Читать книгу Билет на удачу - Дженнифер Смит - Страница 6

В поисках Лео я спотыкаюсь возле кухни о пакет с мусором. Машинально подхватываю его, продираюсь с ним сквозь толпу и выхожу из квартиры в пустой коридор. Некоторое время просто стою там, оглядывая грязный линолеум на полу и мигающие лампы на потолке. Слева квартира под номером 13. Покореженные медные цифры на ее двери, кажется, неизменно наблюдают за мной. Справа – выход на пожарную лестницу, где до сих пор прохлаждается с девчонками Тедди.

Нужно было сказать ему об открытке до того, как нас прервали. Нужно было каким-то образом заставить его увидеть меня, настоящую меня, чтобы он опомнился и осознал свои чувства ко мне. Иногда чудится, что если я очень сильно этого пожелаю, то мое желание сбудется. Но так не бывает. Жизнь не подчиняется чьей-то воле. И не раздает кредиты. Если мир лишил меня чего-то, это не значит, что он мне что-то задолжал. И если на меня свалилась гора неудач, это не значит, что дальше мне светит что-то хорошее.

И все же, неужели я так много прошу? Чтобы парень, которого я люблю, ответил мне взаимностью.

Вздохнув, кидаю пакет в мусоропровод и слушаю, как он, громыхая, летит вниз. Вернувшись в квартиру, нахожу Лео. Он сидит в старом кожаном кресле в углу спальни Тедди, склонив голову над мобильным. Лео снял с себя зеленый свитер, оставшись в футболке с эмблемой Супермена, которую я подарила ему на Рождество. Правда, в своих очках с толстенными стеклами он больше смахивает на взъерошенного Кларка Кента[4].

– Макс? – киваю на мобильный.

Лео качает головой, но на его лице появляется улыбка – та самая, какую вызывает любое упоминание о его бойфренде. В конце прошлого лета Макс уехал учиться в Мичиганский университет. До его отъезда они встречались всего полгода, однако довольно быстро перескочили со стадии «ты мне вроде как нравишься» на «кажется, у нас с тобой все серьезно» и, наконец, до «я безумно тебя люблю». За это время я и сама успела прикипеть к Максу – невозможно не проникнуться к тому, кто у тебя на глазах раскрывает чудеснейшие стороны человека, который по-настоящему дорог тебе.

– Нет, – поднимает на меня глаза Лео. – Мама.

– Дай угадаю. Она паникует из-за снегопада?

Тетя София так и не свыклась с чикагскими зимами. Ее детство прошло в Буэнос-Айресе. Тете было восемь, когда ее семья переехала во Флориду. Холодная погода, наверное, единственное, что ее унимает, вводя в режим спячки.

– Она беспокоится из-за дорог, – объясняет Лео. – Советует нам заночевать здесь.

Давненько мы не оставались у Тедди на ночь. Раньше-то постоянно ночевали тут втроем. Когда мы были помладше, за Тедди в ночные смены его мамы приглядывала пожилая соседка миссис Донахью. Мы убедили ее пускать на ночь и нас. Она храпела на диване, а мы с Лео устраивались в спальных мешках на полу. Тедди свешивал к нам голову с края постели, и мы болтали, пока веки не смежались и разговоры не смолкали сами собой.

– Я не могу сказать ей, что остальные гости уйдут, – с робкой улыбкой признается Лео, – поскольку она думает, что мы и так тут одни. Выходит…

Оглядываю сваленную на полу одежду, загроможденный книгами комод и одинокий носок, торчащий из-под односпальной кровати.

Кровати Тедди. В которой он спит каждую ночь.

Тяжело сглатываю.

– Выходит, мы остаемся, – заканчиваю за брата.

Несколько часов спустя мы возвращаемся назад в прошлое.

Я отказываюсь от предложения Тедди лечь на его кровать, и вот мы снова – после стольких лет – устраиваемся, как в старые добрые времена: мы с Лео на полу в гнездышке из одеял, а Тедди, опершись подбородком на руки, смотрит на нас с края постели.

– Ребятки, – со смехом в голосе тянет Тедди. – Ребятки, ребятки, ребятки…

Это слово не сходило с губ двенадцатилетнего Тедди, и от нахлынувшей ностальгии у меня даже кружится голова.

Лео отвечает ему в своем обычном, слегка настороженном тоне:

– Да, Теодор?

– Помнишь, как мы уболтали тебя расписать стену? – Тедди ударяет кулаком о прикроватную стену, когда-то белую, – прекрасный холст, посчитали мы в одиннадцать лет, – но ставшую темно-синей. – Я тебе еще леденцами заплатил.

– Лучший заказ в моей жизни, – отвечает Лео. – Даже несмотря на то, что на следующий день нам пришлось закрашивать мой рисунок по новой.

