Читать книгу Двенадцать рождественских свиданий - Дженни Бейлисс - Страница 3

Кейт Тернер осторожно наступила на хрустящие, покрытые льдом листья, стараясь не поскользнуться и не рухнуть на спину. Дороги перед собой она не видела из-за больших пластиковых контейнеров, которые держала в руках. Это был один из тех прекрасных зимних дней, когда легкие наполняются чистым морозным воздухом, а небо такой синевы, словно на картинке в детской книжке, и дыхание вырывается густыми клубами пара, поднимающимися вверх, к солнцу.

Кейт толкнула дверь кафе «Грушевое дерево», и та отворилась с дружелюбным перезвоном колокольчиков над головой, знаменовавших прибытие посетителя. В кафе было людно, тепло и шумно, в воздухе витал запах свежемолотого кофе. По запотевшим стеклам стекал конденсат, затрудняя обзор застывшего зимнего пейзажа снаружи.

Несколько человек оторвались от своих капучино и помахали ей. Кейт, улыбаясь, кивнула им. Мэтт оторвался от дымящейся черно-серебряной кофемашины и тоже улыбнулся.

– Слава богу, – сказал он, когда черный эспрессо заструился в очередную чашку, – у нас закончились карамельные брауни утром, а то я думал, здесь будет бунт.

Волосы Мэтта всегда были взлохмачены, и сейчас они стояли торчком, как в рекламируемых модных прическах. У него была привычка ерошить их руками, когда волновался, и от этого делалось только хуже. Кто-то называл его шевелюру лохматой рыжей шваброй, сам же ее обладатель предпочитал выражение «земляничный блонд». Кожа у него была бледная, особенно по сравнению с оливковой кожей Кейт, и покрыта веснушками, проступающими на солнце. Мэтт их ненавидел, хотя они придавали ему некоторую моложавость, которую женщины, похоже, считали очень милой. В общем-то как и глубоко посаженные карие глаза, которые, как говорила его девушка Сара, делают его взгляд значительным и умным, хотя Кейт предпочитала, когда он немного щурился, словно бы от солнца.

Из зала раздался голос:

– Кто там говорит о брауни?

Мэтт очистил место на стойке, и Кейт с облегчением опустила на нее тяжелые ящики. От жары ее щеки пылали, и, когда она размотала шарф, ее волосы мгновенно распушились в душной комнате.

– Сюда, Терренс! – позвала она. – Горячие, прямо из печи.

Заскрипели стулья, завсегдатаи пробирались мимо свернувшихся на полу собак и сумок с покупками на Рождество, чтобы заказать пирожные Кейт.

– Есть еще несколько пирогов с начинкой, песочное печенье с апельсином и шоколадом и роки роуд, – перечислила Кейт.

– Ты просто спасительница! – воскликнул Мэтт. – Карла, можешь подойти принять заказы?

Он передал блокнот молодой официантке, которую сразу же окружила толпа клиентов, требующих сладкого. Мэтт занял свой пост у кофемашины, а Кейт обошла стойку и уселась на стул возле кофемолки.

– Хочешь чего-нибудь? – спросил Мэтт.

Он нацедил двойной эспрессо в широкую чашку, добавив сверху вспененные сливки; легким движением кисти сотворил на поверхности пены карамельный узор в виде листочка. Поставив чашку на стойку, где Карла могла его забрать, Мэтт перешел к следующему заказу.

– Флэт уайт, пожалуйста, – ответила Кейт, выскальзывая из пальто и укладывая его на спинку облезлого старого дивана.

– Ого! Ты сегодня принарядилась? Куда-то собираешься? – спросил Мэтт.

Кейт смущенно пригладила чайное платье в цветочек и запахнула кофту. Она нечасто надевала платье.

– Как тебе? Не чересчур? – спросила она.

– Не чересчур для чего?

– Сам знаешь. – Кейт наклонилась вперед и заговорщически прошептала: – Для первого свидания.

В глазах Мэтта что-то мелькнуло.

– Ах да, – произнес он, – совсем забыл. Конечно, чересчур, вернись домой, надень джинсы пошире и свитер с воротником потолще.

Кейт показала ему язык.

– Ладно, ладно. Двенадцать рождественских пистонов, верно? – усмехнулся он, вызывающе глядя на нее.

– Ты как выражаешься? – прошипела Кейт. – Это называется «Двенадцать рождественских свиданий»!

– Ну, между собой они называют это именно так, когда встречаются в баре, – насмешливо ответил Мэтт, неодобрительно качая головой.

– Ну и называй так в своей компании классических выпивох, – огрызнулась Кейт.

Мэтт улыбнулся, но Кейт все еще хмурилась.

– Так это свидание вслепую? – спросил он.

– Не совсем, – она полистала телефон, – они объединяют клиентов в группы, чьи профили соответствуют друг другу, а затем высылают фотографии тех, кого нам надо найти.

– То есть розовая гвоздичка в кармане пиджака необязательна?

Кейт отвернулась.

– И кто же счастливчик номер один? – снова спросил Мэтт.

– Его зовут Ричард. Занимается хедж-фондами, хотя я в этом никогда толком не разбиралась. Разведен, любящий отец двоих детей, – зачитала Кейт.

– Откуда ты знаешь, что любящий?

– Так он указал в своем профиле, – пояснила она.

