Читать книгу Сегун. Книга 3 - Джеймс Клавелл - Страница 5

Блэкторн в одиночестве грелся на утреннем солнышке в углу сада перед гостевым домиком, строил воздушные замки, позабыв о словаре, который держал в руках. День был прекрасный, безоблачный – первый такой за много недель – и пятый с тех пор, как он последний раз видел Торанагу. Все это время капитан провел в стенах замка, не имея возможности видеть Марико, навестить свой корабль или команду, посмотреть город, поохотиться, проехаться на лошади. Раз в день он плавал в одном из крепостных рвов вместе с самураями и убивал время, обучая плаванию и нырянию тех, кто этого не умел. Но ожидание не становилось легче.

– Простите, Андзин-сан, но сейчас все в том же положении, – успокоила его Марико вчера, когда он случайно встретил ее в замке. – Даже господин Хиромацу вынужден ждать. Вот уже два дня как он приехал, а все еще не видел господина Торанагу. К нему никого не допускают.

– Но это важно, Марико-сан. Я думал, он понимает, что дорог каждый день. А нельзя ли передать ему письмо?

– О да, Андзин-сан, это как раз просто. Вы только напишите. Если скажете мне, что хотите передать, я напишу для вас. Все, кто хочет получить аудиенцию, вынуждены писать ему – таков теперь порядок. Пожалуйста, потерпите – ничего другого не остается.

– Тогда, пожалуйста, попросите его о встрече. Я буду признателен…

– Не беспокойтесь, я сделаю это с удовольствием.

– Где вы сейчас? Уже четыре дня, как я вас не видел.

– Пожалуйста, извините меня, но я должна столько всего переделать. Это… Я уже с ног валюсь: столько приготовлений…

– Что происходит? Весь замок вот уже целую неделю гудит словно потревоженный улей.

– Ох, простите, все прекрасно, Андзин-сан.

– Да? Извините, но командующий одной из армий и важный сановник совершили сэппуку во дворе перед главной башней. Это нормально? Господин Торанага затворился от всех, заставляя приближенных ждать без видимых причин. Это в порядке вещей? А что с господином Хиромацу?

– Господин Торанага – наш повелитель. Все, что он делает, правильно.

– А вы, Марико-сан? Почему я не вижу вас?

– Прошу извинить меня, но господин Торанага приказал мне предоставить вас вашим занятиям. Я сегодня навещу вашу наложницу, Андзин-сан, но не должна навещать вас.

– Почему он возражает против наших встреч?

– По одной причине, мне кажется: чтобы заставить вас говорить только на нашем языке. Это продлится всего несколько дней, не так ли?

– Когда вы едете в Осаку?

– Не знаю. Я думала выехать три дня назад, но господин Торанага еще не подписал мой пропуск. Я уже договорилась о носильщиках и лошадях и ежедневно отдаю подорожную на подпись письмоводителю, но ее всегда возвращают со словами: «Принесите завтра».

– Думаю, я отправлюсь в Осаку морем. Он не говорил, чтобы я взял вас с собой?

– Да-да, говорил, но… Ну, вы, должно быть, уже поняли, Андзин-сан, с нашим сюзереном никогда ничего не знаешь заранее. Он меняет свои планы.

– Он всегда был такой?

– И да, и нет. После Ёкосэ он охвачен… как бы это сказать?.. меланхолией, что ли? Да, меланхолией. И стал совсем другим. Да, он теперь другой.

– С тех пор как мы пересекли Первый мост, вы тоже во власти меланхолии и совсем другая. Я вижу: вы теперь совсем другая.

– Первый мост был концом и началом, Андзин-сан. Помните наш уговор?

– Да. Пожалуйста, извините меня.

Она печально поклонилась и пошла, а потом, отойдя на безопасное расстояние, не поворачиваясь, прошептала: «Ты…» Эхо этого слова еще долго витало в коридоре вместе с запахом ее духов…

За вечерней едой Блэкторн попытался расспросить Фудзико. Но она также не сообщила ничего интересного – то ли не знала, то ли не могла, то ли не хотела объяснить, что творится в крепости.

– Додзо гомэн насай, Андзин-сан.

Спать он отправился раздраженным: его бесила проволочка и невозможность проводить ночи с Марико. Досада усугублялась сознанием того, что она рядом, а Бунтаро уехал из города. И это «ты…» говорило, что ею владеет столь же сильное желание. Несколько дней назад он отправился к ее дому под предлогом, что нуждается в помощи с японским. Самурай из охраны выразил сожаление: Марико-сан нет дома. Он поблагодарил и вяло побрел к главным южным воротам в надежде увидеть океан. Но земля была такая плоская, что ему не удалось разглядеть пристани, хотя, казалось, он различал вдалеке высокие мачты своего судна…

Океан притягивал его. Величавая вода, дальний горизонт, таинственная глубина… Так хотелось вновь почувствовать кожей дыхание попутного ветра, который омывает тебя, вынуждает щуриться, оставляет привкус соли на языке. Под ногами кренится палуба. Рангоут и снасти потрескивают и стонут под давлением парусов, которые время от времени издают радостный хлопок, когда крепкий бриз меняет направление на румб или два.

И свобода… Она куда важнее всего остального. Свобода идти куда хочешь при любой погоде и при первом желании. Свобода стоять на юте и быть вершителем судеб, как Торанага здесь.

Блэкторн взглянул на верхушку замковой башни: солнце отражалось в причудливо изогнутых карнизах черепичной кровли. Он не заметил наверху никакого движения, хотя и знал, что каждое окно ниже самого верхнего этажа тщательно охраняется.

Колокола пробили, отмерив очередной час. Середина часа лошади, самый полдень.

Он засунул словарь в рукав, радуясь, что наступило время первой настоящей еды. Сегодня это был рис со слегка обжаренными креветками, рыбный суп и маринованные овощи.

– Не хотите ли еще, Андзин-сан?

– Спасибо, Фудзико-сан. Да, пожалуйста, рису. И немного рыбы. Хорошо, очень… – Он поискал в памяти японское слово со значением «восхитительно» и произнес его несколько раз, чтобы запомнить: – Да, восхитительно, восхитительно.

Фудзико была обрадована:

– Спасибо. Эта рыба – с севера. На севере вода холоднее, понимаете? Она называется курима-эби.

Блэкторн повторил название и постарался удержать его в памяти. Когда он кончил есть, Фудзико налила чаю и вынула из рукава сверток.

– Здесь деньги, Андзин-сан. – Она показала ему золотые монеты. – Пятьдесят кобанов. Это сто пятьдесят коку. Они вам не потребуются? На моряков. Простите, вы меня понимаете?

– Да, спасибо.

– Пожалуйста. Достаточно?

– Да, думаю, что да. Где вы их взяли?

– Главный… у Торанага-сама… – Фудзико пыталась найти способ объяснить проще. – Я пошла к важному человеку у Торанага-сама. Главному. Как Мура, понимаете? Не самураю – просто казначею. Расписалась за вас.

– Ах, понятно. Спасибо. Мои деньги? Мои коку?

– О да.

– Этот дом, еда, слуги… Кто платит?

– О, я плачу. Из ваших… из ваших коку за один год.

– А этого достаточно? Достаточно коку?

– О да. Да, думаю, что хватит, – уверила она.

– А почему беспокойство? Вы выглядите обеспокоенной.

– О, прошу меня простить, Андзин-сан. Я не обеспокоена. Не беспокоюсь…

– Болит? Ожоги?

– Не болит. Смотрите… – Фудзико осторожно поднялась с толстой подушки, которую приказал принести для нее Блэкторн. Она встала на колени прямо на татами, не выказывая никакого неудобства, потом опять опустилась на пятки и устроилась на подушке поудобнее. – Вот, все хорошо.

– Э-э-э, очень хорошо, – порадовался он за нее, – покажите-ка, ну?

Она осторожно встала и подняла подол, обнажив ноги сзади: рубцовая ткань не лопалась, нагноений не было.

– Очень хорошо, скоро будет похоже на кожу новорожденного, правда?

– Спасибо, да. Мягкая. Благодарю вас, Андзин-сан.

Он обратил внимание, что ее голос слегка изменился, но ничего не сказал. Этой ночью он не отпустил ее…

Она была ничего себе – не более того. У него не осталось приятных воспоминаний, радостной усталости. «Плохо, – подумал он, – но не так чтобы очень…»

Прежде чем уйти, она встала на колени и поклонилась, потом положила руки ему на лоб.

– Я благодарю вас от всей души. А теперь, пожалуйста, усните, Андзин-сан.

– Спасибо, Фудзико-сан. Я посплю позже.

– Пожалуйста, усните сейчас. Это мой долг и доставит мне большую радость.

