Читать книгу Долина лошадей - Джин М. Ауэл - Страница 7

Эйла вышла из пещеры и, остановившись на краю каменного карниза, принялась потягиваться и тереть глаза. Солнце только-только взошло; прикрыв глаза рукой, Эйла стала искать взглядом табун. Она провела в пещере всего несколько дней, но подобное начало утра уже стало входить у нее в привычку. Такой обычай делал ее одинокое существование более сносным – в эти минуты она вспоминала о том, что в долине, кроме нее, живут и другие живые существа.

Она уже была знакома с повадками лошадей, знала, куда и когда они ходят на водопой и под какими деревьями скрываются от полуденного зноя. Она стала выделять некоторых животных. Ей нравился годовалый жеребенок с очень светлой сероватой шкурой, казавшейся на фоне его темных задних ног и жесткой гривы едва ли не белоснежной; темная полоска виднелась и на его спине. Эйла выделяла среди прочих и мышастую кобылицу с жеребенком, шкура которого имела такой же золотистый цвет, как и у жеребца. Конечно же, самым заметным в табуне являлся его вожак, место которого когда-то должен был занять один из годовалых жеребят, вызывавших у жеребца досаду, или кто-нибудь из еще более молодых животных. Золотистый жеребец с темно-коричневыми гривой и задними ногами находился в самом расцвете сил, что не могло не сказаться на его повадках.

– Доброе утро, лошадиное племя! – просигналила Эйла, сделав приветственный жест, обычный для этого времени суток. – Сегодня я спала долго. Вы уже успели утолить жажду, а я еще нет…

Эйла легко и уверенно сбежала к реке – за прошедшие несколько дней она успела изучить эту дорогу до малейших деталей. Утолив жажду, она решила искупаться и сбросила с себя шкуру. Это была ее старая накидка, которую она успела не только выстирать и высушить, но и обработать скреблом, вернув коже прежнюю мягкость. Естественно присущие Эйле аккуратность и чистоплотность были подкреплены воспитанием, полученным у Изы, успех растительной фармакопеи которой во многом зависел от аккуратности и точности, – путаница в подобных делах считалась совершенно недопустимой. Она ясно осознавала и опасность, которую таили в себе грязь и инфекции. Конечно же, грязь являлась неизбежным спутником любого путешественника, но здесь, на берегу реки, с ней можно было расстаться.

Она взъерошила свои густые светлые волосы, волнами падавшие ей на плечи.

– Сегодня утром я помою голову, – произнесла она вслух.

Вспомнив о зарослях мыльного корня, она отправилась к излучине. Набрав корней, она вернулась назад и увидела возле берега большой, выступающий из-под воды валун с несколькими чашеобразными углублениями. Подобрав с земли круглый камень, она пошла к валуну. Она обмыла корни и, налив воду в одно из углублений, принялась растирать их, насыщая воду мыльным сапонином. Когда выемка наполнилась пеной, она намылила ею голову и тело, после чего нырнула в воду.

Большой кусок высившейся над склоном стены в свое время рухнул вниз. Эйла забралась на его надводную часть, согретую лучами солнца. Ее отделяла от берега узкая протока, вода в которой доходила Эйле до пояса. Часть ее была затенена ветвями большой ивы, оголенные корни походили на длинные костлявые пальцы, тянущиеся к реке. Она отломила ветку с кустика, уходившего корнями в узкую трещину, зубами очистила ее от коры и принялась расчесывать ею свои сохнущие на солнце волосы.

Она мечтательно смотрела в воду, мыча себе под нос что-то невразумительное, и тут ее внимание привлекло какое-то движение. Она мгновенно насторожилась и, присмотревшись получше, увидела под корнями крупную форель. «Я не ела рыбы с тех самых пор, как покинула пещеру», – подумала она, тут же вспомнив о том, что еще не завтракала.

Она отошла к противоположному концу каменного островка, бесшумно спустилась в воду и, отплыв далеко в сторону, вышла на мелководье. После этого она опустила руку под воду и медленно-медленно пошла назад, борясь с сильным течением. Оказавшись возле дерева, она увидела перед собой форель, затаившуюся под корнями.

Глаза Эйлы возбужденно сверкнули. Она стала вести себя еще осторожнее, боясь вспугнуть добычу. Остановившись в футе от хвоста рыбы, она завела над ней руку и легко коснулась ее головы. В следующее мгновение она схватила форель за жабры и швырнула ее на берег. Форель отчаянно забилась на камнях, однако агония ее была недолгой.

Эйла довольно улыбнулась. Ловить форель руками ее учили еще в детстве. Сейчас она испытывала такую же радость, как и в тот раз, когда ей удалось поймать свою первую рыбу. Она хорошенько рассмотрела это место, понимая, что со временем сюда могут приплыть и другие. Вернувшись на берег, она подняла с земли свою добычу, вспоминая вкус форели, запеченной на раскаленных камнях. Рыба была настолько крупной, что Эйла вряд ли смогла бы съесть ее за один присест.

Пока готовился завтрак, Эйла занималась плетением корзины из листьев юкки, собранных ею накануне. Это была самая обычная корзина, предназначенная для вполне конкретной цели, но благодаря некоторым вариациям, позволявшим менять фактуру материала, Эйле удалось сделать на ней простенький узор. Она работала быстро и со знанием дела, стараясь, чтобы корзина получилась водонепроницаемой. Такие корзины обычно использовались для готовки, но Эйле она была нужна совсем для иной цели. Она хотела сделать емкость для хранения зимних припасов.

«Собранная вчера смородина высохнет через несколько дней, – подумала она, посмотрев на круглые красные ягоды, рассыпанные на травяных матах, лежавших перед входом в пещеру. – К тому времени поспеют другие ягоды. Черники будет много, а вот на сохнущую маленькую яблоньку рассчитывать особенно не приходится. Вишен тоже много, но они вот-вот перезреют. Если уж их собирать, так сегодня. Если птицы не поклюют семена подсолнечника, можно будет собрать и их. Возле яблони я видела знакомые кустики, похожие на лещину. Только они какие-то мелкие, не то что возле нашей пещеры… Может, в шишках тех сосен есть орешки? Я смогу собрать их и попозже. Скорее бы приготовилась эта рыба!