– Ну, тогда можно не сомневаться! – воскликнул Мэтт. – Покажи-ка фотографию этого уникума.

Кейт развернула экран телефона, показывая ему фото улыбающегося брюнета. Он был гладко выбрит, широкоплеч и весь в грязи, потому что стоял на поле в полном обмундировании с мячом для регби в одной руке.

Мэтт фыркнул.

– Похож на убийцу, – заявил он.

Кейт засмеялась.

– Вряд ли!

– Готов поспорить, у него сломаны уши, – продолжал Мэтт, с прищуром разглядывая экран.

– Мне это неважно, – ответила Кейт. – Я просто хочу встретиться с кем-то милым, не маньяком, не мафиози и не наркоторговцем.

– Список твоих бывших отношений ужасает! – сказал Мэтт.

– Я предпочитаю называть их необычными, – возразила она.

– Это твое обозначение для странных и пугающих?

– Просто у меня более интересная жизнь, чем у тебя.

– Ты просто не видела мою жену!

Кейт засмеялась. Мэтт достаточно хорошо знал деревенские нравы, чтобы понимать, что сплетню, уж коль она зародилась, опровергать бесполезно. Вряд ли кто-то, за исключением разве что Эвелин, видел бывшую жену Мэтта, которому тогда было всего двадцать два. Его недолгий брак стал легендой Блексфорда; из уст в уста передавались истории о его таинственной невесте, начиная с того, что она была членом какой-то секты или даже воровкой драгоценностей, и заканчивая сплетней – это уже шептали недоброжелатели, – что Мэтт закопал ее на заднем дворе своего дома.

К счастью Кейт, у нее было два лучших друга. Второй – Лаура, надежно и навсегда вошедшая в ее жизнь, так что никакие расстояния или бешеный рабочий график, не позволяющий выкроить лишнюю минутку, не могли помешать их отношениям. С Мэттом отношения строились по-другому: он был лучшим другом детства, затем ее парнем, потом снова лучшим другом. Было времечко, когда Кейт поклялась, что никогда в жизни не переступит порог его кафе, не говоря уже о поставках своей выпечки.

– Мне пора, – сказала она, – я должна встретить Ричарда на скамейке в парке, и мы вместе пойдем в поместье.

Кейт спрыгнула со стула, накинула пальто, обмотав шарф вокруг шеи, и попрощалась с завсегдатаями «Грушевого дерева» – они помахали ей вслед с набитыми выпечкой ртами.

– Оторвись на полную! – сквозь шум крикнул Мэтт. Потом затянул «Первый пистон Рождества…», но Кейт обернулась и показала ему язык.

– Эй! – крикнул он, когда она была уже в дверях, и в помещение ворвалась струя морозного воздуха. Кейт оглянулась, прищурившись в ожидании очередного сарказма.

– Держи! – Он кинул ей один из шотландских пледов, которые держал для закаленных клиентов, предпочитавших сидеть на улице. – Скамейка, наверное, промерзла.

– Спасибо, – ответила Кейт и с пледом в руках вышла на холодную улицу.

– Не хочу, чтобы ты заработала геморрой! – донеслось ей вслед. Кейт, улыбаясь, покачала головой и двинулась по заиндевевшему газону к скамейке.

В центре Блексфорда располагался маленький сквер с газоном, вокруг которого теснились кафе, паб «Герцогский шлем» и небольшой, но прибыльный магазинчик на углу, где хозяйничала вечно занятая Эвелин. Центр деревеньки окружали деревья и коттеджи.

Кейт расправила одеяло. Часть его постелив на скамью, а частью закутав колени, она уселась и стала ждать. В центре лужайки возвышалась ель, усыпанная разноцветными фонариками, и еще несколько гирлянд поменьше украшали кронштейны магазинов и паба. Даже по лиственным деревьям, представлявшим собой в эту пору всего лишь скелеты без убранства, стекали разноцветные огни.

Над табличкой, указывающей на поместье Блексфорд, высился ярко-красный колпак Санта-Клауса, и именно в том направлении сейчас двигался основной поток транспорта, авто и такси. Кейт догадалась, что они тоже едут на первое из двенадцати рождественских свиданий, поскольку обычно к поместью не бывало такого трафика. Пара вездеходов с трудом одолевали узкую дорогу, несколько машин свернули на парковку возле магазина, чтобы свериться с навигатором.

Кейт была рада снова вернуться сюда. Поначалу она скучала по городской жизни, но теперь у нее было ощущение, что удалось взять лучшее от обоих миров. Она разрабатывала дизайн тканей за своим кухонным столом, глядя на сад и грядки за окном. Когда ткани были готовы к печати, она садилась на поезд, уносящий в суету города к лондонскому офису. Слишком значительная часть ее самой была привязана к окружающему, тому, что раньше она считала само собой разумеющимся: прогулкам и походам, любованию природой, всему, что вдохновляло ее на творчество.

И все же нелегко было сделать этот шаг и возвратиться в Блексфорд. Когда ее мать четыре года назад укатила в Испанию с агентом по недвижимости Джерри, который должен был помочь ее родителям с жильем, которое они присматривали для выхода на пенсию, ее отец Мак был просто в отчаянии.

Все пребывали в шоке; только вчера ее родители вместе присматривали себе домик, где провести вдвоем старость, и вот мама бросает все и пропадает в Испании.

