Читать книгу Ферма - Джоан Рамос - Страница 6

Машина опаздывает, а это значит, что Мэй, наверное, опоздает тоже. И если впереди есть пробки, а они там бывают часто – шоссе, идущее на Таконик[19], дерьмовое: слишком узкое, слишком извилистое, место бесчисленных аварий, вызванных столкновениями с оленями и другими лесными зверями, – тогда она определенно опоздает. А Мэй терпеть не может опаздывать.

– Ив! – зовет Мэй помощницу через открытую дверь кабинета. – Вы уже нашли машину?

Мэй старается скрыть раздражение и говорить спокойно, но повелительно. Во время корпоративного выезда в Мексику в прошлом месяце новенькая из отдела отношений с инвесторами сказала, что Мэй «никогда не выглядит раздраженной». Мэй нравится этот образ, и она ищет способы его закрепить: спокойствие в водовороте событий, хладнокровие в кризисе.

Такой выезд был первым в истории фирмы «Холлоуэй». Леон, босс Мэй, основатель и главный исполнительный директор компании, счел крайне важным созвать руководителей подразделений «Холлоуэя», чтобы поделиться мнениями о том, как лучше всего удовлетворять клиентов – ультрабогатых людей. «Выживают лишь параноики», – заявил Леон на открытии совещания, и на экране за его спиной загорелся слайд с презентацией, демонстрирующий впечатляющий рост годовой прибыли «Холлоуэя».

Для этого мероприятия в Канкун прилетели генеральные директора клубов «Холлоуэй» в Нью-Йорке, Сан-Франциско, Дубае, Лондоне, Гонконге, Майами и Рио. К ним присоединились директора компании по обслуживанию яхт и частных реактивных самолетов, фирмы, занимающейся арт-консалтингом, агентства по управлению недвижимостью. Мэй, единственная женщина, руководящая отдельным направлением деятельности компании и представляющая «Золотые дубы», также вошла в их число. «Гестационный[20] санаторий» являлся новым предприятием «Холлоуэя» и, по мнению Мэй, был его будущим.

Мэй берет со стола коробку с салфетками – та наполовину пуста, мучительный насморк не проходит с тех пор, как они с Итаном на Новый год отправились покататься на лыжах, – и прячет ее в потайной шкафчик за креслом. Затем она поправляет орхидею, подарок Итана, которая криво стоит в вазочке на ее столе, и отходит, желая полюбоваться своим рабочим местом.

– Есть новости, Ив? – снова спрашивает Мэй, натягивает кашемировое пальто – в Бергдорфе на него была скидка двадцать процентов[21], и оно все равно стоило целое состояние – и хватает сумочку. Она должна встретиться с Рейган Маккарти в Виллидже[22] в шесть, а при таких обстоятельствах ей повезет, если она доберется туда к половине седьмого. Мэй старается никогда не опаздывать на встречу с хостой[23] – это подразумевало бы, что безответственность допустима, а между тем именно безответственность непозволительна для той, кто вынашивает будущего миллиардера. К тому же опоздание при встрече с хостой, которую она все еще активно обхаживает, является проявлением дурного тона.

Ив все еще разговаривает по телефону с водителем. Мэй, стараясь не хмурить брови, распоряжается доложить, когда он приедет, и направляется к крыльцу Главного дома. Проклятие. Мэй пишет Рейган эсэмэску, сообщая, что ей потребуется отодвинуть встречу. Коридоры в «Золотых дубах», по которым она идет, настолько знакомы, что Мэй не нужно отрывать глаз от телефона. По привычке ее шаги замедляются перед картиной, которую она привыкла почитать своей. Это небольшой пейзаж, один из шести висящих в главном коридоре. Много лет назад Мэй нашла изображение этой картины у себя дома, в одном из альбомов по искусству. Желая узнать ее стоимость, она тут же позвонила подруге, работавшей в «Сотбис», и услышала, что на аукционе та может уйти за шестизначную сумму, а то и больше. Так вышло, что несколько лет назад Леон купил по наитию полдюжины картин для коридора. Направляясь в Ньюпорт, он ехал по пыльной проселочной дороге, затерянной в массачусетской глуши, когда наткнулся на распродажу вещей из какого-то поместья. Леон убедил дряхлого вдовца, прикованного немощью к стоящему в гостиной креслу, продать ему все шесть картин оптом и с большой скидкой. Хотя в целом они похожи – изображения сельских сцен, темные, землистые цвета, краски, наложенные толстыми мазками, – картина Мэй стоит в несколько раз больше остальных пяти, вместе взятых. «Похоже, у меня нюх на ценности!» – такова кульминация рассказа Леона, скромно указывающего на свой длинный, кривоватый и до странного привлекательный нос, когда он докладывает эту историю клиентам.