Надо насушить зелени. И лишайников. И грибов. И кореньев. Все корни сушить не нужно – часть можно положить в дальний конец пещеры. Может, собрать побольше семян амаранта? Они такие маленькие, поэтому их вечно не хватает. Нужно запасать зерно – на лугу зрелых колосьев предостаточно… Так, сегодня я буду собирать зерно и вишню, но прежде мне нужно запастись корзинами… Может, сделать их из бересты? Жаль, что у меня нет сыромятной кожи, из которой можно было бы изготовить большой мешок.

Когда я жила с кланом, там всегда находились лишние шкуры. О-хо-хо… А что я буду надевать на себя зимой? Шкурки кроликов и хомяков слишком малы и тонки. Если бы я могла охотиться на мамонтов, у меня было бы много жира – даже на светильники могло бы хватить. Разве есть что-нибудь вкуснее и сытнее мяса мамонта? Интересно, готова ли форель?»

Эйла сдвинула в сторону мягкий лист и потыкала рыбу тонкой палочкой. Рыба была уже практически готова.

«Если бы хоть немного соли… Но поблизости нет моря. Тут уж ничего не поделаешь. У листьев мать-и-мачехи солоноватый вкус, к ним можно добавить семена и листья других растений. Иза могла сделать вкусной любую пищу. Может, мне стоит отправиться в степь и поохотиться там на куропаток? А потом приготовить их так, как это нравилось Кребу?»

К ее горлу тут же подступил комок. Эйла затрясла головой, пытаясь отогнать от себя воспоминания об Изе и о Кребе.

«Еще мне нужно где-то развесить травы – для заварки и для снадобий. Я ведь могу заболеть. Надо будет срубить несколько молодых деревьев и натянуть между ними кожаные ремни. Надо, чтобы они немного высохли… Рубить деревья на дрова мне, скорее всего, не придется – валежника и плавника предостаточно, да и лошадиный помет годится… Если его высушить, он горит прекрасно. Начну таскать дрова прямо сегодня, а через несколько дней займусь орудиями. Какое счастье, что я нашла здесь кремень. Рыба, должно быть, готова…»

Эйла ела форель прямо с раскаленных камней, на которых она запекалась. Она подумала о том, что в груде костей и плавника можно будет найти какую-нибудь плоскую кость или доску, чтобы использовать ее в качестве тарелки. Для этой цели лучше всего подходили лопаточные и тазовые кости. Она опорожнила свой маленький мех, вылив его содержимое в чашу для готовки, и в который раз пожалела о том, что у нее нет желудка какого-нибудь крупного животного – из такого желудка она смогла бы сделать новый, куда более вместительный мех. Опустив в воду несколько раскаленных камней, она бросила в чашу горсть сухих плодов шиповника, хранившихся в сумке со снадобьями. Обычно она использовала шиповник как лекарство от легкой простуды, но из него можно было заваривать и вкусный, приятный чай.

Непростая задача сбора, обработки и хранения даров долины нисколько не страшила Эйлу, напротив, она хотела заняться ее решением прямо сейчас. Нужно было как-то отвлечь себя от мыслей об одиночестве. Она прекрасно понимала и то, что времени на эту работу у нее осталось совсем немного. Помощников у нее не было, а запасать следовало очень и очень многое. Впрочем, хватало тревог и без того…

Попивая горячий чай, Эйла продолжала плести корзину. Что ей понадобится для того, чтобы пережить долгую зиму?

«Шкура, которой я буду укрываться зимой, – подумала она. – Мясо. Ну а жир? Какой-то запас жира тоже нужен. Зимой без него никак не обойтись. Лучше заняться не корзинами, а коробами из бересты, но для того, чтобы их клеить, мне понадобятся копыта, кости и мездра – иначе клей не сваришь. Где же я возьму большой мех для воды? А ремни для сушилки? Я смогла бы обойтись жилами и внутренностями, которые набила бы жиром, и…»

Ее быстро двигавшиеся пальцы внезапно замерли. Эйла потрясенно уставилась прямо перед собой. «Мне достаточно убить одно-единственное большое животное, чтобы все это стало явью! Одно-единственное! Но как это сделать?»

Эйла доплела свою небольшую корзинку, поставила ее внутрь старой, а ту повесила себе на спину. После этого сложила орудия в складку своей накидки, прихватила с собой копалку и пращу и отправилась в сторону луга, где находилась дикая вишня. Сначала она собрала все ягоды, до которых можно было дотянуться с земли, после чего полезла на дерево. Переспевшие кисло-сладкие ягоды она съедала на месте, прочие складывала в свою корзину.

Спустившись вниз, Эйла решила прихватить с собой и вишневой коры, считавшейся сильным средством от кашля. Она стесала каменным топором тонкий слой плотной наружной коры, после чего принялась соскребать ножом мягкий камбий. Когда-то в детстве ей довелось собирать вишневую кору для Изы. Неожиданно Эйла заметила на поле нескольких мужчин, решивших поупражняться в метании камней и дротиков. Она знала, что подсматривать за другими нехорошо, но ей было интересно, как же старый Зуг будет учить мальчика метанию камней из пращи. Она знала и о том, что женщинам возбраняется брать в руки оружие, однако, когда мужчины ушли, оставив пращу на земле, не смогла устоять перед таким соблазном. Ей страшно хотелось метнуть камень-другой.

«Интересно, дожила бы я до этого момента, если бы не подобрала ту пращу? Впрочем, если бы я не научилась владеть ею, Бруд не относился бы ко мне так плохо и мне, возможно, не пришлось бы уходить оттуда… С другой стороны, тогда не было бы и Дарка… Если бы, если бы… – подумала Эйла с грустной усмешкой. – Зачем думать о том, чего нет? Они там – я здесь. А с пращой охотиться на крупное животное просто смешно. Мне нужен дротик!»

