Читать книгу Двенадцать - Джастин Кронин - Страница 10

Мама была в спальне. Мама была в спальне и не шевелилась. Мама в спальне, туда нельзя. Если точнее, мама была мертва.

Когда меня не станет, не забывай кушать, ты иногда забываешь. Мойся через день. Молоко в холодильнике, «Лаки Чармс» в буфете, гамбургеры с запеканкой, которые разогревают, в морозилке. На сто восемьдесят градусов на час, и не забывай выключать плиту, когда разогреешь. Будь большим мальчиком, Дэнни. Я всегда любила тебя. Просто больше уже не могу бояться. С любовью, мама.

Она сунула эту записку между солонкой и перечницей, на кухонном столе. Соль Дэнни нравилась, перец – нет, он от него чихал. Прошло десять дней. Дэнни знал это, каждое утро делая отметки в календаре. Записка была все там же. Он не знал, что с ней делать. Пахло ужасно, как пахнет енот или опоссум, если их машиной переехали несколько раз, несколько дней назад.

Молоко тоже нехорошее. Электричество отключили, и молоко стало теплым и кислым. Потом липким и неприятным. Он попытался есть «Лаки Чармз», залив их водой из-под крана, но это не то, совсем не то. Все стало по-другому, потому что мама в спальне. По ночам он сидел в своей комнате, закрыв дверь, в темноте. Он знал, где у мамы хранятся свечи, в буфете над раковиной, там же, где бутылка алкоголя, на те случаи, когда у нее нервы сдавали, но спички не для него. Они были в списке. На самом деле никакого списка не было, просто были вещи, которые он не должен был делать и которые не должен был трогать. Тостер, поскольку он снова и снова нажимал кнопку, и тосты сгорали. Пистолет в тумбочке у кровати мамы, так как это не игрушка – можно самого себя застрелить. Девочки в его автобусе, потому что им это не понравится, и тогда ему больше не разрешат водить двенадцатый номер, а это плохо. Для Дэнни Чейса это будет хуже всего на свете.

Нет электричества, значит, нет телевизора, и он больше не мог смотреть «Томаса»[1]. Дэнни знал, что мультфильмы про Томаса для маленьких детей, мама миллион раз ему это говорила, но врач, доктор Фрэнсис, сказал, что это нормально – смотреть, если Дэнни будет делать и другие вещи.

Больше всего ему нравился Джеймс. Дэнни нравился красный цвет, и тендер[2] в тон, и голос, как его изображал диктор, такой успокаивающий, что в горле щипало. С лицами у Дэнни были проблемы, но выражения лиц паровозиков в «Томасе» были совершенно понятны, их легко было изобразить, и его веселило то, что они делали друг с другом, розыгрыши, которые они устраивали. Перевести стрелки, чтобы Перси врезался в углепогрузчик, облить шоколадом Гордона, который возит экспресс, просто потому, что он слишком заносчивый паровозик. Дети в автобусе иногда смеялись над Дэнни, называя его Топхэм Хэтом[3] и распевая песенку, в которой меняли нормальные слова на плохие, но Дэнни по большей части не обращал внимания. Был, правда, один ребенок. Его звали Билли Найс, но хорошим он вовсе не был. В шестом классе. Но Дэнни решил, что его, наверное, пару раз на второй год оставили, учитывая, что ростом он был со взрослого мужчину. Он каждое утро садился в автобус с единственной книгой в руках, глядя на Дэнни с презрительной ухмылкой, пока поднимался по ступеням, потом лениво шел по проходу, здороваясь с другими мальчишками, а за ним шлейфом тянулся запах сигарет.

Эй, Топхэм Хэт, как дела на острове Содор? Правда, что Леди Хэт нравится давать в зад?

Ха-ха-ха, смеялся Билли. Ха-ха-ха. Дэнни никогда не отвечал, знал, что только хуже будет. Никогда ничего не жаловался мистеру Первису, поскольку знал, что тот скажет. «Проклятье, Дэнни, чо ты позволяешь этому дерьмецу так с тобой обходиться? Господь свидетель, ты гадкий утенок, но ты должен научиться, как за себя постоять. На этом корабле ты капитан. Только позволь бунтовать, и все полетит к чертям».

