Читать книгу Герои - Джо Аберкромби - Страница 7

Ваше высочайшее величество,

мы всецело оправились от конфуза на Тихом Броде и перешли в наступление. Несмотря на злокозненность Черного Доу, лорд-маршал Крой неуклонно гонит его на север, все ближе к столице в Карлеоне. Мы теперь не более чем в двухнедельном переходе от города. Отбиваться беспрестанно у неприятеля не хватит сил. Рано или поздно Черный Доу неминуемо окажется у нас в руках, Ваше величество может на это надеяться. Не далее как вчера дивизия генерала Челенгорма выиграла небольшой бой у подножия холмов на северо-востоке. Лорд-губернатор Мид ведет дивизию на юг по направлению к Олленсанду, рассчитывая вынудить северян разделить войска и вести бой с невыгодных позиций. Я продвигаюсь с дивизией генерала Миттерика, держась неподалеку от ставки маршала Кроя. Вчера близ селения Барден северяне из засады напали на наш обоз, вынужденно растянувшийся из-за неважного состояния дорог. Но за счет бдительности и храбрости арьергарда они были отбиты с тяжелыми потерями. Осмелюсь ходатайствовать Вашему величеству насчет лейтенанта Кернса, проявившего особую доблесть и павшего в бою, оставив, как выяснилось, без попечения жену и малое дитя. Колонны наши в полном порядке. Погода благоприятствует. Войско марширует, и люди пребывают в приподнятом расположении духа.

Засим остаюсь преданнейшим и недостойным слугой Вашего величества —

Бремер дан Горст, королевский обозреватель Северной войны.

Колонна пребывала в хаосе. Мутной пеленой висел дождь. Войско по уши вязло в грязи, и настроение у людей было откровенно гадкое. «А уж мое среди этой размазни – самое прескверное», – так думал Бремер дан Горст, пробиваясь через скопище заляпанных грязью солдат, которые копошились, как черви, в разбухших от сырости доспехах; пики, секиры и алебарды торчали на плечах как попало, во все стороны, угрожая товарищам. Спереди очутился неприятель, закупорив продвижение колонны наглухо, как пробка бутылку, а с тыла, чавкая по грязи, все подтягивались, наседали, напирали позади идущие, усугубляя и без того растущий в этой давке беспорядок на вконец раскисшей слякотной тропе, именуемой дорогой, и оттесняя поносящих все и вся соратников к деревьям. Горст опаздывал, а потому, теряя терпение, где понукал, а где и оттирал с дороги солдатню. Кое-кто, оскальзываясь, поворачивался, думая задать выскочке взбучку, но тут же замолкал, приглядевшись: Горста здесь знали.

Неприятель, преградивший путь армии его величества, оказался ее же собственной повозкой, наполовину съехавшей юзом со скользкой тропы в куда более топкое болотце. По вселенскому закону подлости, согласно которому, как ни старайся, все равно произойдет самое худшее, повозку вынесло аккурат поперек дороги, задние колеса увязли по самую ось. Погонщик, рыча ругательства, нахлестывал почем зря двух измотанных, покрытых пеной лошадей, а с полдюжины замызганных солдат безуспешно возились с задком повозки. По обе стороны дороги в намокшей придорожной поросли топтались еще какие-то помощники, костеря изорванную о колючие кусты упряжь, спутанные вожжи, немилосердно хлещущие по глазам ветки.

Тут же неподалеку стояли трое молодых офицеров в некогда алых, а теперь буро-малиновых от заунывного дождя мундирах. Двое спорили, тыкая в повозку пальцами, третий же молчал и глазел, небрежно держа руку на золоченой гарде меча, застыв, как манекен в офицерском платье. Тысяча отборных солдат противника и та едва ли могла бы столь успешно блокировать продвижение армии.

– В чем дело? – требовательно осведомился Горст, в попытке, разумеется, тщетной, держаться солидно.

– Господин, обозу никак не место у этой тропы!

– Это вздор, господин! Пехота задерживается, в то время как…

«Конечно, важнее найти виновных, чем решение». Горст плечом потеснил офицеров и прохлюпал по грязи в самую трясину. Он вклинился меж вконец грязных солдат и опустил руки в слякотную жижу, нашаривая ладонями ось, а подошвами ботфорт – опору понадежней.

– Тяни! – крикнул он вознице.

Он забыл придать голосу желанную весомость; получилось как петух прокукарекал. Щелкнул кнут. Лошади всхрапнули. Люди со стоном налегли. Чавкнула грязь. Горст напрягся от пят до макушки; струной натянулись мышцы. Мир потускнел. Горст крякнул, рыкнул, зашипел; ярость вскипела так, словно ее внутри, несмотря на сравнительно маленькое сердце, был непочатый край; казалось, стоит открыться какому-то кранику, и эту повозку, да и все вокруг, разнесет вдребезги. Колеса с жалобным скрипом подались, и повозка стронулась с места. Еще миг, и усилие пришлось на пустоту; отчаянная попытка устоять на ногах ничем не увенчалась, и Горст во весь рост плюхнулся лицом вперед, вместе с солдатами. Повозка рванулась – возница что есть силы сдерживал лошадей – и заколыхала себе дальше.