Почему-то Кейт считала, что мать перебесится по прошествии нескольких лет и осознает, какое сокровище она потеряла, уйдя от мужа. Но возраст, как выяснилось, не сказался ни на ее амбициях, ни на сексуальном влечении.

Именно Мэтт тогда позвонил Кейт, чтобы предупредить, как сильно отец сдал в эмоциональном плане. Он пробегал мимо его дома и заметил, что Мак спит пьяный, навалившись телом на стол, а рядом с ним пустует бутылка из-под виски.

Этот телефонный звонок стал их первым разговором за десять лет. В университете между ними случился грандиозный разрыв, после которого они прекратили всяческие контакты друг с другом. Но состояние отца все же привело к вялому общению, в основном они переписывались и изредка перезванивались, чтобы поговорить. Но это были лишь холодные, натянуто-вежливые диалоги.

Первые несколько месяцев Мэтт приглядывал за отцом по будням, а Кейт приезжала каждые выходные. Так можно было легко избегать друг друга. Но оказалось, что рана, нанесенная Маку, глубже, чем можно было поначалу представить. В конце концов у него случился глубочайший кризис, и Кейт поняла, что ей необходимо быть с ним чаще, чем с вечера пятницы до воскресенья. Она сдала свою квартиру в Кеннингтоне и вернулась в дом, где провела детство.

На ее счастье, в «Либерти» был очень понимающий коллектив. В ее контракт внесли изменения, и она получила возможность работать из дома. Для делового общения Кейт использовала скайп и электронную почту, отправляя фото эскизов в офис. Она могла взять столько заданий, сколько хотела, и это было неоценимо, особенно в первый год по возвращении в Блексфорд.

Ее переезду радовался не только отец; Лаура также была этим довольна, к тому же она только что обнаружила, что беременна своим первенцем, Миной.

Лаура собиралась вернуться в Блексфорд, еще учась в университете. Она была влюблена в это поместье с детства, помешана на его истории и работала там неполный день еще до студенчества. А лорд и хозяйка поместья почти пообещали ей работу по окончании университета.

Кейт же, равно как и Мэтт, наоборот, никогда не хотела возвращаться туда. Но жизнь все расставляет по своим местам и способна перевернуть любые планы с ног на голову.

На подлокотник скамьи приземлилась малиновка. Она выжидающе смотрела своими черными, как оникс, глазками, а клюв дергался, словно бы вращаясь по часовой стрелке.

– Извини, у меня для тебя ничего нет, – сказала Кейт.

Птичка покрутила головой.

– Он опаздывает на первое свидание, – поделилась Кейт с малиновкой. Та резко вспорхнула, оставив на бетонной плите около скамейки белую кляксу. Кейт покачала головой.

– Именно, – подтвердила она, – словно в душу.

Малиновка приземлилась на ветку остролиста у входа в Гончарный переулок. Ее красная грудка выделялась на фоне темных колючих листьев. Кейт вынула из кармана телефон и сфотографировала ее. Ее мозг по привычке заработал: плотный хлопок, выгнутая грудка с перышками, тугие, блестящие бутылочно-зеленые листья, острые и с изгибом наружу. Кейт почти физически почувствовала кисточку в пальцах.

В восемнадцать она так отчаянно жаждала сбежать из сонного пригорода, что не замечала, как прекрасна смена времен года в сельской глуши. Вернувшись обратно, закаленная переездами и городом, здесь она нашла свежую струю вдохновения, ее дизайны приобрели новый стиль и уверенность, восхитив менеджеров, что привело к ее повышению.

Постепенно отцу стало легче, он пришел в себя, снял домик у леса. Решил начать все сначала. Кейт же нужно было где-то жить; она взяла ипотеку в старом коттедже, и они неплохо ладили под одной крышей.

С мая Кейт работала по пять-шесть дней в неделю, чтобы потом, в декабре – своем любимом времени года – сократить рабочую неделю до трех дней. Когда она ознакомилась с плотным графиком рождественских свиданий, то была рада, что поступила так дальновидно.

Кейт взглянула на часы. Без десяти четыре. Она ждала уже двадцать минут. Им нужно будет поторопиться, чтобы успеть в усадьбу к 16:00 на послеполуденный чай. В животе у нее заурчало. “Lightning Strikes” не отображали номера своих клиентов, так что Кейт даже не могла позвонить Ричарду, чтобы узнать, придет ли он. Она подумала о гудящем пламени усадебных каминов, сложенных из крупных булыжников, и зябко поежилась, засунув ладони под плед.

Усадьба была построена в семнадцатом веке, вокруг нее и вырос городок Блексфорд. Поместье принадлежало семье Блексфордов, и когда-то они являлись работодателями для всей округи. Но, как и многие старинные величественные сооружения, поместье было бездонной денежной ямой, и к началу двадцатого века казна Блексфордов, казавшаяся неисчерпаемой, наконец иссякла. Трагический след двух мировых войн, затронувший каждую семью, не стал исключением и для Блексфордов. Светские рауты становились все скромнее, и грандиозные балы, становившиеся поводом для обсуждения у всего герцогства, остались только в воспоминаниях. К началу семидесятых у Блексфордов оставалось два выхода: продать поместье или сделать на нем бизнес. Они выбрали последнее, и поместье открылось для посещения туристами. Сейчас лорд и леди Блексфорд проживали в восточном крыле своего роскошного особняка, деля свое родовое гнездо с туристами и свадебными застольями, а в течение последнего месяца еще и с одиночками, надеющимися найти свою любовь.

