Читать книгу Темная ночь - Джена Шоуолтер - Страница 5

– Кто ты и откуда знаешь Мэддокса?

– Отпусти меня! – возмутилась Эшлин.

Она дергалась и извивалась, пытаясь освободиться, хотя мужчина держал ее стальной хваткой. Лодыжка болела, но ей было все равно. – Они его убивают! – продолжала кричать она.

Они в самом деле его убивали, вновь и вновь погружая ему в живот острие огромного меча! Кровь хлестала фонтаном, стены сотрясались от воплей. При воспоминании об увиденном и услышанном ей стало дурно.

Голосов по-прежнему не было, но она мучилась сильнее, чем когда-либо.

– С Мэддоксом все будет хорошо, – заверил ее незнакомец. Мэддокс сломал ему нос – Эшлин видела это своими глазами, но сейчас его лицо было снова в полном порядке. Отняв руку от ее талии, он погладил ее по виску и осторожно отвел назад прядь волос. – Вот увидишь.

– Ничего я не увижу! – рыдала она. – Пусти!

– Не люблю отказывать таким красивым девушкам, как ты, но придется. Из-за тебя он мучился.

– Из-за меня?! Не я всадила в него меч. Пусти сейчас же! – возмутилась она. – Ну пожалуйста!

Не зная, что еще сделать, девушка перестала биться и пристально посмотрела на стоящего перед ней мужчину. У него были ярко-голубые глаза и молочно-белая кожа. В волосах причудливо сочетались черные и коричневые тона. Он был красавцем, каких она никогда не видела, совершенным во всех отношениях.

Но все, чего сейчас хотела Эшлин, – это вырваться и убежать.

– Успокойся. – Лицо мужчины озарила мягкая, соблазнительная улыбка – явный плод долгих тренировок перед зеркалом и «в поле». – Ты не должна меня бояться, красавица. Я приношу лишь наслаждение.

Ярость и испуг, горе и возмущение вселили в нее силу и мужество, и она влепила ему звучную пощечину. «На его глазах только что закололи Мэддокса, и он не сделал ничего, чтобы этому помешать, – думала девушка. – К тому же после всего у него хватает наглости приставать ко мне. Он – страшный человек, и, разумеется, у меня есть причины его бояться».

Незнакомец перестал улыбаться и насупился.

– Ты ударила меня, – произнес он, и в его голосе звучало удивление.

Отвесив ему еще одну пощечину, Эшлин отчеканила:

– Я сказала: пусти меня!

Складки между его нахмуренными бровями углубились. Он потер ушибленную щеку одной рукой, продолжая удерживать девушку другой.

– Женщины не бьют меня. Они меня любят.

Эшлин занесла руку для новой пощечины.

– Ну и ладно, – вздохнул мужчина. – Иди. Мэддокс перестал кричать, и ты уже не сможешь его расстроить.

Красивый незнакомец разжал руки, и Эшлин, пока он не передумал, прихрамывая, побежала прочь по коридору. Влетев в комнату и увидев окровавленную постель и неподвижное тело, она застыла, будто пораженная громом.

«Господи боже!» – думала она. Глаза Мэддокса были закрыты, а грудь неподвижна. Горло Эшлин сдавило рыдание, и она прикрыла рот трясущейся рукой. Глаза наполнились жгучими слезами.

– Они убили тебя, – прошептала она.

Подбежав к постели, притронулась к щеке Мэддокса и слегка потеребила, но он никак не отреагировал. Веки были плотно закрыты и не двигались. Холодный и бледный от кровопотери, воин не дышал. Она опоздала…

«Этот человек был таким сильным, таким полным жизни и энергии, какими же нужно быть зверями, чтобы вот так запросто взять и убить его?» – спрашивала себя девушка.

– Кто она такая? – произнес мужской голос.

Эшлин испуганно обернулась. Убийцы Мэддокса стояли в стороне и переговаривались. «Как я могла забыть о них?» – удивилась она своей неосмотрительности. Они то и дело поглядывали на нее, и речь явно шла о ней, но непосредственно к девушке никто не обращался. Беседа текла легко и свободно, словно в комнате не было ни ее самой, ни бездыханного окровавленного трупа.

– По идее, ее надо отправить в город, но она слишком много видела, – раздалось в ответ. – О чем думал Мэддокс?

– Я столько прожил с ним бок о бок, но и понятия не имел, что он так страдает, – тихо проговорил ангельского вида блондин с зелеными глазами. Он был одет во все черное, а руки его закрывали перчатки с высокими крагами. – Это всегда происходит так?

