Читать книгу Амазония - Джеймс Роллинс - Страница 8

7 августа, 17 часов 32 минуты

Институт «Инстар»

Лэнгли, штат Виргиния

Лорин О’Брайен согнулась над микроскопом, когда ее потревожил звонок из морга. Чертыхнувшись, она поднялась со стула, вернула очки со лба на нос и нажала кнопку громкой связи.

– Гистология.

– Доктор О’Брайен, думаю, вам следует спуститься и взглянуть.

Голос принадлежал Стэнли Гиберту, судебному патологоанатому из университета Джона Хопкинса и коллеге по «Медее». Его пригласили освидетельствовать останки Джеральда Кларка.

– Я в некотором роде занята с пробами тканей. Только что села их смотреть.

– Как насчет поражений ротовой полости?

Лорин вздохнула.

– Ваша гипотеза подтвердилась. Плоскоклеточная карцинома. Судя по высокой митотической активности и слабой дифференциации клеток, мы имеем дело с первой группой опухолей. Худшей из того, что я видела.

– Стало быть, язык жертве никто не отрезал. Его сгноил рак.

Лорин едва не передернуло, несмотря на долгую практику. Рот мертвеца изобиловал метастазами. От языка остался лишь окровавленный сгусток, изъеденный карциномой.

Впрочем, на этом патологии не заканчивались. Во время вскрытия обнаружилось, что все тело покойного было поражено огромным числом опухолей на различных стадиях: рак проник в легкие, печень, почки, селезенку, поджелудочную… Лорин взглянула на стопку стекол, подготовленных для анализа, – препаратов опухолевых тканей и вытяжек костного мозга.

– Когда, по-вашему, начал развиваться рак ротовой полости? – спросил патолог.

– Трудно сказать наверняка. По моим оценкам, шестью-восемью неделями раньше.

На том конце линии удивленно присвистнули.

– Чертовски быстро!

– Знаю. Больше того, осмотр остальных образцов показал сходные сроки развития. Я не нашла ни одной опухоли старше трех месяцев. – Она взглянула на стопку. – Впрочем, осталось еще несколько непроверенных образцов.

– А что у нас с тератомами?

– То же самое. Все в возрасте от одного до трех месяцев. Но…

Доктор Гиберт прервал ее:

– Бессмыслица какая-то. Никогда не видел столько опухолей у одного трупа. Тем более тератом.

Лорин было понятно его удивление. Тератомы представляли собой кистозные образования, состоящие из эмбриональных стволовых клеток, тех самых зародышевых клеток, что способны трансформироваться в любую ткань тела – мышцы, волосы, кости. Опухоли, образованные стволовыми клетками, характерны лишь для некоторых органов – яичек или вилочковой железы. В теле агента Кларка они были повсюду, что и поражало.

– Стэнли, здесь не просто тератомы, а тератокарциномы.

– Что, все сразу?

Она кивнула.

– Все до единой.

Тератокарциномой называли злокачественную форму тератомы, опухоль, образующую беспорядочное смешение элементов мышц, костей, зубов, волос и нервов.

– Первый раз с таким сталкиваюсь. В некоторых участках я находила частично сформированную печень, семенную ткань, даже нервные узлы.

– Что ж, это в некотором роде объясняет нашу находку, – сказал Стэнли.

– Вы о чем?

– Видимо, придется мне еще раз пригласить вас спуститься и посмотреть на все собственными глазами.

– Отлично, – устало выдохнула Лорин. – Сейчас буду.

Она отключила микрофон и, отодвинувшись от стола с микроскопом, потянулась, чтобы размять спину от двухчасового сидения за образцами. Решила было позвонить мужу, однако передумала: у него в управлении наверняка не меньше забот. Через час они все равно встретятся во время конференции с Келли и Фрэнком.

Лорин схватила лабораторный халат и по лестнице спустилась в институтский морг. В ее душе росло беспокойство. Вскрытие трупов до сих пор вызывало тошноту. Ей куда больше подходила чистота гистологической лаборатории, нежели анатомичка с костепилками, весами и столами из нержавеющей стали. Но сегодня выбирать не приходилось.