– В углу до сих пор видны очертания пингвинов, – улыбаюсь я. – И рыбы на двери.

Тедди ненадолго замолкает, а потом снова заговаривает, нарушая темноту несвойственным ему робким голосом.

– Как по-вашему, вечеринка нормально прошла?

– Отлично она прошла, – с зевком отзывается Лео. – Ты, наверное, мировой рекорд установил по количеству людей на квадратный дюйм пространства.

– Да, тесновато было, – соглашается Тедди. – Как думаете, кто-нибудь обратил внимание на то, что здесь всего одна спальня?

– Нет, – твердо заявляю я. – Все веселились, им было не до этого.

– Кто-то разбил мамину вазу, – продолжает Тедди. – Надеюсь, она этого не заметит. Я не смогу купить новую, пока не устроюсь летом на работу.

– Мы сбросимся, чтобы ты купил вазу сейчас, – говорю я и, не давая ему возразить, добавляю: – Вернешь нам деньги потом.

– Скинешь их мне на «Визу», «Мастеркард» или отдашь леденцами, – шутит Лео.

– Спасибо, – смеется Тедди. – Вы, ребятки, самые классные!

Лео опять зевает, в этот раз громче, и мы погружаемся в молчание.

Я таращусь в потолок, словно пытаюсь разглядеть на нем знакомые созвездия. Из окон падает слабый, голубоватый свет. Снаружи все еще идет снег. В дыхании Лео вскоре становятся слышны тихие присвисты. Я тянусь к нему в темноте, осторожно снимаю с его лица очки и кладу их на пол между нами. За мной сверху наблюдает Тедди.

– Эй, а помнишь… – начинает он.

Я прикладываю палец к губам:

– Не буди его.

– Тогда забирайся ко мне, чтобы мы могли поболтать, – предлагает он и, шурша бельем, сдвигается в дальний край кровати. – У меня день рождения как-никак. И я спать совсем не хочу.

– Зато я хочу, – отвечаю я, хотя это неправда. Мое сознание ясно, как никогда.

– Иди сюда, – похлопывает Тедди по постели рядом с собой, но я словно приросла к полу.

Что за глупые колебания? Тедди всего лишь хочет поговорить со своей лучшей подружкой, как раньше в детстве.

Осторожно встаю, чтобы не потревожить Лео, и забираюсь на постель к Тедди. Узкая кровать уж точно не предназначена для двоих, поэтому, чтобы уместиться на ней вдвоем, мы ложимся на бок, лицом друг к другу.

– Привет, – улыбается мне Тедди в темноте.

– Привет, – отвечаю я, и сердце трепещет.

Дыхание Тедди отдает мятным ароматом зубной пасты. Он так близко лежит, что я вижу не все его лицо целиком, а отдельные черты: нос, рот или глаза. Останавливаю взгляд на глазах, поскольку в них отражается удивление.

– Ты чего это? – спрашивает он.

– Ничего, – качаю я головой.

– Я так сильно изменился, едва мне стукнуло восемнадцать?

– Похоже на то. – Усиленно пытаюсь придумать остроумный ответ, которыми мы с Тедди обычно обмениваемся, но на ум ничего не идет. От близости к нему разбегаются мысли. Грудь теснит чувство посильнее любви, похлеще надежды.

«Тедди», – мысленно говорю я, глядя на него, и изо всех сил сдерживаясь, чтобы не произнести вслух имя так, как оно звучит в моей голове: вздохом, вопросом или мольбой.

– Ты сегодня повеселилась? – спрашивает Тедди.

Я киваю, и мои волосы электризуются на его подушке.

– По-моему, неплохая вышла вечеринка. Конечно, вечеринка в честь моего шестнадцатилетия была позабористей, но кто теперь такую выдержит?

– Старичок, – с мягкой насмешкой отзываюсь я, и Тедди смеется.

– Я и правда чувствую себя старше, – признает он. – Восемнадцатилетним. Мужчиной.

– Представляешь, мы знаем друг друга половину нашей жизни.

– Чудно так. Хотя нет, – Тедди качает головой. – Чуднее вспоминать то время, когда мы не дружили.

Я ничего не отвечаю. Мне еще слишком больно вспоминать о том времени, той половине жизни, когда я жила с родителями в Сан-Франциско: о наших совместных завтраках, прогулках в парке и сказках на ночь, как в любой нормальной семье. Думать об этом – все равно что долго смотреть на солнце. Воспоминания раскаленными вспышками мелькают перед глазами и мучительно обжигают даже полжизни спустя.

Тедди накрывает ладонью мою руку. На мне его толстовка, но я чувствую жар его прикосновения даже сквозь ткань.

– Прости, – извиняется он. – Я не хотел…

– Все хорошо, – отвечаю я, переведя дыхание. – Я не о том думала.