Каждые несколько недель Мэй выдвигает новую версию того, почему ее картина является выдающейся. На этой неделе она заметила за облаками черно-зеленое пятно, похожее на свежий синяк. А еще, что деревья на ее картине растут гуще, чем на других, и плотность их листвы почти осязаема. Не это ли имеет значение? Связана ли ценность с пятнами или с плотностью листвы? Правда состоит в том, что она этого не знает, а потому добавила несколько месяцев назад пункт «Записаться на курсы оценки произведений искусства» в свой список несрочных, но важных дел, которые предстоит сделать в перспективе. Теперь, однако, она полагает, что отодвинула его слишком далеко на потом, втиснув между пунктами «Организовать для бизнес-школы уик-энд с игрой в гольф» и «Оцифровать налоговые декларации». Ремонт в квартире Итана и Мэй будет закончен раньше, чем ожидалось, и они собираются устроить помолвку в своей гостиной площадью шестьсот квадратных футов, выходящей на южную сторону и залитой солнечным светом. До этого им точно понадобятся новые картины.

Сотовый Мэй пищит. Это Ив шлет сообщение, что водитель подъезжает. Мэй проносится через приемную, машет рукой секретарше и проталкивается через тяжелые входные двери. Она бросается к машине, водитель которой несколько раз извиняется за опоздание, твердя как заклинание: «Мне так жаль, что я опоздал, так жаль, так жаль».

– Все в порядке. Давайте просто наконец поедем.

Тон Мэй более суров, чем требует ситуация, а потому она бросает водителю полуулыбку в зеркало заднего вида.

Даже в разгар зимы местность вокруг «Золотых дубов» прекрасна. Из окна Мэй видна шахматная доска пастбищ, на которых в теплое время года выращивают люцерну, кукурузу и просто траву, окаймленная заснеженными платанами и дубами, некоторым из которых по нескольку сотен лет. Небольшой ручей, ныне покрытый льдом, течет через боковое поле вдоль хаотично выстроенной каменной стены. Небо над головой бледно-голубое, словно перевернутая веджвудская[24] чаша, и кажется твердым. С той самой секунды, когда Мэй увидела ферму «Золотые дубы» во время их с Леоном поездки по северу штата Нью-Йорк и прилегающим районам Коннектикута в поисках подходящего для их целей места, она поняла, что это идеальная обитель, поражающая красотой нетронутой природы и изобилующая буйной растительностью. И притом всего в двух часах езды от лучших в мире больниц Манхэттена.

Мэй позволяет себе наслаждаться пейзажем, пока они не выезжают на шоссе. Затем она решает приступить к работе и открывает на телефоне список неотложных дел.

1. Завершить подготовку к встрече с мадам Дэн.

Мэй считает, что сделать это будет нетрудно. Она уже на девяносто пять процентов готова к завтрашнему общению с ней – изучила за последние несколько недель все статьи о мадам Дэн, которые смогла найти, некоторые из них даже на китайском, – немалый подвиг, учитывая, что отец Мэй, хотя и родился недалеко от Пекина, отказывался говорить с ней дома на каком-либо языке, кроме английского. То, что Мэй почти безупречно владеет мандаринским диалектом, – результат многолетнего самоотверженного труда, начавшегося на первом курсе колледжа, когда она решила, что владение языком страны с самой быстрорастущей экономикой в мире когда-нибудь пригодится. Годы подтвердили ее правоту, когда миллионеры, а затем и миллиардеры начали плодиться по всему Китаю, подобно сорнякам, стремясь к роскошным товарам и услугам западного производства, на которые Мэй сделала ставку в своей карьере.

