Читать книгу Мой маленький бунтарь - Джеймс Добсон - Страница 5

Несколько лет назад для лучшего понимания природы детей-бунтарей (я сейчас говорю о детях с очень сильной волей) я несколько раз приглашал родителей на нашу передачу, чтобы обсудить их опыт воспитания. Эти беседы порой вызывали слезы, но в результате мы приходили к важным открытиям. Если вы еще не верите, что такие дети существуют и что жизнь с ними может оказаться самой сложной задачей в вашей жизни, – продолжайте чтение. Думаю, что воспоминания этих мам будут вам полезны.

Ниже приводится расшифровка двухчасовой беседы, которая состоялась в нашей студии.

Дж. Д.: Начну с того, что мы рады поприветствовать Дебру Меррит, мать четверых детей. Сегодня она пришла с семнадцатилетней дочерью Лиз, девушкой с характером, и я с нетерпением жду рассказа о ее перспективах. Также с нами Кристен Уокер – у нее четверо детей. И наконец, Джой Соломон – домохозяйка с двумя взрослыми детьми. Вместе эти три матери воспитали десятерых детей и извлекли ценные уроки на своем пути.

Но разрешите мне сначала рассказать предысторию нашей программы. Несколько лет назад мы с Ширли ездили в Алабаму и были приглашены на ланч, где присутствовало еще примерно двадцать человек. Мы сидели напротив Джой и ее мужа Дэви, с которым я не был знаком. У нас сразу же нашлись общие темы для разговора. Джой, что вы помните из событий того ланча?

Джой: Ну, наша беседа завязалась, когда вы сказали: «Привет, я Джим», как будто мы не узнали бы вас по голосу. Я ответила: «Меня зовут Джой. И странно, что вы не узнаете меня. Какое-то время мы жили по соседству». А вы сказали: «Да?» А я: «Три года, и мы в то время не на шутку сражались с нашим трудным ребенком. Вы продолжили: «А, так у вас есть такой?» И я сказала: «Да». Потом вы спросили, сколько ему лет. Я уточнила: «Это она. У нас девочка, ей сейчас девятнадцать, и с ней все хорошо. Но у нас были непростые дни в прошлом. Я бы даже сказала – очень, очень непростые дни».

Дж. Д.: Поэтому я и пригласил вас сюда сегодня. Джой, вы ведь квинтэссенция матери ребенка с сильной волей. Вы испытали много разочарований, о которых я говорил, включая чувство вины, самобичевание и сомнения в себе.

Джой: Да. Все перечисленное.

Дж. Д.: Как скоро после рождения дочери вы поняли, что с ней будет совсем не легко?

Джой: Думаю, месяцев до пятнадцати все было спокойно. Но когда ей исполнилось полтора года, ей уже нельзя было сказать «нет» – она падала на пол, каталась по нему и закатывала истерики. Какое-то время мы просто наблюдали за ней, потому что не собирались уступать. Мы хотели быть твердыми. Тогда она вставала и с ангельским видом говорила: «Я больше не буду». Потом подходила, клала голову ко мне на колени – и кусала меня. Это был первый звоночек: манипуляция. Она убеждалась, что вы не подозреваете подвоха, и кусала вас. Она была очень, очень трудной.

Дж. Д.: Она знает, что вы сегодня здесь?

Джой: Да. Она разрешила мне рассказать эту историю. Мы прошли долгий путь. Мы жили в мире боли. Еще более дерзкой наша дочь стала в шестнадцать, когда ее острый ум и сильная воля слились в одно целое.

Дж. Д.: А теперь, Джой, мне хочется, чтобы вы помогли понять это людям, которые никогда не сталкивались с ребенком-бунтарем. Есть семьи с четырьмя или шестью детьми, и ни у кого не было такого дерзкого темперамента. Их дети обычно счастливы, общительны и послушны. Такие мамы и папы склонны считать родителей, сражающихся за сохранение контроля в доме, слабыми или неумелыми. Иногда так оно и есть, но часто эти проблемы порождены характером конкретного ребенка. Помогите людям понять, как бывает трудно воспитывать дерзкого малолетку. Ваша дочь не просто не слушалась вас – все дети озорничают. Но вы находились в состоянии войны с силой воли Даны практически с самого ее рождения.

Джой: Помню, что переломный момент для нас настал, когда ей исполнилось пять. Она была физически крепким ребенком. Однажды на улице она стала бросать камни в проезжающие машины. Я позвала ее домой и спросила: «Дана, почему ты это делаешь?» А она ответила: «Я их предупреждала. Я сказала им, что они не с нашей улицы и, если снова появятся, мне придется бросить в машину камень. Поэтому я и кидалась в них».

