Читать книгу Трое на четырех колесах - Джером К. Джером, Джером Джером - Страница 3

Щепетильный вопрос. – Что могла бы сказать Этельберта. – Что она сказала. – Что сказала миссис Гаррис. – Что мы сказали Джорджу. – Отъезд в среду. – Джордж расширяет наш кругозор. – Наши с Гаррисом сомнения. – Кто в тандеме работает больше? – Мнение сидящего спереди. – Точка зрения сидящего сзади. – Как Гаррис жену потерял. – Проблема багажа. – Мудрость покойного дядюшки Поджера. – Начало истории человека с сумкой.

С Этельбертой я решил объясниться в тот же вечер. Для начала, придумал я, сделаю вид, что мне нездоровится. Этельберта это заметит, и я объясню все переутомлением. Затем переведу разговор на состояние моего здоровья в целом и, таким образом, подчеркну необходимость принять энергичные и безотлагательные меры. Я даже не исключал возможность того, что Этельберта при создавшихся обстоятельствах сама предложит мне съездить куда-нибудь. Я представил себе, как она скажет: «Нет, дорогой, тебе просто необходимо развеяться, переменить обстановку. Не спорь со мной, ты должен уехать куда-нибудь хотя бы на месяц. Нет, и не проси, я с тобой не поеду. Тебе нужно мужское общество. Попробуй уговорить Джорджа и Гарриса. Поверь, при твоей работе отдых просто необходим. Постарайся на время забыть, что детям нужны уроки музыки, новая обувь, велосипеды, настойка ревеня три раза в день. Постарайся не думать, что на свете есть кухарки, обойщики, соседские собаки и счет от мясника. Не перевелись еще потаенные утолки, где все ново и неведомо, где твой утомленный мозг обретет покой, где тебя посетят оригинальные мысли. Поезжай, а я за это время успею соскучиться и по достоинству оценю твою доброту и преданность, а то ведь я начинаю забывать о твоих положительных качествах: человек, привыкая, перестает замечать сияние солнца и холодный блеск луны. Поезжай и возвращайся отдохнувшим душой и телом. Возвращайся еще более добрым, еще более умным».

Но даже если наши желания и сбываются, то совсем не так, как мы задумали. C самого начала все пошло наперекосяк: Этельберта не заметила, что мне нездоровится, и пришлось самому обратить на это ее внимание.

– Извини, дорогая, мне что-то не по себе.

– Серьезно? А я ничего не заметила. Что с тобой?

– Сам не знаю, – ответил я. – Это уже не первый день.

– Все из-за виски, – решила Этельберта. – Ты ведь обычно не пьешь, разве что у Гаррисов. От виски тебе всегда плохо.

– Виски тут ни при чем. Все не так просто. По-моему, мой недуг скорее душевного, чем телесного свойства.

– Опять ты начитался заумных критических статей, – сказала Этельберта, смягчившись. – Почему бы тебе не послушать моего совета и не бросить их в огонь?

– Статьи тут ни при чем. Между прочим, за последнее время мне попалось несколько весьма лестных отзывов.

– Так в чем же тогда дело?

– Ни в чем. Одно могу сказать: в последнее время меня охватило какое-то странное волнение.

Этельберта посмотрела на меня с любопытством, но ничего не сказала.

– Знаешь, – продолжал я, – утомительное однообразие жизни, сплошная череда тихих, безоблачно счастливых дней способны вселить беспокойство в кого угодно…

– Не греши, – сказала Этельберта. – Безоблачное счастье надо уметь ценить, оно ведь не вечно…

– Я с тобой не согласен. Жизнь, наполненная одними лишь радостями, однообразна. Я иногда задумываюсь, не считают ли святые в раю полнейшую безмятежность своего существования тяжким бременем. По мне, вечное блаженство способно свести с ума. Возможно, я странный человек, порой я сам себя с трудом понимаю… Бывают моменты, – добавил я, – когда я себя ненавижу…

Нередко такого рода философские рассуждения, отмеченные глубиной и некоторой таинственностью, производят впечатление на Этельберту, однако на этот раз, к моему огромному удивлению, она осталась равнодушной. Относительно жизни в раю супруга посоветовала мне не волноваться, заметив, что это мне не грозит; эксцентричность же моя известна всем, и тут уж ничего не поделаешь.