Кропотливые исследования Мэй открыли следующие факты: мадам Дэн является правящей королевой в мире бумаги и целлюлозы. Она родилась в хижине с жестяной крышей в убогой деревне в провинции Хэбэй в семье необразованных фермеров. Благодаря уму, пролитому поту и полезному браку с лейтенантом Красной Армии, обладавшим хорошими связями, мадам Дэн всего за десять лет создала протянувшего свои щупальца по всему миру гигантского спрута, занимающегося вторичной переработкой бумаги. Ее компания «Восемь небес» владеет сетью предприятий в прибрежном Китае, которые тоннами закупают макулатуру на Западе и направляют на переработку – очищают, растирают в пульпу и превращают в тару и другие материалы, используемые для расфасовки, обертки и упаковки дешевых массовых китайских продуктов, ежедневно экспортируемых на Запад. Там жадные, но все более и более экологически сознательные потребители отправляют свои использованные картон и бумагу в ярко-синие мусорные баки, откуда те снова будут проданы «Восьми небесам». Благодаря этому циклу использования и переработки мадам Дэн сколотила состояние, которое пресса оценивает в более чем восемнадцать миллиардов американских долларов. Она самая богатая женщина в Китае и самая богатая женщина в мире, добившаяся успеха собственными силами. И она рассматривает возможность инвестирования в «Холлоуэй холдингз».

Обычно Леон и Габби, новоиспеченная глава отдела по связям с инвесторами, принимали мадам Дэн в Нью-Йорке, в клубе «Холлоуэй» на Пятой авеню. Но на сей раз все меняется. Мадам Дэн не только рассматривает возможность инвестирования в «Холлоуэй». Она может заказать ребенка – это будет ее первенец, всего она запланировала пятьдесят детей – в «Золотых дубах», доверив его хосте, отобранной Мэй, чтобы вынашивать один из дюжины замороженных эмбрионов, оставленных мадам Дэн в носящем ее имя Центре исследований репродуктивного здоровья в Массачусетском технологическом институте.

Леон попросил Мэй провести первую встречу в «Золотых дубах». Он полагал, что пасторальная красота фермы и ее чистый, прозрачный воздух будут резко контрастировать с затянутым смогом небом и загрязненными грунтовыми водами, к которым мадам Дэн привыкла в Пекине. «И ты, Мэй. Ты всегда производишь большое впечатление», – тепло заметил Леон.

Мэй едва не падает в обморок от волнения. Это может стать ее шансом. С момента запуска «Золотых дубов» три года назад Леон и совет директоров «Холлоуэя» настаивали на ограничении деятельности, связанной с суррогатным материнством, – без достаточных оснований обходясь всего тридцатью (плюс-минус) хостами даже несмотря на то, что пробный период превзошел все ожидания.

Увы, восемь спален в восточном крыле пылятся и взывают к тому, чтобы там кого-нибудь поселили. Если хозяева «Золотых дубов» покончат с отдельными комнатами – а Мэй рекомендует снова и снова, ибо твердо верит, что хосты должны быть объединены в пары, чтобы следить друг за другом, и, конечно, чем больше суррогатных матерей в спальне, тем больше прибыль, – существующие помещения смогут вместить по крайней мере еще две дюжины женщин.

Но сначала Мэй нужно принять мадам Дэн. Она станет самой большой удачей и продемонстрирует Леону огромный потенциал «Золотых дубов».

Мэй выуживает из сумочки наушники и вставляет их в телефон. «Хуаньин дадзя! Приветствую всех. Сиэзи дегуанглин! Спасибо, что приехали», – звучит ее записанный голос. Мэй планирует начать завтрашнюю презентацию для мадам Дэн на китайском, а затем перейти на английский для Леона и остальных. Она практиковала вступление со своим онлайн-репетитором в Пекине в течение нескольких дней, и тяжелая работа окупилась – голос, говорящий по-китайски в наушниках, имеет акцент уроженца Поднебесной.

