Читать книгу Последний из могикан - Джеймс Фенимор Купер, James Cooper, James Cooper A. - Страница 10

Шум и волнение боя, точно по волшебству, сменились тишиной, и возбужденному воображению Хейворда все это показалось каким-то страшным бредом. То, что произошло, глубоко запечатлелось в его памяти, а между тем он с трудом мог уверить себя в действительности недавних событий. Не зная, какая судьба постигла людей, вверившихся быстрому потоку, Дункан внимательно прислушивался, ожидая каких-нибудь сигналов или звуков тревоги, по которым он мог бы узнать, удался ли рискованный побег. Но напрасно напрягал он свое внимание: ничто не говорило о судьбе этих смелых людей. В этот миг горестного сомнения Дункан забыл о необходимости прятаться за скалу, к чему совсем недавно надо было прибегать для безопасности. Однако каждая попытка обнаружить хотя бы малейший намек на приближение врагов была такой же бесплодной, как и поиски уплывших друзей. Казалось, все живое снова покинуло лесистые берега реки. Ястреб-рыболов, наблюдавший за боем издали, сидя на верхних сучках сухой сосны, теперь слетел со своего высокого насеста и, описывая широкие круги, парил над добычей. Сойка, крикливый голос которой был заглушен диким воем индейцев, снова оглашала воздух нестройными криками, точно считая, что к ней вернулось владычество над лесной глушью. Эти звуки воскресили в Дункане слабое мерцание надежды; он собрался с силами к предстоящей борьбе, и в нем ожила уверенность в победе.

– Гуронов не видно, – сказал он Давиду, который все еще не оправился от удара, ошеломившего его. – Спрячемся в пещеру. В остальном да будет воля Провидения!

– Помнится, я вместе с двумя прелестными девушками воссылал Всевышнему славословия и благодарения, – в полубессознательном состоянии заговорил Давид, – но меня постигла жестокая… впрочем, справедливая кара за мои грехи. Я как бы заснул, но это был ненастоящий сон. Резкие, нестройные звуки сражения раздирали мой слух. Это был хаос. Казалось, наступил конец света и природа забыла о гармонии.

– Бедный малый! Вы действительно были на волосок от смерти. Но встаньте, идите за мной. Я отведу вас в такое место, где вы не услышите других звуков, кроме псалмопений.

– В шуме водопада звучит мелодия, и журчание вод сладко, – сказал Давид, прижав руку к своей полной смятения голове. – Только не звучат ли в воздухе взвизгивания и такие вопли, что кажется, будто души осужденных…

– Нет-нет, – нетерпеливо прервал его Хейворд, – крики смолкли. Все тихо и спокойно, кроме воды… Итак, идите туда, где вы можете спокойно распевать песни, которые вы так любите.

Давид печально улыбнулся, но при упоминании о его любимом деле на лице псалмопевца мелькнул луч удовольствия.

Без колебаний позволил он отвести себя в пещеру, надеясь там успокоить мелодией свой измученный слух. Опираясь на руку Дункана, Гамут пошел к сестрам, а Дункан схватил охапку сассафраса, завалил ароматными ветвями вход в пещеру и замаскировал его. Позади этой хрупкой преграды он повесил брошенные лесными жителями одеяла; таким образом, во внутреннюю пещеру не мог проникнуть свет, во внешнюю же вливался легкий отблеск из узкого ущелья, по которому один рукав реки мчался вперед, чтобы там, ниже по течению, слиться с другим водяным потоком.

– Мне не по душе правило туземцев, которое принуждает их покориться несчастью без борьбы, – сказал Дункан, продолжая укладывать ветви. – Наше правило: «Пока не иссякла жизнь – не исчезла надежда» —гораздо утешительнее и более отвечает характеру воина. Вас, Кора, я не стану утешать, у вас достаточно мужества. Но не можете ли вы осушить слезы бедняжки, которая, дрожа, прижимается к вашей груди?

– Я стала спокойнее, Дункан, – ответила Алиса, отстраняясь от сестры и стараясь, несмотря на слезы, казаться твердой, – гораздо спокойнее. Конечно, здесь, в этой закрытой пещере, мы в безопасности: нас не найдут, нам не сделают зла, и мы можем надеяться на помощь смелых людей, которые ради нас уже подвергались страшным опасностям.

– Вот теперь и наша кроткая Алиса говорит, как подобает дочери Мунро, – сказал Хейворд и, подходя к внешнему входу в пещеру, остановился, чтобы пожать ей руку. – Имея перед собой два таких образца мужества, позор быть трусом.

Дункан сел посредине пещеры и судорожно сжал уцелевший пистолет; суровые глаза майора говорили о его мрачном отчаянии.

– Если сюда и придут гуроны, они займут эту позицию не так-то просто, – пробормотал он и, прислонив голову к скале, стал терпеливо ждать дальнейших событий, не спуская взгляда со входа в грот.