Дэнни нравился мистер Первис, их диспетчер. Мистер Первис всегда дружил с Дэнни, и с мамой тоже. Мама работала официанткой в столовой, там они и познакомились. Мистер Первис частенько заходил к ним, что-нибудь чинил – дробилку, расшатавшуюся доску на крыльце, хотя у него и жена была, миссис Первис. Рослый лысый мужчина, он любил посвистывать сквозь зубы и постоянно подтягивал штаны. Иногда даже приходил поздно вечером, когда Дэнни уже ложился спать. Дэнни слышал, как болтает телевизор в гостиной, как они разговаривают и смеются.

Такие вечера нравились Дэнни. От них было хорошее чувство, будто щелкнули выключателем радости. Если маму кто-то спрашивал, она всегда отвечала, что отца Дэнни «нет в их картине». Совершенно верно. Дома были картины с мамой, картины с Дэнни, картины их обоих вместе. Но он не видел ни одной картины с отцом. Дэнни даже не знал его имени.

Идею насчет автобуса подал мистер Первис. Научил Дэнни водить, на стоянке в автобусном парке, натаскал его на экзамен на категорию «Б», помог ему заполнить заявление. Мама сначала сомневалась, думая, что лучше бы Дэнни помогал ей по дому, был ее хорошим паровозиком здесь, да и деньги от государства по программе социального страхования не лишние. Но Дэнни знал настоящую причину. Дело в том, что он другой, особенный. С работой такое дело, объясняла мама осторожно, там человек должен «адаптироваться». Случаются разные вещи. Вот, например, в столовой. Иногда они подают хот-доги, иногда – лазанью, иногда – куриные котлеты. В меню написано одно, но вдруг придется подать другое, заранее не знаешь. Не вызовет ли это у него беспокойство?

Но автобус – не столовая. Автобус – это автобус, он едет по четкому расписанию. Когда Дэнни садился за руль, то чувствовал, как щелкает выключатель радости, намного сильнее, чем когда-либо в его жизни. Водить автобус! Большой желтый автобус, с сиденьями, стоящими ровными рядами, с коробкой передач, шесть вперед и одна назад, все в идеальном порядке, прямо под рукой. Конечно, не поезд, но близко к тому. Каждое утро, выезжая из парка, он представлял себя Гордоном, Генри или Перси. Или даже самим Томасом.

Он никогда не выбивался из графика. Сорок две минуты от парка до конечной, 8,2 мили, девятнадцать остановок, двадцать семь пассажиров, все точно. Роберт-Шелли-Бриттани-Мэйбет-Джоуи-Дерла/Дениз (близняшки) – Педро-Дэмьен-Джордан-Чарли-Оливер (Оу-Мэн) – Саша-Билли-Молли-Лайл-Дик (Дикхэд) – Ричард-Лайза-Маккенна-Анна-Лили-Мэтью-Чарли-Эмили-ДжонДжон-Кейла-Шон-Тимоти. Иногда они стояли на углу вместе с родителями, мама в домашнем платье или отец в куртке и при галстуке, с кружкой кофе. «Как дела нынче, Дэнни?» – говорили они, улыбаясь и желая ему доброго утра. «Сам знаешь, по тебе часы проверять можно».

«Будь моим хорошим паровозиком», – всегда говорила ему мама, и Дэнни всегда таким и был.

Но теперь детей не стало. Не только детей. Никого. Мамы, мистера Первиса, быть может, всех людей в этом мире. Ночами было темно и тихо, свет не горел нигде. Некоторое время было очень шумно – люди вопили, завывали сирены, по улицам ездили армейские грузовики. Он слышал, как хлопают выстрелы. Хлоп! Хлоп-хлоп-хлоп-хлоп! Во что они стреляют, хотел узнать Дэнни, но мама не сказала. Сказала, что надо оставаться дома, строгим голосом, не смотреть телевизор и не подходить к окнам.

«Как же автобус?» – спросил Дэнни.

«Проклятье, Дэнни, теперь не до автобуса, – ответила мама. – В школе сегодня не учатся».

«А завтра?» – спросил Дэнни.

«И завтра тоже не будут», – ответила мама.