Мэй шевелит губами, беззвучно воспроизводя записанную презентацию, и при этом перебирает пальцами тонкую стопку заявлений о приеме на работу хостой, которые Ив распечатала в первой половине дня. Она просматривает фотографии на первых страницах соединенных скрепками листков и хмурится. Большинство претенденток приехали из стран Карибского бассейна, но таких и так достаточно. Светлокожие хосты – вот чего не хватает. На самом деле, размышляет Мэй, она могла бы принять еще несколько филиппинок. Они популярны среди клиентов, потому что хорошо говорят по-английски, а характер у них мягкий и услужливый. Сама Мэй неравнодушна к ним, потому что ее прежняя экономка, Дивина, родилась в горной деревне где-то на юге Филиппин. Дивина была доброй некрасивой женщиной с плоским носом, маленькими ноздрями и темной кожей, изборожденной большими оспинами, оставшимися после тяжело перенесенной ветрянки. Симпатичная белокурая мать Мэй пыталась использовать внешность Дивины, чтобы напугать маленькую дочку и заставить пользоваться солнцезащитным кремом («У тебя кожа отца, Мэй, неужели ты хочешь в конечном итоге выглядеть, как Дивина?»), но ее запугивания не приносили пользы, по крайней мере в ранние годы, потому что юная Мэй вовсе не считала Дивину уродиной.

Но она ею была, и по опыту своей работы Мэй знала: даже если бы Дивина была еще жива, достаточно молода, чтобы стать хостой, до крайности надежна, опрятна, послушна и обладала столь же здоровой маткой, как любая другая женщина в «Золотых дубах», ни один клиент никогда не выбрал бы ее. Из-за уродства. Клиенты, по крайней мере американские, конечно, никогда бы не признались в этом. Но, просматривая десятки анкет в элегантном офисе Мэй, они почти всегда пропускали похожих на Дивину и останавливались на симпатичной филиппинке с бледной кожей, или на польке с веснушками на носу, или на стройной тринидадке с блестящими глазами и ямочками на щеках.

Конечно, не все клиенты таковы, поправляет себя Мэй. Некоторые действительно сосредоточены только на выборе хосты со здоровой маткой. Но далеко не все. Большинство верят, что выбранная ими хоста является не только хранилищем для их будущего ребенка, но и символом высоких ожиданий относительно существа, которое будет помещено внутрь ее. Поэтому они тяготеют к женщинам, которых находят «красивыми», или «правильно говорящими», или «добрыми», или «мудрыми», или даже «образованными», и готовы платить за них высокую цену.

Последнее поначалу удивляло Мэй – то, что некоторые клиенты готовы платить гигантскую премию за матки, окончившие Принстон, Стэнфорд или Виргинский университет, как будто зародыши будут поглощать наряду с глюкозой, белками, кислородом и витаминами приобретенные знания и заоблачные результаты Академического оценочного теста высокообразованной хосты. Однако что верно, то верно: Мэй каждый год имеет дело с клиентами, согласными только на хосту со степенью самого престижного вуза. Отсюда страстное желание Мэй привлечь к работе Рейган Маккарти, в резюме которой значатся три пункта, отличающие хост высшего разряда: она европеоидной расы (привлекательная смесь ирландской и немецкой крови, как выяснила Мэй во время интервью), она симпатична, однако не сексуальна (Мэй знает по опыту, что это принципиально), и она образованна (диплом с отличием из университета Дьюка – умная, но не пугающе).

Если Мэй сумеет убедить Рейган прийти на работу в «Золотые дубы» и сведет ее с мадам Дэн, для которой любая цена, названная Мэй, станет ошибкой округления, бесконечно малой каплей в огромном океане богатства, Мэй окажется на пути к рекордному годичному бонусу, который будет ее ждать всего через несколько недель после Нового года. Она использует этот неожиданный доход, чтобы обновить ванные комнаты, которые, по настоянию Итана, они оставили для второй фазы ремонта. И она вручит матери подарок такой безумный (сумочка «Эрмес»? часы «Картье»? часы «Картье» в сумочке «Эрмес»?), что он вызовет у нее хоть какую-то реакцию. Легкую довольную улыбку. Невольный удивленный вздох.