Когда замолк звук его голоса, наступила продолжительная, глубокая, почти мертвая тишина. Свежий утренний воздух проникал в пещеру. Минута проходила за минутой, ничто не нарушало покоя; в душе ожидавших помощи зародилось чувство надежды.

Один Давид не разделял общего волнения. Он сидел безучастно. Луч, заглянувший в отверстие пещеры, осветил его изнуренное лицо и упал на страницы томика, который певец стал снова перелистывать, точно отыскивая там песнь, наиболее подходящую к этой минуте. Скоро старания Гамута увенчались успехом; он громко произнес: «Остров Уайт», извлек протяжный нежный звук из своего камертона и собственным, еще более музыкальным голосом пропел вводные модуляции к тому гимну, название которого только что объявил.

– А это, может быть, опасно? – спросила Кора, и ее темные глаза вопросительно взглянули на майора.

– Голос певца так слаб, что его заглушит грохот и рев водопада, – был ответ. – Кроме того, пещера поглотит звук. Пусть же он отдастся влечению своего сердца, это не может быть опасно.

– «Остров Уайт»! – повторил Давид и оглянулся с тем важным видом, который помогал ему подавлять шепот своих учеников. – В этом гимне прекрасная мелодия и торжественные слова. И нужно петь его с должным уважением.

После короткого молчания послышался голос певца, понеслись тихие рокочущие звуки, наконец мелодия наполнила узкую пещеру. Все с глубоким волнением слушали, как льется чарующая мелодия, все забыли о бессмысленности произнесенных слов. Алиса бессознательно отерла слезу и мягко посмотрела на бледное лицо Гамута, не скрывая своего восторга. Кора одобрительно улыбнулась, а Хейворд отвел свой напряженный взгляд от входа в пещеру, глядя то на Давида, то на Алису, глаза которой светились восторгом. Сочувствие слушателей тронуло душу поклонника музыки; его голос приобрел прежнюю полноту и силу. Певец сделал новое усилие, и полились протяжные мощные звуки. Вдруг снаружи раздался страшный крик. Священный гимн мгновенно прервался; певец замолк, точно сердце несчастного подступило к его гортани и сразу задушило псалмопевца.

– Мы погибли! – вскрикнула Алиса, бросаясь в объятия Коры.

– Нет еще, нет еще! – ответил взволнованный, но неустрашимый Хейворд. – Крик донесся от середины острова и вырвался у дикарей при виде убитых товарищей. Они не открыли нашего убежища, и для нас еще не угасла надежда.

Как ни была слаба возможность спасения, слова Дункана не пропали даром: его замечание оживило энергию девушек настолько, что они нашли в себе силу молча ждать дальнейших событий.

Вскоре послышалось завывание, потом в различных местах острова зазвучали голоса; сначала они слышались в его дальнем конце, потом стали приближаться к пещере.

Наконец среди смятения и шума пронесся торжествующий, победный клич в нескольких ярдах от замаскированного входа в пещеру. Хейворд решил, что их убежище найдено, и остаток надежды погас в его душе. Но он снова немного успокоился, услыхав, что крики раздаются близ камня, на который Соколиный Глаз с таким сожалением положил свое ружье. Майор ясно различал говор индейцев; он слышал не только отдельные слова, но и целые фразы, произнесенные на канадском жаргоне, в основу которого положен французский язык. Вдруг хор голосов повторил: «Длинный Карабин!»

Эти слова раздались эхом в соседнем лесу, и Хейворд вспомнил, что это имя было дано врагами охотнику и разведчику английской армии; только теперь Дункан понял, кто был его спутник.

«Длинный Карабин, Длинный Карабин…» – переходило из уст в уста, и вот вся шайка, по-видимому, собралась около военного трофея, который как бы доказывал смерть его страшного владельца. Затем гуроны снова рассеялись по острову, оглашая воздух именем врага, чье тело, как это понял Хейворд из восклицаний гуронов, они думали отыскать в какой-нибудь расселине.

– Теперь, – шепнул Хейворд девушкам, – все скоро решится. Если гуроны не найдут нашего приюта, мы уцелеем. Во всяком случае, судя по фразам, которые мне удалось понять, наши друзья спаслись, и скоро мы можем ждать помощи от Вебба.

Прошло несколько минут страшного затишья. Хейворд понимал, что в это время гуроны производят новые, более тщательные поиски. Он различал шаги гуронов, задевающие за ветки сассафраса; слышал, как шуршали сухие листья и с треском ломались сучки. Наконец груда ветвей слегка подалась, один угол одеяла упал, и слабый свет заиграл в отдаленном углу пещеры. Кора в ужасе прижала Алису к своей груди, Дункан вскочил. Прозвучало восклицание из глубины внешней пещеры, и это означало, что в нее вошли враги. Через минуту многочисленные голоса дали понять слушателям, что все дикари собрались около их убежища.