Без автобуса он и не знал, чем заняться. В голове все дергалось и прыгало, как попкорн на сковородке. Хорошо бы мистер Первис пришел, посмотрел телевизор с мамой, ей всегда от этого становилось лучше. Но он так и не пришел. И в мире стало тихо, точно так, как сейчас. Снаружи чудовища. Дэнни сам это понял. Например, вон та женщина из дома напротив, миссис Ким. Миссис Ким учила игре на скрипке, дети приходили заниматься к ней домой летними днями, когда открывали окна. Дэнни слышал, как они играют, «Мерцай, звездочка», «У Мэри был ягненок», другие песенки, названий которых он не знал. А теперь скрипки не слышно, а миссис Ким повисла на перилах крыльца, и никто не пришел, чтобы помочь ей.

Однажды ночью Дэнни услышал, как мама плачет в спальне. Иногда она так плакала, в одиночестве, нормально и естественно, Дэнни не о чем беспокоиться, но сейчас она плакала иначе. Дэнни долго лежал в постели, прислушиваясь и раздумывая, как это, что надо чувствовать, настолько печальное, чтобы так плакать, но никак не мог понять. Будто пытался достать вещь со шкафа, но она лежала слишком высоко. Позже он проснулся во тьме от ощущения, что кто-то коснулся его волос. Открыл глаза и увидел ее, сидящую на краю кровати.

Дэнни не любил, когда к нему прикасаются, у него всегда было мерзкое ощущение чего-то ужасного, но когда это делала мама, он так не дергался. По большей части потому что привык.

«Что такое, мама? – спросил Дэнни. – Что случилось?»

«Тише, тише, Дэнни, – ответила она тихим голосом. У нее что-то лежало на коленях, завернутое в полотенце. – Я люблю тебя, Дэнни. Знаешь ли ты, как я тебя люблю?»

«Я тоже тебя люблю, мама», – сказал он, поскольку это было правильным ответом на то, когда кто-то говорит «я-люблю-тебя». Она гладила его по волосам, и он уснул. А утром дверь в ее спальню оказалась закрыта и так и не открылась. И Дэнни понял. Ему даже не надо было заглядывать.

Наконец он все-таки решил поехать на автобусе.

Потому, что вдруг он не единственный, оставшийся в живых. Потому, что от этого у него щелкнет выключатель счастья, когда он поведет автобус. Потому, что он не знал, что еще ему делать, когда мама в спальне, молоко прокисло, а дни все идут.

Он выложил свою одежду с вечера, как мама всегда делала. Брюки цвета хаки, белую рубашку с воротничком, коричневые ботинки со шнурками. Собрал ланч. Еды практически не осталось, только арахисовое масло и крекеры, да пакет несвежих зефирок. Еще он приберег бутылку «Маунтин Дью». Он сложил все это в рюкзак, положил карманный нож и счастливую монетку, а потом пошел к шкафу, чтобы взять кепку, синюю полосатую кепку инженера, которую мама купила ему в «Трэйнтауне». Трэйнтауном назывался парк, где дети катались на поездах, как в «Томасе». Дэнни ходил туда с тех пор, как еще маленьким был, это было его любимое место в мире, но затем детские поезда стали слишком тесными для Дэнни, когда его руки и ноги стали длинными. Он просто смотрел и смотрел, как поезда ездят, попыхивая дымом. Мама разрешала ему надевать кепку только тогда, когда они шли в «Трэйнтаун», говорила, что иначе люди будут над ним смеяться. Дэнни решил, что сейчас ее можно надеть.

Он вышел из дома на рассвете. Ключи от автобуса лежали у него в кармане, прижатые к бедру. До парка 3,2 мили, в точности по Мэнхейм-авеню. Он не прошел и квартала, когда увидел первые тела. Некоторые в машинах, другие – на газоне, на мусорных контейнерах, некоторые даже висели на деревьях. Их кожа стала серо-синего цвета, такая же, как у миссис Ким, а одежда натянулась, поскольку тела раздулись от летней жары. Будто сосиски «Джимми Дин», зажаренные прямо в шкурке. Смотреть было неприятно. Неприятно, странно, но даже интересно. Будь у него побольше времени, Дэнни остановился бы и присмотрелся получше. Куча мусора, клочки бумаги, пластиковые чашки, магазинные пакеты. Это Дэнни не нравилось. Людям не следует мусорить.

К тому времени как он дошел до парка, солнце уже грело ему плечи. Большая часть автобусов на месте, но не все. Ровные ряды со свободными местами, будто рот, в котором не хватает зубов. Однако автобус Дэнни, номер двенадцать, ждал его на своем обычном месте.

