Читать книгу Что это значит: быть собой? - Дженни Мэнсон - Страница 7

Я решила написать о двух сферах своей внутренней жизни. В первой части, под названием «Странное состояние», я описываю мыслительный процесс, пережитый мною в детстве, в результате которого, как показывает время, я смирилась с понятием смерти. Во второй я обращаю внимание на себя в отношениях с другими людьми, включая самых близких и более широкий круг общения.

Странное состояние

Фраза «странное состояние» возникла у меня, когда мне было семь лет. Я осознала незнакомое понятие смерти и ее неизбежность, и в связи с этим «странное состояние» (СС) стало часто посещать меня.

И хотя сейчас, огладываясь назад, эти ощущения кажутся мне весьма забавными, в то время они были ужасны. Это СС захлестывало меня как большое, тяжелое и темное покрывало, когда я оставалась наедине с собой или не занималась каким-то делом. Сейчас мне так же трудно описать СС, как и тогда, поскольку оно действительно было неким душевным состоянием, которое взрослый человек определил бы как подавленность или депрессия. Но мне кажется, и тогда казалось, что это не совсем точно отражает сущность СС.

Чаще всего СС поражало меня, когда я играла с друзьями, особенно в вымышленные игры. Я всегда считала творческие игры гораздо более увлекательными и захватывающими, чем те, что основаны на реальности. Что может сравниться с исполнением ролей мамы, ребенка, чудовища, учителя, прекрасного принца или злодея в один и тот же день? Эти игры настолько захватывали меня, что на какие-то мгновения я теряла ориентацию во времени и пространстве, а самое главное – забывала, кто я такая на самом деле. Кто мог бы пожелать чего-то большего, чем получить возможность в одной игре стать старше, мудрее, красивее и круче?

Проблема возникла, когда мне было около семи с половиной лет. Я играла с друзьями в одну из таких вымышленных игр и вдруг почувствовала, «в чем смысл». Это ощущение было смесью того, «в чем смысл этой игры и моего участия в ней», и того, «в чем смысл большой игры под названием жизнь», что тревожило меня сильнее. Как я уже говорила, это был ужасный момент – момент пробуждения качеств, которые заставили меня почувствовать эмоциональное опустошение и неспособность продолжать игру, которая до этого поглощала все мое внимание. Я больше не была игроком, погруженным в этот удивительный и необычный мир, в котором я могла быть кем угодно. Неожиданно я ощутила себя сторонним наблюдателем. Возможно, так чувствует себя взрослый человек в окружении детей, когда понимает, что игра, как и жизнь, по сути своей довольно бессмысленна. Я закончила игру с друзьями, но мне казалось, что я продолжаю играть.

К счастью, я чувствовала, что могу открыться своей маме и рассказать ей о вновь приобретенном СС. Я думаю, это вызвало у нее большой интерес – о чем она сообщила мне совсем недавно. Это явление, связанное с возникновением нового состояния, стало довольно частным. Я отводила маму в сторону и шептала ей: «У меня снова странное состояние».

Тон этих сообщений практически невозможно описать словами, но это происходило так, как будто я делилась с ней откровением, а не просто говорила ей: «Я немного расстроена». СС имело для меня особую значимость, так как не было связано с мимолетным огорчением по поводу того, что происходит здесь и сейчас, а казалось чем-то более важным – по крайней мере, для меня. Тогда, как и сейчас, я понимала, что в этом возрасте я должна быть более легкомысленной и общаться с той из девочек, которая в данный момент считалась моей лучшей подругой, потому что у нее была самая лучшая игрушка, она лучше всех играла на пианино (а не так, как это делала я) и так далее.

Меня страшил тот факт, что я заполняла свой разум СС, как только в нем появлялось свободное пространство. Однако я думаю, мне следует признать, что я испытывала и некоторое чувство гордости, связанное с тем, что меня волновали такие мрачные и в общем-то довольно зрелые проблемы, в то время как мои сверстники, на мой взгляд, интересовались сущими пустяками. Сейчас это может звучать очень высокомерно, но в то время я чувствовала, что мои друзья упустили смысл. Обратной стороной высокомерия стало одиночество, так как мне было трудно осознать, что моих ровесников интересовали вопросы, совершенно отличные от мыслей, занимавших меня.

И снова мне повезло с мамой, уже привыкшей к моим бесконечным заявлениям: «У меня странное состояние». Со временем они превратились в сообщения: «У меня все еще странное состояние», – а затем перешли в вопрос: «Когда закончится мое странное состояние?» Я хотела, чтобы мама ответила мне, когда это странное мрачное состояние перестанет овладевать мною. Я очень благодарна за то, что мама оказалась достаточно чутка, чтобы не говорить: «Прекрати эти разговоры про СС и иди играть» (то есть живи нормально и займись тем, что положено делать любому ребенку в семилетнем возрасте). Но мама была не в состоянии решить мою проблему. Она могла понять и понимала, что со мной происходит, но не могла взмахнуть волшебной палочкой и сделать так, чтобы СС исчезло, подобно тому, как она помогала решить спор с друзьями или какую-то школьную проблему. Это сражение мне предстояло вести самой, в одиночку, и, оглядываясь назад, я понимаю, что мое пробуждение было довольно резким. Моим врагом в некотором смысле был собственный разум, и поэтому сражаться приходилось самой.