Тедди награждает меня недоверчивым взглядом.

– Ты можешь поговорить со мной об этом, знаешь же.

– Знаю, – машинально отвечаю я.

Он качает головой. Смотрит на меня расширенными глазами, не мигая, и, пошевелившись, задевает мою ногу своей.

– Так, как говоришь с Лео. Ты обсуждаешь подобное с ним, но можешь и со мной поговорить.

Я закусываю губу:

– Тедди…

– Знаю, это очень болезненная для тебя тема, – торопливо продолжает он. – И я не собираюсь на тебя давить. Просто ты думаешь, что я способен только дурака валять. Что я слишком легкомысленный и со мной невозможно говорить на серьезные темы. Но это не так.

– С чего тебе пришли в голову такие мысли?

– С того, что так было всегда. Ты идешь к Лео, когда тебе хочется вспоминать, и идешь ко мне, когда тебе хочется забыть.

Я смотрю на Тедди с перехваченным от чувств горлом. Он прав, просто я никогда не задумывалась над этим.

– В общем, я это к тому, что тоже могу выслушать и поддержать тебя, если ты мне это позволишь.

– Знаю.

– Я тоже могут быть хорошим парнем.

– Ты и так хороший парень.

– Пока – нет. Но я хочу им быть. Ради тебя.

Слова повисают в темноте, и я крепко зажмуриваюсь, желая поделиться с ним хоть чем-нибудь. Как жаль, что открыться ему так непросто. Тедди находит мою руку и сжимает ладонь.

– Иногда, – спустя несколько секунд признаюсь я, – мне кажется, будто я потихоньку забываю родителей.

– Это невозможно, – шепотом отвечает Тедди.

– Вспоминая о них, я словно смотрю какой-то фильм про счастливую семью. Все кажется таким нереальным.

– Дело в том, что ты вспоминаешь общую картинку, целиком, – замечает Тедди. – И тебя это каждый раз выбивает из колеи. Разбери воспоминания на фрагменты. – Он ненадолго умолкает. – Вот, к примеру, мой отец рисовал мне зубной пастой смайлики на зеркале в ванной.

– Правда?

Тедди кивает.

– Или писал короткие фразы, вроде «Настал тот самый день!» и «Берегись, мир. Я иду!».

Он говорит это с такой печалью, грустью и тоской, словно его отца тоже больше нет. Тедди потерял его, но не так, как я своего. И все же наши переживания в чем-то схожи. Мы будто делимся чем-то неведомым остальному миру, и это невероятно сближает. Я ободряюще сжимаю ладонь Тедди.

– Он делал это только по утрам, когда не завтракал в каком-нибудь вшивом казино на теплоходе, – горько продолжает Тедди. – Иногда я вспоминаю об этом.

Глубоко вздыхаю, готовясь поделиться с ним своим воспоминанием.

– Мой папа по воскресеньям готовил оладушки в форме сердца, – наконец произношу я, и сердце сжимается. – Они у него всегда подгорали, но я их обожала. А мама… – Медлю, закусив губу. – Мама всегда пела во время мытья посуды. Певица из нее была никудышная.

– Видишь? – Тедди смотрит мне прямо в глаза. – Маленькие фрагменты.

Наши головы рядом, ладони соединены, стопы соприкасаются. Мы так близки, что я ощущаю на своем лице теплое дыхание Тедди. Мы несколько долгих секунд лежим неподвижно, глядя друг другу в глаза. Сознание не вполне понимает происходящее, мысли путаются. Тедди – просто друг. Он хороший парень. Он просто поддерживает меня. И только.

Затем он придвигается ко мне, и меня перемыкает. Я безумно хочу, чтобы он меня поцеловал, но в то же время ужасно боюсь последствий. Боюсь, что все изменится, и боюсь, что ничего не изменится. Боюсь, что наутро, при свете дня, мы не сможем смотреть друг другу в глаза. Боюсь, что поцелуй будет чудовищной ошибкой и разрушит нашу девятилетнюю дружбу.

Тедди наклоняет голову, задевая мой нос своим. В моем поле зрения теперь только он, весь остальной мир размыт. Здесь и сейчас есть только мы одни. Он и я. Снегопад на улице утихает, подоконники за окном припорошил снежок, снаружи стоит безмятежная тишина. А в комнате, в нашем личном и́глу, тепло и уютно.

Наши носы снова соприкасаются. Мое сердце рвется навстречу Тедди в преддверии поцелуя, и я всей душой желаю последовать за ним. Мой мир вот-вот перевернется. Но за миг до того, как наши губы встречаются, раздается громкий треск, а за ним – хруст. Мы с Тедди подскакиваем и смотрим вниз. Там взъерошенный и полусонный Лео шарит рукой по полу в поисках своих разбитых очков.