В мире есть множество разных автобусов, маршрутные автобусы, городские автобусы, заказные автобусы, междугородные автобусы – Дэнни знал о них все. Ему это нравилось. Нравилось знать все о чем-то одном. Его автобус, «Редберд 450», модель «Форсайт». Сделанный по последнему слову инженерной мысли, постоянный полный привод, газлифт капота «Изи Худ», информационный дисплей, отображающий все данные о работе систем автобуса, полезный и водителю, и техникам. Специально разработанный кузов «Редберд Комфортрайд» с полным обзором делал модель 450 наилучшей в плане безопасности, качества и ресурса среди всех современных автобусов.

Дэнни забрался внутрь, воткнул ключ в замок зажигания, и громадный дизель зарычал, пробуждаясь ото сна. Дэнни ощутил, как его живот наполнило ощущение тепла, и сомнения покинули его. Он посмотрел на часы. 6:52. Когда длинная стрелка дошла до двенадцати, он включил скорость и тронулся.

Сначала было как-то странно, ехать по пустым улицам, когда вокруг никого нет, но к тому времени, когда Дэнни подъехал к первой остановке – Мэйфилды, Роберт и Шелли, – то уже вошел в свой привычный утренний ритм. Было легко представить себе, что сегодня совершенно обычный день. Он остановил автобус. Ну, Роберт и Шелли иногда опаздывали. Он обычно сигналил, и они выходили, мама вслед говорила им, чтобы вели себя хорошо, и махала рукой. Дом – обычное бунгало, ненамного больше, чем у Дэнни и мамы, но красивее, выкрашенный в цвет тыквы, с широким крыльцом и качелями. По весне на перилах крыльца всегда висели корзины с цветами. Корзины все еще висели, но все цветы уже завяли. И газон уже стричь пора. Дэнни вытянул шею и поглядел через лобовое стекло. У окна на втором этаже такой вид, будто его выдрали из рамы. На том месте, где раньше было стекло, висела вывалившаяся наружу, будто язык, штора. Дэнни снова посигналил и подождал с минуту. Но никто так и не вышел.

7:08. У него впереди еще остановки и люди. Дэнни поехал дальше. Выехав из-за угла, объехал лежащий на боку «Приус». По дороге встретилось много всего. Перевернутая полицейская машина, раздавленная в лепешку. Машина «Скорой помощи». Мертвая кошка. У многих домов на дверях были нарисованы большие кресты, краской из баллона. В углах крестов – буквы и цифры. К тому времени как ему удалось доехать до следующей остановки, квартала таунхаусов, называвшегося «Касл Оукс», он уже опаздывал на двенадцать минут. Бриттани-Мэйбет-Джоуи-Дерла-Дениза. Дэнни дал протяжный сигнал, потом еще один. В этом не было смысла. Он сделал это чисто механически. «Касл Оукс» превратился в дымящиеся развалины, сгорел дотла, весь.

Следующие остановки. Везде одно и то же. Он вел автобус в западном направлении, по Вестерн, в сторону Черри Крик. Здесь стояли дома побольше, от дороги их отделяли широкие газоны и высокие деревья с густой листвой, отбрасывающие на дорогу тень, будто занавес. Здесь было тихо и более спокойно. Дома выглядели как обычно, и тел Дэнни не видел. Но и детей тоже не было.

Обычно к этому моменту у него в автобусе сидело двадцать пять детей. Тишина выводила его из себя. Обычно в автобусе становилось шумно, все более шумно, с каждой новой остановкой шум усиливался, с каждым ребенком, заходящим внутрь. Точно музыка в фильме, которая становится все громче перед финалом. Финалом был «лежачий полицейский». «Лежачий полицейский» на Линдлер-авеню. «Сделай этого полицейского, Дэнни! – кричали дети хором. – Сделай его!»

Хотя такого делать и не полагалось, Дэнни всегда немного прибавлял газу, и автобус подпрыгивал, а вместе с ним и дети. В этот краткий миг он чувствовал себя заодно с ними. Он никогда не был таким же ребенком, как они, простым ребенком, который ходит в школу. Но, когда автобус подпрыгивал, на мгновение им становился.