Эйла направилась к реке, чтобы отмыть руки от липкой вишневой смолы и утолить жажду. Путь ее проходил через осиновую рощу. Вид стройных молодых деревьев заставил ее остановиться. Потрогав ствол одной из осин, она просияла. Это именно то, что ей нужно! Она сможет сделать копье!

Эйла поежилась.

«Представляю, как озлился бы сейчас Бран! Он разрешил мне охотиться, но только с помощью пращи, и никак иначе. Он… Но что бы он сделал? Что? Я здесь, а они там… К тому же я для них умерла. Здесь только я – я одна…»

И тут что-то оборвалось в ней, подобно перетянутой, не выдержавшей напряжения жиле. Эйла рухнула на колени. «Как бы мне хотелось, чтобы рядом со мной жил какой-нибудь человек! Кто угодно. Какой угодно. Даже Бруду я была бы рада. Если бы он разрешил мне вернуться назад и увидеться с Дарком, я согласилась бы навсегда отказаться от пращи». Эйла зарыдала в голос, прикрыв лицо руками и припав к тонкой осинке.

Ее плач не взволновал ни одного из здешних обитателей. Мелкие создания, населявшие луг и рощу, постарались уйти как можно дальше от этого странного существа, производившего непонятные всхлипывающие звуки. Никто не мог ни услышать, ни тем более понять ее. Во время своих скитаний Эйла лелеяла надежду на то, что ей удастся найти людей – таких же людей, как она сама. Теперь же, когда она решила остановиться в этой долине, надеяться ей было уже не на что. Ей оставалось одно – принять свое одиночество как должное, сжиться с ним. Но не только чувство одиночества мучило Эйлу – ее снедала постоянная тревога о будущем. Она с ужасом думала о приближающихся холодах. Насколько суровы здешние зимы? Сможет ли она пережить эту пору? Все последние дни она жила в страшном напряжении, которое и являлось истинной причиной ее слез. Впрочем, теперь, когда она наплакалась вволю, ей стало заметно легче.

Когда она поднялась на ноги, ее слегка знобило, однако она заставила себя взять в руки каменный топор и принялась подрубать сначала одну, потом другую молодую осинку. «Я видела, как мужчины делают копья, – подумала она, срубая с деревца ветки. – Это совсем не сложно». Она оставила очищенные от ветвей стволы на краю поля и отправилась собирать колосья односеменной пшеницы и ржи. Этому она посвятила весь остаток дня. Возвращаясь назад, она прихватила с собой и будущие древки копий.

Едва ли не весь вечер ушел у нее на очистку осиновых стволов от коры и на их обстругивание. Во время короткого перерыва она приготовила немного зерна (она собиралась съесть его с остатками рыбы) и рассыпала вишню по матам. Эйла приготовилась к следующему шагу еще до наступления темноты. Она перетащила древки в пещеру и, отмерив на одном из них нужную длину, несколько больше ее собственного роста, сделала зарубку. После этого она принялась обжигать отмеренную часть в пламени костра, равномерно вращая древко вокруг оси, как это делали мужчины из клана. Сняв почерневший верхний слой зубчатым скреблом, она продолжила обжиг, время от времени углубляя круговую канавку. Когда наконец верхняя часть ствола отломилась, она занялась обжигом и заточкой острия копья, после чего взялась за обработку второй осины.

Работу эту Эйла закончила очень поздно. Она чувствовала крайнюю усталость, которая ее радовала. Чем больше устаешь, тем сильнее хочется спать. Ночи стали для нее самым тягостным временем. Эйла засыпала огонь, подошла к выходу из пещеры и подняла глаза к ночному небу, усеянному множеством сверкающих звезд, пытаясь хоть как-то отсрочить время отхода ко сну. Ложе ее представляло собой неглубокую яму, заполненную сухой травой, на которую была брошена шкура. Эйла направилась туда медленным шагом и легла на шкуру так, чтобы были видны тлеющие уголья костра.

Стояла полнейшая тишина. Здесь не было ни людей, готовящихся отойти ко сну, ни храпа, ни звуков любовных игр – ни единого вздоха, кроме ее собственного дыхания. Она потянулась к мягкой шкуре, которой когда-то подвязывала к спине сына, и прижала ее к груди, почувствовав, как по щекам побежали горячие слезы. Она укрылась с головой и свернулась в калачик, чувствуя, что на сей раз ей не скоро удастся заснуть.

Эйла проснулась оттого, что ей захотелось облегчиться. Она вышла из пещеры и увидела у себя на ноге кровь. Вернувшись назад, она стала рыться в своих нехитрых пожитках, разыскивая полоски мягкой кожи и специальный пояс. Кожу эту давно следовало выбросить. Эйла пыталась стирать ее, однако она стала жесткой и засаленной. Если бы у нее была шерсть муфлона… Она вспомнила о мягкой кроличьей шкурке. «Я хотела оставить эту шкурку на зиму, но до той поры я еще успею добыть кроликов…»

Нарезав шкурку на узкие полоски, она отправилась к реке, желая совершить ставшее привычным утреннее омовение. «И как это я могла об этом забыть? Теперь я и делать-то ничего не смогу, разве что…»

Она расхохоталась. Здесь женское проклятие не имело силы. Здесь не было ни мужчин, на которых она могла бы посмотреть, ни предназначенной для них пищи, которую она могла осквернить своим прикосновением. Она была одна. Одна-одинешенька.