Прикосновение ее руки было горячим и сухим и не доставило ему никакого удовольствия. Тем не менее он сделал вид, что заснул. Она ласкала его неумело, хотя и с большим терпением, потом тихонько ушла в свою комнату. Оставшись один и радуясь этому, Блэкторн подпер голову руками и лежал так, глядя в темноту и вспоминая…

Он принял решение насчет Фудзико по дороге из Ёкосэ в Эдо.

– Это ваш долг, – внушала ему Марико, лежа в его объятиях.

– Я думаю, это было бы неправильно. Вдруг у нее родится ребенок? А я поплыву домой и вернусь обратно через четыре года. Бог знает, что может случиться за это время. – Он помнил, как вздрогнула при этом Марико.

– Ох, Андзин-сан, это так долго.

– Ну, три года. Но ты поедешь со мной. Я возьму тебя с собой.

– Ты обещаешь, милый? Ничего такого не произойдет, правда?

– Ты права. Но с Фудзико может приключиться столько неприятностей. Я не думаю, чтобы она хотела от меня ребенка.

– Вы этого не знаете. Я не понимаю вас, Андзин-сан. Это ваш долг. Она может не доводить дела до беременности, правда? Не забывайте: она ваша наложница. Вы покроете себя позором, если не будете спать с ней. В конце концов, Торанага лично приказал ей прийти в ваш дом.

– Почему он это сделал?

– Я не знаю. Не важно. Он приказал. Значит, и для нее, и для вас это самое лучшее. Это хорошо, правда? Она с честью выполняет свой долг. Прошу меня извинить, вам не кажется, что и вы должны выполнить свой?

– Хватит читать наставления. Просто любите меня, и все.

– Как мне любить тебя? Как сегодня учила Кику-сан?

– Как это?

– Вот так…

– Это очень хорошо, даже очень хорошо…

– Ох, я забыла, пожалуйста, зажгите лампу, Андзин-сан. Я хочу кое-что показать вам.

– Потом, сейчас я…

– Ох, пожалуйста, извините меня, это надо сейчас… Я купила для вас… Это книга об искусстве любви. Картинки очень смешные…

– Я не хочу сейчас смотреть книгу!

– Простите меня, Андзин-сан, но, может быть, одна из картинок возбудит вас. Как можно научиться делить изголовье без книги по этому делу?

– Я уже возбужден…

– Но Кику-сан сказала, что нет лучшего способа выбрать позу. Их всего сорок семь. Некоторые кажутся удивительными и очень трудными, но она утверждает, что важно попробовать все… Почему вы смеетесь?

– Вы смеетесь – почему бы мне тоже не посмеяться?

– Но я смеюсь потому, что вы хихикаете и я чувствую, как трясется ваш живот, а вы не даете мне встать. Пожалуйста, позвольте мне встать, Андзин-сан!

– Ах, но вы не сможете так сесть, Марико, моя любимая. Нет такой женщины в мире, которая могла бы так сесть.

– Но Андзин-сан, пожалуйста, вы должны дать мне встать. Я хочу показать вам.

– Хорошо. Но если это…

– Ох, нет, Андзин-сан, я не хотела… Вы не должны… Вы не можете просто оставить меня… Пожалуйста, пока не надо… Ох, пожалуйста, не оставляй меня… Ох, как я люблю тебя так…

Блэкторну пришло в голову, что Марико во время любви возбуждала его больше, чем Кику, а Фудзико не с кем и сравнивать. А Фелисити?..

«Ах, Фелисити, – подумал он, сосредоточившись на этой своей заботе. – Я, должно быть, сошел с ума, что любил Марико и Кику. И все-таки… Если быть честным, она не может сравниться даже с Фудзико. Та хоть была чистой. Бедная Фелисити… Я никогда не посмею сказать ей этого, но у меня мурашки идут по спине, когда я вспоминаю, как мы совокуплялись, словно пара горностаев, в сене или под грязными одеялами. Теперь я многое знаю лучше. Теперь я могу научить ее. Но захочет ли она учиться? И как мы сможем стать чистыми, оставаться чистыми и жить в чистоте? Мой дом – это грязь на грязи, но там моя жена и мои дети, и я им принадлежу».

– Не думайте о том доме, Андзин-сан, – прошептала Марико сразу же, как только над ним опустились сумерки воспоминаний. – Настоящий дом здесь, другой далеко. Реальность здесь. Вы сойдете с ума, если будете искать ва в таком невозможном положении. Слушайте, если вы хотите мира, то должны научиться пить чай из пустой чашки. – Она показала ему как. – Вы думаете, что в чашке реальность, вы думаете, что там чай – бледно-зеленый напиток богов. Если вы предельно сосредоточитесь… О, учителя дзен могут вам это показать, Андзин-сан. Это так трудно – труднее всего, и так легко. Как бы мне хотелось показать вам… Тогда все в мире давалось бы вам, чего ни попросишь. Даже самые недостижимые дары. Такие, как совершенное спокойствие.

Он пробовал много раз, но никогда не мог вкусить жидкости, которой нет.

– Ничего, Андзин-сан. Потребуется очень много времени, чтобы научиться, но когда-нибудь вы сможете.

– А вы можете?

– Редко. Только в часы печали или одиночества. Но вкус несуществующего чая, кажется, придает смысл жизни. Это трудно объяснить. У меня получалось раз или два. Иногда вы достигаете ва с одной попытки.

…Сейчас, лежа без сна в темноте, он зажег свечу и сосредоточился на маленькой фарфоровой чашке, которую дала ему Марико и которую он теперь все время держал у своей постели. Он бился целый час, но так и не смог очистить сознание. Неизменно одна за другой начинали появляться все те же мысли: «Я хочу уехать и хочу остаться. Я боюсь возвращения и боюсь не вернуться. Я ненавижу и желаю. А еще есть эта… Если бы дело касалось меня одного, я бы не уехал, пока… Но здесь замешаны и другие, а они не эта, и я давал клятву капитана: „Перед лицом Господа нашего обязуюсь вести корабли и с Божьей помощью привести их обратно“. Я хочу Марико. Я хочу увидеть земли, которые мне дал Торанага. Мне нужно остаться здесь и насладиться плодами моего везения еще некоторое время. Да, но есть еще долг, и он превыше всего…»

На рассвете Блэкторн знал, что, хотя решение вроде бы снова отложено, на самом деле он все решил. Окончательно.

«Помоги мне Бог, в первую и последнюю очередь я все же капитан!»

Торанага развернул клочок бумаги, который получил через два часа после рассвета. Послание от его матери было очень простым:

«Ваш брат согласен, сын мой. Его письмо, подтверждающее это, будет выслано сегодня с гонцом. Господин Судара и его семейство должны прибыть в течение десяти дней».

Торанага сел, вдруг ослабнув. Голуби вспархивали со своих насестов, потом снова усаживались. На голубятню проникало ласковое утреннее солнышко, хотя ветер снова нагонял дождевые облака. Собрав все силы, даймё заторопился вниз по ступенькам в свои покои.

– Нага-сан!

– Да, отец?

– Пошли за Хиромацу. После него приведи моего письмоводителя.

– Да, отец.

Старый военачальник явился сразу же. Суставы его ныли после долгого восхождения по лестнице, тем не менее он низко поклонился, по обыкновению держа меч в руках. Лицо его казалось свирепее, старее и решительнее, чем когда-либо.

– Добро пожаловать, старый дружище!

– Спасибо, господин. – Хиромацу поднял на него глаза. – Я опечален, увидев на вашем лице отпечаток всех тягот мира.

– А я опечален тем, что видел и слышал вокруг одну измену.

– Да, измена – ужасная вещь.

Торанага заметил, как всматриваются в него непримиримые глаза старика.

– Ты можешь говорить свободно, друг мой.

– Вы знали, что я здесь? – Хиромацу был мрачен.

– Прошу простить, что заставил тебя подождать.

– Извините, что я беспокою вас. Чему вы радуетесь, господин? Пожалуйста, сообщите мне, какое будущее ожидает ваш дом. Это ваше окончательное решение – ехать в Осаку, склониться перед навозной кучей?

– А ты знаешь за мной привычку принимать окончательные и бесповоротные решения?

Хиромацу нахмурился, осторожно выпрямил спину, чтобы облегчить боль в плечах.

– Я знаю, что вы терпеливы, решительны и всегда выигрываете. Вот поэтому и не могу понять того, что происходит сейчас. Не похоже, чтобы вы сдались.

– Разве судьба государства не важнее моего будущего?

– Нет.

– Исидо и другие регенты все еще законные правители страны согласно завещанию тайко.

– Я вассал Ёси Торанага-но Миновара и не признаю иных правителей.

– Хорошо. Послезавтра – день, выбранный мною для отъезда в Осаку.

– Да, я слышал.

– Ты будешь командовать эскортом, Бунтаро – тебе помогать.

Старый военачальник вздохнул:

– И это мне известно, господин. Но, вернувшись сюда, господин, я поговорил со старшими советниками и командующими.

