Читать книгу Нерв - Джинн Райан - Страница 4

Я – девушка за сценой. В буквальном смысле слова. Но когда раздвинется занавес и начнется второй акт, я стану совершенно свободна – на целых сорок минут. Костюмов никаких менять не нужно, грим тоже, если, конечно, кому-нибудь из актеров не понадобится что-нибудь поправить по-быстрому. Я делаю глубокий вдох. Для премьеры все идет слишком гладко, и это меня беспокоит. На первом представлении хоть что-нибудь должно быть не так. Это традиция.

Я раздумываю, куда пойти. То ли в женскую гримерку, где говорят только о парнях, то ли в холл, где есть шанс встретить реальных парней… точнее, одного. Его выход только через десять минут, и я выбираю вестибюль; достаю телефон, хотя мисс Сантана, руководительница драмкружка, под страхом смерти запретила нам приходить на спектакль с телефоном.

На моей странице в ThisIsMe ничего нового. Неудивительно, учитывая, что большинство моих френдов либо заняты в пьесе, либо сидят в зале. Я набираю сообщение:

«Есть пара билетов на следующие два спектакля, покупайте давайте, если не притащили задницу на этот!»

Все, гражданский долг исполнен.

Вместе с сообщением я запостила фотку, которую сделала перед началом спектакля. На фото – мы с моей лучшей подругой Сидни, звездой шоу. Картинка получилась, как из «книжки контрастов» для малышей: она, золотая голливудская Барби, возвышается надо мной, куклой Блайз в стиле ретро – бледная кожа, темно-русые волосы и глаза, слишком большие для моего лица. Зато благодаря теням-металлик, позаимствованным в гримерке, они кажутся синее, чем обычно.

На экране телефона всплывает реклама «Custom Clothz» с предложением полюбоваться, как круто я буду выглядеть в сарафане из последней коллекции. Глупо мечтать о летней одежде в Сиэтле, особенно в апреле, но этот сиреневый с широкой юбкой так мил, что не устоять. Я загружаю свою фотку и заполняю поля: рост – сто шестьдесят пять сантиметров, вес – пятьдесят-неважно-сколько киллограмов. Пока я размышляю, какие еще параметры внести, из гримерки доносится знакомый смех и появляется Мэтью. Он плюхается рядом со мной, и наши плечи соприкасаются… ну, то есть мое плечо – с его скульптурным футбольным бицепсом.

Он наклоняется, почти касаясь губами моего уха:

– 34-Б, верно?

Черт, как он успел так быстро заглянуть в экран? Я встаю, держа телефон так, чтобы ему не было видно.

– Не твое дело.

Скорее уж 32-А, особенно сегодня, когда на мне полупрозрачный лифчик, никогда не суливший чудес.

Он смеется.

– Ты только что собиралась поделиться этой информацией с совершенно незнакомыми людьми, так почему не со мной?

Я сворачиваю окно браузера.

– Это же для какой-то тупой рекламы, не для реального человека.

Теперь мы стоим лицом к лицу. Он упирается руками в стену по обе стороны от моего лица. Некоторое время он просто смотрит на меня, а потом произносит этим своим шелковым голосом, из-за которого всякий раз кажется, что он вот-вот сообщит тебе удивительный секрет:

– Да ладно тебе! Мне так хочется увидеть тебя в этом платье!

Я прячу руку за спину.

– Правда? – По сравнению с его голосом мой звучит, как скрежет иглы, царапающей пластинку. Просто здорово.

Его рука скользит мне за спину и вынимает телефон у меня из пальцев.

– Или, может, в чем-нибудь поудобнее – ну, ты понимаешь.

Он что-то нажимает на экране и поворачивает ко мне телефон. Я вижу, что мое лицо присобачено к телу в белом кружевном белье. Размер бюста явно преувеличен – гораздо больше D.

Я чувствую, как по шее поднимается волна жара.

– Очень смешно. Может, теперь с тобой попробуем?

Он начинает расстегивать рубашку.

– Если желаете, я могу позировать лично.

В вестибюле становится как-то душно. Я прочищаю горло.

– Э-э, ты должен оставаться в костюме, так что давай сначала заполним поля?

Господи, можно ли было сказать что-то менее возбуждающее?