– Нет, не всегда, – ответил тот, кто орудовал мечом. – Обычно он меньше сопротивляется. – Взгляд его темных глаз был жестким, а тон – страдальческим. – Эта женщина…

«Убийца!» – мысленно крикнула Эшлин, готовая броситься на него. Всю жизнь ее терзали голоса – день за днем на нее обрушивались тысячелетия полных ненависти обвинений, криков ужаса. И единственный человек, принесший ей мир и покой, был жестоко убит прямо у нее на глазах. «Сделай же что-нибудь, Дэрроу!» – приказала себе Эшлин. Она вытерла пылающие глаза тыльной стороной ладони и выпрямилась, насколько позволяли трясущиеся ноги. «Но что я могу сделать? – спросила себя она. – Ведь их больше, и они сильнее».

Покрытый с ног до головы татуировками воин хмуро рассматривал девушку. У него были темно-русые, по-военному коротко остриженные волосы, пирсинг в обеих бровях и мягкие полные губы, а мускулов куда больше, чем у чемпиона мира по силовому троеборью. Его можно было бы назвать красивым – он обладал красотой серийного убийцы, если бы не эти ужасные татуировки. Жуткие сцены с войной и оружием покрывали даже его щеки. Глаза были того же фиалкового цвета, что и у Мэддокса, но, в отличие от последнего, в них не улавливалось ни намека на тепло и хоть какие-то эмоции. У него из носа подтекала кровь, которую он то и дело отирал с подбородка.

– Мы должны сделать что-то с девчонкой, – процедил он, выделив голосом слово «что-то». «Снова тот же холодный, равнодушный тон», – заметила про себя Эшлин. – Мне не нравится, что она здесь.

– Пусть так, Аэрон, но мы и пальцем ее не тронем. – Произнесший это был обладателем чернильно-черных волос, темным нимбом обрамлявших голову, и разноцветных глаз – один был карим, другой – голубым. Все его лицо покрывали шрамы. На первый взгляд он казался уродливым. Однако в следующее мгновение приходило понимание, что в нем есть нечто особенное, какой-то почти гипнотический магнетизм, который исходил от него вместе с ароматом роз. – Завтра утром она будет в том же состоянии, что сейчас. Дышащая и одетая.

– Совсем как Мэддокс, которому и достанется все веселье, – раздался за спиной у Эшлин насмешливый голос, заставивший ее резко обернуться.

Красивый бледный мужчина стоял в дверном проеме. Он рассматривал ее голодным взглядом, словно снял с нее одежду и любуется открывшимся ему зрелищем. Дрожь прокатилась по телу девушки, от макушки к кончикам пальцев на ногах. «Ублюдки, все они!» – выругалась она про себя. Она недобро осмотрела комнату, и ее взгляд остановился на окровавленном мече, валявшемся на полу, том самом, который прошел сквозь тело Мэддокса, словно сквозь тончайший шелк.

– Я хочу знать, кто она, – громко произнес татуированный – Аэрон. – И я хочу знать, почему Мэддокс притащил ее сюда. Он знает правила.

– Она, наверное, была на холме вместе с другими смертными, – отозвался ангел. – Но это, конечно, не объясняет, почему он привел ее в замок.

Эшлин стало смешно, но она не смогла рассмеяться, так как ее почти полностью покинули силы. «Я должна была послушаться Макинтоша! – думала она. – Это место – обиталище демонов!»

– Ну и что будем с ней делать? – спросил Аэрон.

Мужчины вновь повернули голову в ее сторону, а Эшлин рванулась к мечу. Обхватив пальцами рукоять, она выпрямилась и выставила клинок острием в их сторону. Меч оказался тяжелее, чем она думала, и ее руки тут же задрожали от напряжения, но девушка не опустила его. Воины едва удостоили произошедшее вниманием, им явно было совсем не страшно, но это не сломило ее волю сражаться. Хотя она знала Мэддокса совсем недолго, внутри ее клокотали неистовая скорбь и жажда возмездия. «Мэддокс, – его имя прошелестело в ее сознании. – Его больше нет. И никогда уже не будет». Ее живот свело болезненным спазмом.

– Я убью вас всех! Он не сделал ничего плохого! – закричала девушка.

– Не сделал ничего плохого? – фыркнул кто-то из воинов.

– Она хочет убить нас. Значит, охотники где-то на подходе, – бросил Аэрон с отвращением.

– Охотник никогда бы не сказал, что Мэддокс не сделал ничего плохого. Даже в шутку.

– Охотник – нет, а вот наживка – еще как. Помните: каждое слово, что они произносят с самым невинным видом, – ложь.

– Я видел на мониторах, как Мэддокс убил четверых человек, чего бы он никогда не сделал, будь они невинны. И в то же самое время в лесу оказалась обычная, посторонняя женщина? Я не верю в такие совпадения.

