Читать книгу Две тысячи лет до нашей эры. Эпоха Троянской войны и Исхода, Хаммурапи и Авраама, Тутанхамона и Рамзеса - Джеффри Бибб - Страница 4

В предрассветной тишине замерла поляна. Небо на востоке уже начало светлеть. На его фоне отчетливо видны темные, четко очерченные силуэты сосен. На западе, за расчищенными от деревьев полями и болотами прибрежной полосы, уходящая луна протянула за собой серебристую дорожку на мрачных водах фьорда. В сгрудившихся деревянных домиках спят люди, закутавшись в шкуры убитых ими животных и придвинувшись как можно ближе к очагу. Низкие двери плотно закрыты, чтобы защитить людей от зимней стужи. Новое тысячелетие пришло незамеченным и в лесные поселения Северной Европы.

Был, конечно, страж, но он задремал у костра, разведенного с подветренной стороны хижины, где складывали припасы, неподалеку от загона для скота и овец. Местные жители были довольно дружелюбными – такое положение не менялось уже в течение нескольких поколений. Стража была только мерой предосторожности против волков или мародерствующих рысей. При этом на скот в загоне можно было положиться – домашние животные дадут знать о приближении хищника.

Поселение было типичным среди множества других, разбросанных по берегам фьордов и в поросших лесом низинах Южной Скандинавии. Оно было новым. Поля были отвоеваны у леса не более трех лет назад. Однако пришедшие сюда люди были не первыми на этой территории. Когда была покинута бывшая деревня и ее жители прошли семь миль по гористой местности на новую площадку, указанную им богами, они обнаружили массивные старые пни среди молодой растительности. Это говорило о том, что когда-то давным-давно здесь уже обрабатывали землю. Обнаружилась даже древняя каменная гробница – там, где холмы сменяются ровным участком эстуария: гигантский камень дольмена, который возвышается над низким курганом, скрывающим стены, заросший кустами ежевики вход, полусгнившая дверь. Люди очистили пещеру под камнем и использовали ее для первых двух захоронений своих соплеменников. Но в прошлом году они устроили другое место для погребения – большое помещение со стенами из вертикально поставленных камней и крышей, сделанной из не менее шести массивных плит, вплотную подходивших к каменным стенам. Все сооружение было покрыто землей. Люди по праву гордились новой гробницей, взирали на зеленый дерн над белыми известняковыми плитами с удовлетворением, к которому, однако, примешивался страх. Не проходило и месяца, чтобы по ведущей к ней дороге не прошла процессия с подношениями, кувшинами с едой и напитками для духов трех мертвецов, которые уже находились внутри.

Но, хотя эти люди почитали своих отцов и дедов и педантично снабжали их должными подношениями, они почти не вспоминали о тех, кто жил на этом же месте в далекие времена. Они даже бесцеремонно выкинули из дольмена старые кости, лежавшие толстым слоем на полу, чтобы освободить место для своих захоронений. Вообще на берегах фьордов и в лесах было очень много признаков того, что здесь когда-то уже жили люди: частично заросшие участки земли, некогда очищенные от растительности, поросшие мхом гниющие остатки деревянных домов.

Люди знали, что деревня не вечна. Максимум через дюжину лет урожаи проса и ячменя начинали резко падать, приходилось бросать насиженное место и искать новое. Когда же лес снова обретет отвоеванное у него пространство, к истощенной земле вернется сила, и довольно скоро, на протяжении жизни одного поколения, появится возможность возвратиться на свои заросшие молодым лесом поля, очистить их огнем и снова начать сеять зерно. Так жили здесь, на берегу холодного Северного моря.

Хотя они, строители погребальных сооружений и сеяльщики зерна на лесных участках, уже давно жили на этой земле, из преданий своего народа им было известно, что их предки пришли с юга. Они могли рассказывать предания о первых поселенцах, появившихся здесь около 500 лет назад, – для сравнения, примерно столько же лет отделяют нас от открытия Америки. Эти люди поддерживали глубокие семейные связи и семейную вражду с людьми, жившими на земле, откуда пришли их отцы, – вплоть до венгерских равнин. Молодые искатели приключений иногда отправлялись в странствия по древним миграционным путям и годами путешествовали от одного племени к другому среди своих далеких кровных братьев и, если возвращались, привозили семейные новости, а также, возможно, жену, быка или витой медный браслет как видимое доказательство богатства и изысканности сказочных южных земель. Обладателям медных предметов завидовали, поскольку металлические украшения и орудия было очень трудно добыть. Правда, иногда медные топоры привозили через западное море на случайных судах. Но, чтобы купить такой топор, нужно было копить всю жизнь, и, если молодой человек стремился стать обладателем этого символа богатства и культуры, ему следовало самому отправиться в путь и добыть его.