Я сказала: «Но мы живем в тупике. Куда они ехали?» Она посмотрела на меня, как всегда, когда хотела показать, что мы ее не понимаем, а потом добавила: «А я тут при чем». То, что она делала, было для нее очевидно. Не ее вина, что кто-то построил так дорогу. Я привела ее домой, чтобы отшлепать, а она мне заявила: «Ты же не собираешься меня шлепать. Я подожду, пока папа придет домой». Ну, а вы встречались с Дэви. Он крупный мужчина.

Она понимала, что чем дольше могла откладывать порку, тем легче ей держать оборону. Я сказала: «Нет, я отшлепаю тебя сейчас». Она ответила: «Нет. Не отшлепаешь». Я продолжила: «Отшлепаю». Это был очень сложный день, потому что я физически не могла контролировать ее. Всю свою силу и решимость она направила на борьбу со мной. Эта битва длилась около полутора часов, а ведь ребенку было всего пять лет.

Дж. Д.: И чем все закончилось?

Джой: Я оставила ее в гараже, где она бродила и вопила. Потом она позвонила в дверь и объявила: «Я готова на порку сейчас». И я отшлепала ее, потому что знала: уступи я ей – и больше никогда не смогу ее контролировать. Это была постоянная борьба.

Я встретилась с нашим хорошим другом, пастором из Колумбии, и сказала ему: «Я в тупике. Я просто не знаю, как контролировать этого ребенка». И он ответил: «Каждый вечер, когда вы уложите ее спать, приходите с Дэви в комнату и кладите руки на спящую девочку. Вы должны молиться Святому Духу и просить его отнять у нее упрямство, пока она не разрушила свою душу. Это оно делает Дану такой, какая она есть».

Мы так и поступили. Мы заходили и молились над ней, возложив руки, как сказал пастор. Спустя шесть месяцев она проснулась как-то утром и сказала: «Да, иногда я непослушна». Я ответила: «Знаю». Она продолжила: «Я не думаю, что говорю. Я больше так не буду». Почти десять лет она могла контролировать себя. А затем наступил подростковый возраст.

Дж. Д.: На том ланче в Алабаме вы рассказали историю, и я хочу, чтоб вы ею поделились. Она касается вашего сына, который решил убежать из дома.

Джой: Мы назвали ее «Мошенничество доктора Добсона». Обычно я говорила сыну: «Мама любит тебя, и ты должен быть моим умным мальчиком». Я переживала всякий раз, когда он говорил: «Я убегу из дома». И однажды мне это надоело. «Ладно», – сказала я. Он стоял в пижаме и грозил: «Если вы будете заставлять меня идти спать, я убегу из дома». А я ответила: «Ну, пока. Как-нибудь встретимся, дружок. Счастливого пути». Он вышел на улицу, но тут же позвонил в дверь и сказал: «Но я не имел в виду – сегодня вечером». «А я имела. Мне все это надоело. Тебе пора уходить, так что я пойду соберу твои вещи. Тебе же нужны будут пижамы и все остальное», – ответила я.

Он продолжал: «Ну, мне нужно подумать об этом». «Вот и хорошо. У тебя есть три минуты, пока я собираю твою сумку. Для меня очень важно, чтобы ты остался здесь и был нашим сыном, но это твой выбор. Либо ты убегаешь, либо я больше никогда не слышу угроз, что ты уйдешь из дома» – таковы были мои слова. Я собрала чемоданчик, хотя вряд ли вообще что-то положила туда. Когда я вернулась, он произнес: «Ну, я тут подумал и решил: я остаюсь». «Ты понял, что никогда больше не угрожаешь мне?» – «Да, мам», – ответил он. И с тех пор он говорил: «Если ты заставишь меня это сделать, я… я… я не буду твоим лучшим другом». А я обычно отвечала: «Что ж, очень жаль».

Казалось бы, то, что работает с одним, должно сработать и с другим, так ведь? У Даны были свои заморочки насчет «убегу из дома». И вот что произошло однажды вечером. Я сказала ей: «Пока, увидимся». Вспоминаю забавную картину. Она стоит, такая маленькая блондинка в халатике и тапочках цвета клубничного торта, а потом выходит за дверь. Я сажусь на диван. Дэви поглядывает на часы и говорит: «Она на улице уже пять минут. Ты не думаешь, что пора бы ей позвонить в дверь?» «Нет, в ней слишком силен бунтарский дух. Мы дадим ей десять минут», – сказала я. Потом я подошла к входной двери. Там никого не было. Она ушла. Боже, мы жили в тупике… К счастью, у дороги был фонарь, она стояла под ним и голосовала. (В студии смех и удивленные возгласы.)

