Читать книгу Шато д'Иф и другие повести - Джек Вэнс - Страница 2

Райан Рэч провел два месяца без сознания; наконец он открыл глаза. Точнее говоря, сморщились двести миниатюрных складчатых пленок-затворов из грязноватой лилово-коричневой кожицы, что позволило Рэчу взглянуть на мир по-новому.

Примерно двадцать секунд Рэч напряженно смотрел на внезапно ворвавшийся в сознание лихорадочный кошмар, на абсолютно невыразимое безумие. Он слышал пронзительные прерывистые звуки – каким-то образом ему казалось, что он мог их распознать. Его мозг перенапрягся и отказался от дальнейших усилий, напряжение исчезло. Рэч снова потерял сознание.

Доктор Плогетц, коренастый седой коротышка с гладкой розовой физиономией, опустил бинокулярный платоскоп и выпрямился, продолжая смотреть на то, что лежало на процедурном столе, после чего повернулся к человеку в серо-зеленой униформе с тремя многолучевыми золотистыми звездами командора сектора на предплечье. Лицо командора, тощее, смуглое и жесткое, сохраняло суровое выражение, лишенное всякого чувства юмора.

«В физиологическом отношении все в полном порядке, – заключил врач. – Нервные соединения зажили, адаптеры кровеносной системы функционируют безотказно…»

Он прервался. Черная нечеловеческая фигура, растянувшаяся на столе с мягкой обивкой – с большой головой гигантского насекомого, в облегающем грудь и спину плаще длинного черного панциря, с причудливо сочлененными ногами – пошевелила правой передней конечностью: эластичным щупальцем с крапчатой серой тыльной поверхностью и беспорядочным набором сероватых крыльчатых пальцев.

Доктор Плогетц снова взял платоскоп и внимательно рассмотрел органы внутри заключенного в хитиновый панцирь торса.

«Рефлекс! – пробормотал он. – Как я упомянул, нет никакого сомнения, что перед нами – физиологически здоровое существо. В психологическом плане… – врач поджал губы. – Конечно, еще рано делать какие-либо выводы с уверенностью».

Командор Сандион кивнул: «Когда к нему вернется сознание?»

Доктор Плогетц нажал на штырек наручных часов. Из миниатюрного громкоговорителя послышался голос: «Слушаю вас, доктор?»

«Принесите головной чехол из сонфрана… скажем, примерно двадцать шестого размера». Обращаясь к Сандиону, он пояснил: «Введу ему стимулирующий препарат – он сразу оживится. Но прежде всего…»

Вошла медсестра – темноволосая, голубоглазая, исключительно привлекательная – с чехлом в руке.

«А теперь, мисс Элдер, – сказал врач, – наденьте чехол так, чтобы он полностью окружал оптическую щель. Но проследите за тем, чтобы не заблокировать похожие на жабры маленькие клапаны по обеим сторонам головы».

Прежде, чем продолжать разъяснения, Плогетц глубоко вздохнул: «Я хотел бы свести к минимуму шок, которому подвергнется его мозг. Несомненно, визуальные впечатления приведут его в замешательство – мягко говоря. Следует учитывать, что спектр цветового восприятия фалида в два раза обширнее типичного человеческого, поле его зрения – в три или четыре раза шире. У фалида двести глаз, его мозг должен координировать и объединять сигналы, поступающие от двухсот отдельных оптических органов. Человеческий мозг интегрирует два изображения; неизвестно, способен ли он делать то же самое, обрабатывая двести изображений. Именно поэтому мы не тронули небольшую часть первоначального мозга фалида, а именно нервный узел, координирующий визуальные сигналы». Доктор Плогетц прервался, чтобы бросить оценивающий взгляд на сложно устроенную черную голову существа.

«Даже при содействии центра обработки визуальной информации перед глазами Рэча предстанет новый, фантастический мир, – задумчиво продолжал врач. – Сочетание всех изображений, регистрируемых глазами фалида и объединенных сохранившимся нервным узлом – нечто, чего никогда не испытывал ни один человек».

«Не сомневаюсь, что нагрузка на его нервную систему будет огромной», – заметил Сандион.

Врач кивнул и проверил правильность расположения чехла, закрывшего черную голову.

«Два миллилитра трехпроцентного раствора артродина», – сказал он медсестре, после чего снова повернулся к Сандиону: «Мы оставили без изменений еще один нервный узел первоначального мозга – центр обработки и распознавания речи, так как информация такого рода, скорее всего, играет существенную роль в процессе организации визуальных данных. Остальной мозг фалида пришлось удалить – что достойно сожаления во многих отношениях. Воспоминания и ассоциативные связи оказались бы бесценным подспорьем для вашего молодого человека, причем у фалидов, разумеется, есть особые органы чувств, отчет о функциях которых мне хотелось бы получить, так сказать, из первых рук».

