Читать книгу Самая темная ночь - Дженнифер Робсон - Страница 6

– Ты уже проснулась? Спускайся в кухню, когда будешь готова!

Нина лежала на неудобной постели в странной комнате, и свет, льющийся в окно, казался чужим и неправильным. Ей понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить, где она находится и кому принадлежит приятный низкий голос, только что донесшийся до нее, а когда она вспомнила, сразу захотелось зарыться лицом в подушку и от души разреветься. Вместо этого Нина встала, оделась, застегнула рюкзак и спустилась по лестнице к незнакомцу, который играл роль ее мужа.

Тетя Элиза накормила их на завтрак полентой с теплым молоком, а Нине досталось еще и яйцо, сваренное всмятку, – Никколо шепнул ей, что это величайший знак благосклонности со стороны тети Элизы.[16]

– Она не приготовила бы мне яйцо на завтрак, даже если бы я лежал на смертном одре…

Тетя Элиза собрала им в дорогу целую корзину припасов, и вот, наобнимавшись, наслушавшись прощаний, поздравлений со свадьбой и благословений, они наконец получили возможность усесться на деревянную скамью повозки, запряженной Красавчиком, и продолжить путь к Меццо-Чель.

Второй день путешествия оказался еще хуже первого – у Нины от постоянной тряски ломило все тело, она страдала от голода, жажды и усталости. Ее клонило в сон, хотя на бугорчатом матрасе удалось довольно неплохо выспаться, раскалывалась голова, и от всех обрушившихся невзгод хотелось взвыть. Нина взвыла бы, если б не дружеское участие и забота Никколо, который настоял, чтобы она взяла себе большую часть припасов, и не роптал от того, что его спутница ни на что не способна, кроме как уныло горбиться в этой ужасной повозке, запряженной Красавчиком, и стараться не упасть в обморок от жары, пыли и зловония. Зловоние исходило от грязного зада мула, который находился слишком уж близко.

Нина не могла забыть и о том, что Никколо терпит лишения исключительно ради нее. Вопрос, почему парень на это согласился, Нину озадачивал, но все-таки он был другом отца Бернарди, а отец Бернарди дружил с ее отцом, так что это давало какое-то объяснение. А если уж Никколо сносит все тяготы многочасового путешествия с такой невозмутимостью, то она должна хотя бы попытаться дожить до конца дня, не устроив потоп из слез.

Солнце уже клонилось к горизонту, когда Никколо направил повозку на тучное поле, окруженное буйно разросшейся живой изгородью.

– Мы уже совсем недалеко от Меццо-Чель, но безопаснее будет остановиться на ночлег, пока не стемнело.

– Даже если ехать совсем немножко?

– На ферме мы окажемся только после захода солнца, а я не хочу рисковать – можно нарваться на патруль с началом комендантского часа. Отправимся снова в путь с рассветом и будем на месте еще до полудня.

– Хорошо.

– Ты не могла бы подержать Красавчика под уздцы минутку, пока я буду открывать ворота?

– Но он…

– Он устал не меньше нашего и мечтает поскорее поужинать и сразу уснуть, поэтому не шелохнется.

– Ты уверен, что здесь можно заночевать?

– Уверен. Поле принадлежит моему кузену Сандро, так что никаких неприятностей не возникнет, если мы тут останемся. Ты же об этом беспокоишься, да?

– Не только… а что, если пойдет дождь?

– Это вряд ли после такого солнечного дня. Здесь, конечно, не так уютно, как в домике моей тетушки, но замерзнуть нам не грозит, а в корзинке еще осталась еда на ужин. Что еще нам нужно? – Он подхватил Красавчика под уздцы и потянул его на поле, а потом, не требуя помощи от Нины, распряг мула, отпустил его пастись, снял с повозки деревянную бадью – они набрали воды в фонтане вскоре после остановки на обед – и поставил ее так, чтобы животное могло утолить жажду. Затем он соорудил для Нины постель из охапки шерстяных пледов, лежавших в повозке, и разложил на чистой скатерке остатки припасов.

– Не то чтобы пир, но с голоду не умрем. Тут есть хлеб, сыр и еще осталось почти все вино, которое нам с собой дала тетушка.

