Читать книгу У края темных вод - Джо Р. Лансдейл - Страница 3

Приплыли мы наконец к тому месту, где жила – прежде жила – Мэй Линн, и повыпрыгивали на берег. Терри держал конец веревки, привязанной к носу лодки, и, как вылез, примотал ее к пню. Для пущей надежности мы вытянули переднюю часть лодки из воды, так что дыра в дне пришлась не в воду, а в болотную грязь.

Перед тем как повернуться к берегу спиной и пойти к дому, Джинкс оглядела реку и ткнула пальцем. Джинкс была большая любительница тыкать пальцем. Всегда во что-нибудь ткнет и вам напомнит. Каждый раз, когда мы приплывали на это место, она тыкала пальцем во-о-он туда – туда, где мать Мэй Линн вошла в воду, обмотав себе рубашкой голову.

– Во-о-он там это стряслось, – добавляла она, как будто мы без нее не помнили, о чем речь.

Мы поднялись на взгорок, ноги скользили по сосновым иглам. Дом стоял на вершине холма, вместо фундамента – покосившиеся столбики, пропитанные креозотом. Дом специально поставили на холме, чтоб река не подмыла, но, судя по тому, как его скрючило, в скором времени он сам свалится, покатится кубарем вниз и свалится в реку как раз во-о-он в том месте, где утопилась мать Мэй Линн.

Взобравшись на вершину холма, я решила предупредить папашу Мэй Линн – а то еще придется глотать дробь из обреза – и окликнула:

– Эй, кто в домике?

Никто не ответил. На всякий случай мы выждали минуту: вдруг он отсыпается после выпивки. Выше на горке было устроено отхожее место, от него прямо в реку сбегала канава – типа канализация. Что упадет в дыру отхожего места, то по этой открытой канаве стечет вниз под горку и прямиком в воду. Терри присмотрелся к этому устройству и изрек:

– Это антисанитарно. Экскременты (экскременты, во как!) нельзя спускать в воду. Общеизвестное правило: надо оборудовать выгребную яму, а не сливную канаву. Так только лентяи поступают.

– Значит, ее папаша лентяй, – вздохнула я. – Что тут поделаешь?

Мы стояли возле дома, пониже его по склону, и поджидали, не выглянет ли кто. Никто не показывался. Мы позвали еще раз – все вместе. Но так никто и не ответил.

К облинявшему, просевшему под дождями крыльцу поднимались метра на три над землей ступеньки. Мы подошли к крыльцу, поднялись – ступеньки шатались под ногами. По бокам они были закреплены такими плинтусами, а верхней ступеньки не было вовсе – требовалось поднять ногу повыше и подтянуться на площадку, которая тоже ходуном заходила, когда мы ступили на нее.

Мы еще раз окликнули: «Эй, кто в доме?» – но так никто и не ответил. Собственно, и отвечать было некому, кроме Клитуса Бакстера. Прежде у Мэй Линн был брат Джейк, но ему с год тому назад пришел конец. Кое-кто говорил, будто он грабил банки, но большинство считало, что он довольствуется заправочными станциями. Между налетами на заправочные станции он прятался в болоте Сабин, и никто не указывал это место копам – не потому, чтобы Джейка особо любили, но он был одним из наших, речных людишек, и у него было при себе ружье и тот еще норов – ни с тем ни с другим охоты связываться не было.

Само собой, констебль Сай Хиггинс знал, где засел Джейк, но и в ус себе не дул: Джейк ему приплачивал. Слыхала я пересуды: констебль только радовался очередной вылазке Джейка – дескать, теперь-то пополнит запас виски или новую повязку на глаз себе приобретет.

Настоящий закон так и не добрался до Джейка – может быть, и не добрался бы никогда, а только он застудился на болоте, подхватил пневмонию и умер в родительском доме.

Видя, что дверь не открывают, разумник Терри спросил:

– Зачем мы вообще сюда приперлись? Мэй Линн на кладбище лежит.