Направляясь к двустворчатой двери у дальнего конца длинного зала, она, чтобы отвлечься, принялась размышлять над загадочной историей Джеральда Кларка. Четыре года его считали пропавшим без вести, пока он не вышел из джунглей с новой рукой, несомненным чудом медицины. Однако его тело в противоположность руке было изъедено опухолями – результат всплеска канцерогенеза, который начался не раньше трех месяцев назад. В чем причина бурного разрастания опухолей? Почему оказалось так много ужасающих тератокарцином? И наконец, где, черт возьми, Джеральд Кларк пропадал все эти годы?

Лорин покачала головой. Ответы еще только предстояло найти, но она верила в современную науку. Ее ли исследованиями или полевой работой близнецов, тайна будет раскрыта.

Лорин толкнула дверь раздевалки, натянула поверх туфель бахилы, натерла ноздри дезодорирующим составом и надела хирургическую повязку. Закончив приготовления, она вошла в анатомичку.

То, что она увидела, напоминало плохой фильм ужасов. Тело Джеральда Кларка лежало на столе, распластанное, словно лягушка на уроке биологии. Внутренности были вынуты и частью рассованы в мешки с маркировкой биологической опасности, частью уложены на стальные весы. По всей комнате стояли емкости с образцами, залитые формалином и жидким азотом. В итоге все они попадут к Лорин в наилучшем для нее виде – аккуратными стеклышками с бирками, окрашенными и готовыми к изучению.

Едва Лорин вошла, как сквозь ментоловую массу пробились более острые запахи – хлорки, крови, внутренностей, трупных газов. Теперь она старалась вдыхать ртом.

Вокруг суетились мужчины и женщины в залитых кровью передниках, безразличные к жуткому зрелищу. Их действия были выверенны и слаженны, настоящая мистерия смерти профессионалов-медиков.

Один из них, высокий и тощий, поднял руку и помахал Лорин.

Она кивнула и направилась к нему мимо одной из сотрудниц. Та наклонила поднос и отправила печень Джеральда Кларка в пакет для отходов.

– Что ты нашел, Стэнли? – спросила Лорин, приблизившись к столу.

Доктор Гиберт ткнул пальцем.

– Хочу, чтобы вы взглянули на это, прежде чем мы удалим.

Они стояли у головного конца наклонного стола с телом Джеральда Кларка. Кровь, желчь и прочие жидкости стекали по желобкам в противоположный конец, а оттуда – в ведро-приемник. Прямо перед ними лежала голова Кларка с распиленной черепной коробкой и выступающим мозгом.

– Смотрите, – произнес Стэнли, наклоняясь к лиловым полушариям.

Патологоанатом осторожно отделил пинцетом мозговые оболочки, словно приоткрывая занавес. Под пленками отчетливо виднелись складки и извилины коры, покрытые темной сетью артерий и вен.

– Мы обнаружили это, когда отделяли мозг от черепной коробки.

Доктор Гиберт раздвинул полушария. В желобке между ними лежал сгусток размером с грецкий орех. Похоже, он увенчивал мозолистое тело, белесый тяж нервных путей и кровеносных сосудов, соединяющий полушария.

– Я никогда не видел ничего подобного.

Стэнли дотронулся до образования пинцетом.

– Господи! – Лорин так и подскочила: сгусток дрогнул от прикосновения. – Оно… оно шевелится!

– Невероятно, правда? Вот почему я хотел вам его показать. Я как-то читал об этом свойстве тератомических образований – способности реагировать на раздражители. Наблюдали один случай, когда сильно дифференцированная тератома с элементами сердечной мускулатуры сокращалась подобно сердцу.

Лорин обрела голос:

– Но ведь Джеральд Кларк умер две недели назад!

Стэнли пожал плечами.

– Мне видится, при такой локализации она должна содержать большое число нейронов. Большая часть из них, вероятно, все еще в состоянии отвечать на раздражители. Подозреваю, что скоро мы не сможем наблюдать эту реакцию, так как нервы потеряют тургор и мышечные волокна израсходуют весь запас кальция.

Лорин поглубже вздохнула, чтобы собраться с мыслями.

– Пусть так, но для развития рефлекса сгусток должен быть крайне высокоорганизован.

– Несомненно… организация есть. Я сделаю препараты при первой же возможности. Просто подумал, вы захотите сначала осмотреть его вживую.

Лорин кивнула, переведя взгляд с мозговой опухоли на руку покойника. Внезапно ее осенило.

– Интересно, – пробормотала она вслух.

– Что?

Ей снова представился дрогнувший сгусток.