– Думаете, она умеет обращаться с мечом?

Снова послышалось фырканье.

– Конечно нет. Посмотри, как она его держит.

– Смелая, однако, штучка.

Эшлин таращилась на них, с трудом следя за беседой.

– Вам что, совсем нет дела, что погиб человек? Что это вы его убили?

Ангел в черном рассмеялся, причем совершенно искренне, хотя в его зеленых глазах стояло страдание.

– Поверь мне, Мэддокс поблагодарит нас утром, – проговорил он.

– Если прежде не убьет нас за то, что торчим в его комнате, – поправил его кто-то.

К удивлению Эшлин, несколько человек усмехнулись. Все тряхнули головой, выражая искреннее согласие. Только тот, кто наносил Мэддоксу смертельные раны, оставался неподвижен и хранил молчание. Не отрываясь, он смотрел на тело Мэддокса, и его черты были искажены болью и виной. «Вот и прекрасно!» – решила Эшлин. Она была рада, что он мучается из-за содеянного.

Чувственный мужчина, который полагал, что ни одна женщина не может перед ним устоять, удостоил ее еще одной медленной соблазнительной улыбкой.

– Положи меч, милая, пока не поранилась.

Девушка не пошевелилась, решив стоять до конца.

– Подойди и отними его у меня, ты… ты… животное! – выкрикнула она. Вызов прозвучал, и его уже нельзя было забрать назад. – Может, я и не умею обращаться с оружием, но если ты приблизишься ко мне, то мало не покажется!

Раздались вздох, смех, недоуменный шепот:

– Какая женщина может устоять перед Парисом?

– Давайте запрем ее в подземелье, – сказал тот, к которому обращались Аэрон. – От нее можно ждать чего угодно.

– Давайте, – отозвались остальные.

Пятясь к двери, Эшлин тряхнула головой и крепче перехватила меч.

– Я ухожу. Слышали меня? Я ухожу! И помяните мое слово: справедливость восторжествует. Вас всех арестуют и накажут.

– Мэддокс решит, что с ней делать, утром, – спокойно произнес мужчина с разными глазами, не обращая внимания на ее слова.

«Можно подумать, Мэддокс теперь сможет что-то решить…» – возмутилась про себя девушка. У нее затрясся подбородок, а глаза расширились от ужаса – убийцы ее благодетеля одновременно решительно шагнули в ее сторону.

«Не надо! Пожалуйста, не надо!»

Пауза. Удар.

Полный муки вопль.

«Моя рука! – начались душераздирающие рыдания. – Ты сломал мне руку! – Рука Эшлин заболела в знак сочувствия невидимому незнакомцу – Я не сделал… ничего… плохого…»

Голоса вернулись и звучали в полную силу.

Эшлин сжалась в комок на полу в темной сырой камере, дрожащая и перепуганная.

– Я только хотела найти того, кто сможет мне помочь, – прошептала она.

Но вместо этого попала прямиком в страшную сказку братьев Гримм, причем без тени намека на счастливый конец.

«Я буду. Буду. Дайте… только… один момент…» Этот монолог, полный злости, отчаяния и боли, звучал в ее сознании уже целую вечность. Но кроме того, она слышала еще один голос – крик Мэддокса, и он шел не из прошлого – его воспроизводила ее память.

– Ради этого ты оставила институт? – спросила себя девушка горько и с отвращением, тряхнула головой, желая убедить себя, что спит и все произошедшее с ней сегодня – просто ночной кошмар, что у нее на глазах никого не убивали и не пронзали снова и снова мечом. Но ничего не выходило. Мэддокс кричал… «Господи, как же он кричал! – вспоминала Эшлин. – От ярости и боли…» Никогда в жизни ей не доводилось слышать ничего столь же душераздирающего. По лицу Эшлин катились слезы. Образ Мэддокса, живого и мертвого, преследовал ее, сводил с ума. Перед ее мысленным взором стояло его лицо. Фиалковые глаза ярко сияли, мгновение – и они уже закрылись, чтобы больше не открыться, а высокое, смуглое, мускулистое тело стало кровоточащим, безжизненным.

Эшлин заскулила.

После того как убийцы Мэддокса бросили ее в подземелье, ей так и не принесли ни одеяла, ни еды. Прошло много времени, но никто так и не вернулся, и она была этому рада. Ей не хотелось ни видеть, ни слышать, ни разговаривать с ними. Лучше уж терпеть холод и голод. Трясущимися руками она подняла ворот куртки. «Хорошо, что эти ужасные чудовища не отобрали ее, пока тащили меня в подземелье», – подумала она.