– Что же касается однообразия жизни, – добавила она, – то от этого страдают все. – Тут она со мной совершенно согласна. – Ты даже представить себе не можешь, – сказала Этельберта, – как иногда хочется уехать куда-нибудь, бросив все, даже тебя. Но я знаю, что это невозможно, поэтому всерьез об этом не задумываюсь.

Прежде я никогда не слышал, чтобы Этельберта говорила такое. Это меня озадачило и безмерно опечалило.

– C твоей стороны очень жестоко говорить мне такие слова. Хорошие жены придерживаются иного мнения.

– Я знаю, поэтому раньше ничего подобного и не говорила. Вам, мужчинам, этого не понять. Как бы женщина ни любила мужчину, он ее порой утомляет. Ты даже представить себе не можешь, как иногда хочется надеть шляпку и пойти куда-нибудь – и чтобы никто тебя не спрашивал, куда ты идешь и зачем, сколько времени ты будешь отсутствовать и когда вернешься. Ты даже представить себе не можешь, как хочется иногда заказать обед, который понравился бы мне и детям, но при виде которого ты нахлобучил бы шляпу и отправился в клуб. Ты даже представить себе не можешь, как иногда хочется пригласить подругу, которую я люблю, а ты терпеть не можешь; встречаться с людьми, с которыми мне приятно встречаться, ложиться спать, когда клонит в сон, и вставать, когда заблагорассудится. Если два человека живут вместе, то они вынуждены приносить в жертву друг другу свои желания. Вот почему иногда необходимо расслабляться.

Теперь, хорошенько обдумав слова Этельберты, я понимаю, насколько они мудры, но тогда они меня возмутили.

– Если ты желаешь избавиться от меня…

– Не валяй дурака, – сказала Этельберта. – Если я и хочу избавиться от тебя, то всего на несколько недель. За это время я успею забыть, что ты не лишен кое-каких недостатков, вспомню, что в целом ты довольно милый, и с нетерпением буду ждать твоего возвращения, как ждала тебя раньше, когда мы виделись не столь часто. А то бывает, я перестаю замечать тебя – ведь перестают же замечать солнце, оттого что видят его каждый день.

Тон, взятый Этельбертой, мне не понравился. Столь неоднозначную философскую проблему она обсуждала с неподобающим легкомыслием. То, что женщина предвкушает трех-четырехнедельное отсутствие мужа, показалось мне ненормальным: хорошие жены об этом даже не помышляют. Прямо скажем, на Этельберту это было не похоже. Мне стало не по себе; ехать никуда не хотелось. Если бы не Джордж и Гаррис, я бы от поездки отказался. Но поскольку мы уже договорились, отступать было некуда.

– Отлично, Этельберта, – сказал я, – будь по-твоему. Хочешь отдохнуть от меня – отдыхай на здоровье. Боюсь показаться чересчур навязчивым, но, как муж, осмелюсь все же полюбопытствовать: что ты собираешься делать в мое отсутствие?

– Мы хотим снять тот самый домик в Фолкстоне, – сообщила Этельберта, – и поедем туда вместе с Кейт. Если же хочешь удружить Кларе Гаррис, – добавила она, – уговори Гарриса поехать с тобой, и тогда к нам присоединится и Клара. Когда-то – еще до вашей эры – мы славно проводили время втроем, и теперь с радостью объединимся. Как по-твоему, тебе удастся уговорить Гарриса?

Я сказал, что постараюсь.

– Вот и отлично. Уж постарайся, пожалуйста. Кстати, можете взять с собой Джорджа.

Я ответил, что брать с собой Джорджа нет никакого резона, ведь он холостяк и в его отсутствии никто не заинтересован. Но женщины иронии не понимают. Этельберта пропустила мою тираду мимо ушей, сказав лишь, что бросить Джорджа одного было бы жестоко. Я пообещал передать ему эти слова.