Дж. Д.: Сколько ей было лет?

Джой: Ей тогда было шесть, и она ничего не боялась. На ней не было ничего, кроме халата и тапочек. Она собралась убегать без вещей. Мне пришлось тащить ее домой, визжащую и пинающуюся, ведь она сбегала из дома: «Ты сама сказала мне, что я могу уйти». А я подумала: «Совсем не этого я ждала!»

Дж. Д. (слушателям): Теперь вы понимаете, почему я пригласил Джой. Я хотел, чтобы люди поняли: детьми, такими упорными и решительными, как Дана, трудно управлять, даже когда родители очень мудро и тактично подходят к их воспитанию. Покладистый ребенок никогда бы не выкинул такой фортель, а для малолетки с сильной волей это очередной вызов и еще одна возможность развязать войну. Они просто очень любят не уступать родителям. Они так развлекаются. Это и произошло в данном эпизоде.

Мне хочется услышать о подростковых годах Даны, Джой, но сначала я попрошу Кристен рассказать свою историю.

Кристен: Мы практически сразу поняли, что наша дочь Лиз – ребенок с характером. В десять дней от роду ее увезли в больницу с подозрением на спинной менингит. Когда у нее пытались взять пункцию, она вся выгибалась, вместо того чтобы лежать в позе эмбриона. Им пришлось держать ее изо всех сил, и это в возрасте десяти дней. Лаборанты пытались десять или двенадцать раз получить спинномозговую жидкость на анализ и в итоге взяли образец из вены на черепе. Когда ей было полгода, мы ходили к друзьям на обед. Два моих старших ребенка были там, и хозяйка поставила для них по хрустальной конфетнице на каждом конце дивана. У них еще не было детей, поэтому они не подумали, чем рискуют, выставив такие хрупкие вещи.

Я сказала старшим детям: «Это стекло. Конфетницы разобьются. Не прикасайтесь к ним. Не балуйтесь здесь». Лиз я даже не стала про них упоминать. Я решила, что подумаю об этом, когда придет время. Когда она наконец увидела конфеты после обеда, мы решительно сказали ей: «Нет, ты не будешь это трогать». Я повторила твердо: «Нет, тебе это нельзя». Когда битва закончилась, подруга спросила: «Ты заметила, что шлепнула ее по руке девять раз, прежде чем она уступила?»

Дж. Д.: Со временем она стала вас слушаться?

Кристен: На тот момент – да.

Дж. Д.: Но про себя она решительно повторяла: «Думаю, что смогу с тобой справиться».

Кристен: О да. Самая крупная стычка произошла, когда ей было пять. Я занималась домашним обучением детей. Однажды Лиз решила, что ей уделяют недостаточно внимания, поэтому я взяла ее к себе на колени. Сидя со мной, она начала бить по мне ногой, пока я пыталась продолжать занятие. Я зажала ее ногу между колен. Она стала бить другой ногой. Когда я зажала обе ее ноги, она начала щипать и царапать меня.

Мы оказались на полу. Она распласталась, как поверженный орел. Я держала ее, чтобы она не могла мне навредить или сделать больно. Она визжала: «Отпусти меня, отпусти меня!» А я говорила: «Не отпущу, пока не успокоишься». Она переставала плакать, и я начинала молиться, но она тут же визжала снова: «Не молись за меня». И опять по кругу. Эта баталия растянулась на 45 минут.

Дж. Д.: Лиз, вы это помните?

Лиз: Я помню несколько случаев, когда я спорила, а потом оказывалась на полу и мама надо мной. Я думала: «Кто победит?» А борьба продолжалась и продолжалась – казалось, иногда проходили часы.

Дж. Д.: Вы помните, что чувствовали при этом?

Лиз: Я была решительно настроена победить. Понимаете, здесь была задета моя гордость. Я верила, что сильнее мамы. Мне хотелось бунтовать и делать все по-своему.

Дж. Д. (слушателям): Сегодня мы говорим о классических примерах битвы между силой воли родителей и силой воли детей. Я вижу эти конфликты в семьях на протяжении последних тридцати лет. То, что Лиз сказала о своей решимости одержать победу над мамой, объясняет, чего добиваются эти маленькие революционеры. Противостоять большому и сильному взрослому, который несет за тебя ответственность, для них развлечение. Интуитивно любой ребенок с характером знает: победителем «игры» становится тот, кто берет верх или доводит оппонента до слез. Тихие разговоры и мягкие объяснения здесь просто не работают.

Некоторые авторы утверждают, что ребенок не слушается, только когда он чем-то расстроен. Конечно, случается и так. Но те конфликты, о которых мы услышали сегодня, не были результатом огорчения – они вызваны умышленным неповиновением.