И вдруг что-то, радостно попискивая, пробежало через кончики ее пальцев. Эшлин в ужасе подскочила с пола. «О боже! Боже! Боже! – пронеслось в голове девушки, и она забилась в ближайший угол. – Мышь! Маленький пушистый грызун, который сожрет все что угодно, а где одна мышь, там и…» Живот свело спазмом. Эшлин принялась нервно озираться, но это ничего не дало: помещение было слишком темным, и она не увидела бы и собственной руки или даже монстра, будь они прямо у нее перед носом.

– Не дергайся, – приказала себе девушка и сделала глубокий вдох. – Успокойся. Сделай медленный выдох.

«Я скажу все, что ты хочешь знать, только, пожалуйста, не калечь меня, – снова взвыл Сломанная Рука. – Я не хотел пробираться внутрь. – Последовала долгая пауза. – Да, да, хорошо. Я хотел. Я затем и пришел, но только хотел посмотреть, кто живет здесь. Я не охотник. Клянусь – я не охотник!»

Знакомое слово резануло Эшлин слух, и она еще сильнее вжалась в стену. «Что сказал только что этот человек? – встрепенулась она. – «Охотник». Убийцы Мэддокса и меня назвали охотником. Что это значит? Охотники за головами?» Девушка нахмурилась и потерла опухшую, ноющую лодыжку. Как кто-то мог подумать такое о низкорослой, щуплой Эшлин?

– Не важно. Ты должна отсюда выбраться, Дэрроу, – вслух обратилась к себе девушка. – Мне надо рассказать властям о том, что случилось с Мэддоксом. Как они отнесутся к моей истории? А вдруг обитатели замка – ангелы, будь они неладны! Околдовали всех, включая обычных горожан, и теперь творят все, что хотят и когда хотят?

С губ Эшлин сорвался еще один всхлип; ее тело сотрясала дрожь. Никто не должен умирать так медленно и мучительно. «Так или иначе, я найду способ отомстить за Мэддокса», – решила она.

Мэддокс кричал.

Пламя окутывало его от макушки до пят. Плоть шла пузырями, лопалась, стекала прочь, оголяя кости. Еще мгновение, и последние обратились в пепел. Но Мэддокс по-прежнему оставался в сознании, помня, кто он, отдавая себе полный отчет в происходящем и в том, что завтра он вернется в огонь. Боль была настолько сильной, что невозможно терпеть. Воздух насыщали дым, гарь, копоть. Мэддокс с отвращением осознавал, что эта копоть когда-то была им.

Прошло немного времени, и все вернулось на круги своя: копоть сгустилась в облако, уплотнилась и вновь превратилась в тело, в человека, который снова начинал пылать в огне. И снова кожа, участок за участком, лопалась и таяла, показывались мышцы, которые застилал поток оранжевых искр, постепенно обращая в небытие. И снова гарь рассеивалась, а затем сгущалась, чтобы все могло повториться заново. И еще, и еще, и еще…

Пока длилась экзекуция, Насилие ревел у него в голове, отчаянно рвался прочь, от удовольствия и насыщения, которые владели им, когда воин умирал, не осталось и следа. И их вой – его и Мэддокса – тонул в вихре стонов и воплей других истязаемых душ. Демоны, отвратительные крылатые твари с мерцающими красными глазами, скелетообразными лицами и толстыми желтыми рогами, венчающими их головы, сновали между пленниками, хохотали, дразнились, плевались.

«Одно из таких чудищ сидит во мне; правда, мое хуже», – подумал Мэддокс.

Местные демоны тоже знали это.

– С возвращением, братишка! – орали они, прежде чем облизать его огненными острыми языками.

Вплоть до этой ночи Мэддокс мечтал сгореть дотла, чтобы уже никогда больше не возвращаться ни в ад, ни на землю. Мечтал оборвать свое мучительное существование, уйти от боли. Вплоть до этой ночи, но не сегодня.

В этот раз желание затмевало боль.

Образ Эшлин стоял перед его мысленным взором, дразня пуще демонов. «Я подарю тебе блаженство», – казалось, говорили ее глаза, тогда как губы приоткрывались, мягкие, готовые к поцелую. Она была загадкой, которую он силился разгадать. Ее красивые янтарные волосы и медовые глаза сулили райское наслаждение. Она была прекрасна и очаровательна, и ее нежная женственность распаляла его мужские инстинкты.

Невероятно, но факт: она хотела остаться с ним, даже пыталась вырвать его из лап убийц. Он не вполне понимал, почему она так поступала, но ему очень нравилось это воспоминание.

Раньше Мэддокс не знал, что собирается сделать с этой женщиной, теперь же знал наверняка. Он испробует ее на вкус. Ее всю, независимо от того, наживка она или нет, охотник или нет. Он просто хотел ее. «После всего, что я вытерпел, у меня есть право на толику счастья», – решил он.

