Читать книгу Дорогой Никто. Настоящий дневник Мэри Роуз - Джиллиан Маккейн - Страница 4

Дорогой Никто!

После переезда я живу с ощущением, что у меня ничего нет. Городишко настолько маленький, что дружеские связи тут завязались много лет назад, и новоприбывшим встрять некуда.

Порой я ужасно устаю от переживаний. Порой я ужасно устаю от всего и не знаю, наладится что-нибудь когда-нибудь или нет. Может, мне просто нужно выспаться – или нужна новая жизнь. Я никогда не была так одинока, а я-то знаю, что такое одиночество. Быть подростком и вообще быть живой и без того сложно. Хожу как потерянная, словно очутившись в незнакомом мире, в чужой стране, одна-одинешенька, и должна строить жизнь заново.

Когда никого не знаешь и никто не знает тебя, невозможно подружиться случайно. Я пробовала ходить за девчонками, держась на расстоянии, но получалось, что я вишу на хвосте (чем я, впрочем, и занималась): «Кто это? Чего она за нами ходит все время?» Я хожу за людьми в надежде на привязанность, на благосклонность, на дом. От компании к компании, от группы к группе, но меня отовсюду пинают, и к концу дня я остаюсь одна, с опущенным взглядом, жалкая, как нелюбимый беспризорный щенок с поджатым хвостом и неприкаянностью в сердце. Мне остается лишь робко навязываться, бродя за другими в надежде, что они не против.

ХА! Раньше я была лидером, душой компании, а теперь меня изгнали в незнакомое королевство.

Два месяца назад я ни за кем не таскалась, а теперь считаю удачей, когда есть за кем увязаться.

* * *

Дорогой Никто!

Мне уже сложно вспомнить, каково жить не белой вороной. Приближаются выходные. Надеюсь, пройдут нормально. Если позвонит хоть один парень или приличная девчонка захочет со мной погулять, это будут хорошие выходные.

Ненавижу все. Меня клинит от одиночества. Дружба мне уже снится – с лицами незнакомцев и смехом чужих голосов.

Я чувствую себя лузером в игре под названием «жизнь». Я сдаю позиции в плане успеваемости, общения, эмоций и даже интеллекта. Я проигрываю себя на пари. Пари о том, что я все-таки выживу и выполню свое предназначение, черная полоса закончится, я обрету вдохновение и найду в себе скрытые таланты.

А пока у меня нет выбора, кроме как жить мечтами и надеяться, что хоть одна из них расцветит реальность.

* * *

Дорогой Никто!

Несколько дней назад из Рединга по работе приезжал Джо и привез с собой двух очень красивых парней моего возраста, очень вежливых и приятных. Мы выпили и покурили травки. Один был ОЧЕНЬ красивый, а другой разговорчивый и красивый, но молчаливый понравился мне больше. Мы разговаривали, и я чувствовала себя ПОЧТИ человеком. Не знаю, насколько его пробрало – меня просто развезло. Он танцевал и пытался вытащить танцевать и меня, но я не то мало выпила, не то мне больше нравилось смотреть, как он танцует.

Гр-р-р-р! Такого красавца я давно не видела.

Я слишком нализалась, чтобы вспомнить, о чем мы говорили, и почти не помню, как они уезжали.

Я проснулась рано утром, зная, что меня ждет новый день с новыми безымянными лицами.

* * *

Дорогой Никто!

Меня ломает, как от гриппа или еще чего. У меня температура, ломота, головная боль, красное горло, отсутствие аппетита, головокружение, упадок сил и затрудненное дыхание. Тайленол с кодеином почти не помогает, даже если принять столовую ложку вместо рекомендованной чайной.

Ненавижу болеть.

Если бы можно было уничтожить одну вещь в мире, я бы выбрала болезни. Тогда все деньги, которые тратятся на исследования и медицинскую страховку, можно было бы пустить на борьбу с голодом и бедностью. Или деньгами могли бы воспользоваться организации, помогающие животным, женщинам, детям и наименее защищенным группам населения. Средства можно было бы направить на совершенствование образовательной системы. А если что-то останется – отдать на космические исследования.

* * *

Дорогой Никто!

Меня госпитализировали с легочной инфекцией. В легких обнаружился вирус, похожий на ТБ (туберкулез). Врач сказал, что моя иммунная система «стоит не на той передаче» и атакует мой собственный тазобедренный сустав; вследствие воспалительных изменений головка бедренной кости медленно выходит из сустава. Уже больше недели лежу на вытяжке.

Когда меня привезли, врачи стащили с меня штаны и трусы и воткнули иглу длиной в четыре дюйма прямо в вертлужную впадину без всякого новокаина. Больно было адски, но унижение было сильнее боли.

Врачи сказали матери, что если бы она еще тянула с обращением, мое бедро могли бы никогда не вылечить. Я бы либо не ходила, либо сильно хромала всю жизнь. Сказали, пока не ясно, насколько серьезны изменения в суставе.

* * *

Дорогой Никто!

Сегодня меня выписывают. Ни фига не вылечили, просто стабилизировали. Мне в любом случае плевать – я хочу домой. Перед выпиской я выслушала кучу поучений, в том числе идиотскую лекцию про «безопасный секс».

НАШЛИ ДУРОЧКУ!

* * *

Дорогой Никто!