Начинало смеркаться. Небо затухало, словно кто-то крутил диммер, от ярко-голубого к притушенному синему, а потом – к холодному серому. Окна, украшенные рождественскими гирляндами, вспыхивали в сгустившемся воздухе, дети и их родители возвращались по домам. Ветки старой ели поскрипывали, когда поднимался ветер. Кейт поплотнее закуталась в плед, жалея, что не надела вторую пару носков.

Чья-то рука легонько тронула ее за плечо. Кейт подскочила от неожиданности и обернулась. Но это был Мэтт. Он протянул ей бумажный стаканчик с пластиковой крышкой.

– Горячий шоколад, – произнес он. – Наверное, ты здорово замерзла.

– Спасибо, – ответила Кейт. – Да. Пожалуй, я пойду.

– Может, он заблудился? Или попал в больницу?

– А может, ему просто не понравилось, как я выгляжу на фото, – предположила Кейт.

– Ну, тогда он, наверное, слепой, – возразил Мэтт, – или кретин. Или все вместе.

Кейт грустно улыбнулась, обхватив чашку замерзшими ладонями.

– Может, зайдешь внутрь? – предложил Мэтт. – Тут одна женщина поставляет мне замечательные пирожные. Можешь взять одно. За счет заведения.

– Дам ему еще десять минут.

– Ты же не из последовательниц мисс Хэвишем[1]? – Мэтт обхватил себя руками, пытаясь согреться. Он выскочил из кафе без верхней одежды, а старая фланелевая рубашка мало спасала от холода. Светлые волоски на его веснушчатых руках стояли торчком. Ростом Мэтт был пять футов и одиннадцать дюймов[2] и всегда сокрушался, что не дорос до шести футов, хотя иногда взлохмаченные волосы позволяли ему достичь желаемой планки. Он был строен, несмотря на то что ел как слон и при этом не набирал ни грамма лишнего жира. Эвелин говорила, что все от нервов. Кейт отвечала, что это чертовски несправедливо.

Она улыбнулась.

– Нет пока. Но если все двенадцать свиданий меня так продинамят, я точно заработаю себе комплекс.

В дверях кафе появилась Карла.

– Мэтт! – крикнула она. – Тебя к телефону. Что-то насчет утиных яиц.

– Иду! – крикнул ей Мэтт. – Мне пора. Не задерживайся здесь долго. Я не хочу, чтобы тебя нашли утром замерзшей на этой скамейке.

Кейт кивнула.

– Спасибо за шоколад! – крикнула она ему вслед. Мэтт махнул ей, не оборачиваясь.

Приятель унаследовал кафе, представлявшее собой одновременно пекарню и кондитерскую, от своей матери Пип. Двадцать лет подряд она управляла им, пока однажды вечером не погибла в автомобильной аварии вместе с сестрой Мэтта Кориной. Они возвращались после похода по магазинам. Мэтту было тогда всего семнадцать. После их смерти ему многое пришлось на себя взвалить. Адвокатам в конце концов удалось связаться с его отцом, но они с Мэттом не были знакомы – тот бросил их, когда сын был ребенком, не оставив даже адреса. Мэтт дал понять, что не хочет иметь с ним ничего общего. Мак выручил его тогда. Он решал вопросы с похоронным бюро, вместе с Эвелин взял на себя и улаживание большей части проблем с банками и адвокатами. Кейт помнила: маму раздражало, что ее отец проводит с Эвелин столько времени.

Эвелин была крестной матерью Мэтта и настоящей находкой во всех отношениях, хотя, когда он был подростком, они не ладили. Пип и Эвелин были лучшими подругами. Они познакомились в первом классе школы для девочек и никогда не расставались. То, как Эвелин говорила о Пип, напоминало Кейт ее дружбу с Лаурой. Когда отец Мэтта ушел, Пип было тридцать пять, у нее на руках было двое детей и свой бизнес. Эвелин стала для нее отдушиной и верной помощницей в повседневных делах. И когда, в свою очередь, муж Эвелин скоропостижно и неожиданно скончался, оставив ее вдовой в сорок пять лет, Пип разделила с ней скорбь и была для Эвелин опорой до тех пор, пока подруга не оправилась и не стала справляться без поддержки.

Пип оставила завещание, в котором Эвелин числилась официальным опекуном детей на случай, если с ней что-то случится. Никто не ждал никакого несчастья.

Что касается Мэтта, когда-то наглого, беспечного подростка, смерть близких сильно изменила его. Да и как могло быть иначе? Он был раздавлен горем, растерян, в нем кипел гнев отчаяния. И за этим незаживающим нарывом была еще какая-то дерзость, чувство, что мир остался должен ему, должен его долю счастья. Так, по крайней мере, было в его отношениях с Кейт. Это стало слабым звеном их любви, между обожанием и ненавистью была настолько тонкая грань, что разрыв казался неизбежен, и как всегда в таких случаях, он редко бывает мирным.

