Читать книгу Признания невесты - Дженнифер Хеймор - Страница 4

Неделей позже Серена была официально представлена обществу как мисс Маргарет Донован, будущая супруга капитана Уильяма Лэнгли.

Она играла свою роль изо всех сил – от множества широких и долгих улыбок у нее болели щеки. Она танцевала с джентльменами, чьи имена вылетали у нее из головы сразу после окончания танцев. У нее никогда не было памяти на имена, и спустя некоторое время приятели Лэнгли, по большей части того же возраста, что и он, половина которых были одеты в морскую форму, а другая половина облачены в приталенные черные смокинги и белоснежные галстуки, стали для нее, по сути, неотличимы один от другого.

Танец кончился, и Лэнгли, отвесив положенный поклон, подставил Серене согнутую в локте руку, намереваясь увести свою даму с площадки для танцев. Серена оперлась на его руку, и они направились к женщине, которую Лэнгли представил Серене как леди Монтгомери. Эту особу крошечного роста, с гладко причесанными блестящими черными волосами, одетую в изящное серое платье, Серена приняла бы за строгую гувернантку или кого-то в этом роде, если бы не ее теплая, приветливая улыбка.

– Вы рады, что вернулись в Лондон после столь долгого отсутствия, мисс Донован? – спросила она.

Серена помедлила с ответом. Следует ли сказать правду? Как на ее месте поступила бы Мэг?

– Я рада, – медленно заговорила она, – что моя сестра Феба получит возможность впервые появиться в светском обществе Лондона. Более того, я счастлива наконец-то снова увидеться с капитаном Лэнгли.

Она улыбнулась ему, а он слегка покраснел и, принеся извинения, направился к группе морских офицеров. Леди Монтгомери тоже улыбнулась и обратилась к Серене:

– Разумеется, вы этому рады, – негромко и спокойно заговорила она. – Капитан Лэнгли – мой друг, мисс Донован, и он очень хороший человек. Ему безмерно не хватало вас в последние годы. Он несказанно счастлив, что вы дали согласие вступить с ним в брак.

Серена отчаянно покраснела – цвет ее лица, как ей казалось, был подобен панцирю рака, брошенного в кипяток.

– Благодарю вас, – произнесла она и посмотрела на Лэнгли, который тем временем весьма оживленно разговаривал с морскими офицерами. Ей захотелось, чтобы и с ней он общался в такой манере.

– Вы давно уже знакомы с капитаном Лэнгли, миледи?

Прежде чем ответить на вопрос, леди Монтгомери взглянула на входную дверь в бальный зал и со свистом втянула воздух.

Серена проследила за ее взглядом и оцепенела.

О Господи…

Окружающий мир исчез, умчался прочь, унося с собой запах горящего воска свечей и удушающую смесь ароматов парфюмерии. Звуки вальса, смех и разговоры, которые всего минуту назад доносились до Серены бурным крещендо, словно провалились в безмолвную пустоту.

Серене было восемнадцать лет, когда она впервые увидела его и сочла самым красивым из мужчин во всем мире. Со временем она рассталась с подобным восприятием и суждениями, порожденными разыгравшимся воображением неопытного и ограниченного рассудка. С тех пор она изучала мужчин, так сказать, на расстоянии и пришла к убеждению, что поняла суть их обаяния.

Она ошибалась.

Не было ничего и никого. За исключением мужчины, который сейчас стоял в другом конце зала, обмениваясь рукопожатиями с гостем, которого Серена не могла разглядеть. Время основательно над ним поработало. Очень основательно. Фигура изменилась, стала более внушительной, чем прежде. Он стал крупнее, но ничуть не растолстел, выглядел мускулистым и в то же время стройным и подтянутым. Волосы темно-русые, густые и коротко остриженные, лицо обрамляли модные в последних сезонах негустые бакенбарды.

Вот он слегка повернул голову, и Серена пригляделась к его профилю. С тех пор как она видела его в последний раз, лицо у него огрубело, черты как бы заострились и стали более четкими. Он всегда был красив, однако годы проложили морщинки в уголках рта и вокруг глаз, и это сделало выражение лица более характерным. На носу появилась небольшая горбинка, которой раньше не было.