Глаза у него вспыхивают. Они зеленее, чем обычно.

– Не вопрос. Но только после того, как виртуальная Ви закончит примерку.

Мы стоим, касаясь друг друга, пока он подбирает для меня разные комбинашки и бикини. Я пытаюсь отнять у него телефон, но он, смеясь, отдергивает руку. Тогда я пробую другую тактику – притворяюсь, будто мне все равно. Это почти срабатывает – и мой внезапный выпад застает его врасплох. Не достаточно быстро, чтобы отнять телефон, но мне удается коснуться экрана и закрыть сайт с примерочной. Вместо него появляется реклама новой игры под названием «НЕРВ». Ее основной принцип заключается в том, что тебя берут на «слабо». Под баннером «ПОГЛЯДИ, КТО В ИГРЕ!» всплывают три иконки. Мэтью поднимает брови.

– Эй, погляди-ка на эту девчонку! Она должна сделать вид, будто что-то крадет в магазине.

Он поворачивает экран так, чтобы нам обоим было видно – какая-то девица с кучей пирсинга запихивает пузырьки с лаком для ногтей в карманы своих камуфляжных штанов. Хм-м, но даже если она притворяется, кража ведь все равно остается кражей? Интересно, как она контроль в аэропорту проходит со всеми этими булавками на лице? Будто услышав мои язвительные комментарии, она поворачивается к камере и показывает средний палец. Камера надвигается, и мы видим лицо девушки, по которому блуждает волчья усмешка. Плечи у меня каменеют. Ухмыльнувшись, девица выходит из магазина на парковку и темно-красным лаком рисует у себя на лбу: «ХХХ».

– Я бы не дала ей больше трех, да и то многовато. Ей надо было притвориться, что она ворует, а не красть по-настоящему, – говорю я. – Это какой же надо быть идиоткой, чтобы позволить снимать, как ты нарушаешь закон?

Мэтью смеется.

– Да ладно тебе! Нервы у нее железные. И никто не станет возмущаться, что она перевыполнила задание. Прикольно было бы посмотреть на нее в прямом эфире.

– Ой, только Сидни не говори! Она так хотела участвовать в отборе на игру! А потом узнала, что наша премьера назначена на тот же день.

– Ей что, мало главной роли в спектакле?

Я переминаюсь с ноги на ногу. Мне нравится подкалывать Сидни насчет ее звездных замашек, но только в лицо.

– В школьном театре серьезных призов не получить.

Мэтью пожимает плечами и снова утыкается в телефон.

– О, погляди-ка, этот парень кормит собаку изо рта.

– Какая гадость!

Но Мэтью ставит ему пять звездочек. И как только он это делает, на экране появляется реклама: «ЗАГРУЗИ СВОЕ ВИДЕО, ПОЛУЧИ ШАНС УЧАСТВОВАТЬ В СУББОТНЕЙ ИГРЕ. ЕЩЕ НЕ ПОЗДНО!»

Он помахивает телефоном у меня перед носом

– Надо бы тебе попробовать, крошка Ви.

– Ты что, забыл? Я ж тебе грим в субботу делаю.

– Какая разница? Просто сделай отборочное видео и забей на все. Если попадешь в прямой эфир, уж найдется кто-нибудь, кто сможет подменить тебя на гриме.

Он явно думает, что у меня нет никаких шансов, а даже если и есть – раскрасить лица актерам сможет любой дурак. Внезапно я чувствую себя совсем маленькой.

Теребя подол юбки, я отвечаю:

– Зачем напрягаться? Да и потом, играть всерьез я не собираюсь.

В прошлом месяце, когда игра состоялась в первый раз, друзья собрались у меня и скинулись, чтобы посмотреть ее в прямом эфире. На долю Зрителей выпало достаточно острых ощущений: они видели, как участники гран-при Восточного побережья полчаса стояли на крыше, заступив за карай, так что пальцы ног нависали над пустотой. Нет уж, спасибо!

Мэтью что-то ищет на сайте НЕРВа.

– А вот и список испытаний. Есть руками в приличном ресторане, зайти в магазин экзотических товаров и попросить козлиные яй…

– Я не собираюсь в этом участвовать.

Он что-то набирает на моем телефоне.

– Знаю, что не собираешься. Просто мотаю тебе нервы. Ты такая симпатичная, когда краснеешь.