Так как лишь небольшое расстояние разделяло внутренние проходы обеих пещер, Дункан понимал, что бегство невозможно. Он прошел мимо Давида и обеих девушек и остановился подле входа, ожидая страшной встречи. Теперь всего несколько футов отделяло его от беспощадных преследователей. Майор прижал лицо к отверстию и с равнодушием отчаяния выглянул наружу, следя за движениями гуронов.

Он мог бы дотронуться до мускулистого плеча исполина-индейца, повелительный и властный голос которого направлял действия всех его товарищей. Под сводом другой пещеры толпа дикарей переворачивала и перетряхивала вещи, составлявшие скромное имущество разведчика. Кровь из раны Давида окрасила листья сассафраса; видя это доказательство успешности своих действий, индейцы схватили ароматные ветви, устилавшие пол пещеры, втащили их в расселину и стали разбрасывать, точно подозревая, что они скрывают тело ненавистного и опасного для них человека. Воин свирепого вида поднял целую охапку ветвей, с ликованием указал на темные пятна крови на листьях и закричал что-то. Хейворд мог понять смысл его слов только потому, что он несколько раз повторил имя «Длинный Карабин». Торжествующие голоса гуронов замолкли; воин бросил ветку на груду, сложенную Дунканом перед входом во вторую пещеру, и таким образом завалил отверстие, через которое смотрел майор. Остальные дикари подражали ему; вытаскивая ветки из пещеры разведчика, они бросали их на груду ветвей сассафраса, не предполагая, что таким образом сами же прятали людей, которых искали.

Когда под давлением новых охапок зелени одеяла подались, а ветви от собственной тяжести забились в трещины камней, образовав плотную массу, Дункан, вздохнув свободно, вернулся на середину пещеры и остановился на своем прежнем месте, с которого мог видеть второй выход, обращенный к реке. В ту минуту, когда он отступал от груды сассафраса, индейцы, как бы поддаваясь общему побуждению, очистили проход между двумя пещерами, и теперь было слышно, как они снова побежали по острову к тем камням, на которые недавно высадились. Их новый жалобный вопль доказал, что они опять собрались подле тел своих убитых товарищей.

Теперь Дункан решился посмотреть на своих спутниц, потому что в течение опасных минут он боялся своим встревоженным лицом еще больше испугать девушек.

– Они ушли, Кора, – шепнул он. – Алиса, они вернулись на то место, на котором появились впервые, и мы спасены.

– Тогда я поблагодарю Небо! – произнесла Алиса, освобождаясь из объятий Коры и преклоняя колени. – Я поблагодарю Небо, которое избавило от слез нашего седого отца и спасло жизнь тех, кого я люблю больше всего в мире…

Дункан и Кора наблюдали искреннее чувство с горячей симпатией. И Дункан подумал, что никогда еще молитва не исходила от существа более прекрасного, чем юная Алиса.

Глаза Алисы сияли светом благодарности, прелестный румянец залил ее щеки; но, когда ее губы уже раскрылись для молитвы, слова, которые они собирались произнести, внезапно замерли, румянец сменила смертельная бледность, нежный блеск ее глаз потух, черты лица исказились от ужаса, судорожно сведенные пальцы указали на что-то. Хейворд повернулся и, взглянув на плоскую скалу, которая составляла как бы порог открытого отверстия пещеры, увидел злобные, свирепые черты Хитрой Лисицы.

Несмотря на неожиданность, самообладание не покинуло Дункана. По выражению лица индейца майор понял, что Магуа еще ничего не успел разглядеть в полумраке пещеры. Он уже хотел было отступить за выступ стены, которая все-таки могла скрыть его и его спутников, но в эту минуту понял, что отступать поздно.

Выражение глубокого торжества в чертах дикаря вывело Дункана из себя; забыв обо всем в мире и поддаваясь только побуждению гнева, Хейворд прицелился и выстрелил. Вся пещера загудела, точно от звука извержения вулкана; когда же ветер, дувший из ущелья, рассеял клубы дыма, извергнутые гротом, на месте, где только что было видно злобное лицо предателя-проводника, никого не оказалось. Хейворд бросился к выходу и увидел, как темная фигура дикаря кралась вдоль низкого узкого выступа скалы и скоро окончательно исчезла из виду.

После грома выстрела среди дикарей воцарилось страшное молчание, но, когда раздался продолжительный и понятный для них крик Лисицы, топот ног и вопли стали снова приближаться, и, раньше чем Дункан успел оправиться от потрясения, хрупкая преграда из ветвей была разбросана во все стороны. Индейцы хлынули в пещеру с обоих концов. Хейворда и девушек вытащили из убежища в пещере, и их окружила толпа торжествующих гуронов.