Другим приходилось довольствоваться орудиями из кремня. И люди, искусные в изготовлении кремневых орудий, не боялись конкуренции металла. Наоборот, они чрезвычайно гордились своей работой, производя из местного красно-коричневого кремня топоры, копья и даже алебарды, которые с расстояния в несколько шагов были неотличимы от медных.

В противоположность богатой и разнообразной городской жизни на давно обрабатываемых землях Среднего Востока, с их рабочими-металлистами и плотниками, огранщиками драгоценных камней и купцами, писцами, мельниками и ткачами, эти поселенцы на новых землях имели только одного специалиста – обработчика кремня. Ну и жрецов, конечно. Всю остальную работу поселенцы делали сообща, и только по прошествии веков стали делить ее на мужскую и женскую. Женщины работали в поле серпами, мололи зерно в каменных ручных мельницах. На них также были возложены выпечка лепешек, ткачество и изготовление горшков. Мужчины ухаживали за скотом, доили его, охотились, плотничали, возможно, также сеяли зерно. Они валили лес и вырубали подлесок, хотя в конечном выжигании участков под новые посевы принимало участие все население, за исключением маленьких детей, которые в это время пасли свиней в лесу на безопасном расстоянии от огня.

Так жили эти люди, не ведая о происходящих на Земле переменах. Может показаться, что у них была примитивная, но энергичная демократия. Конечно, существовали старейшины и вождь каждой деревни. Отдельные деревни были связаны между собой тесными родственными узами. Но не было лордов-автократов, дворцов и поместий. Рабство принималось как естественный институт, но рабов было очень мало, поскольку было мало войн. Держали ли они скот и урожай сообща, мы не знаем, но есть все основания полагать, что так оно и было или к этому шло. О классовых противоречиях тогда еще не знали. Конечно, существовали местные жители – рыбаки в прибрежной полосе и охотники в глубинке, не слишком сильно заросшей лесом. Но везде социальные барьеры были сломлены – и оставались таковыми в течение многих поколений. Никогда не было заметных расовых различий между поселенцами и туземцами – охотниками и рыболовами, жившими здесь во времена, когда еще не знали земледелия. Охота и рыболовство оставались весьма прибыльными занятиями, но прибрежные деревни начинали заниматься также скотоводством и земледелием и часто были практически неотличимыми от усадеб колонистов. Однако, поскольку рыболовство удерживало людей на определенном месте, их успехи в сельском хозяйстве оставляли желать лучшего – земледелие и скотоводство были для них не более чем вспомогательными занятиями.

Крестьяне, возможно, знали внешний мир лучше, чем мы сегодня можем предположить. Было много путешественников, которые более чем охотно делились новостями о местах, в которых побывали, обеспечивая себе гостеприимство жаждущих услышать их рассказы хозяев. Сидя под раскидистым деревом в конце широкой деревенской улицы теплой светлой ночью в середине лета или собравшись вокруг костра осенью, бородатые деревенские жители в домотканых плащах жадно слушали очередного путешественника. Позже они сравнивали его рассказы с теми, что слышали от других путешественников, или с собственными воспоминаниями юности. Женщины слушали, разливая напитки или готовя ужин, их тяжелые янтарные бусы поблескивали в свете пламени. Они слышали о богатых землях Египта и Месопотамии – так сегодняшний перс кое-что знает о Нью-Йорке, – но не имели никакого представления о направлении, где те находятся, только о расстоянии. Все они точно знали, что это слишком длительное путешествие, чтобы в него стоило пускаться. Зачем нужна вся бронза Востока, если твои дети станут взрослыми прежде, чем ты возвратишься. Эти люди слышали о Центральной Европе и Дунае, поскольку там жили их дальние родственники еще с начала времен. И, как мы увидим в последующих главах, Северное море все чаще переплывали суда, везущие нехитрые предметы торговли и разнообразную информацию.