Тут Грета, которая отвечает за реквизит, выбегает из-за сцены и дергает его за руку.

– Твой выход через две минуты.

Он отдает мне телефон, и только теперь, когда Мэтью уже в десяти шагах от меня, я замечаю, что он изменил мой статус в ThisIsMe. Было «свободна», стало «Что-то намечается». Сердце подпрыгивает у меня в груди.

Еще почти полчаса до закрытия занавеса, но я иду следом за Мэтью – за кулисы. Он проходит под лучом прожектора и занимает свое место слева на авансцене, рядом с Сидни. Они будут перебрасываться остротами и спорить, потом поцелуются, споют, и на этом спектакль закончится.

Сидни полностью владеет сценой: она в луче прожектора и во всем своем белокуром великолепии. Меня охватывает гордость: какое обворожительное видение я создала, используя ее природные данные. Конечно, Мэтью я посвятила больше времени, с нежной заботой подчеркивая каждую линию его лица. Как блестят его глаза в свете прожектора!

Следующие полчаса я повторяю реплики вслед за актерами, и мы добираемся до финала. Происходит воссоединение влюбленных: Мэтью берет лицо Сидни в свои ладони, и герой с героиней сливаются в поцелуе – секунда, другая, третья… Я закусываю губу от зависти, хотя Сидни всегда говорит, что в Мэтью гораздо больше показухи, чем чего-то настоящего. Вечно она думает, будто лучше меня знает, что мне надо.

Остальные актеры присоединяются к Сидни и Мэтью для финальной песни, а потом я задергиваю занавес. Кланяться они будут на авансцене, перед занавесом, от меня больше ничего не требуется, и я направляюсь в гримерку, чтобы собрать костюмы. В комнате стоит запах лака для волос. Огромный букет алых роз красуется в центре стойки. Я гляжу на карточку. Для Сидни, естественно. Пару минут спустя она и другие девушки впархивают в комнату, смеющиеся и запыхавшиеся.

Я порывисто обнимаю свою лучшую подругу.

– Ты была великолепна. И смотри-ка, что тебе прислали!

Она издает радостный писк и разворачивает карточку. Глаза у нее расширяются.

– От неизвестного поклонника.

– Неизвестным он останется от силы пару минут, пока не сунет сюда свой нос, чтобы получить благодарность.

Сидни нюхает цветы и улыбается – к подобному вниманию она привыкла.

– Тебе удалось уговорить родителей насчет сегодня?

Я ощущаю, как в горле появляется ком.

– Не-а. Зато они выпустят меня из заточения на капустник после последнего спектакля.

Пять месяцев я беспрекословно выполняла все их требования, пока, наконец, не убедила их, что заслуживаю свободы. После того «инцидента», как его называют родители, меня впервые (если не считать работу над спектаклем и посещение библиотеки) отпустят из дома с друзьями. На самом деле никакого «инцидента», разумеется, не было. Я им это говорила, и не раз, но их не переубедить…

– Тогда я тоже не пойду, – заявляет Сидни.

Я шутливо пихаю ее в плечо.

– Глупости! Ты заслужила хорошую вечеринку. Только смотри, не напивайся, а то круги под глазами будут. Мои таланты визажиста не простираются так далеко.

Она распускает ленты корсета.

– Ты уверена? В смысле, насчет вечеринки. Моя вера в твои таланты безгранична.

Я помогаю ей справиться с завязками сзади.

– Конечно. Расскажешь мне все потом. И с тебя фотки, окей?

Все заканчивают переодеваться, и я собираю костюмы, проверяю, не нужно ли что-нибудь отгладить или вывести пятно перед завтрашним спектаклем. Сидни обнимает меня еще раз, а потом уходит с Гретой и остальными. Через несколько минут в гримерку заглядывает Мэтью.

– Как там отчаянная крошка Ви?

При виде него у меня в животе появляется странное ощущение, но я не подаю виду. Внимательно оглядываю твидовый пиджак, проверяю манжеты.

– Прекрасно. – Кому нужна эта вечеринка, если можно побыть с Мэтью, пока не будет пора бежать домой? Кажется, «что-то» действительно намечается.

– Вы с Сидни идете к Эшли?

– Она идет. Я не могу.