– Спасибо за помощь, господин, – покрытый слоем грязи солдат неуклюже попытался своей лапой очистить мундир Горста, но лишь размазал слякотные пятна еще безобразней. – Прощения прошу, господин.

«Смазывайте, как подобает, оси, болваны. Удерживайте телегу на дороге, ротозеи-придурки. Делайте, черт подери, что вам положено и как надлежит, нерадивые бездельники, вшивота. Или это так сложно?»

– Ничего, – пробормотал Горст, стряхнув услужливую лапу. – Ступай себе, благодарю.

Он одернул мундир. Отдаляясь под промозглой завесой дождя от повозки, он почти слышал, как в спину ему обидно посмеиваются и солдатня, и те офицеришки.

Лорд-маршал Крой, главнокомандующий войсками его величества на Севере, реквизировал себе под временную ставку самое заметное строение в округе, а именно приземистый сельский дом, поросший мхом так густо, что походил со стороны на застарелую навозную кучу. Беззубая старуха и ее древний супруг – до недавних пор, видимо, хозяева дома – сидели на пороге соседнего амбара, прильнув друг к другу под дырявым платком, и с сонным равнодушием наблюдали, как Горст шлепает по грязи к дощатой передней двери. Судя по всему, Горст их не впечатлил. Равно как и четверку часовых в накидках из промасленной мешковины, слоняющихся у крыльца. Равно как и сборище промокших офицеров в гостиной с низким потолком: при появлении Горста они выжидательно обернулись на дверь и все как один тут же скисли физиономиями, едва поняли, кто это.

– Гляньте-ка, Горст пожаловал, – съязвил один, как будто ожидал увидеть короля, а оказалось, что это мальчик для выноса горшков.

Здесь был представлен весь цвет армии. Центральное место занимал сам маршал Крой, он непоколебимо восседал во главе стола. Вид, как всегда, безукоризненный: свежевыглаженный черный мундир с жестким стоячим воротником, серебряные листики на котором смотрелись в тон стальным редеющим сединам, уложенным на выпуклом черепе, можно сказать, во фрунт. Рядом сидел его первый помощник, мелковатый полковник Фельнигг, чутко ловящий каждое начальственное распоряжение – спина выгнута, подбородок вздернут. Впрочем, учитывая, что подбородок у него был на редкость мелкий, вздернутость изображала в основном шея, запрокинутая так, что затылок упирался в воротник, а ноздри были обращены к потолку.

«Как не в меру заносчивый гриф, ждущий для кормежки подходящую падаль». Ему бы для этой цели генерала Миттерика – вот где можно разгуляться: крупный, дородный, с упитанным лицом, объемистые черты которого едва умещались на отведенном им природой месте. Если у Фельнигга подбородка почти не было, то у Миттерика он был массивен, да еще и с опрометчиво крупной выемкой посередке.

«Как будто у него из-под усищ свисает задница». Обычно он носил кожаные, почти до локтя краги – наверное, чтобы подчеркнуть воинственность, хотя у Горста почему-то напрашивалось сравнение с рукавицами селянина, которыми тот пускает ветры коровам при запоре.

Увидев заляпанный грязью мундир Горста, Миттерик возвел бровь.

– Опять геройствуем, полковник Горст? – спросил он под чье-то подхихикиванье.

«Запихай это в свой рот-задницу, коровий бурдюк тщеславия». Слова так и чесались на губах, хотя, что бы Горст ни высказал своим фальцетом, шутка непременно обернулась бы против него. Право, лучше лицезреть перед собой целую сотню северян, чем терпеть пытку разговором. Так что вместо слов Горст по обыкновению изобразил неловкую, униженную улыбку и, пристроившись в укромном уголке, скрестил на запачканном мундире руки, а гнев утопил в созерцании умозрительной картины: чванливые головы Миттерика и его свиты воздеты на пики армии Черного Доу – зрелище, быть может, не самое патриотичное, но упоительное, как раз по настроению.

«Что это за мир, в котором такие люди – если их вовсе можно назвать людьми, – смотрят свысока на таких, как я? Да я вдвое ценнее всех вас вместе взятых! И это лучшее, что может предложить Союз? Если так, то мы заслуживаем поражения».

– Не запачкав рук, не выиграешь войны.

– А?

Отвлеченный от мыслей Горст недовольно покосился. Рядом притулился Ищейка в поношенном плаще и со столь же поношенным, устало-смиренным лицом, потрепанным невзгодами, как непогодой.

Северянин с медленным вздохом стал отводить голову, пока та легонько не стукнулась об облупленную стену.