Даже в бытность элитным воином на службе богов Мэддокс никогда не желал какую-то одну, конкретную женщину. После того как их прокляли, он лишь подбирал, что мог и когда мог. Но Эшлин была особенной. Он желал ее сильно, хотел немедленно.

«Куда Люсьен поместил ее? – думал он. – В комнату, что примыкает к моей? Наверное, сейчас она лежит, распластавшись на кровати, нагая, прикрытая лишь шелком простыни. Вот как я возьму ее, – решил Мэддокс, – не в лесу, как обычно, не на холодной, промерзшей земле, а в постели. Медленно входя и выходя из нее, я буду видеть ее лицо, ощущать нежность ее кожи». Тело его воспламенилось, и огонь этот не имел ничего общего с тем, что бушевал вокруг.

«Она хочет навредить нам. Мы навредим ей раньше», – отозвался на его мысли демон.

«Даже и не думай! – отрезал Мэддокс, силясь подавить Насилие, который, к его удивлению, прекратил выть и реветь и проявил интерес к Эшлин. – Я не чудовище!»

«Мы – одно, а эта женщина опасна», – возразил дух.

В этом демон Насилия был прав. И все же еще никогда прежде воин не сталкивался со столь хрупкой женщиной, как Эшлин. Одна в лесу, прекрасная и полная тайн. С убийцами на хвосте. Была ли она с ними заодно – это ему еще предстояло выяснить. Мэддокс решил, что разыщет и допросит ее утром, когда Люсьен вернет его душу в исцеленное тело. «Нет, – подумал он. – Сперва я к ней прикоснусь. Поцелую. Попробую на вкус каждый сантиметр ее тела, как только что воображал». Несмотря на боль, Мэддокс улыбнулся широкой блаженной улыбкой. Эта женщина смотрела на него счастливым взглядом, последовала за ним, попыталась спасти его. Она сама выбрала свою судьбу. И эта судьба ведет ее прямиком в его постель.

И только потом, закончив предаваться любви, он допросит ее. «И если выяснится, что она в самом деле наживка, – подумал Мэддокс, и в ответ на эти мысли его грудь наполнилась болью, – я обойдусь с ней так же, как и с охотниками из леса».

– Титаны свергли греков, – объявил Аэрон. Час назад он вернулся в крепость, переполненный новостями, и горел желанием ими поделиться, но возможность представилась только теперь. Суматоха наконец улеглась, но он понимал, что, как только смысл его слов дойдет до сознания воинов, разразится буря.

Нахмурившись, Аэрон плюхнулся на красный плюшевый диван. «Смертная женщина Мэддокса – больше не проблема, – думал он. – Надо же было наделать столько шума! Жаль, что нельзя было ослушаться просьбы Мэддокса не трогать ее…» Оглядевшись, он схватил пульт от телевизора и выключил фильм, который смотрел Парис. Возбужденные стоны смолкли, а совокупляющаяся парочка исчезла с экрана.

– Перестань покупать эти мерзкие фильмы, Парис.

Парис отобрал у него пульт и вернул на экран прославляющую плотские радости картину, отключив, правда, звук.

– А я его и не покупал, – отозвался он без тени раскаяния. – Этому фильму уже лет сто. Называется «Распутные борчихи гуреш[1]».

– С каждым днем ты все больше походишь на смертных, – проворчал Аэрон. – Ты же понимаешь, что это – гадость, правда?

– Аэрон, ты не можешь сделать заявление такого масштаба и сменить тему. Ты упомянул о… титанах? – вклинился в разговор Люсьен в своей обычной бесстрастной манере.

«Бесстрастный» – это слово как ни одно другое подходило для описания демона Смерти. Люсьен держал под строгим запретом все движения своей души, ибо, случись ему выйти из себя, он делался силой, которой страшилась даже Ярость, – не просто зверем, но истинным демоном. Люсьен вышел из себя лишь однажды, но его друзья до сих пор не могли этого забыть.

– Да, объясни толком, – сказал Рейес и тряхнул головой, словно силясь понять. – Что происходит? Сначала Торин говорит, что охотники вернулись, потом Мэддокс приводит домой женщину. И вот теперь ты утверждаешь, что титаны захватили власть. Как такое возможно?

– К сожалению, возможно, – ответил Аэрон. Он запустил руку в коротко стриженные волосы и почувствовал, как острые волоски царапают ладонь. Ему очень хотелось сказать друзьям нечто утешительное. – Очевидно, титаны, веками томясь в заточении, наращивали мощь. Пару недель назад они вырвались из Тартара, напали на греков, поработили их и заняли престол. Теперь они – наши повелители.