Эвелин поселила Мэтта в своем доме в качестве опекунши. Она яростно, словно львица, защищала его интересы – деловые, образовательные, воспитательные. Крестная позаботилась о том, чтобы за его домом приглядывали, пока Мэтт не будет готов снова там поселиться. Она сдала пекарню в аренду пожилой паре, которая управляла ею в течение пяти лет, пока не ушла на пенсию. Мэтту тогда было двадцать два, он недавно женился, устроился на работу в крупную бухгалтерскую компанию в Манчестере, имел неплохие перспективы; Эвелин передала ему бразды правления финансовыми делами, и он сдал заведение в аренду другой семье. Но, к несчастью, те быстро угробили бизнес и однажды ночью испарились, забрав из магазина все ценное и оставив после себя только кипу долговых обязательств.

Мэтт не стал возвращаться в Блексфорд, чтобы спасти бизнес. Он был слишком занят своей взбалмошной невестой и заоблачными карьерными достижениями, но при этом не пытался сдать бизнес в аренду снова. Вместо этого он расплатился по счетам, закрыл заведение и оставил его, словно окаменелость или старинный храм. Пекарня «Грушевое дерево» стала забытой повестью, словно старая книга, которую уже никогда не прочтут, но с которой жалко расстаться.

Мать Кейт, которая тогда, кажется, еще испытывала большой интерес к недвижимости, пыталась убедить Эвелин заставить Мэтта продать помещение и тем самым хоть немного возместить свои убытки. Однако Эвелин была совершенно уверена, несмотря на то что все говорило о совершенно противоположном, что Мэтт когда-нибудь вернется в Блексфорд. «Грушевое дерево» стояло в запустении несколько лет. Окна были заколочены, сад пришел в упадок, а то немногое, что осталось внутри, окончательно развалилось. Приезжая навестить родителей, Кейт иногда пробиралась через заднюю калитку, шла через высокую траву, заглядывая сквозь щели в ставнях. Ей хотелось вернуть ту искру счастья, которое она испытывала когда-то в этом месте, на площадке ее детских игр. Словно к воспоминаниям можно было прикоснуться, их можно было достать, как часы, и повернуть ход стрелок вспять. Но ей так ни разу это и не удалось.

После развода – их брак не протянул и двух лет – Мэтт, как и предсказывала Эвелин, вернулся в свой родной дом в Блексфорде. Ему было почти двадцать пять, он был одинок и немного придавлен опытом прошлых лет; не стал и покорителем столицы, каким себя представлял. Следующий год парень провел, полностью переделав и отремонтировав свое заведение и, наконец, заново открыв там кафе «Грушевое дерево».

Он попросил Мака помочь с ремонтом, и старик был только рад этому. Несмотря на разрыв Мэтта с Кейт, ее отец питал к нему теплые чувства. К тому же Кейт была в то время далеко, и вряд ли ее могло это задеть. Она была слишком занята своей карьерой в «Либерти» и новыми отношениями с Дэном; в Блексфорд она возвращалась редко. Вопреки мнению Мэтта, ритм большого города вполне ей подходил. Переезд в пригород казался страшным сном.

Дэн должен был стать Тем Единственным. Для этого в нем было всё, все необходимые ингредиенты, но – как в конце концов должна была признать Кейт – в неправильном соотношении. Их встреча была идеальной с романтической точки зрения: однажды утром в воскресенье она прогуливалась немножко с похмелья и наклонилась, чтобы поднять, как ей показалось, четырехлистный клевер. Дэн был на пробежке; как раз в этот момент он обернулся, – ему показалось, что его кто-то зовет, – и врезался в Кейт, отчего оба рухнули на землю. Это была если не любовь, то точно страсть, вспыхнувшая с первого взгляда. Ей было двадцать пять, она мечтала о чем-то большем, чем могла реально рассчитывать. Ему двадцать восемь, подтянутый, открытый и ищущий кого-то, кто сможет идти с ним в ногу. Кейт могла. Дэн, будучи ландшафтным дизайнером, обожал природу, как и она сама. Но четыре года спустя они перестали вдохновлять друг друга.

Когда Кейт вернулась, чтобы ухаживать за отцом – как раз после недавнего расставания с Дэном, она наслаждалась тем, что может дышать полной грудью, как это всегда бывает с окончанием токсичных отношений. Кафе «Грушевое дерево» уже было процветающим бизнесом, завоевавшим себе верных поклонников среди жителей Блексфорда. Несмотря на сильное желание покинуть это место, Кейт в скором времени вынуждена была признаться себе, что успех Мэтта словно бы подстегнул ее притязания на этот городок и не позволил ей уехать.

Недавно отремонтированную кухню Мэтт сдал в аренду Карле и ее матери, включив их блюда в меню своего кафе, а также сделал скидку на напитки для заседаний книжных клубов и всякого рода сообществ. В таком маленьком и сплоченном коллективе, которое представлял из себя их городок, его кафе быстро стало центром, вокруг которого вращалась вся общественная жизнь Блексфорда.

Кейт избегала «Грушевое дерево», как вредный фастфуд. Когда ей хотелось кофе, она ехала в Блексли, а если встречала на пути Мэтта, переходила на другую строну дороги или ныряла в кусты. Первое время в кустах она проводила много времени. Кругленькая сумма, потраченная на шикарную кофемашину, помогло ей решить проблему кофеиновой зависимости, а вот найти способ избежать встреч с Мэттом в таком маленьком городке оказалось непросто.