– А кто-то предпочитает оставаться чистеньким? И проиграть.

Союз с изгоем еще большим, чем он сам, Горста не прельщал. А потому он, как в наглухо пригнанные доспехи, углубился в привычное молчание и слушал, как перебрасываются репликами сидящие за столом офицеры.

– Так когда они подъедут?

– Скоро.

– И сколько их?

– Я слышал, трое.

– Да нет, только один. Одного члена закрытого совета, и того за глаза.

– Закрытый совет? – вырвалось у Горста сиплым взволнованным фальцетом.

Тошнотворным послевкусием всплыли в памяти гнусные старцы, в одночасье лишившие его звания. «Раздавить все мои чаяния, все мечты с такой же беспечностью, с какой мальчишка давит жука». А затем…

Вот его выводят в коридор, и массивные черные двери захлопываются перед ним, как крышка гроба. «Уже не Первый страж. Не рыцарь-телохранитель. А попросту говорящая фальцетом прибаутка с именем едва ли не нарицательным, означающим неудачливость и позор». Перед внутренним взором по-прежнему плыли кривые ухмылки, слышались гаденькие смешки. И бледное лицо короля – челюсти сомкнуты, взгляд направлен куда-то вбок. «Как будто растоптать, уничтожить самого верного, самого преданного слугу было для него не более чем досадным пустяком…»

– А который из них будет? – волновался Фельнигг. – Мы его знаем?

– Да какая разница, – досадливо отмахнулся Крой, оглядываясь на окно, за которым широко и шумно шел дождь. – Нам уже известно, что они скажут. Король требует большой победы, вдвое быстрее и вполцены.

– Нет, ну надо же! – запетушился Миттерик. – Черт бы побрал этих царедворцев: суют нос во все щели, даже к нам! Бьюсь об заклад, эти плуты из закрытого совета обошлись нам уже в такое множество жизней, какое даже наш заклятый враг не…

Громко стукнуло дверное кольцо, и в комнату тяжелой поступью вошел грузноватый старик – лысый, с короткой седой бородой. На первый, беглый взгляд верховной властью от него не веяло: одежда намокла и запачкалась немногим меньше, чем у Горста; деревянная палка со стальным набалдашником напоминала скорее посох, чем регалию власти. Тем не менее, даром что в комнату следом не вошел никто, кроме неприметного слуги, а численный перевес присутствующих здесь армейских чинов попросту подавлял, дыхание затаили именно последние – такую непререкаемую, владетельную уверенность и строгую властность источал старик. «Вид мясника, по-хозяйски присматривающего себе борова на бойне». Лорд Байяз.

Крой чуть заметно побледнел. Горст, пожалуй, впервые видел маршала в таком изумлении, да и не он один. Все собрание остолбенело, как, наверное, не онемело бы, вкатись сюда тележка с трупом Гарода Великого, который бы вдруг начал что-нибудь громогласно вещать.

– Господа.

Небрежно бросив кудрявому слуге посох, Байяз смахнул с лысой макушки капельки влаги и отряхнул ладони. Для своего поистине мифического статуса этот старик держался до странности непринужденно.

– Вот ведь погодка, а? Иногда я в Севере души не чаю, а иногда вот… не очень.

– Мы не ожидали…

– А откуда вам было? – Байяз хохотнул вроде как добродушно, но в добродушии этом чувствовался оттенок угрозы. – От дел я отошел. Вновь расстался со своим креслом в закрытом совете и последнее время тешил старческое слабоумие в библиотеке, подальше от дворцовых свар и интриг. Но война уже, можно сказать, почти у моих ворот, а потому было бы нерадиво с моей стороны не заглянуть и не отвесить поклон. С собой я привез деньги – насколько я пониманию, выплата жалованья у нас слегка подзатянулась?

– Самую малость, – согласился Крой.

– Ну вот. Еще чуть-чуть, и по большей части наносное понятие о солдатской чести и послушании быстро рассосется, не так ли, господа? Без золоченой денежной смазки громадная махина армии его величества скоро засбоит, а потом и вовсе встанет, как нередко случается в жизни, верно?

– Мы заботимся о благополучии наших людей, – сказал без особой уверенности маршал.

– А уж я-то! – воскликнул Байяз. – Смею вас заверить, я здесь исключительно с тем, чтобы помочь. Смазать, так сказать, колеса. Понаблюдать и, может статься, предложить при необходимости какой-нибудь совет. Командование, лорд-маршал, само собой, остается за вами.

– Само собой, – эхом отозвался Крой.

Прозвучало, впрочем, неубедительно. Шутка ли: ведь это же первый из магов – человек, возраст которого, по слухам, исчисляется сотнями лет и который владеет магическими силами; который, говорят, сам выковал Союз, возвел на трон короля и обратил в бегство гурков, повергнув при этом в прах добрую половину Адуи. По крайней мере, так говорят. «Мало кто известен нежеланием хоть во что-нибудь да вмешаться».