Я очень хорошо помню, как попыталась рассказать о СС одной из своих близких подруг того времени. Я думала, что если мне удастся выяснить, что она тоже переживает нечто подобное, то я не буду чувствовать себя такой одинокой. Подруга, которую я собиралась посвятить в свою тайну (что я и делала на заднем сиденье автомобиля, пока нас везли из школы домой), была выбрана потому, что, на мой взгляд, отличалась чуткостью и не должна была строго судить меня за то, что мне казалось немного странным. Так или иначе, я, очевидно, была не готова внятно объяснить подруге, что такое СС, потому что, когда я рассказала ей о нем и спросила, возникает ли у нее СС, она ответила: «Да, иногда, когда мне надоедает брат!»

Разговор с подругой и осознание того, что СС было немного необычным явлением для семилетнего ребенка, вынуждали меня держать все это в себе, делясь только с мамой. Размышляя об этом сейчас, я понимаю, что взрослый человек имеет больше возможностей разобраться с СС, поскольку владеет соответствующим языком. Я понимала, что чувствую, но мне не хватало житейской мудрости и навыков общения, чтобы на этом этапе одиночества получить значительную поддержку из внешнего мира. Позднее мама объяснила мне, что я страдала детской депрессией из-за необходимости смириться со смертью, что странно себе представить. Мне кажется, она права, но в то время это было чем-то таким, чего не могли испытывать остальные. Ох уж этот детский эгоизм!

Я страдала от СС не только во время игры, но и во время таких занятий, как хождение по магазинам. Когда я была младше, процесс совершения покупок наполнял меня бесконечной радостью, и я не могла уйти из магазина (будь то аптека, садоводческий центр или какой-то другой неинтересный для ребенка магазин) без попытки выпросить какую-нибудь мелочь (сейчас мы называем это шопинг-терапией). Но СС как будто бы говорило мне в магазинах: «Зачем тебе эти новые вещи? Какой смысл их покупать?» Я думаю, мои родители были этим довольны. Я перестала надоедать им желанием обязательно потратить деньги в любом месте, где я оказывалась, но на самом деле у меня просто уменьшилась радость от покупок.

Постепенно СС стало ослабевать как по глубине, так и по частоте. В целом оно длилось не дольше года, но, несмотря на то что во взрослом возрасте я не страдала депрессией, время от времени я ощущаю отголоски СС. Как правило, я сталкиваюсь с этим, занимаясь чем-то, что должно быть интересным и увлекательным (вроде шопинга). У меня по-прежнему возникают мысли: «Какой в этом смысл?» (типичным стимулятором является покупка рождественских подарков или распродажа), но все это уже не так эмоционально. Возможно, эти проблемы, возникшие у меня в очень раннем возрасте, заставили меня смириться с тем, что (по крайней мере, на мой взгляд) в большей части того, что мы делаем в жизни, не так уж много смысла. Поэтому лучше всего присоединиться к безумному способу существования человечества, погрузившись в решение мелких проблем типа «Мне хочется посмотреть этот фильм или тот? Эта тяжелая работа выводит меня из равновесия? На каком поезде мне поехать, в десять утра или в пол-одиннадцатого?», а также других жизненно важных вопросов. Говорят, что в депрессию впадают только реалисты. В таком случае я предпочитаю не быть реалистом – иллюзии помогают мне держать в страхе СС!

Я и другие люди

Я испытываю сильную потребность быть очень откровенной с близкими и знаю, что мне не надо скрывать то, что происходит у меня в голове, при общении с самыми дорогими мне людьми. Если возникают какие-то волнения, то я смело делюсь ими с мужем, лучшей подругой, сестрой, мамой или папой, почти не задумываясь о том, что мои навязчивые идеи могут оказаться неинтересны.

Но это всего лишь означает, что я стремлюсь к тому, чтобы не чувствовать себя одинокой в жизни, так как именно этим близким людям ведомы все извилистые траектории моего разума. На самом деле мой муж часто в шутку говорит, что ему вовсе не обязательно знать о каждой мимолетной мысли, которая приходит мне в голову! Возможно, моя вина в том, что я придаю каждой эмоции, мысли и идее слишком большое значение.

Я думаю, что все это происходит из-за моего темперамента, а также потому, что, с моей точки зрения, чувства не могут быть неправильными или плохими. Я сама сознательно не оцениваю людей по тому, что они чувствуют, и полагаю, что те, кому я доверяю, будут также поступать со мной. Все чувства, которые кажутся нам негативными – ревность, зависть, гнев, самолюбование и так далее – являются, на мой взгляд, настолько естественными и человечными, пусть даже немного мрачными, что каждый имеет право открыто их проявлять. Я не уверена, что окружающий мир можно назвать достаточно привлекательным местом для того, чтобы каждый мог спокойно откровенничать в более широком социальном кругу – с коллегами и так далее. Однако уверенность в том, что люди могут быть откровенны со своими близкими, только помогает нам на жизненном пути.

В результате этого я никогда не ощущала потребности в общении с кем-то еще помимо своего непосредственного круга поддержки, чтобы получить возможность выговориться. У этого есть своя положительная сторона, так как откровенность с другими людьми, несмотря на ее обезоруживающий характер, может показаться невыносимой и угрожающей, особенно тем, кто к ней не привык. Я совершила ошибку, проявив чрезмерную эмоциональную открытость с людьми на своей новой работе, что заставило меня в течение нескольких месяцев чувствовать себя скомпрометированной. Однако со временем все наладилось.

Мои ближайшие доверенные лица редко меня обижают. Как мне кажется, отчасти это происходит благодаря более полному взаимопониманию между нами, а также в связи с тем, что я хочу, чтобы мой муж и другие близкие люди были со мной откровенны. Я воспринимаю любые их обоснованные замечания, как отрицательные, так и положительные, поскольку знаю, что они делаются из благих побуждений.