – Ты протрещала десять раз, а никто так и не пришел.
– Дуралей! – возмутилась сорока. – Ты подстрелил меня. Теперь ни за что не скажу, кого я видела сегодня ночью, так и знай.
– Готов побиться об заклад, что никого ты не видела, – сказал полковник. – Ведь ты всполошилась, даже когда мимо прошел я, хотя я спускался, а не поднимался к дому.
– Просто я задремала и заметила тебя уже тут, под деревом, и поначалу не признала. Подумала: вдруг это идут из долины?… Уж и один-единственный раз нельзя ошибиться!
С трудом удерживая равновесие, сорока перепрыгивала с ветки на ветку, пока не спустилась ниже. Ослабев от полученной раны, она опиралась на крылья и старалась не подавать виду, что ей больно.
Настала тишина. Потом у подножия дерева послышался мерный, дробный стук. Полковник догадался, что это капает кровь.
– Кто проходил здесь? О ком ты предупреждала? – спросил Себастьяно Проколо.
– Этого я тебе не скажу, – ответила сорока. – Даже не проси.
И снова тишина. Только стук капель крови по стволу.
– Наверно, рана пустяковая, – сказал полковник.
– Да какая разница. И вообще, это не твое дело. Я и так хотела убраться восвояси из этих злосчастных мест. Вот наивная: думала, что меня отблагодарят за преданную службу. Но теперь я сыта по горло, мне здесь опостылело. Тут все одряхлело, все на ладан дышит, того и гляди превратится в труху. Морро умер. Да и ты уже не мальчик, дорогой мой полковник.
– Если не прекратишь своей болтовни, всажу еще одну пулю, – пригрозил Проколо.
Сорока пробормотала что-то, расслышать было невозможно. Ее голос слабел, становился все глуше, и говорила она теперь с трудом.
– Ты ранил меня, и это подло, – сказала сорока, помолчав. – Наверняка я умру. Но прежде чем умереть, я хочу прочесть стихотворение.
– Стихотворение?
– Да, – с грустью промолвила сорока. – Поэзия – единственная моя отрада. Правда, стихосложение дается мне нелегко. Почти никогда не удается подобрать рифму. И разумеется, кто-то должен слушать мои стихи, иначе зачем сочинять? За весь год лишь два раза…
– Ладно, – перебил ее полковник. – Только не тяни, давай поскорее…
В тишине было слышно, как капает кровь – капли стали совсем мелкими и скупыми. Собрав последние силы, сорока гордо подняла голову и, опираясь на крылья, посмотрела на луну. Потом раздался ее хриплый голос, и в нем была странная нежность:
Помню те дни, когда мне твердили:
«Ты птица высокого полета,
жизнь твоя протечет легко и счастливо
и будет долгой-долгой».
Так говорили мои родичи.
Я же отвечал им:
«Ерунда, ведь это вы рождены
быстрыми и проворными…»
Сорока запнулась и, тяжело дыша, произнесла виновато:
– Вот незадача: я сбилась. Такое иногда случается со мной, ума не приложу почему…
Полковник, махнув рукой, дал ей понять, что ничего страшного и он терпеливо ждет.
– Итак, – сказала птица, – на чем мы там остановились?
«…Ерунда, ведь это вы рождены
быстрыми и проворными.
И ждет вас слава. Может,
вам даже воздвигнут памятник.
Вот увидите, вы гораздо лучше меня
и проживете дольше».
Отвечали мои родичи:
«Зачем ты скромничаешь?
Природа наградила тебя так щедро,
что ты заткнешь за пояс всех прочих птиц».
Тогда я напускала на себя сердитый
вид: «Нет, братцы! Кому, как не вам,
Взмывать в небеса?
и где-то над Америкой – о, прекрасный сон! —
будете почивать на лаврах, как Наполеон».
Долго мы пререкались. Спорили
в апреле, в августе, в сентябре… Лютый
декабрь настал, и ветер задул холодный,
они не умолкали: «Ты самый из нас
благородный…»
– Смотри-ка, у тебя вышло в рифму! – крикнул снизу полковник.
– И правда, – сказала сорока, – я и сама услышала. Жаль только, что…
Себастьяно Проколо не сводил с нее глаз. Он заметил, как голова сороки поникла, точно тряпичная. Птица завалилась на бок, на мгновенье замерла и упала на соседнюю ветку, потом ниже, еще ниже, пока в конце концов не распласталась на земле.
Полковник подобрал птицу, подержал ее в руках и снова уложил на траву. Когда он направился обратно к дому, уже светало.