Хотя на самом деле все говорило за то, что от матери ей этого не дождаться. Скорее всего, та отшвырнет подарок Мэй легким движением руки, как если бы каждый день получала сумки за пятнадцать тысяч долларов, набитые часами за двадцать тысяч долларов, а не сохла по ним всю взрослую жизнь. Сколько раз, вернувшись домой из школы, Мэй заставала мать в кабинете за просмотром очередного байопика о Джеки Кеннеди – или Бейб Палей[25]. Как часто мать насмехалась над неуклюжей роскошью новейшего клатча Луи Виттон у жены их соседа-нувориша, а потом Мэй обнаруживала, что бедняжка с жадностью изучает в уборной раздел сумок в каталоге «Сакс», как будто это порножурнал.

Но нет, это никуда не годится! Мэй качает головой, мотнув ею почти яростно. Сейчас не время для праздных мечтаний и дум. У Мэй есть работа. Следующие двадцать четыре часа станут решающими.

Мэй репетирует свою презентацию еще раз, на этот раз вслух, четко говоря слова в телефон. Позже, этим же вечером, она отправит запись по интернету своему репетитору для просмотра во время видеозвонка. Затем она вновь сосредотачивает внимание на резюме кандидаток. К тому времени, когда автомобиль достигает шоссе Франклина Рузвельта, Мэй успевает выделить в стопке заявления одной или двух соискательниц, которые заслуживают дальнейшего рассмотрения, и отправляет своей команде их имена по электронной почте для последующей проверки. Решительным движением указательного пальца Мэй удаляет на телефоне пункты один и два из списка неотложных дел. Сделано и сделано.

Мэй переходит к третьему пункту, когда ее телефон начинает вибрировать. На экране под фотографией Кэти, бывшей соседки Мэй по комнате, высвечивается надпись «Университетская подруга». Мэй представляет себе, как Кэти сидит, сгорбившись, за чужой партой в одной из четырех уставных школ[26], которые они с мужем основали в кишащих наркоманами, усеянных граффити и испещренных следами от пуль районах Лос-Анджелеса. Она, верно, звонит из-за билетов на самолет, но у Мэй нет времени болтать, и она терпеть не может, когда ее благодарят. По крайней мере, когда это делает Кэти. Когда Мэй послала крестнице хороший натуральный детский матрас в качестве рождественского подарка, Кэти и ее муж выразили свою признательность пугающе щедро. Кэти, которая в колледже на младшем курсе училась изобразительному искусству, вручную нарисовала для Мэй изысканную открытку, а Рик снял забавное видео, где втиснулся в детскую кроватку, надев чепчик и золотую цепочку, и принялся читать благодарственный рэп.

Мэй содрогается при мысли о том, как через несколько месяцев они отреагируют на билет бизнес-класса из Лос-Анджелеса в Майами, где бывшие студентки из сестринства, в котором когда-то состояла Мэй, собираются провести «эпохальный» девичник перед ее свадьбой. На самом деле это Кэти оказывает ей услугу. Мэй без ее присутствия не продержалась бы и полдня с этими каппа-каппа-гаммами. И Мэй нравится делать что-то для Кэти, чья жизнь кажется скучной и трудной по сравнению с ее собственной.

– Движение очень плотное, – извиняется водитель.

Машина съехала с шоссе и въехала в город, сбавив скорость из-за столпотворения байкеров, такси, автобусов, грузовиков и пешеходов.

– Не волнуйтесь, это не ваша вина, – отвечает Мэй.

Она решает не слушать голосовое сообщение Кэти. Лучше потом. Пока шофер ждет, когда поток машин рассеется, Мэй снова надевает наушники. Звук записанного голоса звенит у нее в ушах, чистый и уверенный, перекрывая раздающиеся за окном сердитые гудки автомобилей.

Стройная хостес сообщает Мэй, что она прибыла первой. Мэй сдает пальто в гардероб и удаляется в дамскую комнату – привести себя в порядок после долгой поездки. Ее отражение, с отвращением замечает она, говорит, что вид у нее до крайности неопрятный – волосы растрепались, подводка смазана, нос пунцовый от жестких салфеток, найденных в машине. Она берет себя в руки. Расчесывает и вновь стягивает волосы в пучок, подправляет макияж с помощью найденной в сумке ватной палочки. Потом извлекает из косметички помаду и быстрыми движениями подкрашивает губы. Затем открывает пудреницу и проводит сверху вниз пуховкой по носу, оставляя светлую полосу и следя, чтобы ее края были очерчены очень мягко. Этому трюку ее научила мать – та особенно настаивала на нем в дни, когда в школе фотографировали учеников, – считая, что благодаря ему нос, доставшийся от отца, кажется узким. «Почти орлиным», как говорила мать, нависая над Мэй с кисточкой для макияжа из лисьего волоса и не обращая внимания на то, что отбеливающая пудра летит дочери в глаза.