Повисла тяжелая тишина, словно все переваривали неожиданные новости. Между воинами и греками, теми самыми богами, что прокляли их, давно пробежала кошка. Но все же…

– Ты уверен? – спросил Люсьен.

– Да, – ответил Аэрон. Вплоть до этой ночи он знал о титанах лишь то, что они правили Олимпом в «золотой век», время «мира» и «гармонии» – это были два любимых словечка охотников. – Они поместили меня в нечто вроде круглого зала суда. Их троны стояли по периметру, а я был в центре. На вид они гораздо мельче греков, но в их могуществе сомневаться не приходится. От них исходила какая-то пульсация, я чувствовал ее, даже почти видел. А на их лицах были написаны бескомпромиссная решимость и ненависть.

Минуло еще несколько минут напряженной тишины.

– Ненависть ненавистью, но есть ли хоть малейший шанс, что титаны освободят нас от демонов, а мы при этом останемся живы? – задал Рейес вопрос, который, несомненно, мучил их всех.

Аэрона и самого это очень интересовало. Ему хотелось верить в это.

– Не думаю, – отозвался он, проклиная себя за то, что разочаровал друзей. – Я спросил их, но они отказались обсуждать это.

Снова молчание.

– Это… это… – выпалил Парис.

– Невероятно, – закончил за него Торин.

Рейес помассировал челюсть.

– Если они не собираются освобождать нас, чего же им надо? – спросил он, решив, что отсрочки перед новой порцией дурных новостей, видимо, не будет.

– Точно не знаю, но, как я понял, они собираются ощутимо присутствовать в нашей жизни.

Чем были хороши греки, так это тем, что, прокляв воинов, они не обращали на них никакого внимания, позволяя им жить как вздумается.

Рейес снова помотал головой:

– Но… почему?

– Хотел бы я знать.

– Они за этим тебя призвали? – спросил Люсьен. – Чтобы сообщить тебе о смене власти?

– Нет. – Аэрон немного помолчал, прикрыв глаза. – Они приказали мне… кое-что сделать.

– Что? – почти выкрикнул Парис, когда стало понятно, что продолжения не будет.

Аэрон обвел взглядом друзей, пытаясь найти верные слова.

Торин стоял в углу вполоборота. То, что он всегда соблюдал дистанцию, было вполне объяснимо. Рейес сидел напротив Аэрона. Смуглый, словно солнечное божество, воин выглядел чуждым миру простых смертных, тем более странно он смотрелся в этой уставленной техникой и игрушками комнате. В ожидании ответа Аэрона он увлеченно ковырял кинжалом предплечье. Рейес то морщился от боли, то блаженно улыбался, а кровь текла у него по руке, образуя на коже теплые бордовые ручейки. Боль была единственным, что радовало его, заставляло чувствовать себя живым. Аэрон с трудом представлял себе, как его друг живет с этим. Парис, закинув руки за голову, развалился на диване, разрываясь между беседой и фильмом, – видимо, его демон не был готов оторваться от оргии. «Почему к его проклятию не прилагалось уродство? – иногда думал Аэрон. – По крайней мере, ему бы приходилось прикладывать усилия, чтобы соблазнять женщин. Так нет – едва они видят его прекрасное лицо, как сами начинают раздеваться».

Правда, Аэрон вспомнил, как женщина Мэддокса дала ему от ворот поворот. «Интересно почему?» – не переставал удивляться он.

Люсьен привалился спиной к бильярдному столу. Его испещренное шрамами лицо ничего не выражало. Скрестив руки на груди, он пристально, но совершенно равнодушно смотрел на Аэрона.

– Ну? – спросил он.

Аэрон глубоко вдохнул, затем медленно выдохнул.

– Мне приказали убить группу туристов в Будапеште. Четырех человек, – ответил он, прикрыл глаза и снова немного помолчал, стараясь заглушить в себе малейший проблеск чувств. Он понимал, что, только оставаясь холодным, сможет пройти через это. – Все они женщины.

– Что-что? – Парис почти подскочил на диване, тут же забыв про телевизор.

Аэрон повторил приказ богов.

Побледнев сильнее обычного, Парис покачал головой:

– У нас теперь новые хозяева. Мне это не нравится, я охренительно сбит этим с толку, но, черт возьми, я лопаю это, я говорю: о’кей. Но я не понимаю, почему титаны приказывают тебе, вместилищу Ярости, убить в городе четырех женщин. Зачем им это?! – воскликнул он, вскинув вверх руки. – Это черт знает что!

Он, может, и самый развратный мужчина, который когда-либо топтал землю, который, уложив подругу в постель, в тот же день забывал ее, но женщины всех рас, размеров и возрастов для него – хлеб насущный. Без них ему незачем было бы жить. И потому он не мог выносить, если существу женского пола делают больно.