Дэнни раздумывал обо всем этом. О том, что ему скучно без детей, даже без Билли Найса с его тупыми шутками и смехом. И тут он увидел впереди мальчика. Тимоти Риз. Он стоял у края подъездной дороги вместе со своей старшей сестрой. Дэнни узнал его издалека, по вихрастым волосам на темени, торчащим вверх, будто усики жука. Тимоти – один из самых младших, во втором, может, в третьем классе, невысокий. Иногда его провожала экономка, пухлая темнокожая женщина в рабочей блузе, но чаще – старшая сестра, судя по всему, старшеклассница. Забавная на вид девочка, не забавно смешная, а забавно странная, с волосами, выкрашенными в розовый цвет, как у микстуры «Пепто», которую ему мама давала, чтобы живот успокоился, если он слишком быстро поел. С густой черной подводкой глаз, от которой она выглядела, будто зловещая картина в страшном фильме. Такая, у которой глаза двигаются. Наверное, по десятку сережек и гвоздиков в каждом ухе, а еще она часто надевала собачий ошейник. Собачий ошейник! Будто она собака!

Как ни странно, Дэнни думал, что она хорошенькая в своем роде, если бы не все эти странные штуки. Он не общался с девочками ее возраста. Не общался с девочками любого возраста, если по правде, так что ему просто нравилось смотреть, как она ждет автобус, держа брата за руку. Сразу же отпускает, как только увидит автобус, чтобы другие дети не увидели. Она ни разу слова не сказала Дэнни. Он даже не знал, как ее зовут.

Дэнни затормозил у подъездной дороги и двинул рычажок, открывая дверь.

– Эй, – сказал он. Это все, что пришло ему в голову. – Эй, доброе утро.

Похоже, была их очередь что-нибудь сказать, но они не сказали ничего. Дэнни позволил себе мельком оглядеть их лица, но не понял, что за выражение на них. У паровозиков в «Томасе» таких никогда не было. Паровозики в «Томасе» были радостными или грустными, или сердитыми, а у них что-то другое. Будто пустой экран телевизора, когда антенна не работает. У девушки были опухшие и красные глаза, а волосы примялись. У Тимоти текло из носа, и он все время тер его тыльной стороной ладони. Одежда вся мятая и в пятнах.

– Мы слышали, как ты сигналил, – сказала девушка. У нее был хриплый дрожащий голос, будто она давно ничего не говорила. – Мы прятались в подвале. Еда кончилась два дня назад.

Дэнни пожал плечами.

– У меня есть «Лаки Чармз». Но только с водой. Невкусные.

– Кто-нибудь еще остался? – спросила девушка.

– Остался где?

– Остался в живых.

Дэнни не знал, что на это ответить. Слишком сложный вопрос. Может, нет, он видел очень много тел. Но он не хотел этого говорить, когда здесь Тимоти.

Он поглядел на мальчика, который так ничего и не сказал, только продолжал тереть нос запястьем.

– Эй, Тимбо. У тебя аллергия? У меня тоже иногда бывает.

– Наши родители в Теллерайд, – заговорил мальчик. Он смотрел вниз, на кроссовки. – С нами была Консуэла. Но она ушла.

Дэнни не знал, кто такая Консуэла. Сложно, когда люди не отвечают на твой вопрос, а отвечают на какой-то другой, о котором ты даже и не думал.

– О’кей, – сказал Дэнни.

– Она на заднем дворе.

– Как она может быть на заднем дворе, если она ушла?

У мальчика расширились глаза.

– Потому что она умерла.

Пару секунд все молчали. Дэнни удивился, почему они до сих пор не сели в автобус. Может, их попросить надо.

– Все должны были отправиться на Майл Хай, – сказала девушка. – Мы по радио слышали.

– А что на Майл Хай?

– Армия. Они сказали, там будет безопасно.

Судя по тому, что видел Дэнни, армия тоже умерла. Но Майл Хай – хоть какое-то место, куда они могут поехать. До сих пор он об этом и не думал. Куда он вообще едет?

– Меня зовут Эйприл, – сказала девушка.

Она действительно выглядела, будто апрель. Смешно, когда некоторые имена так подходят людям. Просто подходят.

– А меня Дэнни, – ответил он.

– Я знаю, – сказала Эйприл. – Можно тебя попросить, Дэнни? Увези нас на хрен отсюда, быстрее.