Читать книгу Запах смерти - Джеффри Бартон - Страница 11

Ну что ж, пора поднапрячься.

Я поднял кувалду и встал перед дверью, как Бейб Рут, в позе отбивающего[11], с занесенной для удара битой. В дом Чампайна необходимо было попасть с минимальным числом ударов, чтобы соседи не вызвали полицию, не высыпали наружу или, чего доброго, не бросились в погоню. С замаха я что было сил вдарил по засову. Дверь тряско вздрогнула, но осталась в раме. Господи, как громко-то… Мучительно хотелось схватить Сью, ринуться с ним к пикапу и дать отсюда деру, но вместо этого я встал неподвижно и несколько минут стоял, неотрывно глядя через участок на соседний дом – не загорится ли там свет или появится какой-нибудь признак движения.

Дав потенциально чутким спящим еще несколько мгновений для повторного ухода в забытье, я использовал кувалду как таран – меньшее расстояние, меньше звука (скорее стук, чем грохот) – и с силой саданул в зазор между засовом и дверной ручкой. Второго удара дверь не выдержала. Я простоял несколько секунд, вслушиваясь, не гудят ли где сирены, а заодно оглядывал улицу в поисках любопытных прохожих.

От напряжения и страха у меня взмокла спина. Побелевшими костяшками сжимая кувалду, я тихо вошел в дом Ники Чампайна.

Зажатым в зубах фонариком обвел тамбур прихожей и осмотрительно закрыл то, что осталось от входной двери – чтобы с улицы ничего не выглядело подозрительно, – после чего щелкнул ближним выключателем. Гостиная выглядела так, словно я разом перенесся в семидесятые: оранжевые стулья с ворсистым ковром, на стенах коричневая опанелка. Мой верный Сью двинулся впереди; он нервно рычал, словно чуя мое настроение.

Готов драть задницы и выпытывать имена.

Приподняв голову, пес начал принюхиваться (так называемый «запах воздуха» – то, что собаки делают столь же часто, как при обнюхивании земли). Начните жарить к завтраку бекон, и вы убедитесь, что ваша собака делает нечто большее, чем просто нюхает воздух. В момент принюхивания она вбирает в носовые пазухи частицы запаха, и огромное количество обонятельных рецепторов позволяет ей распознавать одновременно тысячи различных оттенков. А когда такой пес, как Сью, идет по определенному запаху, его нос выделяет специфическую слизь, которая помогает улавливать эти самые частицы, и в результате запах чувствуется лучше. И, слизывая ее с носа, Сью впитывает дополнительные частицы запаха через пасть. По сути, такое облизывание помогает собакам максимально обострять свое обоняние. А также очищать нос от прежних запахов, подобно тому, как люди на вечеринках очищают небо крекерами между бокалами вина.

Только сегодня было не до смакования вин.

Я прошагал по ковровой дорожке, обогнул в маленькой столовой складной стол и вошел на кухню. В шкафах не нашлось ничего примечательного – пластиковые тарелки, миски, чашки. В холодильнике – пара бутылок апельсинового сока, остатки покупного черничного торта и пустая баночка из-под горчицы. Морозильник набит упаковками куриных котлет и ничем больше, нет даже замороженной пиццы. В кладовке размером с будку одна полка битком набита кексиками с черникой и банками тушенки.

Семейка Чампайнов разнообразием себя явно не баловала. И бабушкина диета для молодого поколения была явно не самой здоровой – у меня собаки питаются лучше и полезней.

В ванной пол и стены были выложены зеленой плиткой. На перекладине висело одинокое полотенце. Рядом с зеленой раковиной торчала в стаканчике единственная зубная щетка, а рядом с ней – тюбик «Колгейта», через который как будто проехался каток.

Хозяйская спальня (комната бабушки Чампайн?) была в общем-то опрятной, если не считать толстого слоя пыли на комоде и прикроватной тумбочке – пыль такая густая, что можно делать на ней росписи. Кровать аккуратно застелена, шторы задернуты, на полу ничего (опять же кроме пыли). В целом вид у комнаты был нежилой – во всяком случае, здесь не жили долгое-долгое время, – что в значительной мере объясняло неудачи полиции выйти с Юнис Чампайн на связь.

Совсем другое кино представляла собой гостевая с комками влажных полотенец и разбросанных по полу одеял. Меблировка состояла из двухъярусной кровати и потертого ковра – еще пара лет, и кровать развалилась бы сама собой, без помощи всяких термитов. Чампайн, судя по всему, предпочитал спать снизу. Я заглянул под кровать, а также в стенной шкаф. Мятая груда маек, джинсы узлом, но так ничего особенного. В небольшом гараже тоже ничего примечательного; он пустовал, поскольку машина, на которой в тот день ездил Чампайн, отсутствовала. Вероятно, брошена на стоянке в Эйвондейле, в нескольких минутах от того места, где обнаружилась Кари Брокман – в это время «Скорая» мчала бедолагу в медцентр.

Оставалось осмотреть то, чего я сознательно избегал… Подвал.

По коридору мы со Сью двинулись обратно на кухню. Вокруг термостата здесь были пришпилены фотоснимки с более молодым Ники Чампайном – очевидно, из школьного альбома. Видимо, это бабушка хотела побаловать внука. Я начал рассматривать соседние фотки, и тут что-то привлекло мое внимание. В гипсокартоне, на уровне глаз, виднелись многочисленные вмятинки – неглубокие, типа как от кулаков. А с другой стороны стенки – такие же выступы.