Кейт зябко поежилась. Десять минут истекли, и дневной свет почти полностью померк. На крышах автомобилей поблескивала изморозь, а на безоблачном небе высыпала бриллиантовая россыпь звезд. Становилось все холоднее.

Телефон пиликнул.

«Ты где?»

Это было сообщение от Лауры.

Онемевшими пальцами Кейт набрала ответ.

«Я на месте! Сижу на скамейке в скверике, сиськи морожу. Задница, похоже, уже примерзла к скамейке. Придется ампутировать».

Ответ пришел немедленно.

«Что за хрень! Он не знает, что теряет. Хочешь, я найму киллера?»

Кейт вздохнула с усмешкой.

«Если тебя не затруднит».

Ричард не придет. «Блестяще. Я не могу устроить себе свидание даже за деньги». Кейт была разочарована, но не настолько, чтобы пропустить свой маленький чизкейк к полднику. Она попросила Лауру заказать ей пирожные в пакете.

«Давай, все равно подходи в поместье! Никогда не знаешь, чем может закончиться чужое свидание!»

Лаура поставила подмигивающий смайлик.

«Не могу. Слишком замерзла. Мне нужны кофе с собой и много чизкейков. Для полного выздоровления».

«Заметано. Целую».

Кейт встала, пошатываясь, руки и ноги совсем застыли от холода. Пальцев на ногах она вообще не чувствовала. Свернув плед, решила положить его в деревянную корзину у входа в кафе, где Мэтт его потом заберет. Сейчас у нее не то настроение, чтобы выслушивать подколы, даже если они дружеские и безобидные. Она сжала чашку, собираясь потом выбросить ее в переработку, и направилась домой.

В «Герцогском шлеме» кто-то играл на старом расстроенном пианино. Дребезжащая мелодия, напоминавшая «Танец Феи Драже» Чайковского, неслась по улице, смешиваясь с звоном колокольчиков у входной двери магазина Эвелин. Заиндевевшая трава серебрилась в свете фонарей. Перекрикивались дрозды, устроившиеся на ночлег в зарослях остролиста, которые тянулись вдоль дальней стороны площади и уходили в Гончарный переулок.

Отопление дома работало, но Кейт решила еще затопить печь на кухне и в гостиной. Спеша домой, она согревалась, представляя, как будет это делать.

В холодильнике оставалась лазанья, приготовленная Карлой, у плиты стояло полбутылки хорошего красного вина, а над кофемашиной – солидный запас шоколада в жестяной банке. Кейт мысленно улыбнулась, выдыхая клубы пара; свидание с парнем не удалось, но дома ее ждал настоящий праздник, а по BBC как раз будут показывать «Гордость и предубеждение». И еще неизвестно, что лучше.

Кейт вздрогнула, когда ее окутал теплый домашний воздух. Захлопнув дверь, она закончила этот ледяной вечер. Автоответчик телефона на столе мигал красной тройкой. Кейт нажала «Прослушать» и пошла разжигать камин в гостиной. Из телефона до нее донесся громкий голос.

«Алло? Алло? Кэти, детка, ты там?»

Мама. Сообщение закончилось, началось следующее.

«Кэти, детка, это мама. Я получила на выходных посылку. Вижу, что для Джерри ничего нет. Кэти, милая, я тебя прошу, постарайся!»

Кейт нахмурилась, подсовывая смятую газету под горку лучинок. «Постарайся! – фыркнула она про себя, чиркая спичкой и бросая ее на бумажный ворох. – Пусть скажет спасибо, что упомянула его в открытке».

Джерри был не так уж плох, признавала она. Он очень старался, когда они встречались с мамой, хотя это случалось и нечасто. У него была квартира-студия в Чизвике, где он жил, когда участвовал в процессах в Англии, и Кейт всегда к нему хорошо относилась. Но покупать ему рождественские подарки она была еще не готова.

Посылку Кейт отправила матери еще три недели назад, чтобы быть уверенной, что ее наверняка доставят в положенное время. Она упаковала последнее произведение маминого любимого автора, лосьон для тела от Элизабет Арден, на который ей намекали с октября, шарф и пару пушистых вязаных носков в фиолетовую и зеленую полоску. По ее мнению, в декабре бывает холодно даже на Пальма-де-Майорка. Кейт поручила вязание Петулии – одной из участниц блексфордского клуба «Секси-кошечки и клубочки», лишь по недоразумению официально именовавшегося центральным пабом, поскольку более подходящего места для их кружка не нашлось. Ее мать и Петулия были близкими подругами до того, как у матери случилась вторая юность и она сбежала из дома с Джерри. Хоть вслух это и не произносилось, Кейт знала, что Петулия старается заботиться о ней после отъезда матери. В последний момент Кейт все же решила, что глупо оставлять Джерри без подарка. Она не могла заставить себя купить что-нибудь домашнее типа носков или лосьона после бритья, поэтому отправила матери купон на романтический ужин в ресторане на набережной как некий жест в сторону ее спутника.

Красный огонек индикатора начал подрагивать, попеременно загораясь и угасая, сигнализируя конец сообщения. Началось следующее.

«Кейт Амелия Тернер, перезвони мне! Есть новости. Никогда не догадаешься. Перезвони на мобильный».

Кейт вздохнула. Она надеялась, что мать не сотворила очередную глупость. У нее всегда была привычка очертя голову прыгать в омут. Кейт нажала на кнопку короткого набора маминого номера. Три гудка, и та подняла трубку.

