Читать книгу На грани безумия - Джеймс Кэмирон Гейтсбери - Страница 3

Я всегда задавалась вопросом: что движет людьми? Что движет их поступками? Ответы, которые приходили мне в голову, как правило, были неоднозначны и противоречивы. Даже сейчас, когда размышляю над этой дилеммой, мне нередко приходят на ум воспоминания из моего детства. К сожалению, тётя Эрна, чей образ ярко запечатлелся в моей памяти, была далеко не единственным нашим жизненным испытанием. Появление новой фигуры, как правило, обозначается чем-то непредвиденным и неизвестным. Никогда не знаешь заранее, чего можно ожидать от неизвестного. Часто мы поддаёмся своему внутреннему голосу или порыву, иначе сказать, велению души, и человек, которого мы видим впервые, либо захватывает нас целиком и полностью, заставляя нас проявлять к нему неподдельный, но скрытый интерес, либо, наоборот, не вызывает у нас никакого любопытства, и всё исходит лишь от его внешних проявлений. Мы видим образ, всматриваемся в него, слышим голос человека, зрительно следим за мимикой и жестами. Но порой мы видим лишь то, что хотелось бы тому, за кем мы наблюдаем. Бывает же, наоборот, с виду строгий, вдумчивый и совершенно, на наш взгляд, безликий и неинтересный человек может оказаться по-настоящему искренним и совершенно неординарным для нас, захватив однажды наше внимание. Разве не так?

Довольно взрослый сын тёти Эрны, которому было уже тридцать пять лет, был кем-то вроде своей матери, точнее сказать, внешне на нее походил. Нет, его характер не был таким деспотичным и жестоким, но в нём была скрыта другая неуловимая угроза: как змея, обвивающая свою жертву, он гипнотизировал ее льстиво, обволакивающе, под маской дружелюбия и искренности, а затем больно жалил так, что жертва не успевала опомниться, тем более спастись.

Сын тёти Эрны не удосуживался трудиться и находился на содержании у своей мамочки, которая души не чаяла в своём любимом чаде. Сыночек был довольно высоким, крепкого телосложения, с гладко зачёсанными назад волосами, которые неприятно лоснились от лака, придававшего им жирный и неряшливый вид. Он имел одну скверную, на мой взгляд, привычку – выливать на себя полфлакона дурно пахнущих духов, от чего я нередко закашливалась или чихала, если проходила мимо него. Его маленькие чёрные бегающие глазки, как у его матери, и большие нескладные руки вызывали у меня какое-то странное неприятное чувство. Ещё в первый день, когда мы появились в их доме, его взгляд почему-то задержался на моей маме. Было в этом взгляде что-то ехидное и насмешливое. В последнее время он заходил к нам довольно часто, если учесть, что жил он отдельно и далеко от матери. Как правило, он приходил ближе к вечеру, после шести, в это время мама возвращалась с работы. Под любым предлогом он стучался к нам в комнату и предупредительно и вежливо, поздоровавшись, спрашивал, не нужна ли нам в чем-то помощь, затем, подбирая слова, приглашал маму прогуляться с ним или вместе поужинать, от чего она тут же отказывалась, ссылаясь на дела. Я видела, что мамин отказ вызывал в нем негодование, и он, насупившись и тяжело вздыхая, уходил от нас ни с чем, а однажды я даже заметила, как слова мамы вывели его из себя, и он, в злобе выходя из нашей комнаты, процедил сквозь зубы:

– Ну, ничего. Мы ещё посмотрим…

Несмотря на свой характер, тётя Эрна каждую субботу собирала гостей. Это были люди примерно ее возраста – лет пятидесяти пяти. Среди них были три грузные женщины и двое седовласых, но ещё статных мужчин. Каждый раз их приход сопровождался бурным весельем и шумом. Они собирались в большой гостиной, это была одна из самых уютных и роскошных комнат в этом доме. Два огромных окна во всю комнату были задрапированы темно-синими шторами, из-под которых выглядывал белоснежный тюль, что придавало комнате особый уют. Посередине комнаты находился большой круглый стол, возле него старинные стулья из красного дерева с мягкой кожаной обивкой, и всё это располагалось на цветном персидском ковре, он придавал комнате особое величие. Гости проходили в гостиную и рассаживались на мягкие уютные сиденья, после чего непринуждённо вели громкую беседу, обсуждая политические и общественные новости, что, я замечу, было привилегией мужчин, а женщины говорили о погоде или о своих знакомых, рассказывая, как им казалось, интересные случаи из их жизни. Их голоса были слышны даже в коридоре. В эту субботу маму снова срочно вызвали в школу, как она мне пояснила, на совещание. Она работала учителем в начальной школе, и мне пришлось в очередной раз остаться с тётей Эрной. После того как мама ушла, тётя Эрна, быстро покормив меня, сказала, чтобы я отправилась к себе в комнату и сидела там тихо, как мышь, и чтобы даже не смела обращаться к ней с глупыми просьбами и тем самым не отвлекала её от милых ей гостей. Но когда я, уже поев, собралась уходить к себе, то краешком глаза заметила, как тётя Эрна в гостиной на круглом столе, застеленном длинной белой скатертью так, что её края едва касались пола, расставляет какие-то маленькие фигурки, а посередине ставит серый ситцевый мешочек. Это вызвало у меня сильное детское любопытство. Когда ей позвонили по телефону, и она вышла в фойе. Так как её разговор длился долго, а моё любопытство не унималось, я медленно и озираясь по сторонам подошла к столу. Когда голос тёти Эрны доносился особенно громко, я вздрагивала и собиралась вернуться назад, но неуёмный интерес снова толкал меня на безрассудный поступок. И вот, я, подойдя к столу, всякий раз оглядываясь назад, всматриваясь, не идёт ли тётя Эрна, взяла с него деревянные фигурки и начала их рассматривать, совершенно забыв об осторожности. Это были маленькие деревянные бочонки, на которых чёрным шрифтом были выгравированы крупные цифры: шесть, тринадцать и семь. Заглянув в мешок, я увидела там те же самые деревянные бочонки, большие вытянутые прямоугольные карточки, а на самом мешке надпись «Лото». Неожиданно близко раздались голоса тети Эрны и её гостей, а в следующую минуту я услышала уже их шаги. Меня охватил ужас. Я не знала, что делать, куда спрятаться, но в этот момент открылась дверь, и я от безысходности тут же забралась под этот большой круглый стол, спрятавшись, как мне казалось, под его длинной белой скатертью, свисавшей почти до пола, довольно надежно. Уже вблизи послышались шум, голоса и звуки пододвигающихся к столу стульев. Затем, как я поняла, началась игра. Она длилась довольно долго. Во всяком случае, мне так показалось, потому как мои ноги онемели от усталости, а руки свело судорогой от того, что я сидела в одном положении, склонившись на корточках. Я вся съёжилась, а со всех сторон мне были видны ноги гостей. Пространство было очень ограничено. Я попыталась шевельнуться, чтобы хоть как-то ослабить напряжённую спину и ноги, и это, как оказалось, было опрометчивым решением, поскольку в этот момент я потеряла равновесие и, покачнувшись, рукой упала на чьи-то ноги. Тут же послышался дикий крик:

– Господи, что это?

После этого медленно приподнялись концы скатерти, и я была застигнута врасплох.

– Ах ты, противная вредная девчонка! Ты всё это время подсматривала за нами, как ищейка? Бесстыжая! – услышала я злой крик тёти Эрны. В следующую минуту она силком вытащила меня из-под стола, грубо схватив за ворот кофты.