– Все сидишь на цепи? Ну, девушка, начинайте уже учиться.

Он, как и большинство наших друзей, думает, что суровость моих родителей – следствие моей плохой учебы. Только Сидни знает правду.

– Они разрешили мне пойти на капустник. И домой только к полуночи.

Может, если я ненавязчиво дам ему знать, что буду свободна в субботу, он сообразит, как этим воспользоваться?

Он кивает в сторону роз.

– Ну что, она поняла, от кого это?

На секунду у меня перехватывает дыхание.

– Откуда ты знаешь, что в букете не было записки?

Мэтью подмигивает.

– У меня свои источники. Увидимся завтра.

Покачав головой, он в последний раз оглядывает меня с ног до головы и говорит:

– Угум-м… Нет, ты слишком симпатичная, чтобы работать за сценой. – С этими словами он исчезает.

И это все? У нас был шанс побыть наедине и он уходит? Внутри у меня что-то сжимается. Я стараюсь не делать поспешных выводов, прокручиваю в голове список возможных объяснений. Может, у него друг сохнет по Сидни и Мэтью пошел на разведку. Но в его голосе звучала какая-то неуверенность, уязвимость. Единственное мое утешение – если Мэтью и купил Сидни розы, она не потрудилась даже забрать их домой.

Я стискиваю зубы и достаю из кошелька маленький ключик, чтобы отпереть шкаф, где хранится секретное оружие костюмера: пульверизатор со смесью воды и водки. Дешевый способ освежить костюмы. Мисс Сантана уверяет, что никогда раньше не доверяла ученикам пользоваться пульверизатором без надзора. Хорошо, что хоть один взрослый не потерял в меня веры, но, если бы папа с мамой узнали, у нее точно были бы неприятности.

Я слышу шаги, и в комнату заглядывает Томми Тоф – это он придумал декорации и вообще рулит всей технической поддержкой.

– Классно все сегодня прошло, а?

Я опрыскиваю тяжелое, расшитое бисером платье, которое явно нуждается в том, чтобы его освежили.

– Ага. Как по маслу.

– Все остальные уже ушли. Как закончишь, я провожу тебя до машины.

Если бы существовала награда за воспитание вежливых детей, родители Томми получили бы приз за первое место. Еще в пятом классе, когда мы с ним участвовали в патруле «За безопасность дорожного движения», он всегда вызывался нести дорожные знаки.

Я выхожу из комнаты и направляюсь в мужскую гримерку, чтобы и там привести костюмы в порядок.

– Да не беспокойся, я припарковалась совсем рядом.

Томми следует за мной.

– У тебя все в порядке?

Я складываю штаны Мэтью, которые он оставил висеть на стуле.

– Конечно. Просто неделя выдалась трудная.

Томми разводит руками.

– Да, и честно говоря, мы с тобой вдвоем выполняем львиную часть работы за сценой.

Ну да, мы хребет спектакля. Но никаких аплодисментов. Никаких роз. Я моргаю, чтобы слезы высохли, и поворачиваюсь к нему.

– Ты просто потрясающую работу проделал, Томми. Никто, кроме тебя, не сделал бы такие декорации.

На сцене истерзанная войной афганская деревушка всего за минуту превращается в токийскую дискотеку.

Томми пожимает плечами.

– Не скромничай. Ты заслуживаешь благодарности не меньше, чем актеры.

– В работе за сценой есть свои преимущества.

Мои брови ползут вверх.

– Назови хоть одно.

– Ты не привлекаешь внимания.

Я издаю смешок, нечто среднее между стоном и фырканьем.

– По-твоему, это преимущество?

Он опять пожимает плечами. Едва я заканчиваю возиться с костюмами, звонит телефон. Это сообщение от мамы: она напоминает, что через сорок минут я должна быть дома. Я вздыхаю. Опять меня дернули за поводок. Удалив сообщение, я замечаю, что Мэтью оставил открытым сайт НЕРВа – игры, в которую я точно не решусь сыграть. Я поворачиваюсь к Томми.

– Как тебе кажется, я отчаянная?

Он отступает назад.

– Э-э, отчаянная? Не знаю. Но ты очень харизматичная. Помнишь, когда мы перешли в старшую школу, ты придумала новые слова для школьного гимна?