«И все-таки мне следовало это предвидеть… Правда, дни теперь несутся так быстро… Кто бы мог подумать, что прошло столько времени? Давно ли я попала в эту долину?» Она пыталась вспомнить, но дни словно сливались воедино. Эйла нахмурилась. «Это ведь очень важно… Может, времени у меня осталось куда меньше, чем я думала…» На миг ею овладела паника. «Все не так уж и плохо, – напомнила она самой себе. – До тех пор пока не созреют плоды и не опадут липы, снег не пойдет. Ладно, попробую вести счет дням…»

Некогда Креб показал, как следует делать зарубки на палке, чтобы отметить ход времени. Он поразился тогда ее сообразительности: она вмиг поняла, что к чему, хотя он лишь кратко объяснил это, снисходя к ее постоянным вопросам. Это священное знание передавалось только мог-урам и их прислужникам, и о нем не следовало говорить с девчонкой, поэтому он запретил ей упоминать об этом. Ей вспомнился гнев Креба, заставшего ее за изготовлением подобной палки, с помощью которой она хотела считать дни между полнолуниями.

– Креб, если ты видишь меня из мира духов, пожалуйста, не гневайся на Эйлу, – сказала она на своем безмолвном языке жестов. – Ты же понимаешь, как это важно.

Она нашла длинную гладкую палку, взяла в руки кремневый нож и сделала зарубку. Немного подумав, она дополнила ее еще двумя зарубками, после чего поднесла к лицу руку с тремя оттопыренными пальцами. «Вроде бы дней прошло куда больше… Сколько, я не знаю… Пусть уж будет столько. Сегодня вечером я добавлю еще одну зарубку, завтра – еще, и так – каждый день». Она вновь посмотрела на палку. «А вот над этой зарубкой я сделаю другую – поменьше, – помечу день, когда у меня пошла кровь…»

После того как Эйла изготовила копья, луна прошла через добрую половину своих фаз, но она все еще не понимала, каким образом можно добыть большое животное. Она сидела возле входа в пещеру, устремив взгляд к звездному небу. Летний зной настолько измучил ее, что она искренне радовалась вечерней прохладе. Эйла только что закончила новый летний наряд. Надевать в такую жару свою обычную накидку ей не хотелось. Возле пещеры она могла ходить и голой, но, если речь шла о дальних походах, ей нужно было иметь при себе накидку со складками, в которых она носила и орудия, и находки. Став женщиной, она стала подвязывать свою пышную грудь широкой кожаной лентой, что позволяло ей бегать и прыгать, не испытывая никаких неудобств. Здесь, в долине, где можно было не бояться косых взглядов мужчин, подобный наряд представлялся ей самым разумным.

Шкуры, которую она могла бы укоротить, у нее не было, и потому она стала использовать в качестве набедренной повязки и пояса, стягивавшего ей грудь, кожу кроличьих шкурок.

Утром Эйла решила отправиться в степь. Копья у нее теперь имелись – оставалось надеяться на то, что попадется и достойная дичь.

По пологому северному склону долины она могла подняться к степной равнине, лежавшей к востоку от реки; выбраться на запад было куда сложнее – ей пришлось бы карабкаться вверх по крутому обрыву. Эйла встретила в степи оленей, зубров, лошадей и даже нескольких сайгаков, однако вернулась домой с парой куропаток и большим тушканчиком. Все объяснялось тем, что крупные животные не подпускали ее к себе, предпочитая отходить на безопасное расстояние.

Дни проходили за днями, и Эйла, не оставлявшая попыток добыть крупную дичь, стала постепенно впадать в уныние. Она частенько бывала в обществе мужчин и потому не могла не слышать разговоров об охоте, тем более что ни о чем ином мужчины не говорили. Так вот, мужчины всегда охотились сообща. Излюбленная их тактика походила на тактику волчьей стаи и заключалась в следующем: они отсекали одно из животных от стада и загоняли его до такой степени, что к моменту нанесения решающего удара их жертва уже едва держалась на ногах. Эйла же охотилась в одиночку.

Иногда мужчины рассказывали о том, как таятся, поджидая своих жертв, терпеливые огромные кошки, чтобы затем, сделав молниеносный бросок, поразить их своими страшными когтями и клыками. Но, увы, Эйла не обладала ни когтями, ни клыками, ни проворностью кошки. К тому же она никак не могла привыкнуть к этим длинным и тяжелым копьям… и все-таки иного выхода у нее попросту не существовало.

В ночь новолуния ей в голову пришла неплохая идея. В новолуние – Праздник Пещерного Медведя проводился именно в такие ночи – она частенько вспоминала Собрания клана.

Она стала вспоминать охотничьи сцены, представленные разными кланами. Лучше всех танцевал неистовый, могучий Бруд, рассказывавший собравшимся о том, как ему и его сородичам, вооруженным факелами, удалось загнать в гиблый распадок огромного мамонта. Вторыми были хозяева, показавшие гостям, как они вырыли на тропе, которой носороги шли на водопой, глубокую яму, покрыли ее ветками и загнали это страшное животное, известное своей непредсказуемостью и неистовостью.

Выйдя на следующее утро из пещеры, Эйла первым делом отыскала взглядом лошадей. На сей раз она их уже не приветствовала. Хотя Эйла узнавала всех животных, входивших в табун, они стали для нее едва ли не друзьями, но сейчас, когда речь шла о ее выживании, об этом можно было забыть.

В течение нескольких дней она только и делала, что наблюдала за лошадьми. Ее интересовало, где животные предпочитают пастись, как идут на водопой, где они проводят ночи. Постепенно у нее сложился план. Она старалась продумать все, вплоть до мельчайших деталей.

Целый день у нее ушел на то, чтобы нарубить веток и перенести их на луг. Она перегородила ими узкий проход между деревьями, росшими на берегу реки. Затем стала собирать смолистую кору и ветки хвойных деревьев, сухие трухлявые коряги, загоравшиеся в мгновение ока, и сухую прошлогоднюю траву. Вечером она занялась изготовлением дымных факелов, для чего ей и понадобились смола и трава.

Утром следующего дня она захватила с собой из пещеры палатку и рог зубра. Спустившись к подножию стены, она извлекла из-под груды плавника большую плоскую кость и принялась затачивать ее край. После этого она прихватила с собой все имевшиеся в ее распоряжении ремни и жилы, искренне надеясь на то, что они ей действительно понадобятся, и, спустившись вниз, принялась срывать с деревьев лианы и бросать их на берег. Она перенесла на берег груды плавника и валежника, для того чтобы развести огонь и здесь.