– Да, ну и каково же их мнение?

– Что вам не следует оставлять Эдо. Что ваши приказы необходимо временно отменить.

– Кому?

– Мне. Моими приказами.

– Это то, чего они хотят? Или это то, что ты решил?

Хиромацу положил меч на пол, поближе к Торанаге, и, оставшись беззащитным, прямо посмотрел на него:

– Пожалуйста, извините меня, господин, я хотел спросить вас, как мне следует поступить. Долг, казалось бы, велит мне взять на себя командование и не допустить вашего отъезда. Это вынудит Исидо сразу же двинуться на нас. Мы, конечно же, проиграем, но это, видимо, единственный достойный путь.

– Но глупый, правда?

Серо-стальные брови Хиромацу сошлись к переносице:

– Нет. Мы умрем в бою, с почетом. Мы выиграем ва. Канто проиграет войну, но у нас в этой жизни не будет другого господина. Сиката га най.

– Я никогда не радовался бессмысленной гибели моих людей. Я не проиграл ни одной битвы и не вижу причин изменять своим привычкам.

– Потерпеть поражение в бою не позор, господин. Разве сдаться лучше?

– Так вы все сговорились?

– Господин, прошу меня извинить, я разговаривал только с отдельными людьми и рассматривал дело исключительно с военной точки зрения. Нет никакой измены или сговора.

– И все-таки ты прислушался к заговорщикам.

– Прошу меня извинить, но, если я дам свое согласие как ваш главнокомандующий, тогда это будет уже не изменой, а законной государственной политикой.

– Принимать решения без вашего сюзерена – измена.

– Господин, известно много случаев, когда сюзерена смещали. Это делали вы, Города, тайко – мы все творили вещи и похуже. Победителей не судят.

– Вы решили свергнуть меня?

– Я прошу вас помочь мне принять решение.

– И это говорит единственный человек, которому я верил!

– Клянусь всеми богами, я просто хотел оставаться самым преданным вашим вассалом. Я только воин и желал бы выполнить свой долг перед вами. Я думаю только о вас. Я заслужил ваше доверие. Если это поможет вам – возьмите мою жизнь. Если это склонит вас к бою, я с радостью отдам мою жизнь, жизнь моего рода, сегодня, при всех или в уединении, как вы пожелаете. Разве не так поступил наш друг Кёсио? Простите, но я не понимаю, почему должен позволить вам одним махом перечеркнуть всю жизнь.

– Так ты отказываешься выполнять мои приказы и возглавить эскорт, который послезавтра отправится в Осаку?

Облако закрыло солнце, и оба они взглянули в окно.

– Скоро опять будет дождь, – заметил Торанага.

– Да, этот год выдался дождливым. Если дожди вскоре не прекратятся, весь урожай погибнет.

Они посмотрели друг на друга.

– Ну?

Железный Кулак спокойно произнес:

– Я прошу вас, господин, отдать мне приказ сопровождать вас послезавтра в Осаку.

– Поскольку это противоречит мнению всех моих советников, я принимаю их и твой совет и откладываю свой выезд.

Хиромацу опешил:

– Так вы не уезжаете, господин?

Торанага рассмеялся. Теперь можно было сбросить маску – он снова стал самим собой:

– Я никогда и не собирался ехать в Осаку. Не так уж я глуп.

– Что?

– Согласие, изъявленное мной в Ёкосэ, было уловкой, чтобы выиграть время, – дружелюбно объяснил Торанага. – Этот дурак Исидо клюнул на приманку: он ожидает меня в Осаке через несколько недель. Заглотнул ее и Дзатаки. И ты, и мои храбрые недоверчивые вассалы – все поймались. Без особых усилий я выиграл время – целый месяц, – поверг Исидо и его грязных прихвостней в смятение. Я слышал, они уже передрались между собой за Канто. Его обещали и Кияме, и Дзатаки.

– Вы не собирались ехать в Осаку? – Хиромацу покачал головой. Затем, когда ему открылась вся простота и очевидность идеи, расплылся в довольной улыбке: – Это все просто хитрый ход?

– Конечно. Пойми, все должны были попасться на эту хитрость! Дзатаки, все, даже ты! Иначе шпионы донесли бы Исидо. Он сразу выступил бы против нас, и тогда никто на земле и небесах, никакие боги не предотвратили бы мою гибель.

– Это верно. Ах, господин, простите меня. Я так глуп. Я заслуживаю того, чтобы мне отрубили голову! Так все это вздор, обычный вздор? Но… но что же с господином Кёсио?

– Он сказал, что виновен в измене. Мне не нужны командующие-изменники, – мне нужны послушные вассалы.

– Но почему такие нападки на господина Судару? Почему вы лишили его всех ваших милостей?

– Потому, что мне так хотелось, – хрипло выговорил Торанага.

– Да. Прошу меня извинить. Это ваше право. Простите, что усомнился в вас.

– Почему я должен прощать тебя за то, что ты был самим собой, старина? Ты мне нужен, чтобы делать то, что делаешь, и говорить то, что сказал. Сейчас я нуждаюсь в тебе больше, чем когда-либо. Я должен хоть кому-то довериться. Поэтому я выбрал в доверенные лица тебя. Это должно остаться тайной между нами.

– О господин, вы осчастливили меня…

– Да, – перебил его Торанага, – это единственное, чего я боюсь.

– Простите, господин?

– Ты главнокомандующий. Ты один можешь связать руки всем глупцам, сомневающимся, недовольным, пока я жду. Я доверяю тебе, как и должно быть. Мой сын не может держать военачальников в узде, хотя и никогда не выдал бы своей радости, знай он тайну. Если бы он знал ее… Но твое лицо – открытые ворота твоей души, старый дружище.

– Тогда возьмите мою жизнь, дайте только мне разобраться с военачальниками.

– Это не поможет. Ты должен держать ворота на запоре до самого моего предполагаемого отъезда. Тебе придется следить за своим лицом, не расслабляться даже во сне. Ты один во всем мире знаешь! Ты единственный, кому я должен доверять!

– Простите мою глупость. Я не уловил. Объясните мне, что я должен делать.

– Скажи моим военачальникам правду: что убедил меня послушаться вашего совета, – ведь это и их совет? Я прикажу отложить отъезд на семь дней. Потом отодвину его снова. На сей раз – из-за болезни. Ты один знаешь это.

– Потом? Потом будет «малиновое небо»?

– Не так, как задумывалось сначала. «Малиновое небо» всегда остается на самый крайний случай.

– Да. А что с мушкетным полком? Может он прорваться через горы?

– Часть пути он преодолеет. Но не весь путь до Киото.

– Убейте Дзатаки.

– Может быть, и придется. Но Исидо и его союзники все еще непобедимы. – Торанага изложил доводы Оми, Ябу, Игураси и Бунтаро, высказанные в день землетрясения. – В тот раз я приказал объявить «малиновое небо», просто чтобы ввести в заблуждение Исидо. И позаботился, чтобы часть наших разговоров достигла ушей, которым они не предназначались. Но войско Исидо все еще непобедимо.

– Как же нам расколоть их? Что с Киямой и Оноси?

– Эти двое непреклонны. Они настроены против меня. Как и все христиане, кроме моего капитана. Скоро он сослужит мне хорошую службу, как и его корабль. Больше всего мне нужно время. У меня есть союзники и тайные друзья по всей стране, и если у меня будет время… Каждый день добавляет мне сил и ослабляет Исидо. Такова моя военная стратегия. Каждый день отсрочки очень важен. Послушай, после окончания дождей Исидо выступит против Канто, одновременно нанося удар с двух сторон: Икава Дзиккуя нацелится на юг, Дзатаки – на север. Мы задержим Дзиккую в Мисиме, потом отбросим к перевалу Хаконэ и Одаваре, где у нас будет последняя линия обороны. На севере мы остановим Дзатаки в горах вдоль тракта Косюкайдо, где-то около Микавы. Игураси и Оми были правы: мы сможем отбить первое наступление, но другого большого наступления допустить нельзя. Мы будем воевать, укрывшись за нашими горами. Воевать и тянуть время, а потом, когда урожай созреет, наступит день «малинового неба».

– Эх, скорее бы наступил этот день!

– Послушай, старый дружище, только ты сможешь держать моих военачальников в повиновении. Со временем, когда Канто будет в безопасности, полной безопасности, мы сможем выдержать наступление, и тогда союзники Исидо отступятся от него. Когда это случится, исчезнет угроза будущему Яэмона и завещание тайко будет исполнено.

– Вы не возьмете всю власть в свои руки, господин?

– Говорю тебе в последний раз: «Закон может попирать причину, но причина никогда не должна попирать закон, или все наше общество расползется, как старые татами. Закон может отвергать причину, но причина не должна отвергать закон». Завещание тайко – это закон.

Хиромацу поклонился в знак согласия.