Они поужинали в молчании, и хотя хлеб уже зачерствел, Нина съела все до последней крошки. Никколо налил вина в жестяную кружку, и девушка сделала крошечный глоток – лишь для того, чтобы проглотить хлеб.

– Пойду посмотрю, как там Красавчик, так что, если тебе нужно уединиться, чтобы… э-э… вон там, в дальнем конце поля густые кусты, с дороги тебя никто не увидит.

Нина поспешила к укромному местечку, которое он указал. Никколо сразу направился к мулу, но он, должно быть, услышал шорох ее шагов, потому что обернулся, когда она пришла обратно.

– Можем лечь спать прямо сейчас – солнце почти зашло, и мне бы не хотелось зажигать фонарь. Лучше пусть глаза сами потихоньку привыкнут к темноте.

Нина скинула ботинки и растянулась на самодельной постели, приготовленной Никколо. Он тоже улегся – в метре от нее, завернувшись в один-единственный плед.

Солнце медленно угасало, на небе начала проступать луна, поле окутала тишина. Рядом с Никколо Нина чувствовала себя в полной безопасности, но сон не шел, хотя она честно пыталась выкинуть из головы все мысли и страхи.

– Ты не спишь? – прошептала девушка наконец.

– Нет.

– А что делаешь?

– Смотрю на звезды.

Нина перевернулась на спину, взглянула вверх, и у нее перехватило дыхание. Небосвод переливался огоньками звезд, которых было больше, чем людей на Земле, и сейчас, под этим сверкающим куполом, девушка вдруг с предельной ясностью осознала, что она сама и все ее треволнения – лишь мельчайшие песчинки в облаках межзвездной пыли.

– Я столько всего не знаю, – прошептала она. – Не знаю даже, что ответить тем, кто будет расспрашивать меня, как мы с тобой познакомились.

– Тогда давай придумаем эту историю прямо сейчас. Если ты не слишком устала.

– А у тебя нет готовой истории?

– Есть кое-какие наметки. Мы можем сказать, что познакомились в больнице – ты ведь учишься на медсестру, помнишь? Я пришел с какой-нибудь бедой – вывихнул запястье, к примеру, или сильно порезался, – и ты помогала врачу обо мне позаботиться. – Никколо вдруг замолчал и вздохнул – шумно и досадливо, точь-в-точь как Красавчик.

– Что-то не так?

– Если мы это скажем моей сестрице, она растревожится обо мне больше, чем обычно.

Нина решила пока не спрашивать, с чего это сестре о нем тревожиться.

– А если мы сочиним для нее романтическую историю? Как люди знакомятся в кинофильмах и в книжках? Они случайно сталкиваются друг с другом, или героиня что-нибудь роняет, а герой бросается ей на помощь. Услышав что-то подобное, как правило, запоминают именно это, а прочие подробности рассказа забывают.

– Очень хорошо. И как именно герой с героиней познакомятся в нашей истории?

Нина закрыла глаза, погасив дивный свет далеких звезд, и постаралась вообразить другой мир, другую себя – героиню, чья жизнь состоит из череды романтических эпизодов, и своего героя – мужчину, который выглядит и ведет себя в точности, как Никколо. Романтические истории никогда не интересовали Нину, но эта явно могла мало-помалу ее увлечь.

– Я села на вапоретто у моста Риальто, – начала девушка. – У моей продуктовой сумки порвались тесемки, оттуда вывалилась луковица, которую я только что купила, и покатилась по палубе. Еще немного – и луковица упала бы в канал, но ты вовремя подставил ногу и подобрал ее, а потом вытер своим носовым платком и вернул мне, сказав при этом что-нибудь забавное…

– Например: «Ну нет, эта луковица не заставит вас лить слезы!»

– Да! Просто отлично! У нас завязалась беседа, и когда я вышла на своем причале, ты последовал за мной. Мы продолжали болтать на ходу и не заметили, как оказались у дверей… а где я жила, кстати?

– Не при больнице, поскольку она слишком далеко от Риальто. Гм… Как насчет университетского общежития на Сан-Тома? Или там селят только юношей? Тогда, может быть, в пансионе для студенток?

– Да… Да, это будет убедительно.

Теперь уже Никколо перехватил нить повествования:

– Я пригласил тебя прогуляться на следующий день, и ты согласилась, хотя ничего обо мне не знала.