К вечеру все было готово. Эйла нервно расхаживала по берегу, наблюдая за передвижениями табуна и то и дело с опаской поглядывая на небо. На востоке появилось несколько тучек. Оставалось надеяться на то, что они не затмят собой света луны. Эйла приготовила себе немного зерна и ягод. Впрочем, есть ей не хотелось. Она взяла в руки копье и, сделав несколько пробных замахов, вновь положила его на землю.

После этого она снова подошла к горе плавника и костей и извлекла из нее длинную плечевую кость оленя с массивным мослом. Она с силой ударила ею по лежавшему здесь же бивню мамонта и сморщилась, почувствовав в плече неожиданно сильную отдачу. При этом сама кость совершенно не пострадала. О лучшей дубинке не приходилось и мечтать.

Луна вышла из-за горизонта еще до захода солнца. Эйла пожалела о том, что ей ни разу не довелось присутствовать на церемониях, предшествующих охоте. Женщин на них не допускали, ибо считалось, что их присутствие оборачивается для охотников неудачей.

«Скажут тоже, – подумала про себя Эйла. – Будь так, я бы ни за что не стала охотницей. Правда, охотиться на крупных животных мне еще никогда не приходилось…» Она сжала в руке мешочек с амулетом и подумала о своем тотеме. Охотницей ее сделал сам Пещерный Лев! Так сказал ей Креб. Иначе как можно было объяснить то, что она обращалась с пращой куда искуснее любого мужчины? Бран считал ее тотем излишне сильным для женщины и этим объяснял присутствие мужских черт в ее характере. Оставалось надеяться на то, что тотем в очередной раз принесет ей счастье.

Сумерки быстро сгущались. Когда Эйла подошла к речной излучине и увидела вдали угомонившихся до утра лошадей, на землю уже опустилась ночь. Взяв с собой плоскую кость и палатку, Эйла заспешила по высокой траве к просвету между деревьями. Именно сюда лошади приходили по утрам на водопой. В меркнущем свете листва казалась уже не зеленой, а серой. На фоне быстро темневшего неба дальние деревья сливались в сплошную черную массу. Эйла разложила шкуру на земле и принялась рыть яму, надеясь на то, что ночь выдастся светлой.

Поверхность земли оказалась покрытой плотной коркой, однако под ней грунт был податливым и мягким. Наточенная лопатка входила в него на удивление легко. Вырытый грунт Эйла отбрасывала на шкуру. Время от времени она оттаскивала ее к деревьям, где и ссыпала грунт в траву, опасаясь, что куча земли у самой тропы может напугать осторожных и пугливых лошадей. Когда яма стала глубже, она начала класть шкуру на дно. Работа оказалась достаточно трудной, при этом Эйла совершала ее, полагаясь не столько на зрение, сколько на осязание и интуицию. Рыть яму в одиночку ей еще не доводилось. Большие, выложенные камнем ямы для готовки, где можно было запечь добрую половину оленьей туши, выкапывались совместными усилиями всех женщин. Надо заметить, они существенно уступали в размерах этой ямище.

Стенки ее доходили Эйле до пояса. Внезапно она поняла, что на дне начала выступать вода, и тут же пожалела о том, что стала рыть ловушку так близко к реке. Вода быстро прибывала. К тому времени, когда Эйла наконец сдалась и решила выбраться из ямы, грязная жижа успела подняться выше ее лодыжек.

«Надеюсь, хватит и этого, – подумала она. – В любом случае ничего иного мне не остается. Чем глубже я ее вырою, тем больше в ней будет воды…» Она глянула на луну и поняла, что времени у нее осталось совсем немного.

Она побежала к тому месту, где лежали заготовленные накануне ветки, и, споткнувшись о невидимый корень, тяжело рухнула на землю. «Как это я?» – подумала она, потирая ногу. Ладони и колени саднило, из ссадины сочилась кровь.

Мысль о собственной уязвимости и хрупкости потрясла Эйлу до глубины души. «А если бы я сломала себе ногу? Случись что, мне и помочь некому. Что бы я делала? У меня даже огня с собой нет. А если на меня нападет какой-нибудь зверь?»

Она живо представила себе, как на нее, хищно блеснув глазами, бросается злобная рысь, и рука ее сама потянулась к праще.

Праща оказалась на месте, и это тут же успокоило Эйлу. «Я ведь мертвая… По крайней мере, они меня считают такой. Если что-то должно произойти, так это все равно произойдет, и ничего ты с этим не поделаешь. Беспокоиться не о чем… Главное сейчас – поспеть до утра…»

Она принялась подтаскивать к яме срубленные накануне деревца и ветки. Окружить лошадей в одиночку она не могла, ущелий с отвесными стенами в долине не существовало, однако Эйла интуитивно пришла к совершенно замечательной идее. Недаром она отличалась от всех прочих членов клана не только физически, но и прежде всего развитым, отмеченным печатью своеобразного гения мышлением. Да, в долине не было ущелья, но ведь она может вырыть его!

То, что идея эта принадлежала не ей, не имело особого значения. Для нее она была новой. Эйла не считала ее открытием в полном смысле этого слова. Скорее изменением приемов, которыми пользовались охотники клана; благодаря этому женщина в одиночку могла охотиться на таких животных, о каких мужчина-охотник не смел и мечтать. Это было подлинное открытие, вызванное необходимостью.

Эйла с опаской посмотрела на небо и принялась возводить по сторонам тропы, ведущей к реке – а значит, и к яме, – зеленые заграждения, сплетая ветки срубленных деревьев. Она перекрыла ими все проходы. На востоке звезды уже начинали меркнуть. К тому времени, когда Эйла покончила с этой работой и окинула тропинку взглядом, стало светать. Ранние птицы огласили долину радостными трелями.