– Кэти, милая! – Мамин голос звенел в динамике пронзительно и нервно. Она всегда была полна какой-то неистовой энергии, точно дикая лошадь.

Кейт часто задавалась вопросом, как так вышло, что ее родители вообще поженились. Мама была такая общительная, любила шумные вечеринки, у ее голоса было всего две интонации: громко и оглушительно. А ее папа Мак (сокращение от Маккензи – он ненавидел свое полное имя) наоборот, любил уединение. Ему нравились судоку, вечерний чай, он избегал вечеринок, словно это были болота с крокодилами.

– Как ты, девочка моя милая? – ворковала мама.

– Я в порядке, мам. Как ты? – ответила Кейт.

Мать громко засмеялась. У нее был смех богатой наследницы, устраивающей вечеринку годах этак в 1920-х: ужасно шумно, зато до невозможности шикарно.

– Дорогая, не поверишь, где я сейчас!

– Не в Испании? – уточнила Кейт.

Ей пришло в голову, что мама вдруг вернулась в Англию на Рождество. Неловкая ситуация тогда получилась бы. До сих пор Кейт была избавлена от проблемы выбора, с кем из родителей провести Рождество.

– Вообще не попала! – взвизгнула мама. – Мы на Барбадосе!

Кейт отодвинула трубку подальше от уха.

– Можешь себе представить? – продолжала мама. – Рождество на Барбадосе!

Кейт могла представить. Она почувствовала облегчение и одновременно укол вины за это возникшее чувство.

– Как вас угораздило?

– В общем, на прошлой неделе я продала яхту одному джентльмену, и он сказал, что у него есть еще одна, в Барбадосе, и что он собирается ее продать. Он показал мне несколько фотографий, но я ответила, что Барбадос немного не наш профиль. Но прежде, чем я поняла, что происходит, он переговорил с Сержем, помнишь Сержа, милая? Моего начальника? Клеился к тебе, когда ты приезжала в прошлом году. Кстати, не такой уж плохой вариант, девочка моя. Возраст – это просто число, ты в курсе, что вполне активная сперма вырабатывается у мужчин аж до смерти…

– Мама! – воскликнула Кейт.

– А, что? На чем я остановилась?

– Тот мужчина поговорил с Сержем насчет яхты.

– Точно, – продолжила мама, – короче, он поговорил с Сержем, и мне лично поручили сюда приехать и произвести оценку. Мы остановились прямо на ней, чтобы получше изучить.

– Вау! Это восхитительно. Уверена, Джерри был доволен, – сказала Кейт.

– Он вообще на седьмом небе, милая. Каникулы! Он не надевал брюки с самого приземления.

Эта информация была для Кейт уже лишней. Она представила себе Джерри в плавках, и ее передернуло.

Джерри было около шестидесяти, высокий, с бронзовым загаром и густыми седыми волосами, безукоризненно стильный, словно пластиковый дружок Барби – Кен. Они с матерью хорошо смотрелись вместе. Она была страстной, с полными губами в форме сердца – Кейт унаследовала их от нее; длинными волнистыми волосами, когда-то темно-каштановыми, а теперь крашенными в контрастные темные и светлые оттенки русого. В Джерри, казалось, воплотился ее идеал. Он был активным, все время в гуще деловых событий, и всегда тратил свои комиссионные прежде, чем они успевали попасть на его счет в банке.

Многие годы мама Кейт имела дела с такими людьми, как Джерри, но по той или иной причине все его предшественники потерпели неудачу; вечеринки их были скромными, а дорогие тачки взяты напрокат. А мама не была дурой, чтобы делать ставку на того, у кого, кроме дорогого смокинга, не было ничего такого, что не мог предложить ей Мак. Как только кто-то делал ей предложение поехать к нему в его трешку в Дептфорде, ее страсть остывала быстрее дешевого шампанского в ведерке со льдом.

Со стороны могло показаться, что брак ее родителей не был счастливым, но это не так: отношения могут быть странными, но при этом необязательно несчастными.

Ее отец знал об увлечениях матери – без деталей, конечно, она была очень осторожна, – но, как бы то ни было, он с этим мирился, понимая, что в конце концов она всегда возвращается домой.

И мама тоже нуждалась в Маке, как в компасе или маяке, чтобы не угодить в бездну. Его гравитация удерживала ее на орбите, и она всегда была рада вернуться в сферу его притяжения после долгих странствий. Это было противостояние, и оно, в принципе, обоих устраивало, пока в их жизни не появился Джерри.

Кейт была еще подростком, когда начала догадываться, что означают ночные отсутствия ее матери. Возможно, ее собственная расцветающая сексуальная чувственность открыла ей глаза на то, что раньше было задернуто покрывалом невинности. О таких вещах дома не говорили. Кейт даже не была уверена, знал ли отец. И она не могла обсудить это с матерью. Окружающие упорно игнорировали слона в посудной лавке, пока он не растоптал их.

– Ночью так хорошо, мы спим на балконе абсолютно голыми, – рассказывала мама. – На набережной есть салон, там девушка делала мне эпиляцию бразильским воском. Ты пробовала, милая? Это просто супер.

Кейт помотала головой, стараясь отогнать картинку в мозгу.

– Так когда вы возвращаетесь? – спросила она.