– Очень хорошо, господин. Больше я никогда не посмею упомянуть об этом. Прошу меня извинить. Сейчас… – он позволил себе улыбнуться, – как мне вести себя сейчас?

– Сделать вид, что тебе удалось убедить меня отложить отъезд. Просто держи их в своем железном кулаке.

– Сколько времени я должен притворяться?

– Этого я не знаю.

– Я не доверяю себе, господин. Могу дать маху, сам того не желая. Думаю, что сумею удерживать хмурую мину на своем лице несколько дней. С вашего разрешения, мои старые кости так разноются, что я буду вынужден полежать в постели – никаких посещений, да?

– Хорошо. Так и сделай через четыре дня. Пусть боли начнутся уже сегодня. Это будет нетрудно?

– Нет, господин. Простите. Я рад, что битва будет в этом году. В следующем… возможно, я уже не в силах буду вам помочь.

– Ерунда. Она начнется в этом году, хочу я того или нет. Через шестнадцать дней я уеду из Эдо в Осаку. К этому времени ты дашь «вынужденное согласие» и возглавишь эскорт. Только ты и я будем знать, что возникнут новые отсрочки и, задолго до наших границ, я поверну назад в Эдо.

– Пожалуйста, простите, что сомневался в вас. Если бы не роль, которую вы отвели мне в своих планах, я не смог бы жить с таким стыдом.

– Тебе нечего стыдиться, старина. Если бы не твоя нерушимая уверенность, Исидо и Дзатаки разгадали бы мою игру. Кстати, как там Бунтаро-сан? Ты видел его?

– Злой, господин. Хорошо, что ему предстоит участвовать в битве.

– Он не предлагал сместить меня?

– Если бы он только заикнулся, я бы «сместил» его голову! Тут же!

– Я вызову тебя через три дня. Проси о встрече ежедневно, но я пока буду отказывать.

– Да, господин. – Старый военачальник униженно поклонился. – Пожалуйста, простите старого дурака. Вы вернули смысл моей жизни. Благодарю вас. – Он вышел.

Торанага вынул из рукава маленький клочок бумаги и с огромным удовлетворением перечитал письмо матери. Если северный путь будет открыт – если Синано отступится от Исидо, – его, Торанаги, положение значительно улучшится. Он бросил бумагу в огонь. Та изогнулась и превратилась в пепел. Довольный, он растер пепел в пыль. «Так кого же сделать новым главнокомандующим?» – спросил он себя.

В полдень Марико пересекла передний двор, пройдя ряды безмолвных часовых, и вступила внутрь главной башни замка. Письмоводитель Торанаги ждал ее в одной из приемных на первом этаже.

– Сожалею, что пришлось послать за вами, госпожа Тода, – вяло сказал он.

– Я только рада, Каванаби-сан.

Каванаби, пожилой самурай с бритой головой и резкими чертами лица, был когда-то буддийским священником. Уже много лет он вел всю корреспонденцию Торанаги. Обычно веселый и оживленный, сегодня он, как и большинство обитателей замка, пребывал в пасмурном настроении. Он протянул Марико небольшой бумажный свиток:

– Здесь ваша подорожная до Осаки, все бумаги выправлены как следует. Вы должны выехать завтра и прибыть туда как можно скорее.

– Благодарю вас, – голос Марико звучал необычно тихо.

– Господин Торанага желал бы передать с вами личные письма госпоже Кирицубо и госпоже Кото. А также господину Исидо и госпоже Осибе. Их вручат вам завтра на рассвете, если… простите, если они будут готовы, я прослежу, чтобы вам их передали.

– Благодарю вас.

Из множества свитков, аккуратно разложенных на низком столике, Каванаби выбрал один:

– Мне приказано передать вам этот указ об увеличении надела вашего сына, как обещал господин Торанага. Десять тысяч коку в год. Указ датирован последним днем последнего месяца и… ну, вот он.

Марико взяла, прочитала и проверила печати – все ли в порядке. Но не испытала радости. Какую силу может иметь теперь эта бумага? Если ее сыну сохранят жизнь, он станет ронином.

– Спасибо. Пожалуйста, поблагодарите господина Торанагу за честь, оказанную нам. Мне разрешат повидаться с ним до отъезда?

– О да. Отсюда вас просили пойти на чужеземный корабль. Вам приказано ждать его там.

– Я… я буду переводить?

– Господин Торанага не сказал. Думаю, что да, госпожа Тода. – Письмоводитель покосился на список, который держал в руке. – Господин Ёсинака получил приказ командовать отрядом, который сопроводит вас в Осаку, если это вам угодно.

– Почту за честь снова быть на его попечении. Спасибо. Могу я узнать, как чувствует себя господин Торанага?

– Видимо, достаточно хорошо, но для такого деятельного человека, как он, запереться на столько дней… Что я могу сказать? – Он беспомощно развел руками. – Простите. По крайней мере, он виделся с господином Хиромацу и согласился отложить выезд. Он также изъявил согласие заняться некоторыми другими делами. Сейчас необходимо установить твердые цены на рис – на случай плохого урожая… Но дел так много… Это непохоже на него, госпожа Тода. Плохие времена, правда? И ужасные пророчества: предсказатели говорят, что в этом году погибнет урожай.

– Я не поверю им, пока не придет время жатвы.

– Мудро, очень мудро. Но немногие из нас доживут до нее. Я еду с господином в Осаку. – Каванаби вздрогнул и нервно подался вперед. – Я слышал, что между Киото и Осакой опять начался мор – оспа. Это еще один знак того, что боги отворачиваются от нас.

– Непохоже, чтобы вы верили небесным предзнаменованиям, Каванаби-сан, или полагались на слухи. Вы знаете, что́ господин Торанага думает об этом.

– Знаю, простите. Но… никто не выглядит уверенным в себе в эти дни, не так ли?

– Может быть, слухи неверны? Я молюсь, чтобы это была неправда. – Она отбросила все свои предчувствия. – Есть какие-нибудь новые сведения о времени отъезда?

– Как я понял, господин Хиромацу говорит об отсрочке на семь дней. Я так рад, что вернулся наш главнокомандующий и убедил… По мне, лучше бы этот выезд отложили навсегда. Больше чести погибнуть здесь, сражаясь, чем там.

– Да, – согласилась она, зная, что нет уже никакого смысла притворяться, будто никого не посещают подобные мысли. – Сейчас, когда вернулся господин Хиромацу, наш господин, наверное, поймет, что сдаться не самый лучший выход.

– Госпожа, только для вас. Господин Хиромацу… – он запнулся, поднял глаза и изобразил на лице улыбку – в комнату входил Ябу. – Ах, господин Касиги Ябу, как приятно вас видеть. – Он поклонился, поклонилась и Марико, последовал обмен любезностями, потом Каванаби объявил: – Господин Торанага ждет вас, господин. Прошу сразу же подняться наверх.

– Хорошо. По какому поводу он хотел меня видеть?

– Простите, господин, он сказал мне только, что хочет повидать вас.

– Как он?

Каванаби помешкал:

– Без изменений, господин.

– А его отъезд – назначен новый срок?

– Я понял, что это будет через семь дней.

– А господин Хиромацу не убедит его передвинуть срок еще дальше?

– Это было бы хорошо для нашего господина.

– Конечно. – Ябу вышел.

– Вы говорили о господине Хиромацу…

– Только для вас, госпожа, так как Бунтаро-сан сейчас отсутствует, – прошептал письмоводитель. – Когда старина Железный Кулак вышел от господина Торанаги, ему пришлось отдыхать почти час – у него начались очень сильные боли, госпожа.

– Ох, как ужасно, если с ним что-нибудь случится именно теперь!

– Да, без него вспыхнет смута. Эта отсрочка ничего не решает. Всего-навсего небольшое перемирие. Настоящая беда… Я… я боюсь… С тех пор как господин Судара вызвался быть помощником командующего Кёсио, наш господин каждый раз при упоминании имени господина Судары очень сердится… Ведь только господин Хиромацу убедил его отложить выезд, и это единственное, что… – Слезы потекли по его щекам. – Что случилось, госпожа? Он теряет над собой власть?

– Нет, я убеждена, все будет хорошо. – Марико произнесла это твердо, но сама не очень верила в то, что говорила. – Благодарю вас за то, что вы рассказали. Я постараюсь повидаться с господином Хиромацу до отъезда.

– С Богом, госпожа!

Она вздрогнула:

– Я не знала, что вы христианин, Каванаби-сан.

– Я – нет, госпожа. Просто знаю, что у вас принято так говорить.

Марико вышла во двор, на солышко, волнуемая разнообразными чувствами. Ее очень расстроила недобрая весть о здоровье Хиромацу, и в то же время она благодарила Бога, что ожидание ее кончилось и завтра она может уехать. А теперь – в паланкин, охрана уже готова выступить.

– Ах, госпожа Тода! – Это Гёко вышла из тени и встала у нее на пути.