– Они не объяснили, зачем и почему, – отозвался Аэрон, понимая, что знание мотивов богов ничего не изменило бы.

Сам Аэрон совершенно не хотел наносить вред этим женщинам. Он знал, каково это – убивать. Он убивал до этого десятки и сотни раз, но всегда делал это, повинуясь настойчивому желанию своего демона, а тот отбирал жертв с умом. Это были люди, которые били и издевались над своими детьми, получали удовольствие от того, что уничтожали себе подобных. Ярость безошибочно распознавал тех, кто заслуживает смерти, зная обо всех их постыдных деяниях.

Когда внимание демона было привлечено к тем женщинам, он изучил их и выяснил, что ни одну не в чем упрекнуть. И все же Аэрону приказали убить их. Если он выполнит распоряжение, если пустит кровь невинным людям, то уже никогда не будет прежним. Он знал, чувствовал это.

– Они ограничили тебя по времени? – спросил Люсьен все тем же бесцветным голосом. Он был Смертью, Ла Муэрте. Иногда его даже называли Люцифером, хотя эти люди, как правило, не переживали знакомство с ним, так что задачка Аэрона казалась ему на один зубок.

– Нет, но…

Люсьен повел темной бровью.

– Но?

– Они сказали, что если я не управлюсь быстро, то кровь и смерть застят мой разум и я буду убивать всех и сокрушать все на своем пути, совсем как Мэддокс, пока не выполню приказ.

Это предупреждение было излишним. Ярость одерживал верх над ним много раз. Если демон приходил в движение, то его было невозможно обуздать: жажда разрушать нарастала до тех пор, пока Аэрон не ломался и не наносил удар. Но даже когда Ярость подчинял его сознание, ему не доводилось убивать невинного.

– Как ты должен сделать это? Это они, по крайней мере, тебе сказали? – спросил Парис замогильным голосом.

Желудок Аэрона сделал сальто и отчаянно заныл.

– Я должен перерезать им горло, – ответил он.

«Как бы мне хотелось отказаться подчиняться этим новым богам», – думал он. Но страх перед еще более жутким приказом заставлял его молчать.

– Почему они это делают?! – гневно возопил Торин.

Видимо, этой ночью каждому из них суждено было задать этот вопрос хотя бы по одному разу.

Аэрон не знал, что ответить.

Парис окинул его долгим тяжелым взглядом.

– Ты сделаешь это? – спросил он.

Аэрон посмотрел в сторону и опять промолчал, но он знал, нутром чувствовал, что те женщины обречены. Они попали в черный список демона и, пусть даже безвинно, скоро окажутся вычеркнуты. Одна за другой.

– Чем мы можем помочь? – спросил Люсьен.

Теперь в его взгляде появилась строгость.

Аэрон с размаху погрузил кулак в диванный подлокотник. «Я и так балансирую на грани добра и зла, – сокрушался воин. – И если совершу такое темное деяние, то это будет конец. Я полностью растворюсь в демоне».

– Я не знаю. Мы столкнулись с новыми богами, новыми последствиями, новыми обстоятельствами… Не знаю, что со мной будет… – произнес он, тогда как в его голове крутилось: «Скажи, просто скажи это!» – если я убью тех женщин.

– Можно ли уговорить их передумать?

– Не стоит даже пытаться, – отозвался он мрачно. – Они сказали, что мы последуем печальному примеру Мэддокса, если вздумаем бунтовать.

Парис вскочил на ноги и принялся нарезать круги по просторной комнате.

– Как же меня все это бесит! – проревел он.

– Что ж, а всем остальным это очень даже нравится, – сухо заметил Торин.

– Может быть, ты сделаешь этим женщинам одолжение, – сказал Рейес, следя взглядом за острием клинка, которым он процарапывал крест в середине ладони. Бордовые капли падали на его бедро. Именно из-за Рейеса и его привычек вся мебель была темно-красной.

– Может быть, в следующий раз мне прикажут забрать твою жизнь, – мрачно ответил Аэрон.

– Я должен подумать, – произнес Люсьен, а затем потер щеки и челюсть. – Должен быть какой-то выход.

– Может, Аэрону просто стоит вырезать весь мир, – протянул Торин раздражающим, насмешливым тоном. – В этом случае все вероятные будущие цели исчезнут, и нам больше никогда не придется возвращаться к этому разговору.

Аэрон оскалился:

– Не вынуждай меня делать тебе больно, Болезнь.

Пронзительно-зеленые глаза Торина светились недобрым весельем, а рот растянулся в издевательской ухмылке.