И это лучшее, за что меня помнят? Дурацкие, плохо срифмованные стишки? Поморщившись, я протягиваю ему телефон.

– Ты бы в это сыграл?

Он смотрит на экран.

– Не думаю. Слишком опасно.

– Не мое это, да?

– Я такого не говорил.

Стоя рядом с Томми, я изучаю сайт игры. Вот он, список рискованных испытаний, которые нужно пройти, если хочешь попасть в прямой эфир. Всплывающая реклама, сулящая мгновенную славу. Видеоролик, в котором победители прошлого месяца присутствуют на премьере какого-то фильма. Две девушки демонстрируют украшения, которые они получили за пройденные испытания. Да уж, они точно в шоколаде.

Я просматриваю список. Большинство испытаний просто ужасные, но вот есть одно, где нужно пойти в кафе и опрокинуть на себя стакан воды, крича: «Холодная вода – горячее тело!» Звучит довольно глупо, но это лучше, чем воровать лак для ногтей или даже только притворяться, что ты это делаешь. Я смотрю на часы. «Кофейник» находится на полпути до дома. Если поторопиться, можно успеть.

Может, хоть так мне удастся убрать «крошку» из лексикона Мэтью: он присоединяет это слово к моему имени даже в эсэмэсках – он шлет их мне постоянно, с тех пор, как мы начали репетиции. Всегда что-нибудь милое и даже игривое, особенно поздно вечером.

Я смотрю Томми в глаза.

– Хочешь сделать кое-что необычное?

Щеки у него розовеют.

– Ты же не собираешься участвовать в отборе, правда?

– Нет, конечно. Да и все равно я уже, наверное, опоздала. Но разве не интересно попробовать? Просто посмотреть, на что это похоже?

– Э-э, да нет, вообще-то. – Он быстро моргает, будто ему уже пора снимать контактные линзы. – Ты ведь понимаешь, что все это будет на сайте и смотри кто хочет? Отборочные испытания можно смотреть бесплатно и народу там куча?

– Ну да, в этом и смысл!

Он склоняет голову набок.

– Ты уверена, что с тобой все нормально?

Я иду в кабинет, чтобы поставить пульверизатор на место.

– Все нормально. Тебе не обязательно со мной ехать. Я просто подумала, что это будет весело.

– Может, и будет, – Томми кивает, и внезапно принимает решение. – Окей. Я сниму тебя.

Ах да. Я совсем забыла: кто-то должен снимать, как ты рискуешь. Я хватаю сумку и направляюсь к выходу, чувствуя себя Ларой Крофт.

– Круто. Пошли.

Томми догоняет меня.

– Можем поехать на моей машине. – Родители подарили ему на день рождения «Ауди», достойное участия в съемках боевика.

– Нет, на моей, – говорю я. Это мое испытание.

В воздухе чувствуется влажность. Я собираюсь облить себя водой в кафе, но делать этого вообще-то не хочется. Мы с Томми спешим к моей машине, десятилетнему «Субару», руль которого вихляет каждый раз, как я жму на тормоза. Но это моя машинка, и она очень уютная. Мы забираемся внутрь, и я отъезжаю с парковки.

Пытаюсь подпевать хип-хопу, который передают по радио, но голос все время срывается.

– Как ты думаешь, кто-нибудь в «Кофейнике» догадается, что я прохожу испытание для НЕРВа?

Он внимательно рассматривает мою «торпеду», будто ожидал найти там что-то более интересное, чем допотопную саунд-систему с маленьким стикером, на котором от руки написано: «ПОДДАЙ ЗВУКУ!»

– Не думаю, что посетители «Кофейника» входят в таргет-группу НЕРВа.

Забавно, как легко словечко «таргет-группа» слетает у него с языка! Можно подумать, он уже работает в рекламе. Такое я обычно слышу от папы. Внезапно мне становится неуютно. Я вспоминаю бледное папино лицо над моей кроватью в больнице несколько месяцев назад: он все качал головой и говорил, как это на меня не похоже – устроить такое. Девчонки вроде меня не паркуются в гараже с незаглушенным мотором. «Вот именно», – говорила ему я.

Я отбрасываю эту мысль.

– Значит, я буду валять дурака на глазах у кучи народа, которые и понятия не имеют, что все это ради игры. Просто прекрасно.