Днем в клубе я встретил Гарриса и спросил, как у него дела.

– Все в порядке, меня отпустили.

Чувствовалось, однако, что он от этого не в восторге, и я попытался узнать подробности.

– Все шло как по маслу, – рассказал он. – Жена сказала, что Джордж хорошо придумал и мне это пойдет на пользу.

– Значит, все в порядке, – сказал я. – Что же тебе не нравится?

– Все было бы в порядке, если бы разговор не зашел на другую тему.

– Вот оно что…

– Ей взбрело в голову установить в доме ванну.

– Я в курсе. Эту же мысль твоя жена подсказала Этельберте.

– Делать было нечего, пришлось согласиться: меня застали врасплох, и спорить я не мог – ведь она со мной не спорила. Это обойдется мне фунтов в сто, не меньше.

– Неужели так дорого?

– Дешевле не выйдет. Одна только ванна стоит шестьдесят фунтов.

Мне было искренне его жаль.

– Потом еще эта кухонная плита. Во всех бедах, случившихся в доме за последние два года, виновата кухонная плита.

– Это мне знакомо. За годы совместной жизни мы сменили семь квартир и соответственно семь плит, которые были одна хуже другой. Нынешняя наша плита не только неумела, но и зловредна. Она словно заранее знает, когда придут гости, и в этот момент нарочно выходит из строя.

– А вот мы покупаем новую, – сказал Гаррис без особой, впрочем, гордости. – Клара считает, что, установив одновременно и плиту, и ванну, мы сильно сэкономим. По-моему, если женщине взбрело в голову купить бриллиантовую тиару, она сумеет убедить вас, что таким образом экономит на шляпках.

– Во сколько, по-твоему, вам обойдется плита? – Вопрос этот меня заинтересовал.

– Не знаю… наверное, фунтов в двадцать. Но и это еще не все: потом речь зашла о пианино. Ты когда-нибудь замечал, чем одно пианино отличается от другого?

– Одни звучат громче, другие тише. Но к этому привыкаешь.

– В нашем первая октава никуда не годится, – сказал Гаррис. – Между прочим, что такое первая октава?

– Это справа, визгливые такие клавиши, – объяснил я. – Они визжат, как будто им наступили на хвост. Используются для эффектных концовок.

– Одного пианино им, видишь ли, мало. Мне велено старое передвинуть в детскую, а новое поставить в гостиной.

– Что еще?

– Все, – сказал Гаррис. – На большее ее не хватило.

– Ничего: когда ты придешь домой, то выяснится, что они придумали еще что-нибудь.

– Что?

– Снять домик в Фолкстоне сроком на месяц.

– Зачем ей домик в Фолкстоне?

– Жить, – отрезал я. – Жить там летом.

– На лето она с детьми собиралась к родственникам в Уэльс.

– Быть может, в Уэльс она съездит до того, как отправится в Фолкстон, а возможно, заедет в Уэльс на обратном пути. Ясно одно: ей обязательно захочется снять на лето домик в Фолкстоне. Я, конечно, могу ошибаться: и слава богу, если ошибаюсь, – но есть у меня предчувствие, что так оно и будет.

– Похоже, наша поездка нам дорого обойдется.

– Это была с самого начала идиотская затея.

– Не надо было его слушать. То ли еще будет!

– Вечно он что-нибудь выдумает, – согласился я.

– Упрямый болван, – добавил Гаррис.

Тут из передней раздался голос Джорджа. Он спрашивал, нет ли ему писем.

– Лучше ничего ему не говорить, – посоветовал я. – Теперь уже поздно отступать.

– И бессмысленно, – согласился Гаррис. – Покупать ванну и пианино мне ведь все равно придется.

Вошел Джордж. Он был в отличном настроении.

– Ну, все в порядке?

Что-то мне в его вопросе не понравилось. Я заметил, что и Гарриса возмутил его тон.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался я.

– Удалось отпроситься? – уточнил Джордж.

Я понял, что пришло время поговорить с Джорджем начистоту.