– Э-э… Смею вам представить генерала Миттерика, командующего второй дивизией его величества.

– Генерал Миттерик? Даже взаперти со своими книгами я слышал истории о вашей доблести. Сочту за честь.

– Нет-нет, что вы! – генерала распирало от истовости. – Это я, я сочту за честь!

– Можно и так, – веско изрек Байяз.

Крой в последовавшей тишине решительно бросился в атаку.

– А это мой первый помощник полковник Фельнигг. А вот это вождь тех северян, что противостоят Черному Доу и сражаются на нашей стороне; имя ему Ищейка.

– Вот как? – поднял брови Байяз. – Думается, у нас был общий друг, Логен Девятипалый.

Ищейка ответил спокойным взглядом – единственный человек в комнате, не выказавший перед Байязом благоговейного трепета.

– Если и есть кто на свете, способный провести великого уравнителя, так это был – или есть – он. В любом случае, он для Севера большая утрата. Да что там, для всего мира! Великий человек, вспоминать о котором надлежит с прискорбием.

– Человек как человек, – пожал плечами Ищейка. – Есть в нем хорошее, есть плохое, как у всех. А насчет прискорбия, так это смотря у кого спросить.

– Справедливо.

Байяз печально улыбнулся и произнес на языке северян:

– А ты, я вижу, в подобных вещах реалист.

– Как и ты, – откликнулся Ищейка.

Сомнительно, чтобы кто-нибудь в этой комнате понял хоть слово. Горст, при всем знании языка, и то усомнился.

Крой между тем шел дальше.

– А вот это…

– Бремер дан Горст, разумеется!

Теплым рукопожатием Байяз потряс Горста по самые ботфорты. Для человека такого возраста и сана хватка была на удивление крепкая.

– Я видел, как вы фехтовали с королем. Сколько уж лет минуло – пять? Шесть?

Горст мог исчислить не только годы, но даже дни и часы.

«В жизни моей, подобной тени, гордиться приходилось разве что поддавками в фехтовальных поединках».

– Девять.

– Девять, подумать только! Надо же, десятилетия мелькают, как листья на ветру. Никто так не заслуживал титула, как вы.

– Я оказался во многом посрамлен.

Байяз подался ближе.

– Вы оказались биты, и это единственное, что принимается во внимание.

Он шлепнул Горста по предплечью, как если бы они поделились им одним известной шуткой; а выходило, что она известна только Байязу.

– Но не вы ли состояли в числе рыцарей-телохранителей? И разве не вы охраняли короля в битве при Адуе?

Горст почувствовал, что зарделся.

«Да, то был я, и всем это хорошо известно. А ныне я – не более чем злосчастный козел отпущения, использованный и брошенный, как какая-нибудь беспутная служанка, грубо употребленная сынком сиятельной особы. Я теперь…»

– Полковник Горст здесь у нас в качестве королевского обозревателя, – решил пояснить Крой, почувствовав заминку.

– Ах да, – Байяз, спохватившись, щелкнул пальцами, – еще бы. После того, что делалось в Сипани.

Горст вспыхнул; само название города хлестнуло, как пощечина. «Сипани…» Да, все просто – после того, как он четыре года назад почти безотлучно находился там, среди безумия Дома досуга Кардотти. Шаткой поступью крался сквозь дым, разыскивая в отчаянии короля. Добирался до лестницы, смотрел на лицо в маске… А затем долгий, еще более муторный путь назад, среди порочащих душу и тело бесчинств, позорных оргий. Лица в комнате внезапно поплыли нестерпимо яркими, смазанными кометами – при этом, как ни странно, с ухмылками. Горст открыл пересохший рот, но, как обычно, ничего не выговорил.

– Ничего, ничего, – маг похлопал Горста по плечу с уничижительным добродушием, как какую-нибудь одряхлевшую, полуслепую служебную собаку – дескать, на вот тебе кость, по старой памяти. – Может, дослужитесь еще и вновь завоюете благосклонность короля.

«Может, и дослужусь, тайная ты дырка от сраки. Если весь изойду кровью на Севере».

– Может быть, – сумел прошептать Горст.

А Байяз пододвинул стул и сел, сложив пальцы домиком.

– Ну что. Какова обстановка, лорд-маршал?

Крой, одернув полы мундира, подступил к огромной карте, такой большой, что края загибались, не помещаясь даже на самой широкой стене домишки.

– Дивизия генерала Челенгорма находится здесь, к западу от нас.

Бумага взвизгнула под метнувшейся указкой маршала.

– Он рвется к северу, поджигая поля и деревни в надежде, что тем самым втянет северян в сражение.

– М-м-м, – со скучным видом протянул Байяз.

– Тем временем дивизия лорда-губернатора Мида в сопровождении людей Ищейки прошла маршем на юго-восток, чтобы взять в осаду Олленсанд. Дивизия генерала Миттерика остается между этими двумя…

«Тук», «тук» указкой – методично, с безжалостной точностью.