Из всех нас троих только я видала вблизи Клитуса Бакстера. Мы все бывали в доме у Мэй Линн, но, когда я приходила туда вместе с Терри и Джинкс, Клитуса не случалось поблизости. Когда же я бывала одна и он меня замечал, то не кивнет, бывало, и даже не глянет в мою сторону. Мама Мэй Линн – другое дело, ее мы все знали: худая, тихая женщина с волосами цвета влажной пшеницы, а в глазах – словно вся мировая печаль плещется.

Мы и Джейка все трое видели: темноглазый, красивый, если бы не шрам через правую половину лица – старый обрез разорвался у него в руках, когда ему было примерно столько лет, сколько нам сейчас. Джейк был с нами довольно приветлив, но держался настороже и все присматривался: а вдруг мы замаскированные федералы, начиним его свинцом за украденные с бензозаправки двадцать пять баксов.

– Верно, – признала я. – Приперлись сюда, а зачем – сами не знаем.

– Решили сунуть свой нос, вот и все, – буркнула Джинкс.

Я еще раз постучала в дверь, и на этот раз она поддалась. Мы все замерли, глядя на приоткрывшуюся щель. Потом я тихонько протянула руку, подтолкнула дверь, и она открылась вовнутрь, словно приглашая войти.

Терри и Джинкс последовали за мной.

– Нехорошо это, – ворчал Терри.

– Не, нехорошо, – вторила ему Джинкс.

Тем не менее на пороге они не остались, ни тот ни другая. Шли за мной по пятам.

Весь дом состоял из одной здоровенной и кривой комнаты, ее разгородили одеялами, развесили на веревках, чтобы и раздвигать, и сдвигать, как понадобится. Самая большая часть отводилась папаше Мэй Линн, тут пришлось несколько одеял натянуть поперек дома, чтобы его отделить. Одно одеяло не было задернуто, я разглядела внутри койку и маленький стол с Библией и кучей каких-то бумаг. Пригляделась и поняла: это листки папиросной бумаги, чтобы табак заворачивать. Рядом стояла жестянка «Принца Альберта», и все вокруг – и стол, и постель, и пол, и даже единственный деревянный стул – было засыпано табаком: коричневые крошки, словно потемневшая перхоть. Как-то раз я наблюдала, как Клитус Бакстер сворачивал пахитоску – руки у него дрожали после недельного запоя, он больше просыпал табаку, чем скурил.

В другом конце комнаты было отделено место для готовки – деревянная плита с трубой, выходившей в дыру под окном. Занавески на окне были сшиты из той же ткани в синий цветочек, что и платье Мэй Линн.

Спальня Мэй Линн тоже была завешена одеялами, и была она совсем крохотная. А если у Джейка прежде имелось свое место, значит, теперь его захватил папаша. Трудно себе представить, как тут размещались четверо.

Мы сдвинули одеяла и заглянули в спальню Мэй Линн. На полу лежал замусоленный перьевой матрасик. Две плоские подушки в головах, на одной – наволочка, опять-таки из того же материала, что занавеска и платье, другая подушка вовсе без наволочки. К стене прислонился гардероб с потрескавшимся зеркалом. Прежде этот шкаф принадлежал матери Мэй Линн, и кроме него во всем доме настоящей мебели не было.

На гардеробе высилась целая кипа журналов про кино. Возле гардероба стоял стул, а другой – в изножье. Сколько раз, бывало, Мэй Линн садилась на один стул, я – на другой, и она показывала мне эти журналы, фотографии людей в них. Они все были словно из сна или мечты, словно ангелы, спустившиеся с небес. Не похожи ни на кого из моих знакомых, кроме самой Мэй Линн, а на нее похожи, пусть даже у нее нормальной одежки не было.

Джинкс потрогала журналы, приподняла обеими руками стопку и сказала:

– Тяжеленные какие – если все вместе в лодку свалить, глядишь, потонет.

– Она их все время читала, – кивнул Терри.

