Читать книгу Манхэттенское безумие (сборник) - Джеффри Дивер - Страница 8

Ее тело нашли в ветхой и неряшливой квартирке в Бронксе, где она проживала последние семнадцать месяцев. Это была квартирка в полуподвальном этаже, и в ней имелось всего два маленьких окна, но она сделала ее еще более темной, задернув все занавески. Внутри было так темно, что первый коп, который прибыл на место, долго бродил и спотыкался в поисках выключателя. В конце концов он его нашел, но лишь для того, чтобы убедиться, что она успела вывернуть все электрические лампочки, даже те, что свисали с потолка, и снять флуоресцентные трубки по обе стороны от зеркала в ванной комнате. Соседи потом сообщили полиции, что они уже больше месяца не видели ни единой полоски света, пробивающейся из этой квартирки. Создавалось такое впечатление, что эта ужасная страсть к разрушению, которую я в ней заметил много лет назад, наконец стала настолько сильной, чтобы поглотить ее целиком и полностью.

Детектив по фамилии О’Брайен сообщил все эти мрачные подробности по телефону – рассказал о наполовину разложившемся теле (и это была наиболее живописная часть его рассказа) и о запахе, из-за которого соседи и подняли тревогу. Потом он попросил меня встретиться с ним в полицейском участке неподалеку от моего дома. «Это всего лишь стандартная процедура, – уверил он меня. – Вам не о чем беспокоиться».

Мы согласовали день и время встречи, и вот теперь я снова имею дело с Мэддокс, как уже не раз бывало раньше.

– Итак, расскажите-ка мне, какие у вас были отношения с этой молодой женщиной? – осведомился детектив О’Брайен, едва мы успели обменяться приветствиями и я сел на металлический стул возле его стола. Сказал он это вполне обычным деловым тоном, но в слове отношения таился некий скрытый смысл, наводящий на мысль о чем-то незаконном.

– Мы взяли ее к себе, когда она была маленькой девочкой.

– Насколько маленькой?

– Ей было десять лет, когда она стала у нас жить.

Это было двадцать четыре года назад. Моя семья жила тогда в районе, называемом Хеллз Китчен, Адская Кухня, и тогда там действительно было кое-что адское – секс-шопы и дешевые гостиницы, где можно было снять номер на пару часов (их еще называют «отели с горячими простынями»), а еще потасканные проститутки, предлагавшие себя на углу Сорок Шестой стрит и Восьмой авеню. Теперь там сплошные театры и рестораны, чартерные автобусы выгружают хорошо обеспеченных почтенных пожилых граждан из Коннектикута и Нью-Джерси. Когда-то там был жилой район, пусть и со скверной репутацией. Теперь же это сплошные аттракционы и соблазны большого города.

– У нас? – переспросил детектив О’Брайен, по-прежнему с намеком на то, что он пытается выудить что-то непристойное. Может, я приставал к этой девочке, совратил ее? И именно поэтому она так полюбила темноту? К счастью, я-то точно знал, что это не имеет ничего общего с реальным положением дел.

– Да, с моей женой и мною и нашей дочерью Ланой, которая была всего на год моложе Мэддокс, – ответил я ему. – Она прожила у нас почти год. Мы планировали, что она останется у нас на неопределенное время. Лана всегда хотела иметь сестренку. Но, как оказалось, мы не были готовы жить с такой девочкой.

– Какой такой?

Я решил не пользоваться словом, которое сразу же пришло мне в голову: опасной.

– Трудной, – ответил я. – Очень трудной.

Вот я и отправил ее обратно к ее матери-одиночке и ее буйному старшему братцу и с тех пор едва ли про нее вспоминал. И вот теперь эта негодяйка, эта паршивая овца вернулась ко мне, и весьма эффектно, просто захватывающе эффектно.

– Прежде всего, как это получилось, что она стала жить с вами? – спросил О’Брайен.

– Ее мать была старым другом нашей семьи, – ответил я. – И ее отец тоже, но он умер, когда Мэддокс было два годика. И тут еще ее мать потеряла работу. А у нас было все в порядке, у моей жены и у меня, вот мы и предложили забрать Мэддокс в Нью-Йорк, платить за частную школу для нее – наша дочь тоже там училась. Мы рассчитывали обеспечить ей приличную жизнь.