Мэй возвращается в ресторан, и ее ведут к столику у окна. Открыв презентацию, она просматривает слайды для завтрашней встречи, когда хостес снова появляется, на этот раз с Рейган. В своей курточке, напоминающей матросский бушлат, и в покрытых грязью ботинках Рейган выглядит ужасно похожей на мать Мэй с фотографии, где та предстает худым и тощим подростком, сидящим верхом на лошади, хотя одежда Рейган намного лучше. Даже оттенок светло-русых волос, небрежно заплетенных в косу, почти тот же.

– Вы ездите верхом, Рейган? – непроизвольно спрашивает Мэй, вставая, чтобы пожать холодную руку девушки.

– Я езжу на велосипеде, – отвечает Рейган и отводит прядь волос со лба.

Мэй замечает, что ее собеседница не пользуется косметикой.

– Вы делаете это в городе? – смущенно уточняет Мэй.

– Я оставляю велосипед пристегнутым на замок у входа, – поясняет Рейган и успокаивающе добавляет: – В этом нет ничего страшного, если надевать очки и перчатки. Едва начинаешь крутить педали, чувство холода улетучивается.

– Понятно, – бормочет Мэй. – Я впечатлена.

Рейган заказывает стакан чая со льдом. У нее на шее висит фотокамера. Мэй вспоминает, что, когда Рейган приезжала в «Золотые дубы» перед Рождеством, она увидела за окном первозданный снежный пейзаж и вслух пожалела, что не захватила с собой фотоаппарат. Мэй поблагодарила свою счастливую звезду за то, что собеседование не было назначено на раннюю весну – слякоть, грязь и едкая, почти зловонная сырость, лес кишит только что проснувшимися насекомыми и множеством недавно вылупившихся клещей, несущих уйму болезней. Рейган, возможно, не нашла бы ферму «Золотые дубы» такой живописной.

Кладя фотоаппарат на стол, Рейган поясняет:

– Старый я разбила, когда ездила в Чикаго на прошлой неделе. А этот только что из магазина.

Мэй знает от Рейган, что ее родители живут близ Чикаго; у ее матери начала развиваться деменция, когда Рейган была еще подростком. Поэтому девушка часто ее навещает. Мэй изучает семейное положение всех потенциальных суррогатных матерей, прежде чем их нанять. Оно неизбежно формирует мировоззрение и мотивацию, а оба этих фактора критически важны при определении того, подходит ли молодая женщина для вынашивания ребенка клиента.

Мэй просто не может представить себе годы становления Рейган, вынужденной наблюдать, как угасает сознание матери. Ее собственная мать была не слишком заботливой, но она была рядом, если не душой, то хотя бы разумом. Мэй и ее команда считают, что деменция матери Рейган служит главным фактором мотивации девушки. Рейган стремится к материнству, так как, по существу, выросла без матери. Это трагично, однако обнадеживает по части ее способностей как хосты.

– На прошлой неделе у нас был ледяной дождь, и я сделала для вас несколько снимков, – говорит Мэй.

Она наклоняется над столом, чтобы показать Рейган снимки деревьев, покрытых льдом, – словно одетых в серебряные ризы. Рейган охает и ахает.

– Вы никогда не хотели переехать туда навсегда и каждый день, просыпаясь, видеть… чистую красоту? А не это?

Рейган тычет рукой в окно, за которым виднеется сугроб пожелтевшего снега на фоне выстроившихся в ряд мусорных мешков.

– О, конечно, – отвечает Мэй и не совсем врет: они с Итаном иногда поговаривают о том, чтобы завести дачу в северной части штата, особенно если дела с «Золотыми дубами» продолжат идти хорошо. – Но мой жених работает в центре Нью-Йорка, и наша жизнь проходит здесь, на Манхэттене…

– Думаю, однако, жизнь в «Золотых дубах» может наскучить, – предполагает Рейган.