– В постоянной готовности прийти на помощь той или другой. Маршрут обоза пролегает на юг в сторону Уфриса. Дороги здесь плоховатые, на самом деле не более чем тропы, но мы…

– Да-да, конечно, – Байяз пухлой рукой отмахнулся от доклада, как от чего-то, недостойного внимания. – Я здесь не затем, чтобы вмешиваться в тактику.

Указка Кроя растерянно застыла.

– Тогда…

– Лорд-маршал. А вы представьте, что вы, скажем, бригадир каменщиков, и работаете над башенкой грандиозного дворца. Мастер, чья приверженность ремеслу, опыт и внимание к деталям не вызывают ни у кого и тени сомнения…

– Каменщиков? – окончательно потерялся Крой.

– Тогда представьте, что закрытый совет – это архитекторы. И наше дело – не подгонка одного камня к другому, а план всего здания в совокупности. Стратегия, а не тактика. Армия – инструмент правительства и должна служить его интересам. А иначе какой в ней толк? Так, просто чрезвычайно дорогостоящая машина для… чеканки медалей.

Собрание неуютно зашевелилось. «Едва ли это любимая тема обсуждения у оловянных солдатиков».

– Стратегия правительства подвержена внезапным переменам, – ворчливо заметил Фельнигг.

Байяз поглядел на него, как школьный наставник на тупицу, что тянет назад весь класс.

– Мир текуч, подвижен. Подвижными должны быть и мы. Однако с той поры, как началась военная кампания, дела пошли не лучшим образом. Вновь подняли голову крестьяне: военные, видите ли, подати, и так далее. Неуемные, вечно неуемные, – он забарабанил по столешнице. – Наконец завершен новый Круг лордов, открытый совет приступил к заседаниям, и знати есть где выражать недовольство. И они его выражают. Нескончаемо. По всей видимости, их крайне раздражает медленный темп.

– Чертовы пустобрехи, – буркнул Миттерик.

«Зарубите на носу: более всего люди ненавидят в других то, что им ненавистно в себе».

Байяз вздохнул.

– Иногда мне кажется, будто я строю песчаные замки во время прилива. Гурки не сидят сложа руки, их козням нет конца. Но когда-то они были единственной силой, с которой приходилось бороться. А теперь есть еще и Змея Талина. Меркатто. – Байяз нахмурился, как будто само это имя было ему неприятно. – Пока наши армии барахтаются здесь, эта проклятая гадюка продолжает сжимать ядовитый хвост вокруг Стирии, ободренная тем, что Союз не может ничего ей толком противопоставить.

Собрание отозвалось нестройным, но патриотичным рокотом.

– Говоря попросту, господа, расходы на эту войну – в смысле потерь и денег, и престижа, и возможностей, – становятся чересчур велики. Закрытый совет требует скорейшего завершения кампании. Естественно, будучи солдатами, вы склонны излишне романтизировать тактику ведения войны. Но в боевых действиях толк есть лишь тогда, когда они обходятся дешевле других приемов и ходов. – Байяз сосредоточенным движением смахнул с подсохшего рукава соринку. – Вы вдумайтесь: это всего лишь Север. Я в том смысле – ну что вам стоит?

Воцарилась тишина, после чего, прокашлявшись, подал голос Крой:

– Вы говорите, закрытый совет требует скорого завершения… Они имеют в виду конец сезона?

– Конец сезона? Да нет, конечно.

Офицеры дружно и облегченно выдохнули. Как выяснилось, преждевременно.

– Имеется в виду, гораздо раньше.

Ропот постепенно перерастал в гомон: негодующие ахи, тихое чертыханье, ворчание под нос; уязвленная офицерская гордость одерживала верх над всегдашним штабистским раболепием, что бывает нечасто.

– Но нельзя же вот так!

Миттерик вдарил в сердцах крагой по столу; впрочем, тут же опомнился:

– То есть я хотел сказать, прошу прощения, но мы не можем…

– Господа, господа, – взялся урезонивать разошедшихся подчиненных Крой. «Лорд-маршал без резонерства не может». – Лорд Байяз… Черный Доу продолжает упорно уклоняться. Маневрирует, отходит, – Крой указал на карту, как будто там были нарисованы суровые обстоятельства, против которых не попрешь. – На его стороне стойкие местные вожди. Его люди прошли огонь и воду. Они знают местность, их поддерживают сородичи. Доу мастак на быстрые переброски, внезапные выпады. У нас уже был с ним однажды пренеприятный конфуз. Если рваться без оглядки в бой, то можно, знаете, и…

С таким же успехом он мог спорить с волнами прибоя. Первый из магов пропускал его слова мимо ушей.