Яма имела прямоугольную форму. Длина ее была несколько больше ширины. По краям виднелись грязные следы, оставшиеся от шкуры. В треугольном пространстве, ограниченном с двух сторон сплошными зелеными стенами, сходившимися к яме, трава была не менее грязной. За ямой виднелась река, воды которой отражали свет разгоравшейся зари. Крутой южный склон долины все еще оставался покрытым мглой, однако верхняя его часть тоже начинала постепенно проявляться.

Эйла повернулась в другую сторону и попыталась найти взглядом лошадей. Этот куда более пологий склон долины становился достаточно высоким только в западной ее части, где он вырастал зубчатой стеной, возвышавшейся над ее пещерой, на востоке же он плавно переходил в бескрайние степные просторы. Далеко внизу виднелись покатые, поросшие высокими травами холмы. Там все еще было темно, однако Эйла разглядела движущиеся фигурки лошадей.

Схватив шкуру и заточенную лопатку, она бросилась назад, к берегу реки. Разведенный ею огонь успел потухнуть. Она разгребла палочкой золу и, достав из остывающего костра тлеющий уголек, положила его в рог зубра, после чего побежала к яме, прихватив с собой факелы, копья и дубинку. Она положила копья по сторонам ямы (здесь же она оставила и свою костяную дубинку) и побежала вниз, описывая широкую дугу. Ей нужно было зайти в тыл идущим на водопой лошадям.

Она залегла в выбранном заранее укромном местечке и стала ждать.

Это недвижное бдение показалось ей куда более тягостным занятием, чем ночная работа. Вся она преисполнилась тревожного, напряженного ожидания. Неужели ее план не сработает? Она заглянула в рог и, убедившись в том, что уголек продолжает тлеть, посмотрела на заготовленные ею факелы. Время тянулось бесконечно медленно. В голове постоянно крутилось: то-то и то-то следовало сделать иначе, а это можно было не делать вовсе и так далее. Она ждала лошадей. Возможно, они уже начали свой извилистый путь к водопою. Возможно… Эйле оставалось одно – ждать.

Вскоре она разглядела приближающихся лошадей. Эйле показалось, что они нервничают, но она впервые видела их со столь близкого расстояния и потому могла ошибиться. Жеребец гордо направился к реке, остальные покорно следовали за ним, время от времени останавливаясь, чтобы пощипать травку. Лошади действительно нервничали: с одной стороны, они чуяли присутствие Эйлы, с другой – их тревожил непривычный запах свежевырытой земли. Заметив, что шедший впереди жеребец вновь стал менять направление, Эйла решила, что пришло время действовать.

Она зажгла от уголька факел и тут же запалила от первого факела второй. Когда они хорошенько разгорелись, она пустилась вслед за табуном, оставив рог зубра в кустах. Она бежала, вопя, улюлюкая и размахивая факелами. Впрочем, лошади были слишком далеко и потому не обращали на нее особого внимания. Их пугал лишь запах дыма, напомнивший о страшных степных пожарах. Лошади ускорили шаг. Они направлялись к месту своего водопоя, хотя некоторые из них, почувствовав неладное, стали резко забирать к востоку. Эйла помчалась туда же, надеясь преградить им путь. Теперь со своей обычной тропы свернули едва ли не все животные. Эйла с истошным криком поспешила к ним. Лошади повели себя совсем не так, как она того ожидала. Прижимая уши к голове и раздувая ноздри, они понеслись ей навстречу. Долина наполнилась ржанием и храпом пробегавших мимо нее животных. Эйла была готова расплакаться от отчаяния.

Она находилась уже возле восточного края устроенного ночью заграждения, когда вдруг увидела мышастую кобылу, несущуюся прямо на нее. Крепко сжав в руках факелы, Эйла перекрыла ей путь. Казалось, что столкновение неизбежно, но в самый последний момент кобыла резко метнулась в сторону и, увидев, что отступление невозможно, понеслась вдоль заграждения к яме. Эйла поспешила вслед за ней.

Кобыла скакала к узкому проходу, за которым поблескивала река. Когда она увидела разверзшуюся прямо перед ней канаву, было уже поздно. По всей видимости, она хотела перемахнуть через яму, но копыта ее заскользили по грязи, и она рухнула вниз, переломав себе ноги.

Тяжело дыша, Эйла подбежала к краю ямы и схватила в руки копье. Кобыла барахталась в грязи, храпя и вскидывая голову. Эйла взяла древко обеими руками, расставила ноги пошире и метнула копье в кобылу. Оно угодило ей в бок. Рана эта явно была не смертельной. Эйла понеслась на другую сторону ямы и, поскользнувшись, едва не свалилась вниз.

Второй бросок Эйлы пришелся в цель – копье вонзилось в шею обезумевшей от боли и ужаса кобылы. Она всхрапнула, рванулась вперед и тут же осела на землю. Тихое ее ржание стало походить на жалостный детский плач. Сильный удар костяной дубинкой положил конец ее мучениям.

Эйла боялась поверить своей удаче – происшедшее казалось ей слишком фантастичным. Она так и стояла на краю ямы, опершись на тяжелую кость и пытаясь отдышаться. У ее ног, на дне ямы, лежала недвижная, поверженная ее рукой кобыла. По перепачканной грязью сероватой шкуре текла кровь.

Эйла возликовала. С уст ее сорвался торжествующий, победный крик. Никогда в жизни ей не доводилось переживать ничего подобного. Она смогла это сделать!

Посреди бескрайнего континента неподалеку от водораздела между северными лессовыми степями и более влажными континентальными степями юга, в маленькой уединенной долине молодая женщина с тяжелой дубиной в руках в эту самую минуту казалась самой себе сильной и удачливой. Она сможет пережить зиму. Она выживет.

