Читать книгу Мой бывший бывший. Книга 1 - Джина Шэй - Страница 9

– Признавайтесь, Виктория, там, в лифте, я наступил вам на ногу? – уже притормаживая у моего подъезда, интересуется Николай. – Испортил туфли и жизнь заодно?

– С чего у вас возникли такие мысли? – я пытаюсь выглядеть удивленно, но мои актерские способности мне внезапно отказывают.

Николай пожимает плечами, проницательно глядя на меня.

Мол, все элементарно, Ватсон.

– На вас лица не было с того времени, – все-таки поясняет Николай, – и нет, вы, конечно, пытались сделать вид, что все нормально, но ключевое тут слово «пытались».

Гр-р-р! Я смотрю на этого нахала исподлобья, пытаясь испарить его на месте. Что это за гнусные намеки на мой паршивый артистизм?

Нет, я знаю, что на театральном поприще мне даже карьеру портить бы было не обязательно, меня б хватило только на то, чтобы выдавать какое-нибудь: «Кушать подано», – но напоминать-то мне об этом зачем?

– Ужасно страшно, – Ольшанский угорает, чем дальше, тем сильнее, – спасибо, отлегло, я-то думал, вы злитесь на меня, а вот как оно бы выглядело!

– И может быть, даже страшнее, – многообещающе тяну я, а потом вздыхаю и отстегиваюсь. Все это весело, конечно, но Маруська, наверное, уже на окне сидит и ждет – когда же мама появится у дома.

Николай ловит меня за пальцы, заставляя остановиться.

– Меня ждут, – улыбаюсь я самую чуточку виновато, – спасибо за то, что подвезли, Николай Андреевич.

– Пожалуйста, – Ник смотрит на меня прямо, не отводя глаз, – я хочу повторить завтра. А как вы на это смотрите?

Как, как… Вот сейчас, стоя на машине у моего дома – далеко не свежей застройки – точно зная, что у меня есть ребенок, осознавая мое материальное положение и продолжая оказывать мне знаки внимания. – он серьезно, вообще?

Ведь ему я такая же «не ровня» как и Ветрову.

Если бы он был замечен в течении дня в какой-нибудь мужской тусовке, если бы обхаживал меня не только он – я бы заподозрила, что пара идиотов поспорила, «кто быстрей завалит эту олениху», но… Он один. И нарочито дистанцируется от рядовых сотрудников. Да и с руководством на какой-то слишком фривольной ноте не общался.

А вот меня Николай так настырно пытается смешить и отогревать, что мне даже совестно, что во время этой поездки я плоховато маскировала собственные эмоции.

– Есть менее времязатратные и более интересные варианты хобби, – замечаю я, давая ему шанс соскочить, если вдруг он предлагает мне это из вежливости.

– Ну, не скажите, – Николай качает головой, – мне вот смерть как интересно возить вас домой. Давно я не был в Люберцах. Почти экстрим. А ведь мне еще обратно ехать!

– Ну что ж, дайте мне время обдумать ваше неприличное предложение, – я округляю глаза, – я же приличная девушка, а вы так торопите наши отношения…

– Я бы и еще немного поторопил, – это Николай говорит чуть глуше, и очень пристально глядя в мои глаза. И сразу становится понятно, о чем это он, – становится чуточку жарче. Но потом он нахально улыбается, и эта интимная напряженность сходит на нет, – я бы неприлично настоял на том, чтоб в нерабочее время у нас с вами было только «ты» и ничего больше.

Волшебное. Нет, тому же водителю я это предложила спокойно, он все-таки болтался на одном уровне со мной. А вот подкатить к начальнику с предложением отказаться от субординации…

Нет, лично мне не хватило наглости.

– Я у мамы спрошу, можно ли? – я округляю глаза и делаю такое лицо, будто мне сделали самое непристойное предложение в жизни.

– Мама – это святое, – Николай кивает, соглашаясь, что конечно, куда в таком вопросе без веского родительского слова. Все-таки его веселые глаза – это отдельное произведение искусства. И мне нравится, когда он улыбается.

Но мне уже точно пора.

– И все же, Вика, если вас что-то беспокоит – я буду рад помочь, – произносит Николай, вылезая из машины, когда вылезаю и я.

В его мимике четкое обещание – он явно отвечает за свои слова. Вот только в беспокоящем меня сейчас вопросе Николай Ольшанский мне не поможет.

Не поможет понять, что происходит в мозгах у Ярослава Ветрова. И какого черта сначала его любовница нарочно валит меня на собеседовании, а сам он – спустя восемь лет после развода пытается меня облапать. Какого черта вообще?!! Он точно обычные сигареты курит, а не что покрепче?

Впрочем, чему я удивляюсь, яблоко от яблоньки. Ветров ничем не лучше своего шибанутого на голову папаши…

И все-таки, какая жалость, что я не могу натурально вырвать Ветрову руки! Средние века, вот скажите, зачем вы закончились? Цивилизация предусматривает именно что «цивилизованные» решения проблем.