В прошлом месяце, когда показывали отборочные ролики, ведущий все время напоминал публике страшным шепотом, что игрокам нельзя говорить окружающим, что они на задании.

Томми поднимает брови, как бы говоря: «А ты чего ожидала?» – но он слишком вежлив, чтобы произнести это вслух. Вместо этого он рассказывает о фильме про бизнес-школу в самурайском духе, где студенты должны были петь на оживленном перекрестке, чтобы избавиться от внутренних ограничений.

– Может, для тебя это будет даже полезно, – говорит он.

Я гляжу на него повнимательней. Вообще-то он гораздо симпатичнее, чем я всегда думала, но мы просто друзья. У него приятные черты лица, держится уверенно, у него богатые родители. И десяти лет не пройдет после выпуска, а он уже будет куда-нибудь баллотироваться.

И тут я вспоминаю, что не успела заполнить анкету участника.

– Можно тебя попросить: зайди на страницу НЕРВа и заполни за меня анкету, – говорю я.

Томми достает телефон. Он читает вопросы вслух и печатает мои ответы. Адрес, телефон, имейл, дата рождения (я родилась 24 декабря, в канун Рождества, в почти «главный день года»). В список лиц, к которым можно обратиться, если произойдет несчастный случай (ну и перестраховщики, что может случиться за две минуты?), я вношу Сидни, Лив, Юлай, Томми и, просто ради смеха, Мэтью.

Через пять минут, сделав два круга, я нахожу место для парковки за квартал от «Кофейника». Накопленное за день тепло исчезло, и прогулка до машины после испытания обещает быть малоприятной. Если я, конечно, на это решусь, в чем какая-то часть меня начинает сомневаться.

Я отдаю Томми мой пиджак.

– Подержишь пока, чтобы я смогла потом надеть что-то сухое?

– Может, мне и сумочку твою тоже подержать, на всякий случай?

Ну какой другой парень вспомнил бы о моей сумочке? Я вздрагиваю.

– Да, хорошая мысль.

Томми держит мои вещи очень осторожно, будто боится запачкать – что, честно говоря, не стало бы катастрофой, поскольку я все покупаю за полцены в «Винтаж Лав», где и работаю.

Мы входим в кафе, и сердце у меня начинает бешено стучать: я вижу, что зал набит битком. Одно дело – выбирать испытание в списке у себя в телефоне, и совсем другое – пройти через него на публике. Зрители, вот в чем проблема. Как в тот раз на прослушивании для школьного спектакля, где я с треском провалилась. Или еще можно вспомнить доклады по истории – как я стояла, потея, перед всем классом. И как это вышло, что я решила сыграть в эту игру?

Я делаю глубокий вдох и представляю себе Мэтью. Вспоминаю, как он целует Сидни на сцене, а я гляжу из-за кулис. Да, совершенно очевидно, что я пытаюсь что-то доказать. Спасибо тебе, «Курс введения в психологию».

Томми находит место у большого стола в центре зала и ставит наши вещи. Возится с телефоном.

– На сайте НЕРВа сказано, что нужно снимать видео и одновременно пересылать к ним на сайт, чтобы мы не смогли потом ничего изменить. Я начну, как только ты будешь готова.

– Окей. – Я встаю в конец очереди, борясь со странным ощущением, что мои ноги мне не принадлежат. Приходится полностью сосредоточиться, чтобы переставлять одну свинцовую ногу за другой, будто я бреду по колено в густом сиропе. Дыши, дыши, дыши. Если бы только тут не пахло так сильно кофе. Вентиляция у них тут – полный отстой. Волосы и одежда еще надолго сохранят этот запах. Заметит ли мама?

Парочка передо мной спорит, заказывать ли на ночь чай масала, ведь он содержит кофеин. Несколько девушек перед ними засыпают баристу вопросами о калориях. Их болтовня действует мне на нервы. Хочется заорать, что тем, кто озабочен подсчетом калорий, нечего делать в кафе с таким роскошным выбором пирожных.

