Читать книгу Кукла на проволоке - Джеф Агаев - Страница 7

Понедельник.

Направляясь в учебное заведение с названием Художественное училище, он как обычно уходил в себя, размышлял. Мысли появлялись в основном на почве проходящих мимо людей, и каких-нибудь мелких изменениях в пейзаже города.

Да, он был еще и художником, который себя таковым не считал целых девять лет. Он уже не любил рисовать, и это занятие вырисовалось в нем совершенно случайно. С самого детства, не имея определенного рода занятий, он наткнулся на коробку карандашей и чистый листок бумаги, так жизнь ребенка обрела хоть какой-то интерес, – он стал рисовать. Он рисовал все, что видел и что придумывал, в основном второе. Позже, его взрослое окружение, взглянув на удачно нарисованный кораблик, решили – он художник и отправили учиться в художественную школу. Но никто не учел элементарного, что рисовать ему нравилось только то, что он хотел. А его желания уж очень не совпадали с учебными планами учителей и поэтому, его работы принимали за хулиганство. Из-за его срывов с плана обучения, учителя срывались на его родителях, а родители на нем, травмируя при этом его естественное восприятие окружающего мира. Ничто ему не помогало так хорошо как самоизоляция от внешнего потока движения, и одиночество стало его привычкой, позже перешло в постоянство.

В одиночестве, помимо каких-то зарисовок, рождались его собственные правила бытия, рождалась жесткость его мнения, испортившая в итоге немало крови окружающим. Но на данный момент он и не пытался мутить кровь ни себе, ни людям. Вяло водил карандашом по белому листу, порою забывая о существовании старой, истрепанной, полуобнаженной и уже засыпающей натуры, с которой класс писал портрет. Вся группа Севиюса, это семь человек, прибывавшие сейчас в привычном для каждого учебного утра сонном состоянии. Работа шла вяло.

Он стал вспоминать о том, как вчера ночью встретил в темном ночном переулке маленького пса, бежавшего следом за Севиюсом, наверное собака не знала куда идти. Он остановился и подумал:

– А не забрать бы его с собой, сколотить будочку и пусть нафиг живет во дворике.

Пес тоже остановился и своими грустными глазами уставился на думающего о перспективах собаки Севиюса.

– Нет, эту собаку нельзя привязывать, может в том и заключается весь смысл жизни этой собачки, она не знает куда идти, но все равно, куда-то приходит. А ведь это же интересно, очередная бесконечная тема для размышлений. А собака плюнула на все, развернулась, и чуть пошатываясь побежала по улице, исчезнув в навалившемся на город тумане.

– Наверное, это и есть судьба, – думал Севиюс, закуривая сигарету и продолжив свой путь, добавил:

– Судьба, вот только собачья какая-то.

Было уже почти половина двенадцатого, Севиюс открыл глаза и половина двенадцатого ночи вернулась к половине двенадцатого утра. Работа с натуры была закончена и он уже шел по длинному светлому коридору, а вокруг бегали учащиеся с этюдниками, красками и бумагой, свернутой в трубу. Дойдя до двери выходящей на улицу, Севиюс толканул ее ногой, и ветер с улицы набросился на волосы для того, чтобы снова их потрепать. Теперь Севиюсу нужно было переместиться из одного корпуса в другой, который находился примерно в трех четырех кварталах от первого корпуса: «Ну пошли, главное курить есть».

Искусственная история

– Напомните мне тему, которую мы изучали на прошлом уроке, и давайте повторяйте, буду спрашивать.

Учительница по истории искусств, женщина лет сорока восьми, небольшого роста с челюстью, как шутит сам Севиюс, уходящей в перспективу, то есть подбородок плавно переходил в горло, стрижка – полуседое каре, на кончике носа большие очки, глаза черные, вечно бегающие и умные, а звали эту женщину Александра Анатольевна, коротко АА.

Обычно урок Истории проходил параллельно еще с одним курсом, и на этом курсе основная половина была женской.

– Так девочки, по-моему на прошлом уроке мы говорили о Римской империи и о видах изобразительного искусства в Риме.

– Кто мне скажет, как относились к живописи древние Римляне? – шутя и улыбаясь спросила учительница. Девочки молчали и зубрили тему, прикрывшись книгами.

– Так ясно, а что наши мальчики думают об этом?

Мальчики ничего не думали об этом.

– Бараны, – резко переменила настроение АА.

Севиюс сидел прямо перед АА. Именно поэтому очень часто недобрый взгляд АА, как снег на голову валился на равнодушно листающего свою тетрадь Севиюса.