– Доброе утро, Гёко-сан. Как я рада вас видеть! Надеюсь, у вас все хорошо? – Марико почувствовала внезапный озноб, машинально начав обычный обмен любезностями.

– Боюсь, что совсем не хорошо, извините. Очень жаль, но, кажется, мы вышли из милости у нашего господина – Кику-сан и я. Нас услали на грязный третьеразрядный постоялый двор – я не поместила бы в подобную дыру даже госпожу восьмого класса.

– Ох, простите, я уверена, это какая-то ошибка.

– Ну да, ошибка! Конечно, надеюсь, что это так, госпожа. Сегодня мне наконец повезло: я получила ответ на мою просьбу посетить великого господина. Мне разрешено явиться в замок на поклон к великому господину, немного попозже. – Гёко криво улыбнулась. – Я слышала, вы тоже приходили к господину письмоводителю, и подумала: стоит подождать вас, чтобы приветствовать. Надеюсь, вы не возражаете?

– Благодарю, я рада вас видеть, Гёко-сан. Я хотела навестить вас обеих или пригласить к себе, но, к сожалению, не представилось возможности.

– Да, так печально. Сейчас плохие времена. Плохие для высокородных господ, плохие для крестьян. Бедная Кику-сан совсем заболела от расстройства, что попала в немилость.

– Я уверена, что это не так, Гёко-сан. Господин Торанага сейчас столкнулся с массой срочных дел.

– Верно, верно. Не выпить ли нам чаю, госпожа Тода? Мне было бы так лестно немного поболтать с вами.

– Простите, но мне приказано идти по одному делу, а то бы я с радостью.

– Ах да, вам же нужно на корабль Андзин-сан! Простите, забыла. А как Андзин-сан?

– Думаю, хорошо. – Марико взбесилась от того, что Гёко посвящена в ее личные дела. – Я видела его только раз и всего несколько мгновений – с тех пор как мы прибыли сюда.

– Привлекательный мужчина, очень. Жаль, когда не видишься с друзьями, правда?

Обе женщины продолжали улыбаться, речи их были вежливы, голоса беззаботны, – обе сознавали, что за ними наблюдают и подслушивают ожидающие Марико нетерпеливые самураи.

– Я слышала, Андзин-сан посетил своих друзей, свою команду. Как он нашел их?

– Он ничего не сообщил мне об этом, Гёко-сан. Мы ведь виделись недолго. Простите, но я должна вас покинуть…

– Печально, когда не видишься с друзьями. Может быть, я могу рассказать о них? Знаете, они живут в деревне эта.

– Что?!

– Да-да. Кажется, его друзья сами попросили разрешения там поселиться – предпочли деревню эта приличным местам. Любопытно, да? Они не такие, как Андзин-сан, он совсем другой. Говорят, тамошние места больше напоминают им родину. Занятно, не так ли?

Марико вспомнила, каким странным был Андзин-сан, когда она в тот день встретилась с ним на лестнице. «Теперь все понятно, – подумала она. – Эта! Мадонна, вот бедняга! Как он должен был стыдиться».

– Простите, Гёко-сан, что вы сказали?

– Просто удивительно, что Андзин-сан так отличается от остальных.

– А вы видели их? Остальных? Какие они?

– Нет, госпожа, я не бывала там. Что могло бы привести меня туда? Или к эта? Я должна думать о своих гостях и о моей Кику-сан. А также о сыне.

– Ах да, ваш сын!

Лицо Гёко под зонтиком приняло жалостное выражение, но глаза, коричневые, как ее кимоно, сохраняли жесткость кремня.

– Пожалуйста, извините меня, но я думаю, вы не знаете, почему мы потеряли расположение господина Торанаги.

– Нет. Я уверена, что вы ошибаетесь. Контракт утвержден? В соответствии с договоренностью?

– Да, спасибо. У меня письмо рисоторговцам в Мисиме с приказом выплатить деньги по первому требованию. Правда, меньшую сумму, чем мы договорились. Но разве деньги меня волнуют? Что такое деньги, когда лишаешься милости господина?

– Я уверена, вы снова обретете его расположение.

– Ах, его расположение… Я беспокоюсь о вас тоже, госпожа Тода.

– Я всегда к вам хорошо относилась. По-дружески, Гёко-сан. Мы могли бы поговорить в другое время, а сейчас я действительно должна откланяться, так что извините, пожалуйста…

– Вы так добры, меня это радует. – И когда Марико уже повернулась, чтобы уйти, Гёко добавила самым медовым голоском: – Ведь у вас будет время? Вы едете завтра в Осаку, не так ли?

Марико внезапно почувствовала, как в грудь ей вонзилась холодная игла. Ловушка захлопнулась.

– Что-нибудь не так, госпожа?

– Нет-нет, Гёко-сан. Вам будет удобно встретиться в час собаки сегодня вечером?

– Вы слишком добры, госпожа, о да. Вам сейчас представится случай повидать нашего господина… Вы бы не замолвили словечко за нас? Нам нужна такая малость.

– Буду рада. – Марико немного подумала. – Есть благодеяния, которых можно просить, но на которые не стоит рассчитывать.

Гёко на секунду замерла:

– Ах! Вы уже просили его… просили его о милости для нас?

– Конечно, почему было не попросить? Разве Кику-сан не фаворитка, а вы не преданный вассал? Разве в прошлом вам не были оказаны милости?

– Мои желания всегда так скромны. Все, о чем я говорила, остается в силе, госпожа. Может быть, и больше.

– О голодных псах?

– О длинных ушах и коротком языке.

– Ах да! Тайны.

– Мне так легко доставить радость. Милость моего господина – и моей госпожи – это ведь не такая большая просьба?

– Нет, но только если представится случай… Я ничего не могу обещать.

– До вечера, госпожа.

Они раскланялись, и никто ничего не заметил. Сопровождаемая поклонами, Марико села в паланкин, пряча охватившую ее дрожь, и кортеж тронулся. Гёко смотрела ему вслед.

– Ты, женщина! – грубо окликнул ее проходивший мимо молодой самурай. – Чего ты ждешь? Ступай по своим делам!

– Ха! – презрительно откликнулась Гёко, к удивлению окружающих. – Женщина, да? Щенок! Если бы я пошла по твоим делам, мне пришлось бы здорово их поискать – ведь ты еще не дорос до того, чтобы иметь хотя бы соломенную крышу!

Все расхохотались. Тряхнув головой, Гёко бесстрашно удалилась.

– Привет, – сказал Блэкторн.

– Доброе утро, Андзин-сан. Вы прямо сияете!

– Спасибо. Это потому, что я вижу такую красивую женщину.

– Ах, спасибо, – вспыхнула Марико. – Как ваш корабль?

– Первый класс. Вы не хотели бы подняться на борт? Я показал бы вам все на корабле.

– А это можно? Мне приказано встретиться здесь с господином Торанагой.

– Мы все ждем его. – Блэкторн повернулся и заговорил со старшим в порту самураем: – Командир, я отведу на корабль госпожу Тода, покажу ей все. Как только появится господин Торанага, вы позовете, да?

– Как вам будет угодно, Андзин-сан.

Блэкторн увел Марико с пристани. Везде стояли самураи; заграждения и охрана на берегу и на палубе были серьезнее, чем обычно. Сначала он провел ее на ют.

– Это мое, все мое, – гордо произнес он.

– А из вашей команды здесь есть кто-нибудь?

– Нет, никого. Сегодня никого, Марико-сан. – Он как мог быстро показал ей все, потом повел вниз. – Это моя каюта. – Верхние окна-фонари смотрели в сторону берега. Он закрыл дверь. Теперь они были совсем одни.

– Это ваша каюта? – спросила она.

Он кивнул, глядя на нее. Марико кинулась ему в объятия. Блэкторн крепко обнял ее.

– О, как мне не хватало тебя.

– И мне не хватало тебя…

– Мне так много надо сказать тебе… И спросить тебя… – начал он.

– Мне нечего сказать, кроме того, что я люблю тебя всем сердцем. – Она задрожала в его руках, пытаясь забыть тот ужас, что охватил ее при мысли о Гёко. – Я так боюсь за тебя.

– Не бойся, Марико, моя любимая, все будет хорошо…

– То же я говорю и себе. Но сегодня нельзя принять карму и волю Бога.

– Ты так отдалилась в последнее время.

– Это Эдо, любовь моя. За Первым мостом…

– Это из-за Бунтаро-сан. Да?

– Да, – просто признала она. – И решения Торанаги сдаться. Такая позорная бессмыслица… Никогда не думала, что скажу подобное вслух, но должна. Извини меня. – Она поплотнее угнездилась под защитой его плеча. – Род Тода слишком мощный и важный. В любом случае меня не оставят в живых.

– Тогда вы должны уехать со мной. Мы сбежим. Мы будем…

– Извините, но бежать некуда.