– Да. – Голос леди Монтгомери вывел Серену из оцепенения. Серена вздернула голову и по выражению темных глаз леди Монтгомери догадалась, что та осведомлена о ее и Джонатана прошлом. – Это граф Стрэтфорд. Как я понимаю, вы с ним давние знакомые.

Серена растерянно заморгала, глядя на свою собеседницу. Граф Стрэтфорд? Что? Она приоткрыла рот, но тут же снова сомкнула губы и попыталась хоть как-то собраться с мыслями.

Когда она только познакомилась с ним, то узнала, что перед нею достопочтенный мистер Дейн, второй сын графа, и еще тогда поняла, что он особа весьма высокого положения.

– Прошу прощения, – заговорила она не слишком уверенно, – но я не осведомлена о том, что он унаследовал графский титул.

– О, неужели? Да-да, унаследовал, это так и есть. Смерть его старшего брата случилась на несколько месяцев раньше смерти отца. Ему тогда было… м-м… двадцать три года, как я полагаю.

– Мне очень грустно слышать об этом.

Значит, отец Джонатана скончался через год или около того после ее отъезда из Лондона. Серене об этом не сообщили. Если бы она жила в Англии, скрыть от нее такую новость было бы невозможно, однако она жила весьма далеко оттуда, и любые разговоры о Джонатане Дейне были запрещенной темой. Любопытно, знала ли об этом мать. Вполне вероятно.

Леди Монтгомери продолжала изучать Серену чересчур уж внимательным взглядом и наконец произнесла:

– Я бы очень хотела познакомиться с вами поближе, мисс Донован. Вы должны как можно скорее навестить меня.

– О да, разумеется, – ответила Серена. Она сейчас нуждалась только в том, чтобы как можно скорее уйти из этого зала, в котором ей вдруг стало до ужаса душно. А больше всего хотелось уйти от Джонатана Дейна, графа Стрэтфорда. Но куда уйти? Она чувствовала себя кем-то вроде пойманного и посаженного в клетку дикого животного, сознающего, что нет никакой возможности вырваться на свободу. – Я бы очень этого хотела. Но прошу, миледи, меня извинить. Кажется, мне просто необходим глоток свежего воздуха.

На лице у леди Монтгомери появилось выражение сочувствия.

– Разумеется! Ваш организм должен был взбунтоваться. Душная атмосфера бального зала в Лондоне просто несравнима со свежим воздухом Вест-Индии.

– Истинная правда. Еще раз прошу извинить меня.

Серена сделала реверанс и поспешила к двойным дверям на балкон, где ее ожидало пусть и временное, однако все же избавление от чувства тревоги.

Крепко сжимая в руке бокал с шампанским, она прокладывала себе путь через толпу гостей Лэнгли, вежливо отвечая на приветствия тех, кто ее узнавал. Поскольку городской дом ее нареченного был слишком мал для столь многолюдного приема, его друг предоставил для этой цели свой большой фамильный особняк в Кенсингтоне.

Оркестр доигрывал заключительные такты вальса, когда Серена заметила Фебу, танцующую в круге света от горящих канделябров. Ее партнер, красивый молодой человек с черными волосами, кружил Фебу в танце, и в эту минуту она рассмеялась какой-то его шутке.

Серена невольно заулыбалась. Глядя на сестру, она вдруг ощутила надежду, что весь этот ужасный обман чего-то стоит.

Вальс отзвучал, смех и беззаботная болтовня быстро сменились внезапно наступившей тишиной. Серена взялась за дверную ручку.

– Ах вот вы где.

То был голос Лэнгли. Серена со вздохом опустила руку и оглянулась. Тут он и стоял, на расстоянии вытянутой руки, рядом с Джонатаном Дейном.

Широкий чувственный рот Джонатана не изменился по форме, однако губы сложились сейчас в отчасти циничную, отчасти притворную усмешку, которая ничуть не напоминала те искренние, веселые улыбки, какие помнила она. Губы его разомкнулись, и она увидела оба ряда зубов.

Серена помнила эти губы, которые так часто целовала, касаясь при этом его зубов кончиком языка.

– Добрый вечер.

Голос Серены прозвучал спокойно, мягко и ничуть не дрожал. Она вспомнила, как звучал он тогда, когда они с Джонатаном были вместе, и она чувствовала себя возбужденной и могла думать лишь о том, что хочет большего, хочет, чтобы он довел ее до блаженства.