– В семейной жизни, – провозгласил я, – мужчина повелевает, а женщина подчиняется, это ее долг. «Жена да убоится мужа своего».

Джордж сложил руки и воззрился на потолок.

– Мы можем сколько угодно зубоскалить и острить на эту тему, – продолжал я, – но вот что происходит в действительности. Мы известили своих жен, что уезжаем. Естественно, они огорчились. Они были не прочь поехать с нами, но, убедившись, что это невозможно, стали умолять нас не покидать их. Однако мы разъяснили им, что мы думаем на этот счет, и на этом тема была исчерпана.

– Простите меня, – сказал Джордж, – в этих вещах я, холостяк, не разбираюсь. Мне говорят, а я слушаю.

– И напрасно. Если тебя что-то подобное заинтересует, приходи ко мне или Гаррису, и мы предоставим тебе исчерпывающую информацию о семейной жизни.

Джордж выразил нам свою благодарность, и мы сразу же перешли к делу.

– Когда выезжаем? – спросил Джордж.

– Мне кажется, – сказал Гаррис, – с этим тянуть не следует.

По-моему, он стремился уехать до того, как миссис Гаррис придумает еще что-нибудь. Ехать решено было в следующую среду.

– Как насчет маршрута? – поинтересовался Гаррис.

– У меня есть идея, – сказал Джордж. – Полагаю, что вы, друзья, горите желанием расширить свой кругозор.

– По-моему, дальше его расширять уже некуда, – заметил я. – Но если это не повлечет за собой излишних затрат и чрезмерных физических усилий – мы не прочь.

– На этот счет можете быть спокойны, – сказал Джордж. – Мы повидали Голландию и Рейн. А теперь я предлагаю доехать на пароходе до Гамбурга, осмотреть Берлин и Дрезден, а затем отправиться в Шварцвальд через Нюрнберг и Штутгарт.

– Мне говорили, что есть прекрасные уголки в Месопотамии, – пробормотал Гаррис.

Джордж сказал, что Месопотамия нам совсем уж не по пути, а вот его маршрут вполне приемлем. К счастью или к несчастью, но он нас убедил.

– Средства передвижения, – сказал Джордж, – как договорились. Я и Гаррис на тандеме, а…

– Я не согласен, – решительно заявил Гаррис. – Ты и Д. на тандеме, а я – на одноместном.

– Мне все равно, – согласился Джордж. – Я и Д. на тандеме, Гаррис…

– Можно установить очередность, – перебил я, – но всю дорогу везти Джорджа я не намерен. Груз распределяется поровну.

– Ладно, – согласился Гаррис, – но необходимо решительно потребовать, чтобы он работал.

– Кто работал? – не понял Джордж.

– Ты работал. Во всяком случае, на подъеме.

– Боже праведный! – воскликнул Джордж. – Неужели вам не хочется слегка поразмяться?

Тандем – вещь неприятная. Сидящий спереди уверен, что находящийся сзади ничего не делает; той же точки зрения придерживается и сидящий сзади: единственная движущая сила – это он, а сидящий спереди попросту валяет дурака. Эта тайна так навсегда и останется тайной. Чувствуешь себя довольно неуютно, когда в одно ухо Благоразумие подсказывает: «Не переусердствуй, твое сердце не выдержит такой нагрузки», – в другое Справедливость нашептывает: «С какой стати, собственно, ты все должен делать один? Это не кеб, да и он не пассажир», – а твой напарник во всю глотку орет: «Эй, что случилось? Потерял педаль, что ли?»

Гаррис во время свадебного путешествия доставил себе массу хлопот, и все из-за того, что трудно установить, чем занят твой напарник. Они с женой путешествовали по Голландии. Дороги там мостят булыжником, и велосипед основательно трясло.

– Пригнись, – сказал Гаррис, не поворачивая головы.

Миссис Гаррис же решила, что он сказал «прыгай!». Почему ей послышалось, что он сказал «прыгай!», когда он сказал «пригнись!», никто из них и по сей день объяснить не может.

«Если бы ты сказал «пригнись!», с какой стати я бы стала прыгать?» – считает миссис Гаррис.