После выписки я некоторое время передвигалась в инвалидном кресле. Большинство девочек в школе держались со мной очень мило и вдруг стали моими подругами – из жалости (ей-богу, лучше прежнее безразличие, чем эта подачка для убогой). Пацаны, как и раньше, вели себя по-скотски, и вскоре я больше плакала от издевок, чем от того, что у меня медленно рвется сустав.

Вчера я кое-как поехала в кресле на ленч, и мальчишки начали надо мной насмехаться, да так жестоко… Я сидела, еле сдерживая слезы. Я так разозлилась, и так мне все осточертело, и так навалились перенесенные унижение и боль, что стыд превратился в слепящую ярость и ненависть – к ним и к себе.

Я оглядела их и заорала изо всех сил:

– Заткнитесь, ЗАТКНИТЕСЬ, ЗАТКНИТЕСЬ, ЗАТКНИТЕСЬ, ЗАТКНИТЕСЬ!!!

Они захохотали, будто ничего смешнее в жизни не видели. Маленькая безобразная калека плачет! Один из них наклонился и сказал прямо мне в лицо:

– А то что? Ты даже встать не можешь!

Лицо запылало, меня затрясло от адреналина. Я схватилась за подлокотники кресла и встала, крича:

– Могу, придурки! Видите, могу!

Бедра болели так, что дыхание перехватывало, но мне было все равно. Плевать, что на меня все смотрят и смеются. Плевать, что трудно дышать. Плевать, что если я упаду, то получу серьезную травму. Я оттолкнулась и сделала несколько шагов. По ощущениям, в бедренные суставы воткнулись два металлических прута. Боль пересилила, и я, всхлипывая, рухнула в кресло.

Дразнившие меня мальчишки застыли, будто увидев привидение.

Слезы обжигали щеки, но я гордилась собой. Я отвоевала толику достоинства, которое у меня похитили инвалидное кресло, больница и соученики.

Мальчишки всем растрепали, что я сделала – ну, встала с кресла. Сначала я надеялась, что все обойдется. Не обошлось. Меня начали называть обманщицей. Дескать, я притворяюсь калекой, чтобы бить на жалость.

На биологии у меня началась истерика, и учитель на руках вынес меня в коридор, а потом в медкабинет. Приехала мать и забрала меня. С того дня я в школу не ходила.

* * *

Дорогой Никто!

Ненавижу людей! Я дошла до ручки. Если почти все умрут ужасной смертью, я буду только смеяться и приговаривать:

– ГОРИТЕ ВЫ В АДУ!

Надо было мне родиться с членом, чтобы весь мир его сосал.

Я хочу вырасти до восьмисот футов и крикнуть: «Пошли вы на…!» всем этим распроклятым людишкам, а затем отрезать им средние пальцы и запихнуть в задницы, чтобы даже до глухих дошло.

* * *

Дорогой Никто!

Сегодня я нашла кольцо, которое потерялось несколько лет назад.

Кольцо было под золото, но покрытие отслоилось и потускнело, и с маленьким розовым бриллиантиком, с которого свисала потемневшая «золотая» балерина. Я носила его на безымянном пальце, а теперь оно налезает только на мизинец. Это кольцо мать купила мне в девять лет, когда я начала ходить в школу танцев. Заниматься было интересно – я с нетерпением ждала уроков два раза в неделю. Учительница меня очень хвалила, у меня там были подруги, и я ничего не имела против упражнений, которые мы выполняли перед танцами.

Дома я только и делала, что танцевала – иногда целый вечер, пока не приходило время ложиться спать. Под игровую мне оборудовали подвал; я приносила туда магнитофон и танцевала. На Рождество у меня всегда было много костюмов, я обожала переодеваться, наносить «грим» и устраивать представления. Я тащила родителей в подвал на свои «шоу». Соседи, друзья, гости – никому не удавалось отвертеться. Стоило человеку зайти в дом, как его донимали просьбами, клянчили и вообще тянули жилы, вырывая согласие посмотреть представление. Уговорив на один танец, я не давала никому уйти, не показав еще два. Я старалась задержать зрителей как можно дольше, готовая танцевать, пока не кончится кассета.

Вначале зрители изображали восхищение, но несколько песен спустя начинали скучать и говорили, что после этой песни пойдут. Иногда я одевала подружек в костюмы, но показать обычно удавалось полтанца – я либо орала им, чтобы не стояли на дороге, либо ругала за то, что не отступают вовремя.

Всякий раз я представляла, что зеленая стена подвала – это ряды зрителей, которые знают мое имя и боготворят меня. Да, я знаменитость! Прежде чем включить музыку, я объявляла себя другим голосом, иногда даже представляясь вымышленным именем. Мне ОЧЕНЬ нравилось выступать!

Потом мать развелась, и мы переехали в тесную «двушку», где танцевать можно было только в гостиной. От моего «арабского колеса» сотрясалась стойка с телевизором, а соседи снизу жаловались на шум.

Тогда я снова пошла в школу танцев и ходила с удовольствием, но из-за болезни пришлось бросить. Иммунитет вытворял странные вещи – что-то не так с солевым обменом и тазобедренными суставами. Это стало одним из самых больших обломов в моей жизни. Прошло четыре года, прежде чем мне снова разрешили танцевать.

А теперь все по новой.