Я машу одному из бариста, пытаясь привлечь его внимание. Он только улыбается и продолжает готовить эспрессо. Часы на стене показывают 9:37. Черт, через двадцать три минуты я должна быть дома, а ведь еще нужно подбросить Томми до его машины. Я проталкиваюсь к стойке; в спину мне летят раздраженные комментарии. Может, когда они поймут, что я задумала, они заткнутся. Никому неохота связываться с психами. На углу стойки стоит кувшин воды со льдом и стопка пластиковых стаканчиков. Я наполняю один и возвращаюсь к Томми, стараясь не расплескать воду, хотя ноги и руки у меня дрожат.

Девять тридцать девять. Я делаю вдох и киваю Томми, а тот направляет на меня телефон и что-то говорит – не могу разобрать что. Кто-то из окружающих хмурится и кидает на меня подозрительные взгляды. Томми тихонько мне улыбается и показывает большой палец, и в груди у меня поднимается волна благодарности.

Одна я бы ничего не смогла. Может, и так не смогу. Я не могу прекратить трястись, и мне приходится сдерживать слезы. Господи, какая же я тряпка. Неудивительно, что на прослушиваниях я начинала задыхаться. Я смотрю на часы, и мне вдруг кажется, что они висят в конце длинного туннеля. Все вокруг отступает в темноту. Все, что я вижу, – это часы, пульсирующие как «сердце-обличитель» Эдгара По[3]. Это просто смешно. Всего один стакан воды, всего одна фраза, которую надо произнести. Сидни вылила бы на себя весь кувшин, распевая при этом любимую арию из «Отверженных». Конечно, я – не она.

Стук сердца перерастает в грохот, и голова становится совсем легкой. Каждая молекула в моем теле хочет бежать. Или кричать. Или и то, и другое. Я приказываю себе дышать. Испытание закончится через минуту. Я смогу выдержать этот ужас, осталось совсем немного. Я вытираю щеку. Когда часы на стене показывают 9:40, я прочищаю пересохшее горло.

Смогу ли я это сделать? Вопрос все еще стучит у меня в мозгу, когда я поднимаю над головой стаканчик. Удивительно, но руки у меня еще работают. Тихо, почти шепотом, я говорю: «Холодная вода – горячее тело». И капаю немного себе на голову. Томми щурится, будто не расслышал. Я повышаю голос и хрипло выкрикиваю: «Холодная вода – горячее тело!» – и выливаю воду себе прямо на голову. Как холодно! Шок прочищает мне мозг. О господи, я это сделала! И теперь стою здесь, промокшая насквозь, и больше всего на свете жалею, что не могу стать невидимкой.

Женщина рядом с визгом отпрыгивает в сторону:

– Какого хрена?!

– Извините, – говорю я. С носа у меня капает вода. Нужно что-то делать дальше, но меня будто парализовало. Все тело застыло, кроме глаз, которые впитывают миллион деталей в секунду – одна унизительнее другой. С огромным усилием я стряхиваю оцепенение и вытираю нос рукой. Какой-то тип рядом фотографирует меня на телефон. Я раздраженно смотрю на него, и он снимает еще раз.

Томми опускает телефон и глядит на меня широко открытыми глазами.

– Э-э, Ви, о господи, твоя блузка… – Он указывает на мою грудь; на лице у него написан ужас. Я смотрю вниз, но тут ко мне подбегает бариста. В руках у него тряпка, и он сердито смотрит на лужу у моих ног.

– Я сама вытру, – говорю я, протягивая руку за тряпкой. И почему я не додумалась взять салфетки?

Он отдергивает тряпку.

– Думаете, я вам это доверю? Отойдите, пожалуйста. И если ничего не собираетесь заказывать, лучше уходите.

Черт. Вроде, в блендер я ему еще не плюнула.

– Простите. – Я спешу к двери. Воздух на улице впивается в мою влажную рубашку, будто я прыгнула в озеро Вашингтон.

Томми догоняет меня и протягивает пиджак.

– Надень это сейчас же!

Я смотрю на свою блузку при свете дня и перестаю дышать. Вот чего я не учла перед тем, как вылить на себя воду… Блузка из белого хлопка, а лифчик – из тонкого шелка. Я ведь костюмерша, а еще подрабатываю в магазине одежды! Уж я-то должна была догадаться, какое действие стакан воды окажет на ткань. С тем же успехом можно было бы надеть мокрую футболку. Перед камерой.

Господи, что я наделала?