«Если б я хотел, чтобы ты спрыгнула, с какой стати я бы сказал «пригнись!»?» – считает Гаррис.

Горечь тех дней прошла, но и сейчас они продолжают спорить по этому поводу.

Как бы то ни было, но факт остается фактом: миссис Гаррис спрыгнула, а Гаррис продолжал жать на педали, полагая, что молодая жена все еще сидит сзади. Поначалу ей казалось, что он на большой скорости поднимается в гору лишь затем, чтобы показать, на что способен. Тогда оба они были молоды, и он любил выкидывать подобные номера. Она думала, что в конце подъема он спрыгнет на землю и, с небрежным изяществом опершись на руль, станет поджидать ее. Когда же она увидела, что, преодолев подъем, он и не думает останавливаться, а, напротив, разогнавшись, несется вниз по длинному пологому спуску, то сначала удивилась, затем возмутилась и, наконец, перепугалась. Она взбежала на горку и подняла крик, но он даже не обернулся. Она видела, как он проехал по дороге мили полторы, а затем исчез в лесу. Тогда она села на дорогу и заплакала. Утром они немного повздорили из-за какого-то пустяка, и она подумала, что он решил ее бросить. Денег у нее не было, голландского языка она не знала. Подошли люди, стали ее успокаивать. Она попыталась объяснить им, что произошло. Они поняли, что она что-то потеряла, но что именно – взять в толк не могли. Ее проводили до ближайшей деревни и там нашли полицейского. Из ее пантомимы страж порядка заключил, что какой-то мужчина украл у нее велосипед. Связались по телеграфу с окрестными деревнями и в одной из них обнаружили мальчишку, ехавшего на дамском велосипеде допотопной конструкции. Мальчишку немедленно задержали и доставили к ней на телеге, но так как она не выказала ни малейшего интереса ни к нему, ни к его велосипеду, отпустили и продолжили поиски.

Тем временем Гаррис в отличном настроении продолжал свой путь. Ему показалось, что внезапно он стал сильнее и выносливее. «Никогда еще машина не казалась мне такой легкой, – сказал он, обращаясь к воображаемой миссис Гаррис, – по-моему, это здешний воздух, он явно идет мне на пользу».

Затем он велел ей набраться смелости, пригнулся к рулю и изо всех сил заработал ногами. Велосипед полетел по дороге точно птица. Фермеры и церкви, собаки и цыплята исчезали из виду, едва успев появиться. Старики с изумлением провожали его глазами, дети восторженно кричали ему вслед.

Так он промчался пять миль, но тут, как он объяснил впоследствии, у него закралось подозрение: здесь что-то неладно. Молчание миссис Гаррис его не смущало: дул сильный ветер, да и велосипед порядком трясло. Он вдруг стал ощущать пустоту, протянул руку назад, но там никого не было. Он спрыгнул, точнее говоря, вылетел из седла и оглянулся на лесную дорогу, прямую как стрела: ни одной живой души видно не было. Тогда он вскочил в седло и помчался назад. Через десять минут он добрался до развилки – вместо одной дороги стало почему-то целых четыре. Он слез и стал вспоминать, по какой из них ехал он.

Пока он размышлял, что делать, мимо проехал фермер верхом на лошади. Гаррис остановил его и сообщил, что потерял жену. Верховой не выразил ни удивления, ни сочувствия. Пока они беседовали, подошел еще один фермер, которому всадник объяснил, в чем дело, причем в его изложении несчастный случай подозрительно смахивал на забавный анекдот. Второго фермера больше всего удивило, что Гаррис поднимает шум по пустякам. В результате, ничего от них не добившись, он оседлал велосипед и, проклиная бестолковых фермеров, наудачу поехал по центральной дороге. На середине ему попалась веселая компания: две девицы и парень. Решив, что уж они-то должны его понять, он спросил, не встречалась ли им его жена. Они поинтересовались, как она выглядит. Недостаточно хорошо зная голландский, он сказал лишь, что его жена очень красивая женщина, среднего роста, на большее его не хватило. Естественно, столь общее описание их не удовлетворило: этак и чужую жену присвоить недолго. На вопрос же, как она одета, он ничего путного ответить не смог.