– Вообще-то, – перебивает Мэй, – с культурой там все в порядке. «Золотые дубы» находятся недалеко от Беркшира[27], где есть Тэнглвуд[28], «Пилоболус»[29] и много художественных галерей. В окру́ге живут и работают много художников…

– Едва ли я буду бегать по галереям, если стану хостой.

Мэй, заметив слово «если», продолжает гнуть свое:

– Конечно, не в конце беременности… Но в первом триместре и в начале второго мы спонсируем поездки в Беркшир для хост, интересующихся искусством.

Мэй придумывает это по ходу дела. На самом деле такого никогда не бывало – большинство ее хост не проявили бы ни малейшего интереса к авангардным танцевальным постановкам и фотовыставкам – но почему бы и нет? Почему бы время от времени не брать напрокат микроавтобус и не возить лучших хост в окрестные городки ради культурного досуга? Станет ли это нарушением контракта?

– В любом случае, даже если будет немного скучно, дело того стоит, – говорит Рейган. Она поясняет, что относится к занятиям фотографией очень серьезно, однако отец ее не поддерживает. – Он обещает помочь с арендой жилья, лишь если я буду практичной и найду настоящую работу.

Рейган морщится.

Ее слова звучат музыкой для ушей Мэй. Мотивированные хосты всегда самые лучшие.

– При условии, что вы родите здорового ребенка, – а я уверена, что так и будет, – ваши заботы о жилье уйдут в прошлое. Наряду с любыми другими денежными проблемами, какие у вас есть…

– Мне также важно знать, что я кому-то помогаю, – быстро добавляет Рейган, словно обеспокоенная тем, что ее могут заподозрить в излишней расчетливости. – Я хочу сказать, что это самое ценное.

В «Золотые дубы» Рейган была направлена клиникой, бравшей у девушки яйцеклетки, когда та училась в колледже. Вероятно, и тогда она убедила себя, что действует из альтруизма и деньги являются чем-то второстепенным в ее решении пожертвовать кому-то свои яйцеклетки. Мэй никогда не понимала, почему люди – особенно привилегированные, такие как Рейган и Кэти, – считают, будто в желании заработать есть что-то постыдное. Ни одна иммигрантка никогда не станет извиняться за то, что ей хочется лучшей жизни.

Мэй заверяет Рейган, что важны обе ее мотивации.

– Став хостой, вы сможете претворить в жизнь собственные художественные замыслы, а также осуществить мечты женщины, отчаянно желающей ребенка. Все стороны выигрывают. Это наилучший вариант.

Рейган хмурится.

– Вы как-то упоминали, что некоторые используют суррогатных матерей, чтобы сохранить собственную привлекательность. Я бы хотела выносить ребенка для той женщины, которая иначе не смогла бы его иметь. Меня не интересуют клиентки, которые используют суррогатное материнство из тщеславия…

Если бы Рейган была заурядной претенденткой, Мэй немедленно отправила бы ее прочь. Еще не хватало, чтобы суррогатная мать выбирала клиентов! Но хосту высшей категории найти трудно, и потому Мэй успокаивает Рейган, а не выговаривает ей:

– Если нам повезет и вы поселитесь в «Золотых дубах», у меня есть для вас клиентка. Пожилая женщина, рожденная в крайней нищете. Она сделала феноменальную карьеру, однако ценой своей фертильности. Она слишком стара, чтобы выносить собственного ребенка.

Глаза Рейган загораются.

– Да, я имела в виду именно это.

Телефон Мэй звонит. Может быть, с ней хочет поговорить Ив. Помощница мадам Дэн предупредила Мэй, что, возможно, придется перенести завтрашнюю встречу с ланча на завтрак, а значит, Мэй понадобится машина, чтобы заехать за миллиардершей еще до пяти утра. Это, в свою очередь, определит, будет ли Мэй сегодня присутствовать на торжественном вечере в Уитни[30]. Она уже купила для него платье, шикарное, десятого размера, «Ив Сен-Лоран» – нашла его на распродаже в «Барниз» и ушила по своей фигуре.