Впрочем, ликование ее было недолгим. Уже в следующую минуту Эйла поняла, что ей ни за что не вытащить животное из ямы, – придется разделывать его на месте. Нужно успеть перенести мясо на берег прежде, чем сюда соберутся хищники, привлеченные запахом крови. Затем нужно будет нарезать его на тонкие полоски, выбрав для этого лучшие части туши, разжечь костер и заняться вялением мяса. И все это время ей придется бодрствовать…

Изматывающая ночная работа и сама охота утомили ее донельзя. Ей вновь вспомнился клан. Убив животное, мужчины могли расслабиться – разделкой и обработкой туши там занимались только женщины. Ее же труды только-только начинались. Эйла горестно вздохнула и спрыгнула в яму, чтобы перерезать горло мертвой кобыле.

После этого она сбегала на берег за шкурой и кремневыми орудиями. Возвращаясь, она заметила, что там, на дальнем краю долины, табун продолжал свой бег. Стоило Эйле спуститься в яму, как она тут же забыла и о нем, и обо всем прочем. Она занялась разделкой лошадиной туши, стараясь не испортить ее и без того поврежденную шкуру.

Она поволокла конину к берегу реки. Вороны, расклевывавшие отброшенные в сторону кости и остатки мяса, не обратили на нее никакого внимания. Подбросив в костер дров, она сложила возле него мясо и вновь побежала к яме, волоча за собой пустую шкуру. Ей пришлось прибегнуть к помощи пращи, чтобы отогнать от убитой кобылы хищников, самыми крупными из которых были лисы. После ее меткого броска одна из лисиц затявкала и, хромая на одну лапу, припустила прочь. Ей пришлось бы несладко, если бы у Эйлы не иссяк запас камней. Потом Эйла утолила жажду и подобрала несколько камней. Они ей пригодились. К тому времени, когда она вторично наполнила шкуру кониной, возле костра появилась необычайно смелая росомаха, пытавшаяся стащить самый большой кусок мяса. Камень, выпущенный из пращи, уложил ее на месте. Эйла положила убитую росомаху рядом с кониной, надеясь, что у нее найдется время на то, чтобы снять с нее шкуру. В зимнюю пору мех росомахи нельзя было заменить ничем. Эйла оценила взглядом кучу плавника, собранного накануне, подбросила дров в костер и вновь направилась к яме.

Сколько там собралось зверья! Она и представить не могла, что в долине живет столько хищников. Заметив ее приближение, одна из гиен понеслась прочь, держа в зубах огромный кусок мяса. Запах крови привлек к яме лис, гиен, росомах. Волки и их свирепые, похожие на собак сородичи дхолы старались держаться на расстоянии. Канюки и коршуны вели себя куда наглее – они слетели с туши только после того, как Эйла подошла к краю ямы. На ее счастье, здесь пока не было ни рысей, ни леопардов, ни львов, но Эйла понимала, что и они могут появиться в любое время.

К тому времени, когда она вновь выволокла из ямы грязную шкуру, солнце уже миновало зенит и стало понемногу клониться к западу. Наконец Эйла перетащила к костру последнюю порцию мяса и, полумертвая от усталости, опустилась на землю. Она не спала всю ночь и не ела весь день. Однако мельчайшие из тварей, явившиеся за своей долей, так и не дали ей отдохнуть. Жужжащие назойливые мухи напомнили Эйле о том, что она с головы до ног перепачкана кровью. Помимо прочего, они больно кусались. Она заставила себя подняться на ноги и, не раздеваясь, вошла в воду, приятно холодившую тело.

Купание подействовало на нее освежающе. Потом она поднялась к пещере и разложила мокрую одежду на горячих камнях. Оказалось, что она забыла вынуть из-за пояса свою пращу. Высохнув, та могла стать излишне жесткой. Конечно, Эйла могла ее размять, но на это не было времени. Она надела свой обычный наряд и, прихватив шкуру, которой она укрывалась ночью, подошла к краю выступа. Внизу продолжалось пиршество хищников, табун же бесследно исчез.

Внезапно она вспомнила о своих копьях. Она выдернула их из тела кобылы и оставила возле ямы. Идти за ними страшно не хотелось, но, вспомнив о том, сколько сил и времени ушло на их изготовление, она передумала. Спустившись вниз, Эйла оставила шкуру на берегу и стала собирать камни.

Когда Эйла приблизилась к яме, ей показалось, что она видит ее в первый раз. Зеленые заграждения местами обвалились. Сама яма производила впечатление разверстой раны. Вокруг нее валялись клочья мяса и кости. Два волка грызлись друг с другом из-за остатков лошадиной головы. Возле передней ноги кобылы радостно повизгивали лисята, рядом с ними стояла крупная гиена, с опаской поглядывавшая на Эйлу. Стая коршунов тяжело поднялась в небо, сидевшая же возле ямы росомаха даже и не думала убегать. Кого здесь пока не было, так это кошек.

«Надо спешить, – подумала Эйла, метнув камень в наглую росомаху. – И дров в костер подбросить побольше, иначе от мяса ничего не останется». Гиена издала мерзкий кашляющий звук и лениво отбежала в сторону. «Пошла прочь, уродина!» Эйла ненавидела гиен. Каждый раз, когда ей доводилось встречаться с ними, она вспоминала о том, как гиена утащила ребенка Оги. Она не хотела, чтобы он умер такой страшной смертью, и убила его…

Она нагнулась, чтобы поднять копья с земли, и тут же заметила за порушенной зеленой оградой какое-то движение. Она присмотрелась получше и увидела длинноногого золотистого жеребенка, к которому приближалось сразу несколько гиен.

«Как мне жаль тебя, – подумала Эйла. – Я не хотела убивать твою мать – так уж пришлось, понимаешь?» Эйла не испытывала ни малейших угрызений совести. В мире существовали как охотники, так и дичь. Охотники порой сами становились чьей-то добычей. Конечно, у нее были огонь и орудия, но помочь они могли, увы, не всегда. Такова уж жизнь охотника…

Эйла прекрасно понимала, что без матери маленькая лошадка обречена на гибель. Ей было жаль это беспомощное создание… Не раз и не два она приносила к Изе раненых животных, надеясь, что та сможет исцелить их от ран. Как пугался этого Бран! Особенно его страшили хищники…

Она наблюдала за тем, как гиены берут в кольцо маленькую, насмерть перепуганную кобылку. «Лучше тебе умереть, – подумала Эйла. – Заботиться-то о тебе все равно некому…» Однако, когда одна из гиен бросилась на жеребенка и вцепилась ему в бок, она, не раздумывая, метнула в просвет между ветвями сразу несколько камней. Одна из гиен упала, прочие бросились наутек. Эйла не пыталась убивать их – грязные пятнистые шкуры гиен ее никогда не интересовали. Ей хотелось, чтобы эти мерзкие хищники оставили маленькую кобылку в покое. Та отбежала в сторону и остановилась в нерешительности. Она боялась Эйлы, но еще больше опасалась гиен.