Пользуясь аналогичными каналами, крестьяне Англии и Шотландии, Северной Франции и Центральной Германии узнавали о существовании земель Южной Скандинавии, хотя вполне могли считать их заросшими непроходимыми лесами. В долинах Южной Норвегии и Центральной Швеции движущая сила колонизации быстро снизилась, а вскоре и вовсе сошла на нет – там дубовые и ясеневые леса сменяются плотными рядами сосен, а короткое лето и суровая зима делают жизнь земледельца тяжелой и безрадостной.

В более приветливых землях Южной Англии жизнь была вполне приятной, хотя и не отличалась радикально от жизни датских поселенцев. В ночь накануне начала второго тысячелетия до н. э. пастбища Уиндмилл-Хилла были безлюдными и заснеженными. Только дважды в год – весной и осенью – здесь звучат крики и смех пастухов и зрителей. Сейчас в защищенных холмами долинах уютно расположились небольшие деревушки. Скот пасется на заливных лугах с минимальным количеством пастухов. Погода тогда была мягче, чем теперь, и не было никакой необходимости, как в расположенной севернее Дании, собирать его на зиму в загон и заготавливать для него пищу. (Только с ухудшением погодных условий, имевшим место спустя полтора тысячелетия, появилась необходимость загонять скот на зиму в помещение.) Дома были легче и не такие жестко прямоугольные, как массивные деревянные постройки Скандинавии, но домашние принадлежности в них почти одинаковые. Бронза, конечно, встречалась чаще, хотя тоже завозилась издалека и потому использовалась скорее для украшения жилища, чем в функциональных целях. Жителям вполне хватало камня, дерева и кремня, правда, здесь не нашлось места тяжелым лесорубочным топорам Скандинавии. Нет и капли сходства между британскими и датскими земледельцами. Крестьяне ниже Даунса считают, что находятся в родстве или просто схожи с племенами, живущими за каналом – южнее. Оттуда, как повествуют народные предания, их далекие предки пришли более тысячи лет назад. По другую сторону канала в густо заросших лесом Арденнах живут люди, имеющие такие же загоны для скота на вершинах холмов, ведущие схожий образ жизни и даже говорящие на понятном языке. В действительности некая незримая связь, чувство, что все они одной крови, распространено среди жителей лесов всей Западной Европы до тех мест, где леса Франции преодолевают бастион Альп или исчезают на солнечных холмах Средиземноморья.

Никто в те времена не мог объяснить это чувство родства и не связывал его с вплетенным в легенды и волшебные сказки древним народным преданием о том, что более двух тысячелетий назад предки всех земледельцев Европы к западу от Рейна переправились на этот девственный континент из Северной Африки. А Европа восточнее Рейна была заселена колонистами из Малой Азии, которые облюбовали долину Дуная и оттуда распространились по всей Европе. Все это было давно забыто. Осталось лишь чувство, что все западные районы связаны между собой, а обитатели долины Дуная восточнее Рейна немного другие.

Еще дальше на юг и запад, в самой южной области Испании, обитатели построенных на вершинах холмов городов начали бы энергично протестовать, если бы их назвали лесными жителями. На их горах растет не так уж много сосен, и они, в отличие от варваров остальной Европы, не выжигают леса, чтобы расчистить землю для обработки, и не перемещают свои селения с места на место каждые несколько лет. Их каменные города постоянны, укреплены стенами и рвами и занимают несколько акров земли. Они гордятся своим положением, эти смуглые, худощавые испанцы, чьи отары овец бродят по окрестным холмам. И если британские скотоводы ищут свои истоки не далее чем на противоположном берегу канала, испанские пастухи никогда не забывали о том, что их предки приплыли из Африки.

Предполагаемая реконструкция деревни в Южной Германии в начале второго тысячелетия до н. э., основанная на раскопках в Айхбюле

Только они не оглядываются назад, а смотрят в будущее. Они не считают себя изолированными общинами, живущими на берегу величайшего океана. Они знают, что являются частью цивилизации. Как мы увидим, эти люди поддерживают связь с цивилизованным Востоком, и в собственных глазах они вполне прогрессивны. В их городах имеется достойный набор дворцов и храмов, кладбище, не менее впечатляющее, чем на Крите или в Египте. Самый явный признак прогресса – собственное бронзовое производство. Прошло всего лишь несколько поколений с тех пор, как изыскатели с Востока обнаружили залежи меди и олова, но производство уже налажено – и на экспорт, и для собственных нужд. Испанцы уверены, что скоро сами начнут нести цивилизацию невежественным, использующим кремневые орудия варварам, которые живут в лесах северо-запада.