– Я задел твои чувства? Хочешь, я поцелую тебя? Уверен, от этого тебе полегчает.

Прежде чем Аэрон успел сорваться с места, впрочем, едва ли он рискнул бы броситься на Торина с кулаками, Люсьен закричал:

– Перестаньте! Нам нельзя ссориться! Мы пока не знаем масштабов того, с чем столкнулись. Но сейчас мы должны сплотиться больше, чем когда-либо, и действовать сообща. Ночка выдалась та еще, и она до сих пор не закончилась. Парис, Рейес, отправляйтесь в город и убедитесь, что там нет других охотников. Торин… не знаю… наблюдай за холмом или заработай денег.

– А ты чем займешься? – спросил Парис.

– Прикину все варианты, – мрачно ответил он.

Парис поднял брови:

– Как насчет женщины Мэддокса? Я смогу убить вдвое больше охотников, если проведу немного времени у нее между…

– Нет, – отрезал Люсьен, глядя в сводчатый потолок. – Помни, я дал Мэддоксу слово, что ее никто не тронет.

– Да, я знаю. Напомни-ка мне еще раз, зачем ты пообещал ему такой дебилизм? – поинтересовался Парис.

– Просто… оставь ее в покое. Она все равно осталась равнодушна к тебе.

– Что удивляет даже больше, чем вести о титанах, – пробурчал Парис. Затем он вздохнул: – Ладно. Я не буду распускать руки, но надо бы покормить ее. Мы сказали ей, что принесем еды.

– Может, лучше поморим ее голодом? – предложил Рейес. – Мэддоксу будет легче разговаривать с ней утром, если она ослабеет.

Люсьен кивнул:

– Согласен. На пустой желудок она с большей готовностью выложит правду.

– Мне не нравится эта идея, но я не возражаю, – отозвался Парис. – Судя по всему, я отправлюсь в город, не подзаправившись витамином D. – Он снова вздохнул. – Ну что ж, Боль, ноги в руки!

Рейес поднялся с дивана, и парочка покинула комнату. Торин ушел следом.

Люсьен подошел ближе к Аэрону и опустился в кожаное кресло возле него. Нос татуированного воина защекотал аромат роз. Он никогда не мог понять, почему Ла Муэрте пахнет как весенний букет. Должно быть, это наказание похуже полночного проклятия Мэддокса.

– Есть мысли? – спросил он, внимательно глядя на друга.

Впервые за много лет Люсьен казался не вполне спокойным. У него на лбу и меж бровями залегли глубокие морщины, отчего его испещренное шрамами лицо выглядело еще менее привлекательно.

Толстые и выпирающие шрамы пролегали по обеим сторонам его лица от конца бровей до подбородка. Люсьен никогда не рассказывал, откуда они у него, а Аэрон не спрашивал. Однажды, еще когда они жили в Греции, воин просто вернулся домой с болью в глазах и отметинами на щеках.

– Плохи наши дела, – продолжил Люсьен, не получив ответа, – в самом деле плохи. Охотники, женщина Мэддокса – впрочем, она-то как раз очень даже вписывается во все это – и вот теперь титаны. И все это за один день. Нет, я не верю в такие совпадения.

– Я тоже, – ответил Аэрон. Он поднес руку к лицу и принялся теребить кольцо в брови. – Думаешь, титаны хотят нашей смерти? Могли они подослать к нам охотников?

– Все возможно. Но что они будут делать с демонами, когда наши тела погибнут и духи вырвутся на свободу? И зачем приказывать тебе что-то делать, если они просто хотят видеть тебя мертвым?

«Хорошие вопросы», – подумал Аэрон, а вслух произнес:

– Не знаю, что тебе ответить. Не понимаю даже, как сделаю то, что от меня потребовали. Женщины невинны. Две совсем молодые, им слегка за двадцать, третьей под пятьдесят, четвертая – старуха. Наверное, она печет печенье для бездомных в свободное время.

Получив задание, он, как только покинул Олимп, отправился в Будапешт и разыскал этих женщин в одном из отелей. Увидев их во плоти, испугался еще сильнее.

– Нельзя ждать. Надо действовать быстро, – сказал Люсьен. – Мы не можем позволить титанам навязывать нам свою волю. Разумеется, есть какое-то решение.

По мнению Аэрона, перспективнее было бы подумать, как они собираются латать его несчастную, изодранную в лохмотья душу, когда страшное дело свершится. Впрочем, и с этим они едва ли смогут что-то поделать.

Они, погрузившись каждый в свои мысли, некоторое время сидели в молчании. К несчастью, раздумье не породило ни одного ответа. Наконец Аэрон покачал головой. У него было такое ощущение, будто в нем только что поселился еще один демон – демон Обреченности.