Он возносил ее до этих высот не только физически, но и эмоционально, и она считала, что конца этому не будет, однако конец наступил так внезапно, что Серена чувствовала себя разбитой и униженной.

Сейчас он смотрел на нее так, словно был сильно удивлен; между его бровями пролегла морщинка.

– Серена?

Шум бального зала померк по сравнению с поразившим ее потрясением. Она бросила взгляд на Лэнгли – тот побелел. Все, кто стоял поближе, повернули головы и уставились на них.

Серена же уставилась на Джонатана, не в силах говорить и дышать. Он в свою очередь смотрел на нее, глаза у него начали темнеть, пока не сделались совсем черными. Однако она вспомнила их. Они были синими, как ночное небо, как глубины океана в солнечный день. Они всегда темнели до черноты, если вокруг не хватало света. В солнечный день его глаза казались экзотическими, их темно-синие искры контрастировали с золотыми прядями волос и густыми светло-каштановыми бровями. Настоящий красавец мужчина.

Лэнгли расхохотался и хлопнул Джонатана по плечу.

– Нет, это Мэг, парень, Мэг Донован, моя невеста.

Джонатан помотал головой, как бы разгоняя туман у себя перед глазами. Потом часто заморгал и, вроде бы опомнившись, поклонился.

– Конечно, – пробормотал он. – Простите меня. Я очень рад снова видеть вас, мисс Донован.

Низкий, глубокий тембр его голоса привел Серену в оцепенение. Она не могла бы сосчитать, сколько раз мечтала услышать этот голос. Он произносил такие слова, предназначенные только ей, за которые она любила его все больше и сильней с каждым днем, с каждым часом.

Она едва не умерла, когда узнала, что слова его были ложью.

Он так и остался лжецом?

Подобные качества, как правило, закрепляются за личностью и даже усиливаются, когда человек становится взрослым. Если мужчина лгал в двадцать два года, то будет лгать и в двадцать восемь.

Серена не нашла в себе силы ответить. Только глянула на него. Лэнгли в свою очередь устремил на нее виноватый взгляд, словно просил прощения, что не предупредил о приезде человека, который оскорбил и унизил ее сестру. Серена с присвистом втянула воздух. Она вдруг с ужасом почувствовала, что готова удариться в слезы.

Лэнгли поспешил ей на помощь.

– Не хотите ли вы подышать свежим воздухом? – предложил он.

Она молча кивнула.

Он поинтересовался с ласковой улыбкой:

– Могу я сопровождать вас?

Его добрые слова помогли Серене обрести дар речи, и она, помахав рукой, возразила:

– Нет-нет, прошу вас. Мне кажется, что вы оба собирались направиться к чаше с пуншем. – Она игриво улыбнулась. – Я вовсе не намерена лишать вас, джентльмены, пунша.

Лэнгли в ответ улыбнулся ей и сказал:

– Мне не хотелось бы отпускать вас одну. – Он похлопал Джонатана по плечу. – Если ты не против…

И тут чья-то рука коснулась руки Серены. Леди Монтгомери сжала ей запястье.

– Ох, идемте на террасу со мной, мисс Донован. Я как раз подумала, что мне тоже стоит подышать свежим воздухом.

Серена сглотнула, потом с улыбкой ответила своей спасительнице:

– Благодарю, мне приятно прогуляться с вами.

Она одарила Лэнгли неуверенной и не слишком веселой улыбкой в благодарность за его сообразительность. Оба кавалера поклонились ей, Лэнгли выглядел при этом вполне понимающим, а у Джонатана вид был такой, словно он проспал целый год, только что пробудился и весьма удивлен. Они с Лэнгли направились к чаше с пуншем, причем Лэнгли, положив руку Джонатану на плечо, направлял его таким образом к вожделенной цели.

Крепко удерживая руку Серены, леди Монтгомери отворила дверь и повела свою спутницу навстречу свободе и приятной прогулке.

На следующий день после приема, устроенного Лэнгли, Серена встала с постели в обычное время и начала собираться на утреннюю прогулку. Приняла ванну, оделась и спустилась по лестнице в комнату для завтраков, в которой никого еще не было. Взяла с серванта чашку кофе и рогалик.