Я, кстати, вообще сомневаюсь, что есть мужчины, которые могут сказать, как была одета женщина, с которой они расстались десять минут назад. Гаррис вспомнил, что на жене была синяя юбка и, кажется, что-то еще. Не исключено, что это была блузка: в памяти всплыли смутные очертания пояса. Но какая блузка? Зеленая, желтая, голубая? Был ли у нее воротничок или бант? Что было на шляпке – перья или цветы? И была ли вообще шляпка? Он не решался ответить на вопрос, боясь, что ошибется и его ушлют за много миль искать то, чего он не терял. Тут девицы стали хихикать, что взбесило Гарриса, ибо ему было вовсе не до смеха. Кончилось тем, что парень, чтобы отвязаться от Гарриса, посоветовал ему обратиться в полицию, и Гаррис покатил в ближайший город. В участке ему дали лист бумаги и велели в деталях описать внешность жены, а также указать, где, когда и при каких обстоятельствах она была утеряна. Где именно он ее потерял, Гаррис сказать не мог; единственное, что он сообщил, – это название деревни, где они обедали; там она была еще с ним, и выехали они вроде бы вместе.

В полиции заинтересовались происшедшим и решили уточнить следующее. Первое: действительно ли утерянная приходится Гаррису женой; второе: действительно ли он ее потерял; третье: зачем он ее потерял. C помощью трактирщика, который немного говорил по-английски, Гаррису удалось ответить на все вопросы и отвести от себя подозрения, после чего полиция взялась за дело и вечером доставила утерянную жену в крытом фургоне, приложив счет, подлежащий оплате. Встреча супругов особой нежностью не отличалась. Миссис Гаррис – неважная актриса, и ей стоит немалых трудов сдерживать свои чувства. В тот же раз, в чем она чистосердечно призналась, она и не пыталась их сдерживать.

Покончив с транспортом, мы перешли к вопросу о багаже.

– Составим список, – сказал Джордж, приготовившись писать.

Этой премудрости обучил их я, а меня, много лет назад, – дядюшка Поджер.

«Всегда, прежде чем паковать вещи, – говаривал дядюшка, – составь список».

Скрупулезный это был человек.

«Возьми лист бумаги, – он всегда начинал с самого начала, – и запиши все, что тебе может понадобиться; затем просмотри список еще раз и вычеркни то, без чего можно обойтись. Представь, что ты ложишься спать, – что тебе надо? Отлично, запиши и это, да не забудь, что белье придется менять. Ты встал – что ты делаешь? Умываешься. Чем? Мылом. Пиши: «Мыло». И так дальше. Затем переходи к одежде. Начни с ног. Что ты носишь на ногах? Ботинки, туфли, носки – запиши все это. И так, пока не дойдешь до головы. Что еще надо человеку, кроме одежды? Немного бренди. Запиши и бренди. Штопор. Пиши: «Штопор», – чтобы не пришлось открывать бутылку зубами».

Сам дядюшка Поджер неукоснительно придерживался этого плана. Составив список, он, следуя собственному совету, внимательно его просматривал, а затем вычеркивал то, без чего можно обойтись.

После этого список терялся.

– Самое необходимое, – сказал Джордж, – возьмем с собой на велосипеды, а тяжелые вещи будем отправлять из города в город багажом.

– Тут следует быть осторожным, – предупредил я, – был у меня один знакомый…

Гаррис посмотрел на часы.

– О твоем знакомом мы поговорим на пароходе, – перебил он. – Через полчаса мне надо встретить Клару на вокзале Ватерлоо.

– Мой рассказ не займет и получаса, – возмутился я. – Это правдивая история, и я…

– Успеешь еще рассказать, – сказал Джордж. – Говорят, в Шварцвальде по вечерам бывают дожди, тогда ты нас и развлечешь. А сейчас надо дописать список.

Стоит мне начать эту историю, как меня обязательно кто-нибудь перебивает. А ведь история эта произошла на самом деле.