Эйла стала медленно приближаться к кобылке, протягивая к ней руку и нежно курлыкая. Она легко находила общий язык со всеми живыми существами, чему способствовала и ее необычайная чувствительность, развитая за время занятий целительством. Иза поощряла эту необычную наклонность своей воспитанницы. Чувство сострадания было ведомо и ее сердцу – кто, как не она, в свое время подобрал эту странную девочку?

Маленькая лошадка осторожно понюхала протянутую к ней ладонь. Молодая женщина подошла еще ближе и стала поглаживать ее по мягкой шелковистой шерстке. Кобылка засопела и принялась громко сосать ее пальцы. Сердце Эйлы сжалось.

«Бедная детка, – подумала она. – Она хочет молочка, а мамы-то теперь у нее нет. У меня тоже молока нет, глупенькая, даже для Дарка его не хватало». Она почувствовала, как на ее глаза навернулись слезы, и горестно покачала головой. «Все равно он вырос сильным и здоровым… Может, я и тебя смогу выкормить? Придется тебе отвыкать от материнской груди. Иди ко мне, деточка…»

Она направилась к берегу, продолжая манить кобылку пальцами, и та послушно пошла за ней.

Оказавшись на берегу реки, Эйла увидела возле костра рысь, схватившую большой кусок мяса, доставшегося молодой женщине с таким трудом. Наконец-таки в долине появились и кошки. Эйла вынула из-за пояса пращу и один за другим метнула в хищника два увесистых камня. «Из пращи можно убить даже рысь, – поучал молодых охотников Зуг. – Более крупных животных не трогайте». Эйла вновь убедилась в справедливости и верности его суждений. Кистеухая рысь рухнула замертво. Эйла подобрала выпавшее из ее пасти мясо и подтащила убитого зверя поближе к костру. Рядом с грудой мяса и грязной лошадиной шкурой лежала теперь не только росомаха, но и рысь. Эйла расхохоталась. «Мне нужно было мясо. Мне нужен был мех. Теперь мне нужен помощник».

Испугавшись запаха дыма и громкого смеха Эйлы, кобылка отскочила в сторону. Эйла взяла в руки ремешок, накинула его на шею лошади и повела ее назад. Свободный конец ремня Эйла привязала к одному из кустов и, вспомнив о забытых копьях, побежала к яме. Когда она вернулась назад, жеребенок вновь начал сосать ее пальцы.

– Чем же я тебя буду кормить? У меня ведь ничего подходящего нет…

Она протянула кобылке мягкую молодую травку, однако та не обратила на нее никакого внимания. Взгляд Эйлы упал на чашу с остатками зерна. «Дети могут питаться той же пищей, что и их мать. Но она должна быть помягче и понежнее». Она плеснула в чашу воды и стала растирать зерна. Когда те превратились в однородную мягкую кашицу, Эйла поднесла чашу к морде лошадки, та захрапела и попятилась назад, потом лизнула Эйлу в лицо и вновь принялась сосать ее пальцы.

Немного подумав, Эйла опустила руку в чашу, после чего вновь поднесла ее к морде кобылки. Та с готовностью облизала пальцы, но, почувствовав неведомый ей прежде вкус каши, недовольно замотала головой. Эйла несколько раз повторила попытку, и голодная кобылка наконец поняла, чего от нее хотят. Когда она съела всю кашу, Эйла сходила в пещеру за новой порцией зерна и тут же принялась его варить.

«Да… Похоже, зерна мне понадобится много. Но успею ли я его заготовить? Сначала надо завялить все это мясо… Как бы удивились мне в клане: сначала я убиваю кобылицу, для того чтобы питаться ее мясом, а потом запасаю пищу для ее детеныша. Но это уже мое дело…»

Вспомнив о том, что она не ела с прошлого вечера, Эйла наколола на заостренную палочку большой кусок конины и укрепила ее над огнем. После этого она взялась за работу.

На небе уже появилась полная розовая луна, загорелись мерцающие звезды, а она все еще продолжала нарезать мясо на тонкие полоски. Она развешивала внутри огненного кольца все новые и новые связки конины, нанизанной на ремни и лианы. Вскоре она взялась за шкуры хищников – рыжевато-коричневую шкуру рыси и грубоватую темную росомахи, – теперь их следовало хорошенько выскоблить и просушить. Отмыв от грязи серую лошадиную шкуру, Эйла растянула ее на камнях. Очищенный и наполненный водой желудок кобылы подсыхал возле костра. Здесь же лежали жилы, тщательно промытые кишки, копыта, кости и куски жира. Жир прежде всего следовало перетопить, хранить же его можно было в кишках. Ей удалось срезать жир и с тушек хищников – она предполагала использовать его для светильников и для защиты от влаги. Их мясо Эйла трогать не стала. Ей не нравился его вкус.

Эйла посмотрела на два последних куска мяса, уже отмытых от грязи, и решила, что она сможет нарезать их и утром. Уж слишком велика была усталость. Она подбросила в костер дров и легла неподалеку, завернувшись в тяжелую медвежью шкуру.

Привязывать лошадку к кустам теперь не было нужды. После второго кормления та уже и не думала уходить. Обнюхав Эйлу, кобылка легла рядом с ней. Молодая женщина обняла теплую доверчивую малышку, услышала ее спокойное сопение и забылась крепким сном.