– Большое количество тератом и степень развития одной из них могут помочь нам раскрыть механизм, благодаря которому Кларк получил новую руку.

Патолог прищурился.

– Что-то я не улавливаю…

Лорин посмотрела на него, радуясь шансу отвести взгляд от обезображенного тела.

– Я хочу сказать следующее – разумеется, это всего лишь догадки, – что, если новая рука есть не что иное, как очередная тератома, развившаяся в полноценную конечность?

Стэнли вскинул бровь.

– Как результат направленного канцерогенеза? Живая, действующая опухоль?

– Почему бы нет? Это очень похоже на наше собственное развитие. Наши тела сформировались из одной оплодотворенной яйцеклетки путем ускоренной пролиферации[2], напоминающей раковую. Только все эти клетки дали начало соответствующим тканям. Не в этом ли цель изучения стволовой клетки – открыть механизм направленного роста? Что заставляет одну клетку становиться клеткой костной ткани, а соседнюю с ней – мышечной или нервной? – Лорин смотрела на распростертое тело Джеральда Кларка, но не испуганно, а удивленно. – Быть может, мы стоим на пути к разгадке.

– А если нам удастся выявить закономерность…

– Это положит конец раковой эпопее и вызовет переворот в современной науке.

Стэнли покачал головой.

– Тогда будем молиться, чтобы ваши сын и дочь преуспели в поисках.

Лорин кивнула и направилась через морг к выходу. Она посмотрела на часы. Кстати о Фрэнке и Келли: подходило время переговоров. Время сверять данные. Она бросила последний взгляд на то, что осталось от Джеральда Уоллеса Кларка.

– Что-то там есть, в этих джунглях, – пробормотала она сама себе. – Только вот что?

7 августа, 20 часов 32 минуты

Джунгли Амазонии

Келли стояла поодаль от остальных, пытаясь переварить новости, полученные от матери. Она глядела на лес, звенящий серенадами бесчисленных кузнечиков и речных лягушек. Свет костра лишь немного рассеивал тьму, растворяясь в густой лесной мгле.

Джунгли хранили свои тайны.

На переднем плане сгрудилась кучка рейнджеров, занятых установкой системы датчиков движения. Лазерная сетка, наведенная по периметру лагеря, была призвана защитить их от крупных лесных хищников, если тем вздумается незаметно подкрасться.

Келли устремила взгляд за ограду, в темноту леса.

Что там пришлось пережить агенту Кларку?

Чей-то голос раздался у самого плеча Келли, заставив ее вздрогнуть:

– В самом деле, ужасная новость.

Келли обернулась и увидела рядом профессора Коуве. Сколько же он тут простоял? Шаман явно не утратил врожденной способности бесшумно передвигаться по лесу.

– Д-да, – пробормотала она. – Очень неприятная.

Коуве вытащил трубку и принялся набивать ее табаком, а затем раскурил, взметнув сноп искр.

Их окутало облако едкого табачного дыма.

– Как вам гипотеза вашей матери насчет того, что опухоли могут иметь отношение к регенерированной руке?

– Интригующе… быть может, не без оснований.

– То есть?

Келли потерла переносицу, собираясь с мыслями.

– Перед тем как приехать сюда, я проштудировала кое-какую литературу по теме регенерации. Хотела подготовить себя ко всему, что бы мы ни нашли.

– Хмм… Весьма разумно. Когда идешь в джунгли, знания и подготовка могут решить, жить тебе или умереть.

Келли кивнула и продолжила свою мысль, радуясь возможности выразить ее, заронить в кого-то другого.

– Работая с источниками, я наткнулась на интересную статью в «Анналах Национальной академии наук». В тысяча девятьсот девяносто девятом году команда филадельфийских ученых вырастила колонию мышей с поврежденной иммунной системой. Мыши предназначались для изучения СПИДа и рассеянного склероза. Но когда начали ставить опыты, вдруг проявился необычный феномен.

Коуве живо повернулся к ней, вскинув бровь.

– Какой же?

– Ученые пробивали отверстия в мышиных ушах – обычный способ маркировки лабораторных животных – и заметили, что ранки зарастали с удивительной скоростью, совершенно не оставляя следов. Они не просто зарубцовывались, а наращивали хрящ, сосуды, кожу, даже нервы. – Келли выдержала паузу и продолжила: – Это открытие побудило главу исследовательской группы, доктора Элен Гебер-Кац, поставить другую серию опытов. Она ампутировала мышам хвосты, и они отрастали. Перерезала зрительный нерв – тот восстанавливался. Даже иссеченная часть спинного мозга сформировалась заново менее чем за месяц. Такая регенеративная активность у млекопитающих отмечалась впервые.