Какого черта? Чампайн что, по пути в ванную и спальни молотил кулаком по гипсокартону? Ни одна из вмятин не была такой уж глубокой, но их было столько, что впору купить хорошую банку шпаклевки и все как следует заделать: вид откровенно неприглядный.

Дверь в подвал вела из кухни. Мы со Сью кое-как спустились по деревянным ступенькам, освещенным убогой лампочкой. Подвал Чампайнов, несмотря на солидный возраст дома, оставался недостроенным. В воздухе густо воняло плесенью и липкой сыростью, не знавшей осушителя. Уже на первом этаже я чувствовал себя отвратно – как будто совершаю кражу со взломом и меня из-за нее вот-вот схватят и упекут в тюрягу; но тут, в этом промозглом заплесневелом узилище, я ощутил доподлинный ужас, как в каком-нибудь морге с привидениями. Поглядел на Сью. Тот смотрел широко раскрытыми глазами и глухо рычал. Находиться здесь ему тоже было не в радость.

Но на волоске висела жизнь нашей Виры.

Осмотр я продолжил в закутке для стирки. Здесь, на полу перед стиральной машиной «Вестингауз», годящейся мне в матери, валялась небрежная куча одежды. На плохо натянутой бельевой веревке висела пара футболок, синяя и коричневая. Носком ботинка я поворошил грязное белье – здесь были только мужские белье и джинсы.

Что любопытно, задняя дверь запиралась на два засова. Интересным оказался и датчик движения, включивший свет, стоило мне сделать шаг наружу. Полный контраст тому вопиющему безразличию и запущенности, что царили в этой берлоге. Возможно, свет использовался для отпугивания соседских детей.

Я оглядел задний двор, но не заметил там ни сарая, ни какой-либо другой постройки.

Заперев дверь на засов, я вернулся к лестнице и стал подниматься по ступеням, но на полпути остановился. С подвалом определенно было что-то не так, хотя и не понять, что именно. Черт возьми, этот дом вообще был донельзя странным… не считая той странности, что я в него вломился.

Затем я начал колупать себя сомнениями. Что, если я ошибаюсь? А вдруг единственный проступок Ники Чампайна лишь в том, что он – неухоженный холостяк вроде меня, перебивающийся скудными заработками (уж сколько там может зарабатывать развозчик пиццы или водитель школьного автобуса)? Что, если он просто оказался не в том месте и не в то время, а мою собаку, по какой-то безумной причине, взбесил его непутевый вид? Что, если детектив Хэнсон прав и мне лучше забыть свои замашки сыщика и собраться перед предстоящим юридическим натиском?

Надо было делать ноги прямо сейчас – бросить к чертовой матери все это дело, запрыгнуть в пикап и умчаться из Бриджпорта, – но я решил попытать судьбу еще немного. Все-таки не все еще было досмотрено, и мы вернулись в коридор, где висели фотки. И действительно, слева от термостата обнаружились четыре снимка с Ники Чампайном в его, вероятно, старшие школьные годы. А справа от термостата – четыре снимка его сестры, тоже примерно в старших классах.

Я оглядел ее грубоватые черты лица и темно-каштановые волосы, но не это привлекло мое внимание.

А то, от чего меня чуть не хватил удар. На всех четырех снимках шею сестры Чампайн украшало… черное бархатное колье-чокер – толстое, широкое; совсем как то, что было нынче на шее Кари Брокман, когда полицейские убрали слой щебня, под которым открылась фигура женщины. Колье-чокер, прикрывавшее следы удушения.

Я припал спиной к стене. Сердце бешено колотилось. Тут меня осенило кое-что еще, и я неверным шагом направился на кухню; верный Сью неотступно следовал за мной. Если подвал недоделан, то к чему под лестницей та стена с опанелкой? У Чампайна не так уж много лишнего скарба, который можно там держать. Ведь именно для этого люди обычно устраивают внизу чуланы и прочие закутки для хранения?

В безотчетном порыве я, перепрыгивая через две ступеньки, спрыгнул на бетонный пол, обогнул лестницу и костяшками пальцев постучал по опанелке – понять, что она не крепится к чему-то твердому, вроде балок или цемента. Постучав еще раз, приложил ухо к этой преграде. Мне показалось, что оттуда донеслось что-то потустороннее – то ли тихий стон, то ли плач, – но паника на меня сейчас не действовала, тем более что рядом был Сью.

Я отшагнул назад, глубоко вобрал воздух и взмахнул кувалдой. Куски опанелки посыпались на бетон пола, словно яичная скорлупа; горло запершило от пыли гипсокартонной подкладки. Еще несколько взмахов, и я прорвался, после чего, как и в случае с дверью Чампайна, расширил брешь кувалдой, словно тараном. Отставив кувалду, включил фонарик.

Противоположная стена была оклеена полароидными снимками. Я буквально обмер. Дыхание перехватило. Передо мной был тайник Бархатного Чокера. А слух мне, похоже, изменил. Луч фонарика я направил вниз, оттуда доносилось стенание. Там была койка, а на ней – одинокая фигура с запрокинутой головой. Девушка, превозмогающая действие явно какого-то наркотика.

– Помогиииите…

Я узнал ее по фотографиям, что пестрели нынче в газетах и на экранах ТВ. Это была та пропавшая девушка.

Бекки Грол.