Еще в то время, когда Серена жила в Лондоне, тетя Джеральдина наняла кухарку-француженку и потребовала, чтобы та каждое утро к завтраку подавала блюдо со свежеиспеченными булочками. Серене очень нравились эти пухлые хлебцы, они не были такими тяжелыми и твердыми, как привычный для нее дома покупной хлеб. И вкус у них был замечательный.

Усевшись на стул в конце стола для завтраков, у самого окна, Серена съела булочку – больше одной она себе не позволяла, опасаясь потолстеть. Прихлебывая кофе, она смотрела в окно, выходившее на улицу, которая носила название Дьюк-оф-Йорк-стрит, в честь знаменитого герцога.

Небо было ярко-голубым и безоблачным, и Серена радовалась, что условилась с Лэнгли отправиться на послеполуденную прогулку именно в такой погожий день. В этот утренний час солнце только наполовину поднялось над домами на противоположной стороне улицы, разбросав по их крышам золотые лучи, и это напоминало о греческом мифе про царя Мидаса, которого боги наделили даром превращать в золото все, к чему он прикасался.

Серена вспомнила то лето, когда она познакомилась с Джонатаном. Погода тогда тоже была очень хорошей. Она бы считала, что каждое лето в Лондоне прекрасно, если бы тетя Джеральдина частенько не заявляла, будто ничего подобного нет. То, дескать, в июне зарядит дождь каждый день, а бывает и так, что в это время года случаются заморозки. А иногда, как говорила опять-таки тетя Джеральдина, в Лондоне летом жара сильнее, чем в самом пекле ада.

Серена предавалась подобным размышлениям до той минуты, пока частый топот каблуков по деревянному полу коридора, ведущего в столовую, не возвестил о приближении тети Джеральдины, после чего тетя, одетая в темно-красную мантилью, вошла в комнату для завтраков.

– Доброе утро, тетя, – проговорила Серена.

– Я в этом сомневаюсь.

Тетя Джеральдина, даже не взглянув на Серену, сосредоточила внимание на блюде с булочками.

Серена, приподняв брови, бросила взгляд на прямую худощавую спину тетки.

– Почему вы так говорите?

Тетя Джеральдина пробурчала в ответ нечто маловразумительное. Потом подошла к столу и со стуком поставила тарелку напротив того места, на котором сидела племянница, после чего уместила легковесное тело на тяжелом деревянном стуле. Наконец она посмотрела на Серену и, нахмурив брови, спросила:

– Где твоя сестра?

– Она еще в постели, – ответила Серена.

Губы тети Джеральдины сжались в узкую прямую линию.

– Она что, ленивая девчонка?

Серена усмехнулась. Она очень быстро сообразила, что если возражать тете Джеральдине на каждое ее критическое замечание, то именно ей самой это будет портить настроение. Поэтому она в ответ на большинство не слишком резких словесных тычков отвечала пожатием плеч, не более того.

– Ей всего девятнадцать лет, – на этот раз возразила она, прожевав очередной кусочек рогалика и собираясь откусить следующий. – Вчера мы очень поздно вернулись домой, как вы помните. И во всяком случае люди ее возраста нуждаются в более продолжительном сне, чем большинство из нас.

Откусив от сдобы, тетя Джеральдина пристально поглядела на Серену. Проглотив кусочек, она небрежно бросила остаток на тарелку, отодвинула ее от себя и прищурилась.

– Я должна поговорить с тобой кое о чем.

О Господи, что еще? Серена вперила в тетушку внимательный взгляд, однако внутренне вся напряглась.

– Речь пойдет о моем соседе, молодом графе Стрэтфорде.

Тетка снова вгляделась в лицо племянницы, явно желая понять ее реакцию на свои слова.

Серена изо всех сил постаралась изобразить полное безразличие.

– О, а я и не знала, что новый граф поселился в Лондоне в старом доме своего отца.

– Это так и есть.

Тетка несколько секунд сохраняла молчание, и Серена этим воспользовалась, чтобы задать вопрос:

– О чем же именно насчет его вы хотите со мной поговорить?

Сжатые в тонкую линию губы тети Джеральдины тотчас разомкнулись.

– Я надеюсь, что ты стала благоразумнее, чем в то время, когда уезжала из Лондона, Мэг. Я знаю, что у тебя всепрощающая натура, ты всегда была такой, но послушай, что я тебе скажу. Этому человеку нельзя доверять. Я видела, как он разговаривал с тобой вчера вечером. Я не знаю, что за игру он затевает, пытаясь воспользоваться твоей отзывчивостью и добротой.