«А, да-да! – спохватился врач, когда медсестра передала ему шприц для подкожных инъекций. «Странное дело! – продолжал он, используя шприц по назначению. – Я могу вживить человеческий мозг в это… в это существо, тогда как, если бы я пересадил этот мозг в тело другого человека, пересаженный мозг не прижился бы». Плогетц вернул порожний шприц медсестре и вытер руки салфеткой: «Мы живем в странном мире – не правда ли, командор?»

Командор Сандион бросил на врача быстрый язвительный взгляд и кивнул: «Вы правы, доктор – мы живем в очень странном мире».

Личность – ощущение безошибочного отождествления со своим «я» – всплывала, как пузырь из сумрачных глубин. Снова сморщились две сотни маленьких «жалюзи» оптической щели, опоясывавшей более чем половину окружности новой головы Райана Рэча. Он не видел ничего, кроме темноты – что-то препятствовало зрению.

Он неподвижно лежал, припоминая сумасшедшую суматоху света, форм и неизвестных цветов, привидевшуюся раньше – в данный момент его вполне устраивала темнота.

Постепенно он начинал осознавать новые ощущения своего организма. Он больше не дышал. Вместо этого постоянный приток воздуха поступал по пульсирующим каналам и выходил через клапаны-жабры у него на голове. Какой именно момент можно было назвать «вдохом», Рэч не мог определить.

Он осознал также необычную осязательную чувствительность, позволявшую распознавать текстуру поверхностей. Осязательные участки находились с тыльной стороны и на концах его передних конечностей, тогда как остальное тело не отличалось такой восприимчивостью. Почти не двигаясь, он мог с точностью распознавать качество ткани на столе, структуру и взаимное расположение нитей этой ткани, а также сущность отдельных волокон, то есть свойственный только им индивидуальный характер.

Он слышал пронзительные, резкие звуки. И тут же понял, с шокирующей внезапностью, что это были человеческие голоса. Кто-то звал его по имени.

«Рэч! Вы меня понимаете? Пошевелите правой рукой, если понимаете».

Рэч заставил пошевелиться правое щупальце.

«Я прекрасно вас понимаю, – сказал он. – Но почему я ничего не вижу?» Он говорил инстинктивно, бессознательно, не прислушиваясь к своему голосу. Нечто странное заставило его замолчать и задуматься.

Слова беспрепятственно передавались его мозгом к мышцам звуковоспроизводящей диафрагмы в груди. Когда он говорил, голос воспринимался как естественный чувствительными слуховыми волосками под панцирем на спине. Но уже через несколько мгновений недоумевающий мозг Рэча осознал, что этот голос не был человеческим. Он слышал последовательность каких-то гудков и жужжаний, ничем не напоминавших речь человека, задававшего ему вопросы.

Теперь он попробовал имитировать человеческий язык – это оказалось невозможным. Его речевой аппарат был плохо приспособлен к воспроизведению шипящих, гортанных, межзубных, фрикативных и раскатистых звуков, хотя гласным звукам ему удавалось более или менее подражать, изменяя высоту тона. Уже через несколько секунд он понял, что не сможет говорить разборчиво.

«Вы пытаетесь говорить по-английски? – последовал вопрос. – Пошевелите правой рукой, если да, или левой рукой, если нет».

Рэч пошевелил правым щупальцем. Затем, ощущая желание видеть и для того, чтобы понять, чтó мешало ему видеть, он нащупал край чехла, закрывавшего оптическую щель. Но кто-то помешал ему приподнять чехол: «Пока что лучше оставить на месте повязку, закрывающую вам глаза – пока вы не познакомитесь получше с функциями фалидского организма».

Вспомнив сумятицу форм и цветов, поразившую его с самого начала, Рэч опустил щупальце.

«Каким образом он так быстро научился пользоваться конечностями?» – спросил Сандион.

«Нервная система фалида, по существу, сходна с человеческой, – отозвался доктор Плогетц. – Головной мозг Рэча передает команду через адаптеры, соединенные со спинным мозгом, и движения осуществляются рефлексивно. Поэтому, когда он попытается ходить, если он будет сознательно контролировать перемещение каждой ноги, движения будут неуклюжими, неловкими. Но если он просто прикажет своему телу идти, оно двинется вперед естественно, автоматически».

Плогетц снова сосредоточил внимание на существе, распростертом на процедурном столе: «Вам удобно? Вы отчетливо осознаете происходящее?»

Правое щупальце Рэча подернулось.

«Ощущаете ли вы какое-нибудь влияние волевых побуждений фалида? Другими словами, возникает ли какой-нибудь конфликт между вашим мозгом и вашим телом?»