Выражение лица О’Брайена сказало все остальное: Но вместо этого…

Но вместо этого Мэддокс закончила жизнь в морге.

– Вы знали, что она в Нью-Йорке?

Я отрицательно покачал головой:

– Ее мать снова вышла замуж и уехала в Калифорнию. После этого мы не общались. В последний раз, когда я что-то слышал про Мэддокс, она жила где-то на Среднем Западе. После этого мы не имели представления, где она живет и чем занимается. Кстати, чем она занималась?

– Работала кассиршей в кафе на Ган-Хилл-роуд, – сообщил мне О’Брайен.

– Мэддокс была умненькая девочка, – сказал я. – И могла… любую работу выполнять.

Глаза детектива сообщили мне, что он уже и раньше слышал подобные истории; умненький ребенок, у которого были большие шансы неплохо устроиться в жизни, но он их упустил.

Я же не мог не задать ему следующий вопрос:

– Отчего она умерла? По телефону вы сказали мне просто, что ее тело нашли в квартире…

– Судя по ее состоянию, от недоедания, – ответил О’Брайен. – Никаких следов наркотиков, никакого насилия.

Он задал мне еще несколько вопросов, хотел выяснить, не слышал ли я чего-нибудь о Мэддокс в последние несколько месяцев, не знаю ли о местонахождении других членов ее семьи – вопросы, которые сам он именовал «рутинными». Я отвечал, конечно, вполне правдиво, и он, кажется, нормально воспринял все мои ответы.

Через пару минут О’Брайен поднялся на ноги.

– Ну ладно. Спасибо, что пришли, мистер Гордон, – сказал он. – Как я уже говорил вам по телефону, когда просил подойти к нам, это просто потому, что ваша фамилия всплыла в ходе расследования.

– Да, вы так сказали. Но не сообщили, как именно всплыла моя фамилия.

– По-видимому, она иногда упоминала ее в разговорах, – пояснил О’Брайен с вежливой улыбкой. – Извините, что побеспокоили вас, – добавил он, протягивая мне руку. – Уверен, вы все понимаете.

– Конечно, – сказал я, а затем встал и направился к двери, сожалея, что жизнь Мэддокс закончилась так рано и так скверно. Но затем напомнил себе, что даже если я, в конечном итоге, оставил все усилия ей помочь, то это произошло по ее вине – она, в сущности, не предоставила мне иного выбора.

При мысли об этом я живо представил ее себе: маленькая девочка, под дождем, ждет такси, которое отвезет ее в аэропорт, и тот взгляд, который она бросила на меня час спустя, когда уже направлялась к трапу самолета, и ее губы, пытавшиеся произнести последнее слово, которое она мне тогда сказала: «Извини».

«Извинить за что?» – спросил я себя тогда, поскольку на тот момент ей очень даже было в чем признаваться.

* * *

– Ты видел ее тело?

Я помотал головой.

– Не было такой необходимости. Управляющий домом уже ее опознал.

– Странно, что твое имя вообще всплыло, – сказала Дженис. – Что она… вообще о тебе упоминала.

Мы с женой сидели с вечерними бокалами вина и пялились вниз, на Сорок Вторую стрит, которая теперь совсем не походила на то, какой она была, когда Мэддокс жила с нами. Опускалась ночь, и под нашим балконом на двенадцатом этаже люди шли к Бродвею; среди них было несколько семей с детьми, и они, несомненно, торопились в кино, на мультфильм «Король Лев».

– Значит, она вернулась в Нью-Йорк, – сказала Дженис своим обычным задумчивым тоном, как философ, обдумывающий очередную идею. А еще через минуту ей пришла в голову еще одна идея, мрачная. – Джек?

Я повернулся к ней.

– Как ты думаешь, она… следила за нами?

– Конечно, нет! – ответил я, отпил глоток вина и откинулся назад, стараясь расслабиться. Но тут же понял, что замечание жены о том, что Мэддокс, в сущности, вполне могла устроиться где-нибудь поблизости от дома, в котором мы когда-то жили и где по-прежнему проживали с Дженис, меня странно нервирует. Могло ведь так случиться, что по прошествии всех этих долгих лет она вернулась в Нью-Йорк, имея в голове какой-нибудь план мести? Могло ведь так быть, что она никогда не забывала о том, как я отправил ее обратно к матери? И по мере того, как она скатывалась по наклонной плоскости, могла она прийти к тому, чтобы винить в этом меня?