– Вы опять вдаетесь в детали, лорд-маршал. Каменщики, архитекторы, все такое прочее… Или вы меня не поняли? Король послал вас сюда драться, а не маршировать вокруг да около. У меня нет сомнения, что вы изыщете способ вызвать северян на решающую баталию. Ну а если нет, то… всякая война – лишь прелюдия к разговору, не так ли?

Байяз встал, а следом за ним под нестройный скрежет стульев и стук мечей и шпаг стали уныло подниматься штабисты.

– Мы… в восторге, что вы смогли нас навестить, – выдавил Крой, хотя по всему чувствовалось, что настроение у собрания прямо противоположное.

Байяза было не пронять.

– Вот и хорошо, потому что я остаюсь здесь наблюдать. Со мной прибыли кое-какие господа из Адуи. У них на руках устройство, и мне не терпится посмотреть, как оно работает.

– Сделаем все, что в наших силах.

– Превосходно, – Байяз милостиво улыбнулся. «Единственная улыбка в комнате». – Что ж, оставляю подгонку камней в ваших, – он выразительно посмотрел на нелепые краги Миттерика, – умелых руках, господа.

Офицеры хранили молчание, прислушиваясь, как поношенные башмаки первого из магов и его единственного слуги шаркают в сенях – совсем как дети, готовые откинуть одеяла, как только родители отдалятся на безопасное расстояние.

Едва закрылась передняя дверь, как сердитый ропот возобновился.

– Какого черта!

– Да как он смеет!

– К концу сезона? – неистовствовал Миттерик. – Да он рехнулся!

– Вздор! – вторил ему Фельнигг. – Просто вздор!

– Чертовы интриганы!

Зато Горст улыбался, и даже не столько смятению Миттерика и иже с ним. Теперь им придется искать битвы.

«Уж не знаю, для чего пришли сюда они, а я для того, чтобы сражаться».

Крой усмирил разошедшихся подчиненных постукиванием маршальского жезла о стол.

– Господа, господа, прошу вас! Слово закрытого совета – это слово короля, так что нам остается лишь со всем рвением подчиниться. В конце концов, кто мы такие, как не каменщики, – под повисшее молчание он поворотился к карте, охватывая взглядом дороги, холмы и реки Севера. – Боюсь, нам придется забыть о благоразумии и сосредоточить армию для согласованного броска на Север. Ищейка?

Северянин подошел к столу и бойко отсалютовал:

– Мое почтение, маршал Крой!

Вышло немного комично, поскольку Ищейка был независимым союзником, а не мелкой подчиненной сошкой.

– Если мы всем войском выйдем на Карлеон, есть вероятность, что Черный Доу примет наконец бой?

Ищейка потер колючую щетину.

– Может, и да. Он не из особо терпеливых. И расклад для него не самый выгодный, учитывая, что вы последние несколько месяцев изрядно потоптались по его вотчине. Но он всегда был непредсказуемым мерзавцем, этот Доу.

Ищейка скривился от болезненного воспоминания.

– Одно я могу сказать: если он решит сражаться, то заранее вы об этом не узнаете. Он вам с ходу, со всей внезапностью вгонит в задницу кол. А так, можно и попробовать, – Ищейка осклабился, оглядывая собрание, – особенно кому по нраву кол в заднице.

– Лично мне не очень, но говорят, истинный генерал должен быть готов ко всему.

Крой провел указкой по дороге и постучал по карте.

– Что это за городишко?

Ищейка оперся о стол и прищурился, потеснив пару штабистов – те неуютно заерзали, что Ищейку, впрочем, ничуть не смутило.

– Это Осрунг. Старый городок среди полей, с мостом и мельницей, и людей здесь живет… жило в мирное время сотни три или четыре. Есть и каменные строения, но по большей части дерево. Вокруг высокий частокол. Раньше была чертовски добрая таверна… Хотя вы знаете, как все нынче переменилось.

– А этот холм? Вот здесь, где сходятся дороги из Олленсанда и Уфриса?

– Это Герои.

– Странное название для холма, – ворчливо заметил Миттерик.

– Назван так из-за кольца старых камней на вершине. Когда-то в древности под ними были похоронены воины, по крайней мере, так гласит молва. Оттуда очень хороший обзор. Я как раз посылал туда на днях дюжину, проверить, не показывался ли там кто-то из парней Черного Доу.

– И что?

– Да пока ничего, хотя причин для беспокойства нет. Если оттуда надавят, помощь рядом.

– Тогда это и есть нужное место.

Крой, чуть пригнувшись к карте, придавил к этой точке указку, словно мысленно нагнетая туда мощь армии.

– Герои. Фельнигг?

– Да, господин?

– Доставьте сообщение лорд-губенатору Миду, чтобы снимал осаду с Олленсанда и со всей поспешностью выдвигался на встречу с нами под Осрунгом.

Кто-то резко втянул воздух сквозь зубы.

– Мид рассвирепеет, – предупредил Миттерик.

– Это за ним водится. А что делать?