– Мы каждый день гуляли вместе, а потом ты уехал…

– Но постоянно слал тебе письма…

– И всякий раз, когда бывал в городе, заходил ко мне…

– А летом, в свой последний приезд, я сделал тебе предложение, и ты приняла его, хотя это означало, что тебе придется бросить учебу. Мы поженились позавчера.

– И теперь ты везешь меня в свой родной дом знакомиться с семьей, – заключила Нина.

– Да.

– Думаю, единственное, что всем накрепко запомнится, – это эпизод с луковицей. Спокойной ночи, Нико… то есть прости, я хотела сказать Никколо.

– Нико – то, что надо. Ты ведь теперь часть моей семьи.

* * *

Они проснулись на рассвете.

– К сожалению, у нас ничего не осталось на завтрак, но через несколько часов мы уже будем дома, – сказал Никколо. – Ты не против немного пройтись пешком? Красавчик сегодня совсем не в духе.

– Я не против.

Уж лучше пройтись, чем провести еще один день в этой кошмарной повозке, решила Нина, к тому же на ходу у нее не будет возможности прислушиваться к себе и зацикливаться на том, как она устала, и как у нее неспокойно на душе, и как ей грустно.

Они шли не останавливаясь; солнце на чистом небосводе забралось уже совсем высоко, дорога начала медленно, но верно подниматься в гору – плоские равнины постепенно сменялись невысокими покатыми холмами, а впереди уже маячили каменные хребты.

Нина зареклась задавать лишние вопросы, но тут не выдержала:

– Нам еще далеко?

– Совсем нет. Мы уже в окрестностях Сан-Дзеноне, здесь родилась моя мать. Она умерла, когда родился Карло. – Предвосхищая следующий вопрос, Никколо пояснил: – У меня шестеро братьев и сестер. Шестеро живых. Старшим из нас был Марко, его убили при Тобруке два с половиной года назад. Следующий по старшинству – я, затем Роза и два ребенка, которые умерли во младенчестве. Дальше идет Маттео, ему сейчас семнадцать, а после него – Пауло, Анджела, Агнесса и маленький Карло, которому всего девять.

«Стало быть, Роза – его сестра», – отметила про себя Нина. Та самая Роза, что так волнуется и пожелает выспросить у них все подробности.

– Кто же заботился о детях после смерти твоей матери?

– Роза взяла все на себя, и тетушки ей иногда помогали. Я в то время не был рядом – в четырнадцать меня отдали в школу далеко от дома, и я вернулся только после того, как погиб Марко. Папа уже не мог справляться на ферме в одиночку, а Маттео и Пауло были слишком маленькими для тяжелой работы.

– Мне очень жаль. Твою маму жаль, и Марко, и малышей тоже. Должно быть, тяжело вам всем пришлось.

– Так и было. Да и сейчас не легче. Я должен тебе сказать еще кое-что…

– Что? – спросила Нина, внезапно встревожившись.

– Я учился в семинарии. Собирался стать священником. Вот от чего мне пришлось отказаться, когда я вернулся домой на подмогу своей семье. – И без того серьезный тон Никколо сделался почти мрачным.

Нина кивнула, пытаясь это осмыслить, и вдруг вспомнила: католическим священникам запрещено вступать в брак.

– А теперь, значит, для тебя и вовсе нет пути назад. Из-за меня…

– Возможно, для окружающих это именно так и выглядит, но мы-то с тобой знаем правду. И отец Бернарди тоже знает.

– Твои родные расстроятся. Отец…

– Он знает, что у меня и без того были сомнения в своем призвании. Он поймет.

– А сестра? Марио намекнул, что у нее будет много вопросов к тебе.

– У Розы доброе сердце. Она всем нам желает самого лучшего, и то, что я бросил семинарию, ее не обрадовало. Так что моя женитьба… огорчит ее еще больше.

– Огорчит настолько, что она сильно опечалится? Или настолько, что она разозлится на тебя?

– Не знаю. – Никколо горестно улыбнулся. – Наверное, и то и другое. Но она оттает. Я ее знаю.

– Ясно. Что ж, спасибо, что ты меня предупредил.