– Самолет в Испанию двадцать девятого. Почему бы тебе не приехать, отпраздновать Новый год с нами? Тебе понравится! – предложила мама.

– Попробую в следующем году.

Она слышала, как ее мать вздыхает на том конце.

– О, милая, ты всегда так говоришь. Чего ты тянешь? – спросила мама Кейт. – Я бы могла тебя здесь познакомить с сотней мужчин. Я вроде немногого хочу, просто чтобы у меня были внуки до того, как я стану настолько старой, что не смогу с ними возиться.

– Мама… – устало сказала Кейт.

– Да я просто говорю. Часики-то тикают…

– Мама! – воскликнула она.

– Ладно, ладно. Как там Мак? – спросила мама.

– Все в порядке, – ответила Кейт, – просто замечательно.

Дочери хотелось бы что-то рассказать об отце, чтобы произвести впечатление на маму, заставить ее задуматься о том, что она упускает; но она сомневалась, что его овощи, какими бы замечательными они ни были, справятся с такой задачей.

Активность Мака всегда была незаметной. С государственной службы он уволился, но иногда еще привлекался в качестве консультанта. Он растил овощи, чинил вещи, подолгу гулял по окрестностям, делал записи для Королевского общества защиты пернатых о птицах, которых замечал в сделанных им кормушках и скворечниках. Кейт любила эту черту в отце, но этого было недостаточно, чтобы разжечь фитиль маминого чувства. В этом, как полагала Кейт, и крылась проблема их отношений: мама всегда была салютом, папа – бенгальским огоньком.

А в дочери было намешано от обоих. Она унаследовала мамино стремление к успеху и тихое упорство отца. Она должна была сказать спасибо итальянским корням матери за длинные черные ресницы, изящную фигуру, но зелеными глазами и острым носом одарило ее семейство Тернеров. Представления об этике и любовь к природе она взяла от отца, а стремление к новым достижениям – от мамы. И хоть ей не хотелось это признавать, она также унаследовала и нежелание связывать себя длительными отношениями – конечно же, от мамы. Ее воспитание, хоть и замечательное во всех отношениях, осложнялось бескомпромиссной неприязнью и даже страхом перед любой фальшью. Возможно, именно эта черта была повинна в том, что в свои тридцать четыре Кейт еще была одинока.

Она вышла на кухню, зажав телефон у уха, и разожгла печь.

– Он с кем-нибудь встречается сейчас? – спросила мама.

– А тебе какое дело? – ответила Кейт. Это прозвучало резче, чем ей бы хотелось.

Мама фыркнула.

– Злюка, – сказала она, – ты всегда была папиной дочкой.

– Просто не понимаю, почему тебя это так интересует. Встречается или нет, для тебя это значения не имеет.

– Я хочу, чтобы он был счастлив, – призналась мама.

– Хорошо, он счастлив. – Кейт решила, что пора сменить тему. – Ладно, что у вас будут подавать на вашем барбадосском рождественском вечере?

– Мы решили держаться традиций, дорогая. Забронировали номер в пятизвездочном отеле, там и поужинаем.

– Всего пять звезд? – удивилась Кейт.

– Не надо сарказмов, милая. Это не лучшее качество в человеке.

Кейт откупорила бутылку вина, налила себе полный стакан и глотнула.

– Перед отъездом я отправила тебе подарок на Рождество, – продолжала мама. – Дай знать, как доставят.

– Хорошо, – ответила Кейт, устанавливая таймер в микроволновке.

– Мне пора, детка. Джерри приготовил коктейли. Передай всем привет. Люблю тебя, Кэти! – крикнула мама.

– И я тебя люблю, мама.

Как только Кейт повесила трубку, раздался звонок в дверь. Она пошла открывать со стаканом. Это была Лаура, улыбающаяся и с большой картонной коробкой в руках. У подруги была поистине эльфийская внешность, она выглядела гораздо моложе, чем была на самом деле. У нее были карие глаза, сердцевидная форма лица и маленький носик, который ужасно бесил бы Кейт, если бы она не любила так сильно свою подругу. Она носила короткую стрижку в стиле пикси, отчасти чтобы не мучиться с волосами; до рождения детей у нее было каре. Если представить за спиной Лауры пару крыльев, будет в точности фея Динь-Динь.

– Срочная доставка пирожных, – объявила Лаура.

– Я тебя обожаю.

– Я знаю.

– Ты зайдешь? – спросила Кейт.

– Не могу. Мама Бена забирала детей. Она там уже почти с ума с ними сошла.

– Весомая причина, – сказала Кейт. – Ладно, как там все прошло?

– Реально, было очень круто, замечательная атмосфера. Жаль, что ты не пришла.

– Мне бы не хотелось быть единственным человеком на групповом свидании без пары.

– Да кому нужен этот Хрен! – воскликнула Лаура.

– Его звали Ричард, – напомнила ей Кейт.

– Для меня он теперь просто Хрен.

Кейт помахала Лауре, закрывая дверь. Та улыбалась, стоя на холоде, затем повернулась и ушла по безлюдной улице.

Кухню заполнил запах лазаньи. Кейт сняла крышку с коробки с пирожными. Десять искусно украшенных пирожных лежали вплотную друг к другу – крошечные съедобные произведения искусства. Улыбнувшись, она задернула шторы и включила DVD.

– Мистер Дарси, я иду к вам! – воскликнула она.