Рэч задумался. Судя по всему, конфликта не было. Он ощущал себя Райаном Рэчем так же, как всегда – хотя в то же время чувствовал, что его словно заперли в неестественных условиях заключения.

Он снова попытался говорить. «Странно!» – подумал он. Язык фалидов – язык, которого он никогда не знал и не слышал – давался ему легко. Но, как прежде, он не смог воспроизвести человеческую речь даже приблизительно.

«Вот карандаш и блокнот на твердой подкладке, – произнес голос. – Писать с закрытыми глазами может быть трудно, но попробуйте».

Рэч схватил карандаш и, сопротивляясь желанию нарисовать какие-то зазубренные кривые, написал: «Вы можете это прочесть?»

«Да», – ответил голос.

«Кто вы? Доктор Плогетц?»

«Да».

«Операция прошла успешно?»

«Да».

«Мне кажется, что я знаю язык фалидов. Я могу говорить на нем автоматически. То есть, когда я хочу что-то сказать, слова тут же произносятся по-фалидски».

«В этом нет ничего удивительного». Каким пронзительным и резким казался голос врача! Рэч помнил, как звучал голос доктора Плогетца до пересадки мозга – нормальный, приятный, довольно-таки глубокий баритон. «Мы оставили в черепной коробке сегмент фалидского мозга, – продолжал врач, – нервный узел, ответственный за воспроизведение и понимание речи. Незнание фалидского языка создало бы для вас значительные трудности. Кроме того, мы оставили нервный узел, координирующий изображения, регистрируемые двумя сотнями глаз – иначе вы не смогли бы ничего видеть, кроме расплывчатых пятен. Тем не менее, даже при использовании этого нервного узла, скорее всего, будут иметь место существенные искажения».

«Существенные искажения! – подумал Рэч. – Ха! Если бы только доктор Плогетц взглянул на цветную фотографию того, что мне привиделось!»

К Рэчу обратился другой голос, еще более пронзительный, сопровождавшийся тупым скрежетом, раздражавшим новые нервы Рэча: «Привет, Рэч! Это Сандион – командор Сандион».

Рэч хорошо помнил командора – худощавого, смуглого, постоянно напряженного и язвительного; На Сандиона возложили основную ответственность за проведение кампании против таинственных фалидов. Именно Сандион допрашивал Рэча после странной мимолетной стычки в системе Кордекера-343 неподалеку от сектора Стрелка – стычки, в которой погибли два брата Рэча, а он сам остался при смерти.

«Привет, командор! – написал Рэч. – Как долго я был без сознания?»

«Почти два месяца».

Диафрагма Рэча удивленно зажужжала.

«Что произошло за это время?»

«Они атаковали еще пятнадцать наших кораблей – как минимум пятнадцать – в различных секторах. Звездолеты горят, команды и пассажиры погибают или пропадают без вести. Фалиды устроили засады трем боевым крейсерам – не одновременно, конечно – одну в секторе Геркулеса, другую – в секторе Андромеды, и еще одну в трех световых годах за Проционом».

«Обнаглели!» – написал Рэч.

«Они могут себе это позволить, – мрачно отозвался Сандион. – Фалидам уже удалось сократить наш боевой флот на треть. Их корабли проявляют дьявольскую подвижность. Мы деремся, как слепой, отгоняющий кнутом двадцать карликов, вооруженных длинными ножами. Пока мы не узнáем, где находится их родная планета, мы беспомощны».

«Я разыщу их планету, таков мой долг, – написал Рэч. – Не забывайте, что они тоже у меня в долгу. Фалиды отправили на тот свет двух моих братьев».

Сандион хмыкнул и ворчливо сказал: «Таков твой долг – совершить самоубийство».

Рэч внутренне кивнул, но голова, посаженная на ороговевшем воротнике-навершии черного панциря, не могла кивать.

Сандион снова хмыкнул: «Что ж, мне пора идти. Не торопись, отдыхай». Командор язвительно улыбнулся медсестре: «Счастливчик! За тобой будет ухаживать красавица».

«Мне-то от этого уже ни тепло ни холодно», – подумал Рэч.

Командор сектора Сандион подошел к иллюминатору, слегка затемненное хрустальное стекло которого передавало изображение дюжины блестящих небоскребов посреди парков и озер, грациозных переплетений подвесных пешеходных конвейеров и плотно роящегося воздушного транспорта. За стеной кабинета доктора Плогетца, закрепленный электромагнитами на парковочном рельсе, ждал аэромобиль Сандиона. Командор забрался в машину, и она понеслась к башне Космического управления, где Сандиона ожидали его кабинет и подлежавшие бесконечному изучению астронавигационные карты.

Доктор Плогетц снова повернулся к Рэчу: «Теперь я намерен снять чехол с вашей головы. Не беспокойтесь по поводу замешательства. Просто расслабьтесь и посмотрите вокруг».