– До завтра, Николай Андреевич, – я все-таки ставлю точку в этом разговоре. Не надо спасать меня сейчас. Да и не такой у нас с ним уровень доверия, чтоб я сейчас позволила себя спасать.

И все-таки – вечер был хорош. Это невозможно отрицать. Не будь рядом Николая, который будто отрывался за свой рабочий день, шутил и шутил, как завязавший, но сорвавшийся стендапер, мне было бы всяко хуже. И паранойя моя сожрала бы меня с костями. Она ведь обострилась настолько, что готова была видеть во всякой тачке, что отражалась в боковом зеркале с моей стороны, машину Ветрова.

Ему незачем за мной ехать.

Он не знает.

Да, Кристина видела мои документы, знает, что я мать-одиночка, но еще она видела и отчество моей дочери. И уж вряд ли она соотнесет моего ребенка с Ветровым. А если бы соотнесла – вряд ли бы открыла рот. Не тот тип барышни, чтобы говорить об абсолютной честности в отношениях.

И все-таки: а вдруг?

Вот такое, да! Только в подъезд зашла и забрала почту из ящика, а уже сожрала себя на пустом месте.

Я поднимаюсь на наш девятый этаж под зловещее скрежетание лифта. Пытаюсь выдохнуть. Все было хорошо, меня вон даже довез до дома приятный мужик, мне было весело и тепло.

Сейчас я выйду из лифта, зайду домой, и мое теплое солнце повиснет у меня на шее еще до того, как я успею снять с ног туфли. Вечер сегодняшнего дня закончится хорошо!

Программа составлена – приступаем к исполнению.

– Ага, сейчас, – неслышно откликается Вселенная. Правда, про этот ответ я еще не в курсе.

Лифт доброжелательно – пожалуй, даже слишком – раздвигает створки. В ад, как я понимаю минутой позже, как только выхожу на площадку. Потому что у окна, рядом с дверью моей квартиры, стоит Ярослав Олегович Ветров, собственной персоной.

Стоит и курит, игнорируя запрет на курение в местах общего пользования, так же, как наш китайский датчик задымлений игорит его.

Встреча на Эльбе. Не прошло и восьми лет.

Кажется, моя паранойя была не так уж не права…

Ужасно хочу, чтобы мне было на него плевать. Хоть письмо деду Морозу пиши, ну а что, он же у нас волшебник, что ему стоит?

Что стоит сделать так, чтоб я могла, не заметив Ветрова, пройти в свою квартиру.

Я же не хочу приближаться к нему и на пару метров. И не потому, что боюсь того, что он снова полезет ко мне и будет распускать руки. Здесь, на моей территории, я вполне себе легко двину господину именитому адвокату в третьем поколении по свербящему месту, а после – пожелаю ему поскорей воссоединиться с его второй половиной. И после собеседования я той второй половине даже не сочувствую.

В общем, нет. Я его не боюсь. Но меня от него тошнит. Настолько, что вот уже сейчас сводит желудок.

Из-за Ветрова я только что подъезды не мыла в самые тяжелые моменты.

Из-за этого ублюдка мой диплом превратился в обычную бумажку в красной картоночке. На неё всем плевать. А вот на наличие меня в черном списке адвокатов, на отсутствие лицензии, на увольнение по статье – неа. Не плевать.

И он – явился сюда. Смотрит на меня еще с этой своей высокомерной улыбочкой. Так и хочется быть не мной, а помесью гопника и алкоголички, чтобы этот аристократ московского разлива побыстрей отсюда свалил, пряча нос в надушенный платочек.

– Ветров, каким ветром в нашем гетто? – быть хладнокровной с ним – легче легкого. Эмоции – для тех, кто мне важен. Для тех, кто мне нравится. Ему – не полагается ни капли моих чувств. Вот только… Ненависть тоже чувство. Увы. Я бы очень хотела, чтобы мне было на него плевать.

А еще лучше – чтобы его не было в моей жизни. Маруська, вот, чтоб была, а Ветрова – чтоб не было. И почему мы до сих пор не научились размножаться почкованием?

– Долго вы прощались, – скучающе замечает Ветров и топит недокуренную сигарету в блюдечке под подъездным кактусом. Уже даже за это я хочу выслать Ветрова куда-нибудь, где вечная мерзлота и даже пингвины не бегают.

Это мой кактус. Я его холю, лелею, он у меня даже цветет. Иногда. Раз в два года! Но всяко он мне дороже Ярослава Ветрова, со всеми его потрохами.

– Это не твое дело, – сухо произношу я, а затем повторяю: – на кой черт ты приперся?

– Не догадываешься? – Яр улыбается чуть не с издевкой, а у меня аж дыхание перехватывает.

Был ли Штирлиц хоть на секунду так близок к провалу, как я сейчас?

Ну, навряд ли Мюллера от радистки Кэт отделяла одна только двойная дверь.

Он не знает. Он просто не может знать наверняка.

– Ты должна уволиться, – равнодушно бросает Ветров, глядя куда-то сквозь меня, – тебе не место в Рафарме.