Не только европейцы считают себя цивилизованными и прогрессивными людьми. На Балканах и в долине Дуная тоже сформировались земледельческие общины, которые недавно сделали важнейший (по их мнению) шаг для перехода от кремневых орудий к бронзовым. Общеизвестно, что они лесные земледельцы, перемещающие свои деревни с места на место каждые несколько лет, как и лесные жители севера. Но их леса – это обширные лесистые равнины, где между деревьями достаточно места, чтобы могли проехать массивные телеги с впряженными в них быками. Они передвигаются все вместе, везя с собой все свои пожитки. А после того, как изыскатели из Малой Азии обнаружили в их горах залежи меди, они стали делать топоры и тесла из металла. В прямоугольных каркасных домах домашние хозяйки гордо выставляют на деревянных полках гончарные изделия, тщательно отполированные и украшенные желто-бело-красным орнаментом. Они, конечно, самодельные, но декоративные, как декоративно все, что можно ввезти из Малой Азии. Эти европейцы с симпатией культурных людей говорят о примитивном образе жизни на севере и западе, где гончарные изделия не украшают вообще, а если украшают, то мелом, втираемым в желобки. Их мужчины подвешивают на шнурок печатки и носят их на шее. Они понимают, что теперь, когда связь с Малой Азией стала более регулярной, важно иметь возможность поставить собственный отличительный знак на свои изделия. А в городском совете уже давно ведутся разговоры о необходимости отправить группы молодых людей на юг, чтобы они научились читать и писать.

Да, в Европе все пришло в движение. Ветер перемен дует с юго-востока, и сельские труженики Европы готовы воспользоваться возможностями нового века. Цивилизованным людям есть что предложить на продажу – вопрос только в средствах для приобретения. И кто знает, если неожиданно наткнуться на залежи меди или олова на своей территории или обнаружить другой ходкий товар, возможно…

Сельскохозяйственные труженики Европы не заглядывали за пределы цивилизованных земель на юге и востоке. В этом направлении находились богатство и культура, в других – жили мрачные невежественные люди, и, если пройти достаточно далеко, там даже землю не возделывали. О возможности существования цивилизованных земель на другом конце света они не задумывались. (И вряд ли мы имеем право их за это упрекнуть, поскольку до последнего времени не обращали внимания на предысторию других регионов, интересуясь только теми, где существовали древние цивилизации, и Европой. Да и сейчас мы знаем о них немного.)

Южнее Сахары в те времена тянулся широкий пояс тропических лугов – от Гвинейского побережья на западе через верхнюю часть Нигерии в Судан, к верховьям Нила и горам Абиссинии на востоке. К северу от него трава постепенно исчезает, уступая место пескам Сахары, а южнее переходит в леса Золотого Берега[9] и Конго. Эта территория не уступает размерами Европе, и в начале второго тысячелетия до н. э. она тоже была заселена. Вернее, скажем так: существуют свидетельства, что она, вероятно, была заселена людьми, занимавшимися сельским хозяйством.

Они темнокожие, эти африканские крестьяне (которые являются предками большинства негров Америки), и живут небольшими общинами в тростниковых хижинах рядом со своими полями. О Европе они знают не больше, чем Европа знает о них, и их земледелие сильно отличается от того, которое ведут севернее Сахары и на побережье Средиземного моря. Они не выращивают ни пшеницу, ни ячмень, хотя расположенные на востоке общины находятся в опасной, нередко приводящей к стычкам близости от Египта, и знают о существовании ячменя и проса. Их существование основано на выращивании сорго и земляных орехов, тыквенных культур и дынь. Они охотятся, поскольку не имеют домашних животных, хотя на востоке люди переняли у египтян идею содержания овец и даже крупного рогатого скота.