– Какая невоспитанная девочка. Ужас. Её нужно наказать, чтобы ей неповадно было в следующий раз, – услышала я перешёптывания и возмущённые голоса гостей. Я подняла голову и увидела лица двух пожилых женщин. У первой было худощавое треугольное лицо, возмущенно говоря мне что-то, она нервно тряслась. Её большие светлые глаза казались неестественно выпученными. Костлявый длинный указательный палец с большим старинным перстнем злобно грозил перед моим носом, а её тонкая морщинистая шея, казалось, вот-вот выскочит из белого строгого воротничка тёмно-синего длинного платья. Рядом с ней показалось лицо второй пожилой дамы, оно было совершенно противоположным первому: округлые и припухлые щёки в обрамлении лёгкой пышности седых волос, широкие, крупные черты лица, выпирающий вперёд огромный нос. Я уже не видела ни её губ, ни подбородка, только заметила непомерно широкие, неженственные плечи и фигуру, занимающую, как мне показалось в тот момент, большую часть гостиной. К ним присоединился мужчина, более спокойный, хотя и ядовито наблюдающий сквозь прозрачную оправу очков за всем происходящим вокруг. Тётя Эрна незамедлительно последовала их просьбе и, жёстко толкнув меня в плечо, больно сжала мою руку и, как напроказившую собачонку, потащила меня за большой мрачный шкаф с огромным зеркалом, стоявшим перед входом в гостиную. Какое-то время она за моей спиной шарила по стенным полкам, беспокойно что-то ища среди них, затем подошла ко мне с большой металлической банкой в руках, высыпала передо мной большую горсть крупного гороха и тут же толкнула меня на него. Я упала на горох коленями и почувствовала, как в ногах пульсирует кровь. Тетя Эрна, наклонившись, сквозь зубы прошипела над моим ухом:

– Будешь стоять до тех пор, пока не образумишься и не попросишь у всех прощения.

После этого она, громко отстукивая каждый шаг, удалилась к гостям. Изнурительное ощущение, словно тебе в коленки вставили крупные спицы, заставляло меня несколько раз предпринять попытку сойти с гороха. Но тётя Эрна, словно всё это время зорко следящая за мной и прислушивающаяся к моему малейшему движению, грозным голосом грозила мне тем, что сейчас, же подойдёт ко мне и придумает ещё более суровое наказание, чем это. На какое-то мгновение я подняла голову и увидела перед собой зеркало во весь шкаф, а в нем – маленькую беззащитную и хрупкую девочку, которая навела на меня чувство тоски и безысходности. Из отражения на меня тихо и печально большими серыми глазами смотрело бледное худенькое существо с растрепанными длинными волосами цвета пшеницы. Бледное, казалось, фарфоровое личико было словно видением из другого мира. Неожиданно ко мне подошла тётя Эрна, которую, похоже, насторожило то, что я притихла. Я вздрогнула, когда она прошептала слова, которые показались мне ядовитым шипением приближающейся ко мне, как смерть, змеи:

– А я думаю, что это ты вдруг так притихла? Теперь я понимаю, в чём дело, оказывается, это для тебя не наказание вовсе.

Она грубо оттолкнула меня в сторону и, покопавшись над местом моего наказания, высыпала передо мной две большие горсти крупной соли. Я посмотрела на свои красные коленки: они были покрыты свежими царапинами и ссадинами. Тётя Эрна толкнула меня на соль и снова удалилась. Не прошло и получаса, как мои истёртые горохом и до того израненные ноги начала изъедать соль. На этот раз боль была невыносимой. Я думаю, она превосходила все мои внутренние мучения, у меня было ощущение, словно мои коленки наживую режут острым лезвием ножа. Я снова подняла голову и всё в том же огромном зеркале увидела, что моё лицо побледнело от боли. Оно стало белым, как полотно. Когда же боль стала совсем нестерпимой, я против своей воли и страха попыталась позвать тётю Эрну.

– Пожалуйста, разрешите мне встать. Я больше не буду.

Я чувствовала, как меня всю начало колотить. Мои руки затряслись.

– Что ты не будешь? – передразнила она меня с надменным, как мне показалось, ехидством в голосе.

– Я больше не буду, – уже сквозь слезы выдохнула я.

– Не слышу, что? – продолжала она издеваться, протяжно проговаривая каждое слово. Похоже, она совсем не собиралась ко мне подходить. Наконец моя боль достигла пика.

– Я… больше… не буду… – едва произнесла я, как меня всю затрясло, и в следующую минуту я потеряла сознание.