Читать книгу Сестрица - Дженнифер Доннелли - Страница 29

Изабель поднялась к себе, чтобы лечь спать, а Судьба тем временем бродила по Дикому Лесу.

У поваленного дерева она остановилась, сняла с трухлявого ствола многоножку и откусила ей голову.

– Превосходно, – сказала она, слизывая с губ крошечные черные капли. – Горькая кровь – горькие чернила.

Опустив извивающееся тело в корзинку, которая висела на локте, Судьба подняла голову и, вглядевшись в сплетение ветвей, сказала:

– Мне нужен волчий корень. Смотри в оба, вдруг увидишь. Веточка белладонны тоже не помешает.

Ворон, сидевший на ветке сосны, вдруг сорвался с места и полетел прочь, а Судьба пошла дальше. Вскоре в ее корзинку попали жирный коричневый паук, замшелый череп летучей мыши, белые цветки царицы ночи и пятнистые поганки – ингредиенты для новых чернил.

Задержавшись у выбеленных временем оленьих ребер, она толкнула их ногой в надежде выгнать каких-нибудь жуков, когда рядом с ней на землю опустился ворон. Миг, и птица стала девушкой в черном платье – она таращила круглые блестящие глаза и вертела головой. В корзинку Судьбы упал пучок фиолетовых цветов.

– А! Ты отыскала белладонну. Молодец, Лоска. Ее ягоды придают особый лоск самым темным сортам чернил, таким как Сомнение или Отречение. Разумеется, чтобы изменить карту жизненного пути этой девицы, мне придется сначала вернуть ее. Шанс считает, что перепишет ее, но это может оказаться не так уж легко. Ты его, кстати, не видела?

Лоска помотала головой.

– Он явится. Не было еще случая, чтобы Шанс отказался от ставки. Конечно, я выиграю это пари, но придется помучиться. Он непредсказуем, и это помогает ему брать верх, пусть и ненадолго. Едва завидя его, смертные теряют головы. И начинают вести смотр своим надеждам и мечтам, глупцы. Он и впрямь заставляет их поверить, будто они что-то могут. – Она прищелкнула языком. – А он еще имеет наглость называть меня жестокой.

И Судьба снова неспешно двинулась вперед, поддевая носком башмака разные находки, иногда останавливаясь, чтобы порыться в земле, радуясь, что можно провести пару часов вдали от унылого дома скупой мадам Ле Бене. Лоска брела за ней. Занятые поисками ингредиентов, они даже не заметили, как оказались на краю Дикого Леса, пока не услышали голоса.

– Что это здесь? – пробормотала Судьба, вглядываясь в сплетение ветвей невысокого раскидистого дерева.

Скоро она разглядела, что стоит на верхушке невысокого холма: заросший травой склон полого уходил вниз, превращаясь в обширное пастбище. Весь он, насколько хватало глаз, был разлинован рядами белых парусиновых палаток. Там и сям мерцали небольшие костры. Где-то протяжно заржала лошадь. В чьих-то руках выводила печальную, но сладкую мелодию скрипка.

Судьба набросила на голову широкий темный капюшон. Ей захотелось подойти к лагерю полковника Кафара и взглянуть поближе.

– Подержи-ка, – сказала она и повернулась, чтобы передать девушке корзину.

Посмотрев на помощницу, она заметила, что изо рта у той свисает хвостик змейки. Судьба нахмурилась.

– Сколько раз тебе говорить, нельзя есть ингредиенты, – прошипела она строго.

Пристыженная Лоска втянула в себя хвост и проглотила бедную тварь целиком, как ребенок глотает спагетти.

– Иди за мной и не шуми, – предупредила ее Судьба. Лоска кивнула.

Не желая быть замеченными, обе женщины, молодая и старая, жались к краю лагеря. Несмотря на поздний час, у многих костров еще сидели люди, которым не спалось. Говорили о Фолькмаре и о том, что каждый из них сделал бы с ним, если бы захватил живьем. В их словах Судьба слышала браваду, в глазах читала страх. Закаленный в боях седой сержант надеялся поднять боевой дух новичков рассказами о подвигах, совершенных на поле брани, но тут тишину ночи нарушил крик – пронзительный, полный страдания и боли.

Судьба услышала хлопанье крыльев и тут же почувствовала, как что-то опустилось ей на плечо. Корзина, которую несла Лоска, лежала на земле.

– Ну, ну, тише, девочка, тише. Тут нечего бояться, – забормотала она, поглаживая птицу по спинке.

Подняв корзинку, она отправилась на поиски источника звука. И обнаружила его на краю пастбища, там, где расположился лагерный лазарет. На узких походных койках лежали и стонали от боли люди: одни, смертельно раненные, корчились в агонии, другие метались в лихорадочном бреду. Меж ними ходили врач и его помощник: резали, зашивали, давали снадобье, дарующее забвение, обтирали потные лбы.

А следом за ними от койки к койке двигалась какая-то женщина.

Стройная, грациозная, она была одета в платье цвета ночи, с длинными летящими рукавами и большим стоячим воротником. Длинные темные волосы спускались до пояса. Здесь, среди раненых, она выглядела настолько неуместно, что ее фигура поневоле притягивала взгляд, и все же никто, кажется, не замечал женщины.

Снова вскрикнул мужчина. Сначала он звал свою любимую, потом стал просить о смерти. Женщина склонилась над ним, опустилась на колени, взяла его за руку. С ее прикосновением голова раненого запрокинулась, широко раскрытые глаза уставились в небо, измученное тело замерло.

Женщина встала, обернулась, и глазам Судьбы предстало то же, что за миг до этого видел солдат: не лицо, а череп – зияющие черные провалы глазниц, рот, растянутый в широкой, лишенной веселья ухмылке. Кивнув Судьбе, она отошла к другому солдату, мальчику лет шестнадцати, который плакал и звал свою матушку.

– У Смерти сегодня много работы, – сказала Судьба сурово, – ей не до любезностей.

Судьба увидела все, что хотела, и, повернувшись к лагерю спиной, медленно вернулась под надежный покров Дикого Леса. На опушке она обернулась и бросила последний взгляд на лагерь и спящую деревню за ним.

– Фолькмар где-то здесь. Я его чую, – сказала она. – Прячется среди холмов и оврагов. Все ближе с каждым днем. Что ждет этих бедных, ничего не подозревающих людей?

Птица на ее плече взъерошила перья. И прищелкнула клювом.

– Кто в этом виноват? Ах, Лоска, ты еще спрашиваешь? – сурово произнесла Судьба. – Разумеется, он. Он, и никто другой. Разве этот самоуверенный желтоглазый дурак чему-нибудь учится?