Территория размером с Европу ничуть не менее разнообразна, чем Европа, и в ее разных частях люди живут по-разному. Например, нубийцы в Судане считают себя куда более культурными и цивилизованными, чем полуохотники-полуземледельцы, живущие на западе. Но везде сельское хозяйство уходит корнями в столь глубокую древность, что даже не сохранилось никаких преданий о его начале. Мы тоже знаем очень мало о его истоках. Ученые склонны датировать начало обработки земли в этом районе 4000 или даже 5000 г. до н. э., и нам остается только гадать, возникла ли идея окультуривания некоторых растений у местных жителей независимо или пришла из Египта. С такой проблемой мы столкнемся еще неоднократно и не присоединимся ни к сторонникам идеи независимого возникновения, ни к сторонникам идеи проникновения. Какое бы утверждение ни было истинным, все произошло намного раньше, чем начинается наша история. Как и в Европе, африканские фермеры используют только деревянные и каменные орудия, и немного бронзы (возможно, больше, чем мы считаем) выменивается на слоновую кость у египтян. Искусство ткачества и гончарное ремесло постепенно исчезают при продвижении с востока на запад. Жители западных областей довольствуются тыквами и корзинами, а отдельные предметы одежды делают из коры. Но даже на западе люди уже вовсе не темные дикари. У них есть свои деревенские советы, разделение труда, они складывают песни и передают из поколения в поколение легенды. Они рассказывают истории, и их генеалогическое древо уходит корнями на столетия в прошлое. Мы не должны предполагать, что они ничего о себе не знали, лишь потому, что о них ничего не знаем мы.

В трех других частях света, каждая из которых сравнима размерами с Европой, в начале второго тысячелетия до н. э. существовали группы общин, которые возделывали землю, чтобы обеспечить себя пропитанием. Каждая из них имела свои предания и легенды, отдельные языки и народности, войны, царей и династическую борьбу. И каждая состояла из мужчин и женщин, которые работали и играли, воевали и занимались любовью, тревожились о будущем урожае и ремонте крыши, а также о сохранении милости богов. Каждый человек знал, что его община – центр вселенной, был в курсе существования других общин, живущих на расстоянии одного-двух дней пути, и смутно осознавал общие размеры возделываемых площадей. Скорее всего, узнав, что мы приписываем ему это знание, он бы запротестовал, заявив, что более удаленные общины – совершенно другие по обычаям, языку и внешнему облику. Выражаясь современным языком, они отличаются, как лесоруб Лабрадора от мексиканского скотовода. С более или менее выраженным интересом, зависящим от того, насколько близко он живет к центру своего региона, он отнесется к информации, что «за забором» живут еще и другие люди, у которых совсем иной образ жизни – охотники, пастухи, кочевники, горожане.

В одном из таких районов, который протянулся от истоков Ганга через северо-восток Индии в Бирму, Сиам и Индокитай, люди хорошо знали, как и европейские лесные жители и, возможно, африканцы, о существовании развитых «промышленных» цивилизаций на своих границах. Города царств Индской долины располагались в основном в холмистой местности между Индом и Гангом, а один или два новых города недавно были построены возле самых верховьев Ганга. Торговцы и изыскатели, должно быть, спускались вниз по течению Ганга и привозили товары от городских производителей – главное, чтобы были средства для их приобретения. Итак, фермеры с отдаленных территорий Индии знали бронзу, как и их коллеги из европейской глубинки, но только в виде сказочно дорогих предметов роскоши, к приобретению которых люди стремились, как, например, сегодняшний житель Занзибара или островов Фиджи стремится к покупке радио.

Восточные индийцы довольствовались каменными орудиями труда, которыми, если верить преданиям, пользовались еще их предки – отполированными топорами, утяжеленными камнями палками-копалками и каменными дубинками. Умение выращивать зерновые культуры распространялось из Индской долины на восток, но по традиции фермеры там обычно выращивали рис. Когда начался первый год второго тысячелетия до н. э., они как раз готовились к весеннему севу. Джунгли необходимо выжигать в течение первых двух месяцев года. В выбранных районах на склонах холмов более крупные деревья были окольцованы[10] еще в прошлом году. Теперь они стояли мертвые и могли быть легко повалены или, по крайней мере, частично подрублены, чтобы во время пожара упали сами. Подлесок и мелкие деревья на участке можно не валить, только пожарные разрывы следует очистить полностью, чтобы пожар не перекинулся на все джунгли.

День, когда горит огонь, – беспокойный для всех жителей деревни. Они все выходят из своих домов, построенных из глины и бамбука, и собираются в непрочных укрытиях рядом с выбранным участком. После принесения жертвы божеству огня и плодородия они поджигают подлесок, тщательно следя за направлением ветра, так чтобы огонь под силой ветра не преодолел пожарные разрывы. Собрались все мужчины и большинство женщин. Все они обнажены по пояс. Люди разжигают затухший огонь, сгребают недогоревшие ветки и кусты в специальные костры, направляют падение крупных деревьев. После того как огонь утихнет, с деревьев обрубают ветки и сжигают их, а стволы откатывают к границам участка для последующей постройки забора.