– Даже если Торанага позволит?

– Почему бы ему не позволить?

Блэкторн быстро пересказал ей, о чем говорил с Торанагой, кроме своей просьбы насчет нее.

– Я знаю, что могу прищемить хвост священникам. Они живо убедят Кияму или Оноси принять его сторону, если он позволит мне захватить черный корабль, – возбужденно закончил Блэкторн. – Я могу это сделать!

– Да, это должно сработать, Андзин-сан. Харима сейчас враждебен нам, и ничто не мешает Торанага-сама разрешить захват. Если мы собираемся воевать, а не сдаваться, – сказала она, радуясь, что, к счастью для церкви, ему придется ждать решения Торанаги. Она еще раз оценила план и нашла его безупречным.

– Если господин Кияма, или господин Оноси, или оба они присоединятся к Торанаге, чаша весов склонится в нашу сторону?

– Да, если к тому же в наш лагерь перейдет Дзатаки и мы выиграем время. – Она уже объясняла ему стратегическую важность контролируемого Дзатаки северного пути. – Но Дзатаки настроен враждебно к Торанага-сама.

– Послушайте, я могу прижать священников. Простите, но они мои враги, хотя и ваши пастыри. Я могу управлять ими, как он захочет – и как я тоже. Вы поможете мне поддержать его?

Она посмотрела на него:

– Но как?

– Помогите мне уговорить его. Пусть даст мне шанс и отложит отъезд в Осаку.

Послышался стук конских копыт и голоса людей, въезжающих на пристань. Блэкторн и Марико подошли к окнам: самураи оттаскивали в сторону одно из ограждений – в освободившийся проход въехал на лошади отец Алвито.

– За каким чертом его принесло? – недовольно пробормотал Блэкторн.

Они увидели, как священник спешился, вынул из рукава свиток и отдал его старшему из самураев. Тот прочитал. Алвито взглянул на корабль.

– Какую бы цель он ни преследовал, это официальный визит, – пояснила Марико.

– Я не против церкви, Марико-сан. Не церковь – зло, а священники. И не все они плохи. Алвито не плохой человек, хотя и фанатик. Ей-богу, я верю, что иезуиты подчинятся Торанаге, если я захвачу черный корабль и буду угрожать новым захватом на следующий год. Им ведь нужны денежные поступления – португальцы и испанцы должны получать деньги. Торанага более важен. Вы поможете мне?

– Да-да, я буду вам помогать, Андзин-сан. Но, прошу меня извинить, я не могу предавать церковь.

– Все, о чем я прошу, – поговорить с Торанагой или помочь мне добиться разговора с ним, если найдете это предпочтительным.

Издалека послышался звук горна. Они снова выглянули в окно. Все смотрели на запад: со стороны замка приближалась голова колонны самураев, окружающих носилки с занавешенными окнами.

Открылась дверь каюты.

– Андзин-сан, выходите, пожалуйста, – позвал самурай.

Блэкторн вышел на палубу и, спустившись на пристань, холодно-вежливо кивнул Алвито, священник ответил с такой же ледяной вежливостью. Но с Марико Алвито был ласков:

– Привет вам, Марико-сан. Как приятно вас видеть.

– Благодарю вас, святой отец, – ответила она, низко кланяясь.

– Примите мои благословения. – Он перекрестил ее: – Во имя Отца, Сына и Святого Духа!

– Благодарю вас, святой отец.

Алвито взглянул на Блэкторна:

– Ну, капитан, как ваш корабль?

– Уверен, что вы и сами это видите.

– Да, вижу. – Алвито оглядел «Эразм», лицо его стало строгим. – Может быть, Бог проклянет это судно и всех, кто плавает на нем, если его используют против дела веры и Португалии!

– Вот зачем вы приехали сюда? Добавить яду?

– Нет, капитан. Меня просили приехать, чтобы встретиться с господином Торанагой. Я нахожу ваше присутствие здесь столь же неприятным, сколь и вы – мое.

– Ваше присутствие здесь не заключает в себе ничего неприятного, святой отец. Неприятен только Дьявол, которого вы здесь представляете.

Алвито вспыхнул, а Марико быстро сказала:

– Пожалуйста… Нехорошо ссориться при посторонних. Я прошу вас обоих быть осмотрительнее.

– Да, пожалуйста, извините меня, Марико-сан. Я приношу свои извинения. – Отец Алвито отвернулся и уставился на зашторенный паланкин, минующий ограждение. Ветер развевал личный флаг Торанаги, самураи в коричневых кимоно шли впереди и сзади поланкина, окруженные пестрой беспорядочной толпой своих собратьев.

Паланкин остановился, занавески распахнулись, вышел Ябу. Все были поражены, но тем не менее поклонились. Ябу высокомерно ответил на приветствие.

– Ах, Андзин-сан! – воскликнул он. – Как вы?

– Хорошо, благодарю вас, господин. А как вы?

– Прекрасно, благодарю вас. Господин Торанага болен. Он просил меня явиться вместо него. Вы понимаете?

– Да, понимаю, – ответил Блэкторн, пытаясь скрыть разочарование, вызванное отсутствием Торанаги. – Так жаль, что господин Торанага болен.

Ябу пожал плечами, уважительно поздоровался с Марико, притворяясь, что не замечает Алвито, и некоторое время рассматривал корабль. Он криво улыбнулся и обратился к Блэкторну:

– Со дэс, Андзин-сан. Ваш корабль стал другим, с тех пор как я в последний раз видел его. Да, корабль другой, все другое, даже наш мир стал другим.

– Простите, я не понял, господин. Прошу меня извинить, но вы говорите слишком быстро. Что касается меня… – Блэкторн начал заготовленную фразу, но Ябу хрипло прервал его:

– Марико-сан, пожалуйста, переведите нам.

Она перевела. Блэкторн кивнул и медленно проговорил:

– Да. Другим, Ябу-сама.

– Совсем другим. Вы больше не чужеземец, но самурай. То же самое и с вашим кораблем.

Толстые губы Ябу сложились в улыбку, и она, равно как и его вызывающая поза, перенесла капитана в Андзиро, на берег. Вот он стоит на коленях. Крок в котле. Крики Питерзона звенят в ушах, запах погреба бьет в ноздри. Разум его возопил: «Так неужели все это зря – все страдания и ужас, Питерзон, Спилберген, Матсюккер, тюрьма, эта и неволя?! И все это твоя вина!»

– С вами все в порядке, Андзин-сан? – осведомилась Марико, заглянув ему в глаза и испугавшись.

– Что? Ох, да… Да, со мной все в порядке…

– Что с ним? – спросил Ябу.

Блэкторн потряс головой, усилием воли пытаясь остановить поток воспоминаний, стереть с лица его следы, – наверняка ненависть уже проступила наружу и выдала его.

– Простите, пожалуйста, я сожалею. Я… не обращайте внимания. Просто вдруг стало плохо с головой – бессонница. Простите. – Он поглядел в глаза Ябу, проверяя, остался ли незамеченным его опасный промах. – Жаль, что Торанага-сама болен. Надеюсь, ничего серьезного, Ябу-сама?

– Нет, беспокоиться не о чем, Андзин-сан. – «Да беспокойство – это ты! – подумал Ябу. – Ничего, кроме беспокойства, я не видел, с тех пор как твой грязный корабль прибило к моим берегам. Идзу ускользнула от меня, и ружья, и честь. Самая моя жизнь теперь под угрозой из-за этого труса, Торанаги». – Все хорошо. – Тон его был очень любезен. – Торанага-сама просил меня передать вам ваших вассалов, как он обещал. – Глаза Ябу обратились к Алвито: – Так-так, Цукку-сан! Почему же вы стали врагом Торанага-сама?

– Я не враг, Касиги Ябу-сама.

– Но ваши христианские даймё – враги, не так ли?

– Прошу извинить меня, господин, но мы священники, и только. Мы не отвечаем за то, на чьей стороне те, кто исповедует истинную веру, и не имеем власти над теми даймё, которые…

– Истинная вера Земли богов – это синто, вместе с дао и буккё!

Алвито не ответил. Ябу презрительно отвернулся и выкрикнул приказ. Группа оборванных и безоружных самураев – у некоторых были связаны руки – начала строиться в одну шеренгу перед кораблем. Алвито выступил вперед и поклонился:

– Простите меня, господин. Я пришел, чтобы повидать господина Торанагу. Так как он не прибыл…

– Господин Торанага желает, чтобы вы переводили нашу беседу с Андзин-сан, – прервал его Ябу с умышленной грубостью, выполняя приказ Торанаги. – Вы один можете делать это быстро и без запинки. Конечно, вы не откажетесь исполнить желание господина Торанаги?

– Нет, конечно нет, господин.

– Так. Марико-сан! Господин Торанага просил вас проследить за тем, чтобы ответы Андзин-сан переводились правильно.

Алвито побагровел, но сдержался.