– Да что вы, тетя. Мне до него совершенно нет дела, но поскольку он, как мне кажется, один из близких друзей моего жениха, я обязана быть с ним любезной, не так ли?

– Мэг, ты даже не имеешь представления о том, что это за человек. Ты имеешь право и полную свободу отказаться от общения с ним, если захочешь. Делай все, что необходимо, чтобы пресечь его поползновения.

– Но послушайте, тетя… Я не могу нагрубить ему. Ведь он же… – Серена лихорадочно рылась в мозгу, отыскивая подходящую причину для отказа. – Ведь он граф.

– Я могла бы согласиться с тобой, если бы ты имела шансы стать его графиней. – Тетя Джеральдина пренебрежительно фыркнула, и Серена с удивлением взглянула на нее. – Ох да не смотри ты на меня так, Мэг. Он граф, и слава Богу. Да будь он всего трех футов ростом, это не имело бы значения, если бы одна из моих племянниц могла выйти замуж за графа. Я сделала бы все от меня зависящее, чтобы этому посодействовать.

– Тетя… – выдохнула Серена.

– Однако этот негодяй заявил во всеуслышание, что вообще никогда не женится, и ты… – указала тетя остатком рогалика на племянницу, – так или иначе, уже помолвлена. Я всего-навсего вижу опасность в том, что у тебя могут возникнуть какие-либо отношения со Стрэтфордом, граф он или нет.

– Почему вы так говорите? – спросила Серена. – Вы должны понимать, что после… после того, что произошло с Сереной, я не имею намерения поддерживать с ним иные отношения, чем те, которые определяются его дружбой с моим будущим мужем.

Ее тетушка в ответ неодобрительно хмыкнула, после чего произнесла короткую, но весьма резкую отповедь:

– То, что он совершил по отношению к твоей сестре, само по себе возмутительно, а после вашего отъезда из Лондона он превратился в самого невыносимого из негодяев.

Серена покачала головой, смущенная таким определением.

– Что это значит? – решилась она спросить.

Тетя Джеральдина поднесла к губам чашку с кофе и сделала долгий солидный глоток, слегка поморщившись, видимо, от того, что напиток был еще очень горячим. Поставив чашку на стол, она глубоко вздохнула. У Серены сильно забилось сердце. Она даже не могла понять, с чего бы это. О чем бы ни поведала тетя Джеральдина, к ней оно не могло иметь никакого отношения.

– Стрэтфорд оставался в Лондоне до тех пор, пока мы не получили сообщение о том, что твоя сестра утонула. Узнав эту ужасную новость, молодой человек покинул дом отца, а потом удалился в Бат. Короче говоря, сбежал.

Серена, сидевшая сложа руки, вцепилась в колени изо всех сил.

– С какой стати, почему он так поступил? – еле выговорила она.

– Потому что сошел с ума, вот почему. Он всегда был немного не в себе, ты же знаешь. Неустойчивая психика.

Серена часто заморгала, глядя на тетку.

– Тетя, неустойчивость – это одно дело, но я не понимаю, какое отношение это имеет к тому, что он стал невыносимым негодяем.

– За одну неделю он наставил рога викарию в Бате, после чего сбежал обратно в Лондон.

– О Господи!

Серене казалось, что ее сердце разбилось. Через неделю после того, как узнал о ее смерти, он соблазнил супругу викария в Бате?

Серена сделала глубокий, медленный вдох, чтобы успокоить взбунтовавшееся сердце. Она нередко думала о том, кем же собирается стать Джонатан. И ей казалось, что он все же на пути к тому, чтобы стать именно викарием. Представление об этом так крепко засело у нее в голове, что она не могла вообразить его в роли распутника. Но вот теперь ей, видимо, следует изменить это представление о нем.

Тетя Джеральдина, кажется, не заметила ее ошеломления.

– Он сильно изменился в худшую сторону после всего этого. Пил, играл в карты, ни о ком и ни о чем не заботился. Укладывал к себе в постель продажных женщин, потом прогонял их одну за другой. Подыскивал себе любовниц во время различных публичных увеселений. Делал все, что мог, для того, чтобы пренебречь приличиями, и совсем не считался с мнением окружающих. Он и теперь не считается, хотя в последние месяцы все реже становится объектом сплетен.