– Я думала, в один прекрасный день она сбежит отсюда и станет кинозвездой, – вздохнула я. – Уж если кто мог стать кинозвездой, так это она.

Терри присел на стул в ногах кровати, подтянул к себе подушку.

– Пахнет ею, – пробормотал он. – Той отдушкой из аптеки, что она покупала. – Он оставил в покое подушку, оглядел нас и добавил: – Знаете что: надо, чтобы Мэй Линн попала в Голливуд.

– Она померла, ты не забыл? – усмехнулась Джинкс, присаживаясь на матрас.

– Она и мертвая может поехать, – настаивал Терри, усаживаясь поудобнее и скрестив ноги. – Она только этого в жизни и хотела, а теперь ее зарыли в какую-то яму, точно сдохшего пса. Не так все должно было выйти с ней.

– Ага, а когда я тужусь в отхожем месте, из меня должны выпархивать бабочки, – съязвила Джинкс. – Только и у меня все выходит дерьмом.

– Мы могли бы отвезти ее в Голливуд, – продолжал Терри.

– Что ты сказал? – Я не верила своим ушам.

– Мы можем отвезти ее.

– То есть – выкопать и отвезти? – уточнила Джинкс.

– Ясное дело, – отвечал Терри. – Сама она не вылезет из-под земли.

– Тут ты прав, – сказала я.

– Я не просто так болтаю, – сказал Терри.

Мы с Джинкс переглянулись.

– Значит, – заговорила Джинкс, – мы ее выкопаем и потащим ее в гробу на закорках всю дорогу до Голливуда, а когда доберемся туда, разыщем людей, которые делают кино, и скажем им: вот, мол, новая кинозвезда, покойница, которая выглядит совсем не такой красоткой, какой Мэй Линн была при жизни, и которая воняет так, что от ее вони птица может брякнуться с дерева и убиться об землю?

– Нет, конечно, – сказал Терри. – Я лишь пытаюсь напомнить вам очевидный факт: не так уж много у нас друзей, чтобы если кто умер, так сразу его и забыть. Мы могли бы откопать ее и устроить ей погребение, как античным героям. Помните, как в Греции? Мы бы разожгли погребальный костер, а потом собрали бы пепел и пепел-то отправили бы в Голливуд.

– Какая она гречанка? – удивилась Джинкс.

– Но она была похожа на античную богиню, разве нет? – настаивал Терри.

– Богиня, ага! Девка с болот – очень красивая, что верно, то верно, а только утопили ее, привязав ей швейную машинку к ногам, – вступила я в разговор. – Ты рехнулся, Терри! Выкопать ее, сжечь, отвезти пепел в Голливуд! Рехнулся, право!

– Таков основополагающий принцип жизни, – заявил Терри.

– Каков – таков? – поинтересовалась Джинкс.

– Ты права, для нее это ничего не изменит, – сказал Терри. – Умершим уже все равно, и ничего хорошего нет в том, чтоб быть мертвым. Это я понимаю. У меня был пес, он умер, и я молился Богу, чтобы он вернул его к жизни, но пес все никак не возвращался. Наконец я уговорил себя, что Бог оживил моего пса, но тот не сумел выбраться из могилы. Я пошел и выкопал его – только он все равно был мертвый, да и выглядел уже не очень.

– Спросил бы меня, я бы тебе заранее сказала, – фыркнула Джинкс.

– Ведь торчать тут всю жизнь никому из нас неохота, – добавил Терри.

– Тут ты прав, – согласилась Джинкс. – Подтирать зады белой малышне, стирать, готовить для лесорубов – и так до конца жизни? Если меня это ждет, лучше уж кончить, как миссис Бакстер: рубашку на голову и нырнуть в реку.

– Не смей так говорить! – возмутилась я.

– Уже сказала.

– Больше так не говори.