– Я пойду обратно тем же путем, – сказал Ищейка. – Встречусь со своими молодцами и поверну их на север. Так что послание могу передать и я.

– Будет лучше, если его в личном порядке передаст полковник Фельнигг. Лорд-губернатор Мид… не расположен к северянам.

– Видимо, в отличие от всех, здесь присутствующих? – Ищейка, щеря в улыбке острые желтые зубы, оглядел цвет офицерства. – Ну ладно, тогда я поехал. Если повезет, увидимся на Героях через… сколько дней? Три? Четыре?

– Через пять, если погода не выправится.

– Так ведь Север. Ладно, пускай пять.

И Ищейка вслед за Байязом вышел из душной комнаты с низким потолком.

– Что ж, вышло, может, и не так, как нам хотелось, – Миттерик ткнул мясистым кулаком в мясистую ладонь, – но, может быть, мы им теперь кое-что покажем? Выволочем негодяев в чистое поле и наконец устроим им разгром!

Под натужный скрип ножек стула он встал.

– Всё, я поехал. Потороплю дивизию. Надо срочно выходить ночным маршем. Все на врага, лорд-маршал!

– Постойте, – Крой сидел за бюваром и окунал в чернильницу перо, собираясь писать приказы. – На ночь глядя не трогайте их с места. По таким дорогам, в такую погоду поспешность принесет больше вреда, чем пользы.

– Но, лорд-маршал, если мы…

– Я собираюсь ускорить темп, генерал, но не мчаться сломя голову к поражению. Мы не должны пинать людей излишне жестко. Не стоит ради боеготовности выматывать силы.

Миттерик натягивал краги.

– Дьявол бы побрал эти чертовы дороги!

Горст отодвинулся, давая генералу с вереницей адъютантов вый-ти, а сам молча представлял, как лично препровождает их из комнаты прямиком в тартарары.

Крой за написанием рескрипта поигрывал бровями:

– Здравомыслие… избегает… битв.

Перо аккуратно плыло по бумаге.

– Кому-то надо будет передать это распоряжение генералу Челенгорму. Выдвинуться со всей поспешностью к Героям и занять холм, а также городок Осрунг и все подступы и переправы к реке, что…

Горст шагнул вперед:

– Я это сделаю.

Если дело дойдет до боя, дивизия Челенгорма окажется в нем первая. «И я буду впереди самых передних рядов. Призраки Сипани я похороню в самой сердцевине».

– Никому я бы не доверил это так охотно, как вам.

Горст ухватился за бумагу, но маршал выпустил ее не сразу, а посмотрел испытующе; свернутый лист протянулся меж ними как мостик.

– Однако помните, что вы королевский обозреватель, а не воин.

«Я ни то и ни другое. Я мальчик на побегушках, и здесь нахожусь потому, что больше мне нигде нет места. Я письмоносец в мундире. Причем в мундире, если на то пошло, испачканном. Я мертвец, который все еще трепыхается. Ха-ха! Взгляните на этого стоеросового болвана со смешным голосом! Велите, пусть он вам спляшет!»

– Слушаюсь.

– Так что обозревать обозревайте, это никоим образом не возбраняется. Но уж будьте добры, никакой героики. Не как накануне под Барденом. Война – не место для героики. Особенно такая.

– Слушаюсь.

Крой выпустил лист и повернулся к карте, меряя расстояние циркулем из большого и указательного пальца.

– Если бы мы вас потеряли, король бы мне этого никогда не простил.

«Король меня здесь бросил и думать забыл, и никто не пожалеет, если меня изрубят на куски, а мозги разбросают по всему Северу. И прежде всего я сам».

– Слушаюсь.

На этом Горст вышел обратно в непогоду, где его и поразила молния.

До нее было рукой подать – вот она, осторожно ступает навстречу по раскисшей грязи двора. Ее улыбка на гнетущем фоне слякоти сияла, как солнце. Даже, можно сказать, обжигала. В сердце полыхнуло, сладко обдав жаром кожу; перехватило дыхание. Месяцы, проведенные в разлуке, не сказались решительно никак. Он все так же отчаянно, безнадежно ее любил.

– Финри, – прошептал он с благоговейным трепетом, как какое-нибудь заклятие, опрометчиво брошенное глуповатым чародеем из сказки, – какими судьбами?

Мелькнул призрачный страх, что видение сейчас поблекнет, растворится, уйдет бесплотным образом истомленного воображения.

– Да вот, взглянуть, где там отец. Он здесь?

– Строчит приказы.

– Как всегда.

Она оглядела мундир Горста и приподняла бровь – темно-каштановую, почти черную, разделенную дождем на волосинки.

– А вы, я смотрю, все в грязи играете.