Я очень надеюсь, что сейчас я выдыхаю незаметно. Есть еще шанс по-быстрому послать его к черту.

– Это решать не тебе, – господи, вот скажи, где берутся такие моральные уроды? Наверное, там же, где и такие дуры, как я. – Это и решал не ты, Ярик.

У него сводит лицо – от моего приторно-холодного тона, от слишком интимного обращения, возвращающего нас к «тогда». К прошлому, которому лучше было бы не быть. Прошлое, которое для обоих из нас оскорбительно одним лишь фактом своего существования.

И все-таки, что у Ветрова в голове? Я совершенно не понимаю его логические цепочки. Ему вообще не должно быть до меня дела, я – занюханная переводчица, он – светило юротдела. Я с ним и встречаться буду только в лифте, потому что даже обедает наша светлость не в обычной столовой «для холопов», неа. В ресторане этажом выше. А он весь вечер сегодня ведет себя как чертов психопат, сначала распуская руки, потом – являясь ко мне и чего-то требуя. Требуя!

Он ушел от меня. Молча, без слов, хотя по последней нашей ночи и нельзя было сказать, что он думает об этом. Напротив. Он будто совершенно сорвался с катушек тогда… Это была одна из тех ночей, в ходе которых поспать не удавалось совершенно. И которые не получится забыть, даже если потом ты возненавидишь этого своего безумного любовника. Потому что вот так, как с ним, потом уже ни с кем не будет. Это самый неприятный факт.

Я бы хотела, чтоб было. Желательно – чтоб было даже лучше.

Но всю ту ночь он молчал, терзая меня с неустанным упрямством, как мне казалось потом – даже с ненавистью, но в тишине. Будто пытаясь мне что-то доказать. Но что? Я так и не поняла. Приняла как факт – я ему надоела. Он и сам перестал видеть во мне ценность. Наигрался в игру «золушка и мажор», ускакал на белом коне в поисках своей ровни. Той самой, которую так отчаянно хотел с ним видеть мой драгоценный тесть.

Ну и напоследок – сделал мне «подарочек». Даже два. О втором Ветров, слава богу, не в курсе, но именно второй подарок и оказался настоящим.

– Твое место – здесь, на этой помойке, – Яр брезгливо окидывает взглядом нашу сумрачную лестничную площадку, – а еще ты меня раздражаешь. Так что лучше просто сгинь. Я тебе готов даже заплатить за это. Только сумму назови.

Я недоверчиво качаю головой.

А я-то думала, дно Ветровым уже пробито.

А нет! Он побил собственный рекорд. Дорогу чемпиону!

Ну, а что ты хотела, Вик? Чтобы он упал на колени и попросил прощенья? Ты серьезно?

– Ветров, проваливай к чертовой матери, – устало произношу я, – и лучше обратись к психиатру, у тебя точно что-то не в порядке с головой. Потому что я лично не представляю, насколько нужно бредить, чтобы предлагать вот это. Мне!

– Очень интересно, – Яр ядовито кривит губы и шагает ко мне, – а что же тебе нужно предлагать?

– Иди к черту, – я отступаю на два шага, – можно дальше. Как можно дальше от меня.

И побыстрее. Только это пожелание я придержу при себе, чтобы Яр ничего не заподозрил.

– Я бы с удовольствием, – эта улыбка у Ветрова похожа только на оскал, – но ты устроилась в мою фирму.

– Интересно, Эдуард Александрович будет рад, что ты считаешь его фирму своей?

– Я и эту планету своей назову, только толку-то? Ты же с неё не исчезнешь, – шипит Ветров, глядя на меня сверху вниз. И это не только из-за того, что он выше меня, это еще и эмоциональный посыл.

Вот это самомнение у этого мачо. Все ли его бывшие должны уходить в небытие после расставания или мне оказана особая честь?

Место для отступления у меня заканчивается – я натыкаюсь спиной на стену. Черт…

Ветров же радостно щерится и роняет ладони по бокам от моей головы. Между моей грудной клеткой и его – сантиметров пятнадцать. Твою же… А со стороны, наверное, смотрится жутко химично – Алинка наверняка нашла бы это о-о-очень горячим жестом. Меня же тошнит все сильнее.

– Ну, же, Вик, – со все той же издевкой шепчет Ветров, склоняясь ко мне еще ближе, – назови мне цену. Сколько хочешь, чтобы исчезнуть из Рафарма по собственному желанию?

Я не успеваю ничего – ни придумать ему особенно заковыристый посыл, ни сообразить, как вывернуться и ускользнуть в мою квартиру, не устроив драки на лестничной клетке. Знаю я – руки сейчас по нервяку будут трястись сильнее, чем у героя триллера, за которым гонится убийца.

– Мам, это ты? – звучит за моей спиной голос Маруськи. И эта её фраза сопровождается характерным дверным скрипом.

Нет! Нет-нет-нет!

Господи, я же говорила ей не выползать из квартиры, как только на лестничной площадке начинают шуметь. Козявка моя любопытная, что же ты натворила!

Ветров вздрагивает.

Ветров оборачивается.

И этому я помешать не в силах…