Коуве вынул изо рта трубку.

– И чем это объясняется?

Келли тряхнула головой.

– Единственное отличие опытных мышей от остальных заключалось в повреждении иммунной системы.

– Где же здесь связь?

Келли едва сдержала улыбку. Приятно было поговорить на любимую тему, особенно со столь проницательным собеседником.

– Мы знаем, что у животных, известных своей способностью к регенерации, – иглокожих, амфибий и рептилий – иммунная система если и развита, то на зачаточной стадии. Исходя из этого, доктор Гебер-Кац предположила, что миллиарды лет назад эволюция млекопитающих пошла по пути уступки. Чтобы защититься от рака, им пришлось пожертвовать способностью заново отращивать конечности. Видите ли, наша сложная иммунная система устроена таким образом, что подавляет неадекватное размножение клеток, каковым и является рак. С одной стороны, это выгодно, с другой – тот же механизм не дает телу регенерировать утраченную конечность. Иммунная система реагирует на размножение малодифференцированных клеток, необходимое для регенерации, как на канцерогенез, и устраняет его.

– Стало быть, иммунная система – наше спасение и проклятие.

Келли задумчиво смотрела в одну точку.

– Если только не выключить ее чем-то на время. Как у мышей в опыте.

– Или как у Джеральда Кларка? – Коуве пристально посмотрел на нее. – Вы ведь предполагаете, что нечто отключило его иммунную систему, позволив руке вырасти заново, и тот же феномен привел к массовому развитию опухолей?

– Возможно. Однако на деле бывает гораздо сложнее. Каков механизм? Почему все опухоли развились столь стремительно? – Она покачала головой. – Еще важнее другое: что дало толчок переменам?

Коуве мотнул головой в сторону леса.

– Если такой фактор и существует, он должен быть там. Три четверти всех современных противораковых средств получены из лесных растений. А почему нет растения с обратными свойствами – того, чьи компоненты вызывают рак?

– Биоканцерогена?

– Да, но с благоприятным побочным эффектом… вроде регенерации.

– Звучит невероятно, однако, с учетом состояния Кларка, возможно всякое. По моей просьбе физиологи из «Медеи» проверят состояние иммунной системы Джеральда Кларка и его опухолей. Может, что-нибудь да прояснится.

Коуве выпустил долгую струю дыма.

– Каков бы ни был ответ, он придет не из лаборатории. На этот счет я не сомневаюсь.

– Тогда откуда?

Не говоря ни слова, Коуве указал зажженным концом трубки в темноту джунглей.

Тянулись часы. Чуть дальше в лесу затаилась чья-то обнаженная фигура – едва не у самой кромки, освещенной пламенем костра. Сухощавое тело лазутчика было раскрашено мудреным черно-синим узором с помощью сажи и сока плодов ме-ну, превращая его в живое воплощение сумерек.

С самой вечерней зари он следил за пришельцами. Джунгли научили его быть терпеливым. Как все тешари-рин, следопыты племени, он знал, что успех зависит не столько от действий, сколько от умения ждать.

Всю ночь нес свою вахту темный соглядатай за лагерем. Скорчившись, он разглядывал великанов, от которых так и разило непохожестью, пока те кружили и кружили, обходя свое стойбище. Язык их был чуден, но еще чуднее выглядела одежда.

Замерев на месте, лазутчик изучал повадки врага.

Как-то ему на запястье, увязшее в земле, забрался сверчок. Не сводя глаза с лагеря, туземец смотрел, как создание трет одной лапкой о другую, заводя свою сверчковую трель.

Предвестье зари.

Оставаться дольше нет нужды. Он плавно поднялся – движение было столь быстрым и тихим, что сверчок так и остался сидеть на вытянутой руке, по-прежнему наигрывая предрассветную песню. Человек поднес руку к губам и сдул удивленного музыканта с необычной сцены.

Бросив последний взгляд на лагерь, индеец растворился в джунглях. Его тренировали бегать по лесным тропам, не потревожив и травинки. Наблюдатель знал, что ему предстоит совершить.

Смерть заберет всех, кроме избранника.