Духа не хватало даже на смущение. В ее глазах он был повержен. К влажному лицу Финри прилипли прядки волос. Жаль, что не он. «Я думал, на свете не было и нет ничего прекрасней, чем ты, но теперь ты еще красивее». Смотреть на нее он не осмеливался, и одновременно не осмеливался отвести взгляд. «Ты самая красивая женщина в мире – нет, во всей истории. Нет, ты вообще самое красивое, что было и есть. Убей же меня, убей меня сейчас, сию минуту, чтобы лицо твое было последним, что я вижу».

– Вы… хорошо выглядите, – промямлил он.

Она посмотрела на промокший дорожный плащ, до пояса заляпанный грязью.

– Подозреваю, вы со мной не вполне искренни.

– Да я… Я никогда не притворяюсь.

«Я люблю тебя. Люблю, люблю, люблю, люблю, люблю, люблю…»

– А у вас, Бремер, все хорошо? Могу я называть вас Бремером?

«Да ты можешь каблуками выдавить мне глаза – назови лишь снова меня по имени».

– Конечно, да. Я…

«Болен телом и душой, с уязвленной честью, ненавидящий мир и все в нем, я готов забыть все это, откинуть за ненадобностью, лишь бы ты была рядом».

– У меня все хорошо.

Она протянула руку, и Горст склонился поцеловать ее, как какой-нибудь сельский священник, которому выпала честь прикоснуться к одеянию святого… На пальце у Финри красовалось кольцо с синим сверкающим камешком. Внутри у Горста все оборвалось – так, что не продохнуть; впору рухнуть плашмя. Лишь неимоверным усилием воли он остался стоять.

– Это… – прохрипел он.

– Да, обручальное кольцо.

Могла ли она знать, что ему легче увидеть отрубленную голову, чем…

За привычную улыбку Горст схватился, как утопающий за последний прутик. Губы шевельнулись, и он расслышал свое сипенье – этот гадкий, невыносимо бабский скрип.

– И кто же этот достойный?

– Полковник Гарод дан Брок.

В голосе нескрываемая гордость, не иначе как от любви.

«Что бы я отдал, лишь бы она так произносила мое имя? Да всё. Хотя что у меня есть, помимо людских насмешек?»

– Гарод дан Брок, – прошептал Горст; имя шелестело песком во рту.

Разумеется, он знал этого человека. Более того, они состояли в дальнем родстве – какие-то там кузены в четвертом колене. А несколько лет назад даже общались, когда Горст служил в страже у его отца, лорда Брока. А потом лорд Брок возымел виды на престол, но у него не получилось, и его изгнали, как изменника. К старшему его сыну король, впрочем, явил милость: лишил обильных земель, звонких титулов, но даровал жизнь. Как Горст жалел, что монарх тогда проявил милосердие!

– Он служит при ставке лорд-губернатора Мида.

– Ах да.

Брок был до тошноты смазлив, с непринужденной улыбкой и манерами победителя. «Ублюдок». О нем хорошо отзывались, даже за глаза, несмотря на постигший его отца позор. «Змей подколодный». Выбился в свет за счет храбрости и добродушия. «Гнусный прелюбодей». Он был всем, чем не был Горст. Стиснув дрожащий кулак, он представил, как этой вот самой рукой вырывает у Гарода дан Брока челюсть.

– Да-да.

– Мы так счастливы.

«Вот и прекрасно. А мне впору покончить с собой». Сожми она в тисках его член, боль и то не была бы столь невыносимой. Неужто этой женщине недостает ума увидеть его мучения? Наверное, какая-то ее часть знает и радуется его унижению. «О, как я люблю тебя. О, как я ненавижу тебя. О, как я хочу тебя».

– Мои поздравления, – выдавил Горст. – Обоим.

– Непременно передам мужу.

– Да.

«Да, да, скажи ему, чтобы он издох, чтобы сгорел, да поскорее». По лицу Горста блуждала нелепая ухмылка, а в горле клокотала желчь вперемешку со рвотой.

– Да.

– Мне пора к отцу. Наверное, скоро увидимся?

«О да. Очень скоро. Нынче же ночью, когда я буду метаться без сна на постели, сжимая член в кольце из пальцев, представляя, что это твой рот…»

– Надеюсь.

Она уже проходила мимо.

«Для нее это не более чем мимолетная встреча со старым знакомым». Для него же, стоило ей отвернуться, и без того серый день померк, обратившись в ночь. «Меня закидывает землей, погребальный песок струится в рот». Стукнула, захлопнувшись за Финри, входная дверь, а Горст еще долго и недвижимо стоял под дождем. Нестерпимо хотелось рухнуть на колени и плакать, рыдать, реветь по рухнувшим надеждам; кататься в грязи, рвать на себе остатки волос. Хотелось кого-нибудь прирезать, изрубить, забить до смерти, неважно кого. «Может, себя?»

Но вместо этого он только шумно, с жалобным всхлипом сглотнул и побрел, чавкая по грязи, в постепенно сгущающийся сумрак.

В конце концов, ему надлежало доставить послание. Без всякой героики.