Вся работа длится около двух месяцев. Приготовлением пищи в это время занимаются старики и дети. Они также приносят воду рабочим, сгребают золу. В итоге участок оказывается безжизненным, почерневшим и пустым, если не считать обуглившихся пней. После этого мужчины могут возвращаться к охоте, за исключением тех, кто начинает строить прочный забор, который должен защитить урожай от диких зверей.

Теперь участок должен отдохнуть, а зола – проникнуть в почву. В мае начинаются дожди, и можно начинать посев. Это дело женщин. Начиная с подножия склона, они медленно поднимаются вверх, выкапывая своими палками-копалками небольшие ямки на расстоянии около шести дюймов друг от друга и бросая в каждую четыре-пять зернышек горного риса. Больше ничего не требуется. Остается только периодически пропалывать сорняки. Рис не требует никакого другого ухода вплоть до сбора урожая.

Уборочная страда – тоже беспокойное время для всех жителей деревни. Рис срезают кремневыми серпами, обдают кипятком в больших глиняных горшках и затем смешивают с песком, докрасна раскаленным в глиняной печи. Когда смесь высыхает и песок удаляется просеиванием через плетеное сито, рис колотят в глубоких деревянных ступах, чтобы очистить от шелухи, а потом провеивают на плетеных подносах. Теперь рис готов к складированию в большие горшки в погребах домов. Еще один урожай собран.

Жизнь идет своим чередом – посев и уборка урожая, деревенские праздники с подношениями фруктов, цветов и рисовых лепешек богам. Год, ничем не отличающийся от других.

На Желтой реке в северной части Китая жизнь более организованна. Это время следующие поколения будут называть династией Ся, первой из многочисленных династий, последовавших за правлением трех великих императоров золотого века – Яо, Шуня и Юя. Однако император является всего лишь титулованным главой некоторого числа земледельческих деревень, расположенных в лесистой долине реки. Земледельцы очищают от леса землю для обработки при помощи каменных топоров и огня, поскольку бронза, хотя уже и известна, встречается редко. Он сеют просо и гаолян, выкармливают крупный рогатый скот, свиней и собак для еды. Их земледелие было во всех отношениях схожим с европейским. Но эти люди ничего не знали о Европе. Вероятно, они знали, откуда пошла их земледельческая культура, поскольку прошло не больше пяти или шести сотен лет с тех пор, как их предки-охотники начали выращивать для себя пищу. В отличие от них мы можем только догадываться. Представляется маловероятным, чтобы образ жизни, так схожий с тем, что вели в других северных земледельческих районах, развился независимо. Но он не пришел с юга. Ведь между северной частью Китая и южными земледельцами, живущими в долине Ганга, лежит весь Южный Китай и Индокитай, земля гор и джунглей, обитатели которой ничего не знают о посевах и сборе урожая. Только на побережьях имеются разбросанные селения рыбаков, которые научились сажать таро и сладкий картофель, используя палки-копалки, и рисоводов. Но им интереснее продвигаться на острова юго-востока, чем в холодные зимы северных земель. Можно предположить, что идея ведения сельского хозяйства, выращивания проса и содержания домашних животных медленно двигалась от одного «оазиса» к другому вдоль северных подножий гор Тибетского плато и через обширные малонаселенные луга, тогда покрывавшие Такламакан и Коко-Нор.

Как на побережье Южного Китая, так и на берегах Перу существовали общины рыбаков и огородников. Только вряд ли необходимо принимать без доказательств гипотезу о перемещении через Тихий океан идеи о культивировании растений (хотя это объяснило бы присутствие хлопка на обоих берегах океана). Эти люди жили там же, где обитали их предки в течение пяти столетий или даже больше, на постепенно растущих насыпях из раковин мидий. Они питались в основном рыбой и моллюсками. Если же рыбакам очень везло, им удавалось поймать морского льва или морскую свинью. А на низких, частично заболоченных берегах реки люди выращивали перец и бобы, тыкву и хлопок. Их платки были цветными и затейливо сотканными и являлись единственным предметом одежды. Они не знали гончарного ремесла и, конечно, не понимали, что им не хватает предприимчивости. Что им могло понадобиться, кроме тыкв, которые они выращивают, корзин и сетей, которые они так умело плетут? Они не сомневались, что являются самыми продвинутыми людьми в мире, и чрезвычайно этим гордились.