– Это какая-то гнусная мысль, от которой мурашки бегут по спине, что она могла прятаться где-нибудь поблизости, – сказала Дженис.

– Нет никаких данных, что она этим занималась, – ответил я тоном, который и самого меня убедил в отсутствии таких данных. И, тем не менее, вдруг представил себе, как Мэддокс наблюдает за мной, скрытно пристроившись где-нибудь на улице, – призрачное, мертвенно-бледное лицо, с ненавистью уставившееся на меня из-за какой-нибудь уличной пальмы в кадке.

Дженис отпила вина из своего бокала и медленно прикрыла глаза.

– Кстати, Лана звонила. Я ей рассказала про Мэддокс.

Лана теперь была замужем и жила в районе Аппер-Уэст-Сайд. Двое наших внуков посещали ту же самую жутко дорогую частную школу, где учились и Лана, и Мэддокс; Лана успевала с некоторым трудом, а Мэддокс имела полный набор проблем: кражи, обман, ложь и прочее.

– Мы с Ланой договорились вместе поужинать, пока ты будешь в Хьюстоне, – сказал я.

Дженис улыбнулась.

– Очень милый выход в город отца с дочерью. Хорошо придумали!

Она глубоко и спокойно вздохнула, как вздыхает женщина, в жизни которой примечательно мало проблем, которая любит свою работу и имеет прекрасные отношения с дочерью, чей брак протекает так гладко и спокойно, как того и следовало ожидать.

Имея такую жену, решил я, следует придерживаться принципа, что чем меньше она знает о некоем периоде нашей жизни, когда все это благополучие было поставлено под угрозу, тем лучше.

– Лана восприняла это известие тяжелее, чем я ожидала, – сказала Дженис. – Она ведь хотела иметь сестренку, помнишь? И, конечно, считала, что Мэддокс может стать ей такой сестрой.

– Лана прекрасно справлялась со своей ролью единственного ребенка, – заметил я, принимая меры, чтобы не высказать вслух более горькую правду, что моей дочери, по сути дела, очень крупно повезло, что она вообще осталась в живых, потому что тот год, когда Мэддокс жила у нас, был полон опасностей, особенно для Ланы.

– Мы были слишком наивными, когда решили взять Мэддокс к себе, – сказала Дженис. – Подумать только, мы были уверены, что это очень легко – забрать маленькую девочку, увезти ее от матери, из привычного района, из ее школы, и полагали при этом, что она без труда адаптируется ко всему новому. – Ее взгляд переместился в сторону Гудзона. – И как мы только могли рассчитывать, что она будет нам по крайней мере благодарна?

Так оно и было – правда, я и сам отлично это понимал. В течение первых девяти лет своей жизни Мэддокс не видела ничего, кроме трудностей и проблем, неизвестности впереди и отчаяния. И как это мы могли полагать, что она не притащит с собою всю свою неуравновешенность и скверный нрав?

– Ты права, конечно, – тихо и мягко сказал я, допивая вино. Этим простым движением я хотел отбросить эту мрачную мысль, что она приехала в Нью-Йорк с некоей психопатической мечтой нанести мне удар исподтишка, улыбаясь, как маньяк, и занося для удара длинный острый нож.

* * *

Да-да, вот так я и пытался отбросить, отмести эту вызывающую дрожь отвратительную мысль, заглушить собственную параноидальную реакцию на новое появление в моей жизни этой женщины, которая, несомненно, приехала в Нью-Йорк потому, что дошла до последнего предела, а этот город предлагал ей себя в качестве ненормального утешителя, вроде как способного решить все проблемы ее жизни, которая все в большей и большей степени катилась под откос. Я старался представить все воспоминания о ней просто как мучительный эпизод из жизни нашей семьи с непрестанными вызовами к директору школы «Фэлкон экедеми», которые всегда заканчивались строгим предупреждением, что если Мэддокс «не исправит свое поведение», то почти наверняка будет из этой школы исключена. «Тебе этого хочется?» – спросил я ее после одного такого внушения. Дечонка лишь пожала плечами в ответ. «Просто от меня всегда бывают неприятности», – заявила она. И точно, бог свидетель, неприятностей от нее было выше крыши; и могло быть еще больше, уж в этом-то я был совершенно уверен.