Серена смотрела на тетку, не проронив ни слова.

Как могло все это быть правдой? Джонатан, мужчина, который любил ее с такой страстью, превратился в холодного, бесстыжего распутника?

Когда Джонатан впервые овладел ею – в конюшне при доме тетки, – он тоже был девственником. Оба они были одержимы желанием, оба нервничали. Ложе у них было мягкое, не слишком удобное, но такое приятное. Они лежали на свежем сене и прижимались друг к другу еще несколько часов после страстной близости.

Когда бы она ни вспомнила о той ночи, в чувствах Серены не появлялось ни капли той горечи, которую она неизменно испытывала, каждый раз думая о Джонатане. Даже после всего, что произошло позднее, она верила в него в ту ночь. То был истинный Джонатан, отдающий и берущий, открытый для нее, как и она для него.

Серена сморгнула слезу, прогоняя воспоминания.

– Это к лучшему, что он отрекся от твоей сестры, – заявила тетя Джеральдина. – Это не мужчина, а гнида какая-то, он сделал бы твою сестру несчастной.

Возможно, то была правда. Если благодаря повороту судьбы он и женился бы на ней, то мог бы и уйти от нее, если бы она ему наскучила, как поступал с другими леди, с которыми спал.

Тетя Джеральдина прямо-таки прорычала:

– Упаси нас, Боже, от дураков, которых полным-полно в нашем обществе. – Она устремила на Серену голубые глаза, в которых мерцали золотые искорки от солнечного света, проникающего в незашторенное окно. – Вот чего мы дождались. Безнравственность, картежничество, разврат… Идиоты.

Серена вдруг ощутила приступ то ли скуки, то ли тоски, пронизывающий ее до костей.

Тетя Джеральдина, насупив брови, заглянула в свою чашку.

– Само собой, все эти слухи о его проделках наносят непоправимый вред его репутации, так оно и должно быть. Зато каждая низость, им содеянная, увеличивает его популярность среди ему подобных. Он добился признания. – Она покачала головой. – Он в моде.

Что на это сказала бы Мэг?

– Но, тетя, капитан Лэнгли близкий друг графа. Капитан Лэнгли не поддерживал бы с ним дружеские отношения после таких вещей, будь он хоть сверхмоден.

Тетя Джеральдина вздохнула и сделала еще глоток кофе.

– Капитан Лэнгли – добрая душа и человек высокой нравственности. Он был в Бате вместе со Стрэтфордом, и это он помог ему выйти сухим из воды после инцидента с викарием. Чем это кончилось, я не знаю. Я никогда не пойму, почему Лэнгли, такой порядочный человек, истинный джентльмен, продолжает оказывать поддержку графу.

Серена вспомнила об ударе, который нанес ей Джонатан после того, как на балу у вдовствующей герцогини Клэйворт их обнаружили во время занятий любовью. Этого оказалось достаточно, более чем достаточно для того, чтобы ее заклеймили как падшую женщину, недостойную лондонского высшего общества. Она тогда почувствовала себя такой испуганной и одинокой, но знала, что Джонатан рядом ней, что она может быть уверенной в его любви.

Однако через несколько дней Серена встретила его на Сент-Джеймс-сквер. Она окликнула его по имени, веря и надеясь, что он найдет выход из положения для них обоих. Скажет ей, что беспокоиться не о чем, что они могут продолжить свои отношения и вступить в законный брак, а все сплетни послать к дьяволу. Но ничего похожего не произошло.

Вместо этого его синие глаза сделались холодными как лед. Он сказал:

– Прошу прощения, но я не имею чести быть знакомым с вами.

Голос тоже ледяной. После чего он поджал губы и поспешил удалиться.

Да, он с легкостью превратился в бессердечного негодяя. Если он оказался способен признаться в светлой и вечной любви, а потом обойтись с ней как с ненужной вещью, то может поступить как угодно.

Серена медленно и осторожно убрала руки с колен, подумав о том, что наверняка затискала их до синяков. После этого она взяла с тарелки остатки рогалика и доела. Отпила глоток кофе и лишь тогда посмотрела на тетушку.

Сложив губы в некое подобие приятной улыбки, сказала:

– Не волнуйтесь, тетя. Если я его встречу, то буду вежливой, но не более. И никогда, никогда не прощу его за то, как он поступил по отношению к Серене.