Нина и правда была благодарна ему за откровенность, но это признание ее обеспокоило. Она никогда не задумывалась о том, что означает для человека выбор пути католического священника, но знала, что это дает определенное положение в обществе, и теперь вдруг оказалась помехой для Никколо: ему уже не достичь этого положения, и неважно, что на самом деле он на ней не женился и не нарушил обетов Господу, если уже приносил таковые в прошлом. Для семьи Никколо она станет тем самым человеком, заставившим его свернуть с пути истинного и отречься от своей мечты стать служителем Церкви. Так что можно не удивляться, если все его родственники повернутся к ней спиной.

Они шли к какой-то деревне – впервые с тех пор, как покинули Кампальто, поскольку Никколо до этого момента старался держаться тихих окольных дорог. Деревня представляла собой жалкую горстку домов на перекрестке. Еще здесь была маленькая площадь с фонтаном и церковь возвышалась над другими постройками. Когда они проходили мимо фермы на самой окраине, какая-то женщина замахала им рукой и окликнула Никколо по имени.

– День добрый, тетя Нора! Сад у вас чудесно цветет в этом году! – ответил на приветствие Никколо, но не остановился и зашагал дальше, а женщина, с улыбкой проводив его взглядом, вернулась к корзинке и продолжила лущить фасоль.

– Это кузина моего отца, – пояснил Никколо.

– У тебя повсюду родственники!

– Есть такое дело. Отец был одним из двенадцати детей в семье, а у матери шестеро братьев и сестер. Так что кузенов и кузин у меня не счесть.

– А у нас вся семья – я да родители. Они поздно поженились, и дедушки с бабушками умерли до моего рождения. У мамы была сестра, намного старше ее, но она тоже умерла, когда я была маленькой.

– Ну, в Меццо-Чель от родственников у тебя отбоя не будет. Все начнут совать нос в твои дела и захотят составить о тебе мнение.

– Прямо как у нас в гет… – начала Нина, но Никколо ее тотчас перебил:

– Тс-с! – и покачал головой.

– Да, прости. Я хотела сказать, что у нас с соседями был один на всех тесный мирок.

– Я понимаю, тебе будет трудно молчать о своих родителях и друзьях, но это нужно ради твоей безопасности. Зато ты сможешь рассказывать о них мне, когда мы будем оставаться вдвоем.

Они почти обогнули деревню, уже приближались к повороту; Никколо остановился и указал на еще одну горстку домов в отдалении:

– Видишь церковь с колокольней? Под ярким солнцем они кажутся белоснежными. Это и есть Меццо-Чель.

– Но та деревня выше по склону! Почти на полпути к вершине!

– Отсюда только так кажется, клянусь тебе. Мы доберемся туда за час.

Они снова зашагали вперед, а солнце припекало все сильнее, и вскоре мокрые волосы уже противно липли к шее и вискам Нины. По дороге она где-то обронила носовой платок и теперь на ходу утирала пот с лица рукавом.

– Ты в порядке? – спросил Никколо.

– Да. Только очень жарко.

Нина сосредоточилась на ходьбе, решив, что надо просто двигаться вперед, раз уж она не в силах ничего сделать с пропотевшими волосами и обожженной солнцем кожей, пока они не дойдут до дома Никколо. Все что она могла в данный момент – идти и не останавливаться.

– Вот, возьми. – Никколо протянул ей влажную тряпку, спасительно прохладную. – Она чистая, тетя Элиза завернула в нее хлеб.

Нина в жизни не испытывала ничего приятнее прикосновения этой влажной тряпки к разгоряченному лбу и шее.

– Далеко еще? – осмелилась она спросить.

– Не больше получаса пути. Если посмотришь вверх, сама увидишь – нужно одолеть еще один холм, и мы на месте.

Но Нина слишком устала, чтобы поднять голову. Слишком устала, чтобы беспокоиться о том, что после ночи на голой земле у нее ломит все тело, что ей отчаянно хочется есть, что она умирает от зноя и чувствует себя бесконечно несчастной. Думать о волдыре, набухшем на левой пятке, и о том, как у нее саднит обгоревшая кожа на лице, она не хотела, а о том, до чего ей грустно, одиноко и бесприютно вдали от родителей, попросту не позволяла себе. Нет, она не станет думать о том, что потеряла. Она не станет…

– Мы пришли, Нина. Это Меццо-Чель.