– Да, господин. – Марико сразу возненавидела Ябу.

Ябу отдал еще один приказ. Два самурая подошли к носилкам и вернулись с денежным сундуком – они тащили его из последних сил.

– Цукку-сан, начинайте переводить. Во-первых, Андзин-сан, господин Торанага просил меня вернуть вам вашу собственность. Откройте! – приказал он самураям. Сундук был до краев полон серебряных монет. – Возвращаю в неприкосновенности.

– Благодарю вас. – Блэкторн едва верил своим глазам: теперь, имея возможность расплачиваться наличными, он мог нанять самую лучшую команду.

– Отнести в кладовую?

– Да, конечно.

Ябу махнул рукой самураям: поднимайтесь на борт – и продолжил свою речь (Алвито, которому пришлось ее переводить, кипел от ярости):

– Во-вторых, господин Торанага предоставляет вам выбор – свободно отплыть или остаться. На нашей земле вы – самурай, хатамото и подчиняетесь самурайским законам. На море, за пределами наших берегов, вы вправе вести себя как прежде, до прибытия к нам, и подчиняться своим, чужеземным законам. Вам пожизненно предоставлено право заходить в любой порт, подвластный господину Торанаге, не испрашивая разрешения портовых властей. И последнее: эти двести человек – ваши вассалы. Господин Торанага поручил мне препроводить их к вам – с оружием, как и обещал.

– Я могу отплыть, когда захочу? – недоверчиво уточнил Блэкторн.

– Да, Андзин-сан, вы можете отплыть – господин Торанага дал согласие.

Блэкторн посмотрел на Марико, но она избегала его взгляда.

– Я могу это сделать прямо завтра?

– Да, если пожелаете, – подтвердил Ябу. – Так, об этих людях: все они ронины из северных провинций. Все согласились поклясться в вечной преданности вам и вашему потомству. Хорошие воины. Никто не совершил преступления, в котором был бы уличен. А ронинами они стали потому, что их сюзерены убиты, умерли или низвергнуты. Многие воевали на море против вако. – Ябу глумливо улыбнулся. – Кое-кто и сам мог быть вако, – вы понимаете, что значит вако?

– Да, господин.

– Те, что связаны, возможно, были разбойниками или вако. Все эти люди составляли одну шайку, сдались вместе и изъявили желание бесстрашно служить, если им простят прошлые преступления. Они клялись господину Нобору – он собрал их по приказу господина Торанаги, – что никогда не совершали преступлений против господина Торанаги или его самураев. Вы можете принять их каждого в отдельности либо всех скопом или отказаться от них. Понимаете?

– Я могу отказаться от кого-нибудь из них?

– А зачем? – удивился Ябу. – Господин Нобору очень тщательно их отбирал.

– Ох, конечно, простите, – устало откликнулся Блэкторн, понимая, что даймё Ябу просто зло шутит над ним. – Я понял. Но вот что будет с теми, которые связаны, если я от них откажусь?

– Им отрубят головы. Обязательно. Что еще с ними делать?

– Ах так… Простите.

– Пойдемте. – Ябу широкими шагами двинулся к носилкам.

Блэкторн взглянул на Марико:

– Я могу отплыть! Вы слышали!

– Да.

– Это значит… Это похоже на сон. Он сказал…

– Андзин-сан!

Блэкторн послушно заторопился вслед за Ябу. Теперь паланкин играл роль помоста. Чиновник поставил маленький столик, разложил на нем свитки с записями. Немного дальше, в стороне, самураи охраняли кучу длинных и коротких мечей, копий, щитов, секир, луков и стрел – всем этим оружием были навьючены лошади, и теперь носильщики складывали его на землю. Ябу сделал знак Блэкторну сесть рядом, Алвито – впереди, а Марико усадил с другой стороны от себя. Чиновник выкрикивал имя, ронин выходил вперед, торжественно кланялся, называл себя, присягал на верность, подписывал бумагу и вместо печати выдавливал на бумагу каплю крови из пальца – писарь привычно прокалывал его иглой. Затем становился перед Блэкторном на колени и, встав, торопился к оружейнику – получить сначала длинный меч, потом короткий. Все почтительно брали мечи, дотошно осматривали, выражали одобрение, убедившись в их высоком качестве, и со свирепой радостью засовывали за пояс. Заимев полный набор оружия и боевой щит, ронины занимали место в строю, превращаясь в самураев. В полном вооружении они казались сильнее, стройнее и свирепее. Оставались еще тридцать связанных разбойников. Блэкторн настоял на том, чтобы лично разрезать на каждом веревки. Один за другим они клялись ему в верности наравне с остальными:

– Честью самурая клянусь, что ваши враги – мои враги, а я – ваш верный слуга.

После клятвы каждый получал оружие.

Ябу выкликнул:

– Урага-но Тадамаса!

Вперед выступил молодой человек без оружия, в простом кимоно и бамбуковой шляпе. Алвито почувствовал боль в сердце: брат Жозеф! А он и не заметил его среди самураев. Ябу ухмыльнулся – от него не укрылось замешательство иезуита – и повернулся к Блэкторну:

– Андзин-сан, это Урага-но Тадамаса. Самурай, теперь ронин. Вы узнаете его? Поняли слово «узнать»?

– Да, понял. Узнаю.

– Прекрасно. Он был послушником у христиан?

– Да, это так.

– А теперь нет. Понятно? Теперь ронин.

– Понятно, Ябу-сама.

Ябу следил за Алвито: священник неотрывно смотрел на отступника, а тот в свою очередь с ненавистью уставился на него.

– Ах, Цукку-сан, вы тоже его узнали?

– Да, узнал, господин.

– Вы готовы переводить, или живот прихватило?

– Готов. Пожалуйста, продолжайте, господин.

Ябу махнул рукой в сторону Ураги:

– Господин Торанага отдает вам, Андзин-сан, этого человека, если он вам нужен. Когда-то он готовился стать христианским священником. А теперь отказался от фальшивого чужестранного Бога и вернулся к истинной вере – синто. – Он замолчал, так как священник тоже умолк. – Вы точно переводите, Цукку-сан? Истинной вере – синто!

Священник не отвечал. Он вздохнул и перевел абсолютно точно, добавив:

– Это он так говорит, Андзин-сан. Мой Бог простит его.

Марико пропустила это без комментариев, еще больше возненавидев Ябу и пообещав себе отомстить ему в скором времени.

Ябу посмотрел на них, потом продолжал:

– Так что Урага-сан – бывший христианин. Теперь он готов служить вам. Он может говорить на языках чужеземцев – он был среди тех четырех юношей-самураев, которых посылали в ваши края. Он даже встречался с главой всех христиан – как они его называют? – но теперь ненавидит их, совсем как вы. – Глаза Ябу метались от Алвито к Марико, которая все так же внимательно вслушивалась в его слова. – Вы же ненавидите христиан, Андзин-сан?

– Большинство католиков – мои враги, – не стал отрицать Блэкторн, вполне отдавая себе отчет в том, как остро воспринимает это Марико, хоть и хранит внешне бесстрастный, отсутствующий вид. – Испания и Португалия – враги моей страны, это точно.

– Христиане и наши враги тоже. Да, Цукку-сан?

– Нет, господин. И христианство дает вам ключ к бессмертию.

– Это так, Урага-сан? – тут же задал вопрос Ябу.

Урага покачал головой, голос его был холоден:

– Я больше так не думаю, господин. Нет.

– Скажите это Андзин-сан.

– Сеньор Андзин-сан, – начал Урага – несмотря на чудовищный акцент, его португальская речь была правильна и понятна. – Я не думаю, что католицизм – замо́к… простите, ключ к бессмертию.

– Согласен, – откликнулся Блэкторн.

– Отлично, – подхватил Ябу. – Так вот, господин Торанага предлагает этого ронина вам, Андзин-сан. Он хоть и отступник, но происходит из хорошей самурайской семьи. Урага клянется, что, если вы примете его, будет вашим писарем, переводчиком и всем, кем хотите. Вы дадите ему мечи. Что еще, Урага? Скажи сам.

– Сеньор, прошу простить меня. Во-первых… – Урага снял шляпу: тонзура у него уже заросла, волосы были пострижены как у самурая, но пучка еще не имелось. – Во-первых, я стыжусь того, что у меня такая прическа и нет пучка, как у самурая. Но волосы отрастут, и я не стал от этого более плохим самураем. – Он надел шляпу и перевел Ябу слова, с которым обратился к Блэкторну. Ронины, стоявшие рядом, внимательно слушали его. – Во-вторых, пожалуйста, простите меня, но я не умею обращаться с оружием, с любым оружием, никогда этому не учился. Но научусь, верьте мне, научусь. Клянусь вам в абсолютной преданности и прошу вас принять меня… – По лицу и по спине мужчины обильно струился пот.