– Ничего хорошего нас тут не ждет, – развивал свою мысль Терри. – Тут не вырастешь, не станешь тем, кем мог бы стать. Тут все неправильно. Пока мы тут, на нас словно груз какой-то давит, гнет к земле. Лично я за то, чтобы отвезти прах Мэй Линн в Голливуд и рассыпать его там, чтобы она отныне и впредь была частью Голливуда. Она всегда любила приключения, и я уверен, проживи она еще несколько месяцев, она бы сама сбежала отсюда.

– Что ж задержалась-то? – проворчала Джинкс.

– Она свой шанс упустила, но мы-то можем уехать, – настаивал Терри. – Надо ухватиться за этот шанс, вот и все. Вместе мы справимся, поможем друг другу в достижении этой цели.

– Ты бы лучше поел и выспался, – вздохнула я, присмотревшись к Терри.

Он упрямо покачал головой:

– Не нужно мне ни сна, ни еды. Мне нужна лопата и пара друзей, которые помогут вырыть Мэй Линн. Выкопаем ее и сожжем вместе с журналами. Это будет символично.

– Символично? – переспросила Джинкс.

– Потом уложим пепел от нее и журналов в банку…

– В банку? – снова перебила Джинкс.

– В урну, в сосуд, – нетерпеливо отмахнулся Терри. – Доплывем на лодке до большого города, сядем на автобус и поедем в Голливуд.

– На автобусе? – эхом откликнулась Джинкс.

– Что ты меня передразниваешь? – нахмурился Терри.

– Смахивает на бред сумасшедшего, – сказала я.

– Лучше сойти с ума, чем тут торчать, – заявил Терри.

– Я с тобой, – сказала вдруг Джинкс.

И оба они выжидающе уставились на меня. Им, я так понимаю, требовалось мое согласие.

– Погодите, дайте подумать! – взмолилась я.

– Я тебя знаю, – сказал Терри. – Ни о чем ты думать не будешь. Ты просто так говоришь, чтобы я отстал.

– Пока ты будешь думать, – заявила Джинкс, – мы с Терри уже разложим костер из журналов и сожжем Мэй Линн, а к тому времени, как ты окончательно решишься так или иначе, мы уже сядем в лодку – может, у нее в дне и дырки не будет, – и поплывем в Голливуд, увозя с собой мертвую подругу в банке.

– Одно я знаю, – возразила я. – По реке Сабин до Голливуда не доплывешь.

– По ней нет, но как-нибудь мы доберемся, – заверил меня Терри.

Я прямо видела, как в его голове крутятся колесики.

– Баржа! – сказал он наконец, вскинув голову и решительно сжав губы. – Можно поплыть на барже. Она большая, там и спать есть где.

– Слишком большая, – покачала головой Джинкс, – не всюду пройдет. Лучше эту лодку зачинить или добыть другую.

– Пройдет и в узких местах. Приналяжем, – упорствовал Терри.

– Можешь называть это баржей, но это всего-навсего плот, – напомнила я.

– Зато его можно по вечерам вытаскивать на берег и спать на нем, – сказал Терри.

– Мне нужно подумать, – повторила я. Они слишком давили на меня, но я была уверена, что, покуда мы будем плыть через реку обратно к нашему берегу, бредовая идея испарится из голов Терри и Джинкс.

– О чем тут думать? – удивилась Джинкс. – Ты сама говорила, что ночами толком не спишь – боишься, как бы папаша к тебе не подобрался.

Я кивнула: на ночь я в самом деле клала себе под руку полено, запирала дверь и спала вполглаза, ушки на макушке.

– Это верно.

– Ну так? – спросил Терри.

– Сперва мне нужно кое-что привести в порядок дома, – сказала я, все еще веря, что в скором времени ребята оставят эту идею, но уже и сама увлекаясь ею понемногу.

– Отлично, – сказал Терри. – Мы отправимся по домам и все подготовим. Если у кого-нибудь из вас есть деньги, самое время достать их из кубышки.

– У меня четвертак – и все, – сказала я.

– У меня только зубы, – усмехнулась Джинкс.

– У меня пара долларов наберется, – успокоил нас Терри. – Но главное, нам нужен план.