– В первый раз ты видишь эту тетрадь, да Севиюс?

– Да вроде нет, – прохрипел Севиюс, – где-то здесь был Рим.

– Где у тебя Рим был? На прошлом уроке тебя самого не было. Рим у него был, – проворчала АА.

– Да? А где я был? – спросил Севиюс.

Все засмеялись.

– Это у тебя надо спросить, где ты был.

Севиюс ничего не ответил.

– Опять ты мне умничаешь? Так хорошо, вот ты нам и начнешь рассказывать об изобразительном искусстве древнего Рима, вставай.

Севиюс громко кашлянул и поднялся, продолжая листать тетрадь.

– А тетрадь свою закрой, там все равно ничего умного нет, – придралась АА. Все снова засмеялись, и Севиюс решил все-таки ответить на заданный вопрос:

– Виды в изобразительном искусстве?

Все тихо хихикали в ожидании продолжении спектакля.

– Любой новый вид формируется в недрах существующего путем эволюционных изменений и обретения таким способом новых качественных характеристик…

– Так, – перебила учительница, – опять начинается, не морочь мне голову, каких это качественных характеристик? – прокричала АА, в принципе, уже привыкшая к красноречивому издевательству Севиюса.

– Тех, которые способствуют приспособлению к условиям среды обитания художников, – продолжил Севиюс, – и непосредственной причиной таких изменений в области изобразительного искусства являются сами художники и, естественно, их мышление. Это почти как мутагены в живом организме, которые вполне способны изменить наследственные свойства энного организма.

– Все, достаточно, если не перестанешь нести эту чушь, сейчас же вылетишь из класса, умник, – проорала учительница.

– Ну, я же рассказываю про…

– Про что? Про что ты мне рассказываешь? Про мутацию? Про что еще? Или рассказывай нам про Рим или садись.

– Про Рим, – задумчиво продолжил сквозь хохот учащихся Севиюс. – Что касается Рима, то по этому поводу остается только осуществить прощупывание заданного места для уточнения факта присутствия…

– Все, хватит, ну тебя к черту, ты у меня в мае не сдашь экзамен. Слышишь, да? Я не шучу.

Севиюс молчал и смотрел в окно. Он всегда так делал, когда ему становилось что-либо неинтересным. АА успокоилась, взяла со стола книгу открыла ее и показав пальцем на работу какого-то художника, напечатанную в этой книге, спросила:

– В каком стиле выполнена эта работа?

Севиюс нахмурил брови, пытаясь рассмотреть, что вообще там нарисовано. А когда рассмотрел, то громко рассмеялся, заразив своим смехом и весь класс.

– Только не нужно мне говорить, что это Абстрактный реализм, как ты это сказал в прошлом семестре на зачете. Я надеюсь после того случая, ты все-таки понял, что Абстрактного реализма не существует. Давай быстрее, какой это стиль, что тут изображено?

– Вы правы, это далеко не Абстрактный реализм, скорее это Реальный идиотизм.

Взрыв хохота в классе и редкие аплодисменты.

– Тихо, тихо я сказала. – Класс более или менее успокоился и после некоторой паузы, за время которой учительница пыталась сдержать слезы обиды, она продолжила:

– Ты что, издеваешься надо мной? Ты опять мне урок срываешь?

– Я не хотел вас обижать, просто мне не понятно, что делает на руках у этой женщины теленок?

Очередной взрыв хохота учащихся.

– Вон из класса! – истерично прокричала учительница. Севиюс медленно поднялся с места и поплелся к дверям.

– Постой, – остановила она его. Затем, немного успокоившись, продолжила:

– Я вот, ведь я тоже понять не могу, за что? За что ты так озлобился на мир, за что ты его так ненавидишь, почему ты не любишь людей, и что с тобой вообще происходит? А ведь ты на самом деле совсем не такой, каким пытаешься себя показать, зачем ты прячешь свои хорошие качества, почему ты их так боишься, почему ты ведешь себя как…

Севиюс, слушал, молчал, смотрел в окно, затем, так и не выслушав до конца, вышел вон. Смешно уже никому не было. АА молчала и протирала платком все-таки прослезившиеся глаза, аккуратно надела свои очки и негромко продолжила:

– Ну, кто же мне все-таки скажет, как называется эта работа?

– Можно я? – раздался голос ученицы.

– Да, да, пожалуйста, Оленька.

– На этой картине изображена Святая Лицисия с младенцем на руках.

– Верно, это Святая Лицисия и в руках у нее младенец, – учительница сделала паузу и совсем неслышно, шепотом добавила:

– А не теленок.