Блэкторн сочувственно произнес:

– Сиката га най? (Какое это имеет значение?) Нэ укэри анатава дэс (я принимаю вас), Урага-сан.

Урага поклонился, потом объяснил Ябу, о чем они говорили. Все сохраняли серьезность, кроме Ябу, который рассмеялся, но тут же умолк: между двумя оставшимися ронинами началась перебранка из-за мечей.

– Эй, вы там, заткнитесь! – рявкнул Ябу.

Ронины обернулись, и один из них проворчал:

– Вы не мой господин! Откуда у вас такие манеры? Объясните, пожалуйста, или сами заткнитесь!

Ябу мгновенно вскочил на ноги и яростно замахнулся мечом на дерзнувшего оскорбить его. Все бросились врассыпную, а ронин ускользнул от удара. У края пристани он выхватил меч, резко повернулся и устремился в атаку, издав ужасный боевой клич. На выручку ему, с мечами наготове, кинулись все его друзья, и Ябу оказался в ловушке. Ронин напирал, Ябу избежал сокрушительного удара меча, ответил таким же ударом, но промахнулся – противник его нырнул вперед, изготавливаясь поразить врага. Самураи Торанаги надумали вмешаться, но слишком поздно. Всем было ясно: Ябу обречен.

– Сто-о-о-й!! – гаркнул Блэкторн по-японски. Все замерли, пораженные силой его голоса. – Назад! – Он показал на линию, вдоль которой выстраивалось его воинство перед этим. – Живо! Приказываю вам!

На мгновение вся пристань замерла… и вновь возобновилось движение. Остолбенение проходило медленно. Ябу снова наскочил на ронина. Тот отпрыгнул назад, отступил в сторону, меч взметнулся над головой – громадное двуручное чудовище, бесстрашно ждущее следующей атаки. Друзья ронина заколебались.

– Разойдитесь! Немедленно! Вы слышали – это приказ! – надрывался Блэкторн.

Ронины неохотно, но повиновались, отступали прочь, прятали мечи в ножны. Ябу и его соперник медленно кружили напротив друг друга.

– Эй, ты! – Блэкторн обращался к воинственному ронину. – Стой! Брось меч! Я тебе приказываю!

Ронин не спускал злобного взгляда с Ябу, но приказ возымел действие: он облизал губы, сделал обманное движение влево, потом вправо. Ябу отпрянул, ронин ускользнул от него, подскочил ближе к Блэкторну и опустил перед ним меч:

– Я повинуюсь, Андзин-сан. Я не нападал на него.

Ябу по-змеиному подкрадывался, но ронин уклонился и бесстрашно отступил – он был легче, моложе и быстрее Ябу.

– Ябу-сан! – отчаянно воззвал Блэкторн. – Простите, может, тут недоразумение? Может…

Но Ябу разразился потоком брани и понесся на ронина – тот, без всякого страха, избежал и второго удара.

Алвито, взиравший на это безумие с холодным любопытством, перевел:

– Ябу-сан сказал, что нет никакого недоразумения. Этот ронин непременно умрет – ни один самурай не может вынести такого оскорбления!

Блэкторн чувствовал, что все смотрят на него, и отчаянно пытался сообразить, что же делать. Ябу неуклонно преследует его человека и не оставит его в живых. Слева от Блэкторна самураи Торанаги наложили стрелы на тетивы. Слышалось только тяжелое дыхание, топот и страшная ругань. Ронин отскакивал, изворачивался, убегал – кружа по свободному пространству, прыгая в сторону, нагибаясь и не переставая поливать Ябу бранью.

Алвито объяснил:

– Он дразнит господина Ябу, Андзин-сан. Он говорит: «Я самурай. Я не убиваю безоружных людей, как ты! Ты не самурай, ты – воняющий дерьмом крестьянин, вот ты кто. Ты не самурай – ты эта. Твоя мать была эта, твой отец был эта, и…» – Тут священнику пришлось умолкнуть: Ябу взревел от ярости, показал на одного из самураев и что-то прокричал. – Господин говорит: «Ты, дай ему его меч!»

Самурай заколебался и поднял глаза на Блэкторна, ожидая приказа. Ябу повернулся к Блэкторну и прокричал:

– Дайте ему меч!

Блэкторн поднял меч.

– Ябу-сан, прошу вас, не надо… – Втайне он желал Ябу смерти, но умолял: – Пожалуйста, прошу вас…

– Дайте ему меч! – В голосе Ябу звучала беспощадность.

Люди Блэкторна недовольно загалдели. Он поднял руку:

– Приказываю всем молчать! – Посмотрел на своего вассала – ронина: – Подойди сюда!

Тот следил за Ябу – вот он сделал обманное движение влево, затем вправо. Ябу раз за разом налетал на него с дикой яростью, но ронин успевал улизнуть, ретироваться, пока не подбежал к Блэкторну. На этот раз Ябу его не преследовал. Он просто стоял, ждал и следил, как бешеный бык, готовясь к нападению. Ронин поклонился Блэкторну и взял меч. Потом повернулся к Ябу и с устрашающим боевым кличем сам перешел в нападение. Мечи сшиблись со звоном. Теперь противники топтались друг возле друга в полном молчании. Начался бешеный обмен ударами, запела сталь. Ябу вдруг споткнулся – и ронин нырнул вперед, надеясь на легкую победу. Но Ябу сделал шаг в сторону и рубанул. Лезвие отсекло обе кисти, все еще сжимавшие меч. Какое-то мгновение ронин с диким воплем взирал на обрубки, пока Ябу не снес ему голову.

Наступила мертвая тишина. Потом Ябу услышал одобрительный рев и еще раз воздел меч над дергающимся телом. Чтобы до конца потешить свою гордость, он поднял голову за пучок, аккуратно плюнул в лицо и отбросил в сторону. Спокойным шагом он подошел к Блэкторну и поклонился:

– Прошу простить мои плохие манеры, Андзин-сан. Спасибо, что дали ему меч. – Голос его был вежлив. Алвито переводил, как всегда. – Прошу прощения, что мне пришлось кричать. Благодарю вас за то, что вы позволили мне с честью опробовать этот меч. – Его глаза опустились на семейное наследие Торанаги, подаренное ему. Убедившись после тщательного осмотра, что лезвие в прекрасном состоянии, он развязал шелковый пояс, чтобы вытереть клинок. – Никогда не трогайте сталь пальцами, Андзин-сан, это испортит ее. Лезвие должно чувствовать только шелк и тело врага. – Он замолчал и посмотрел в лицо Блэкторну: – Могу я смиренно попросить вас: позвольте вашим вассалам опробовать их клинки. Это будет для них хорошей приметой.

Блэкторн повернулся к Ураге:

– Скажи им.

* * *

Когда Ябу вернулся домой, день уже кончался. Слуги приняли у него пропитанное по́том кимоно, подали свежую домашнюю одежду, надели на ноги чистые таби. Юрико, его жена, ждала своего господина на прохладной веранде с чаем и саке, подогретым так, как он любил.

– Саке, Ябу-сан? – Юрико была высокая, худощавая женщина с седыми прядями в волосах. Темное кимоно, из самых дешевых, красиво облегало ее фигуру.

– Спасибо, Юрико-сан. – Ябу с наслаждением смочил сладким, терпким напитком пересохшую глотку.

– Все прошло хорошо, я слышала.

– Да.

– Как невозможен этот ронин!

– Он сослужил мне неоценимую службу, госпожа. Я омочил наконец в крови меч Торанаги, и теперь он действительно мой. – Ябу осушил чашку, и жена снова наполнила ее. Ладонь Ябу нежно погладила рукоятку меча. – Но этот бой не доставил бы вам радости: совсем ребенок – попался на первый же финт.

Она нежно прикоснулась к нему:

– Я рада, что все обошлось, муж мой.

– Спасибо, но я даже не успел толком вспотеть. – Ябу засмеялся. – Видели бы вы священника! Прямо удовольствие было смотреть, как потел этот чужеземец – я никогда не наблюдал его таким злым. Чуть не задохнулся от ярости, пытаясь сдержаться. Людоед! Они все людоеды! Жаль, что нельзя вышвырнуть их отсюда до того, как мы покинем эту землю.

– Вы думаете, Андзин-сан смог бы?

– Он хочет попробовать. Имея десять кораблей и десять таких, как он, я мог бы править морями отсюда до Кюсю. Имея его одного, я разгромил бы Кияму, Оноси и Хариму, Дзиккую и главенствовал в Идзу! Нам только нужно немного времени, чтобы каждый даймё решил, с кем ему сражаться, и последовал своему решению. Это обезопасит Идзу, и провинция опять станет моей! Я не понимаю, почему Торанага собирается отпустить Андзин-сан. Еще одна глупая потеря! – Он сжал руку в кулак и ударил по татами. Служанка невольно вздрогнула. Юрико не шелохнулась, по лицу ее скользнула легкая улыбка.