– Простите, Рейган. Я жду звонка от Ив.

Мэй берет телефон. Ив сообщает, что встреча с мадам Дэн перенесена на семь тридцать следующего утра. Проклятье.

– Как Ив? – спрашивает Рейган.

Во время посещения Рейган «Золотых дубов» Мэй попросила Ив поболтать с ней. У Мэй было предчувствие, что хорошенькая Ив с ее непростым детством – мать растила трех маленьких дочерей в одиночку в жилье для малоимущих семей – понравится Рейган, которая представлялась потерянной душой, ищущей смысл жизни. Вполне понятно, учитывая ее детство.

– С ней все в порядке. По вечерам работает над диссертацией.

Рейган теребит пакетики с сахаром, разбросанные по столу.

– Знаете, в тот мой приезд в «Золотые дубы» я была не вполне уверена, стоит ли мне принять ваше предложение. У меня сложилось впечатление, что я не вполне типичная хоста.

Мэй выдерживает пристальный взгляд Рейган и, придя к выводу, что Рейган из тех, кто уважает прямоту, решает ответить искренностью на искренность:

– Вас беспокоит, что другие хосты в «Золотых дубах» в основном цветные? Я права? Вас беспокоит, что в нашей организации есть что-то потенциально… эксплуататорское? – Она говорит ровным голосом, словно читает вслух меню. Рейган нервно смеется. Прямота Мэй вывела ее из равновесия. Хороший знак.

– Ну, я бы не использовала термин «эксплуататорское»… Хотя моя соседка по комнате, узнай она о «Золотых дубах», согласилась бы с ним… – Рейган делает паузу, а затем добавляет, словно поясняя: – Она афроамериканка.

– В колледже вы изучали экономику?

– Да, но я ее ненавидела. Меня заставил отец. Потому что это практично.

– Это не особенно практично, если ее плохо преподают. Что, к сожалению, часто бывает, – улыбается Мэй. – На самом деле она довольно увлекательна. На макроуровне экономика не столько наука, сколько философия. Одна из ее основных идей заключается в том, что свободная торговля, то есть торговля добровольная, взаимовыгодна. Обмен должен быть приемлемым для обеих сторон, иначе одна из них от него откажется.

– Да, но, возможно, у одной из сторон попросту нет других вариантов. Я имею в виду, что «обмен» для этой одной стороны может оказаться не «хорошей сделкой», а лишь лучшим среди множества вариантов, все из которых совершенно… ну, в общем, дерьмовые.

Рейган рисует в воздухе пальцами кавычки, ее голос становится резче.

Мэй вспоминает, как в молодости вот так же спорила с отцом. Дискуссии за обеденным столом об Айн Рэнд, Уолл-стрит, профсоюзах и коммунизме. Ее отец неизбежно разыгрывал свою козырную карту: безнадежность, которую чувствовал, живя в коммунистическом Китае, а также спасение, найденное в капиталистической Америке. Даже после того, как у него все пошло наперекосяк, – его экспортно-импортный бизнес рухнул, и он пошел работать конторской крысой в безымянную компанию в часе езды от дома, чтобы оплатить закладную на возвышающийся на фоне соседних лачуг особняк огромных размеров, на сохранении которого настояла ее мать, – он продолжал восхвалять достоинства Америки. Он никогда не винил в постигших его неудачах свою новую родину, только самого себя.

– Согласна, – спокойно отвечает Мэй. – Но обмен, как вы только что признали, по-прежнему является лучшим вариантом. И без обмена, без этого относительно хорошего варианта, одной из сторон было бы хуже, не так ли? Мы же не заставляем хост становиться хостами. Они сами решают работать у нас. Я бы сказала, испытывая чувство счастья. С ними обращаются очень хорошо, и они получают более чем адекватную компенсацию за свои усилия. И уж, конечно, мы не заставляли Ив оставаться с нами после родов ребенка для ее клиента.

– Именно это меня и заинтересовало, – говорит Рейган, меняя тон. Она наклоняется вперед и быстро произносит: – Когда Ив сказала мне, что работала хостой, я была потрясена. Она такая… профессиональная. Она сказала, работать на вас все равно что выиграть в лотерею.

– Ив действительно особенная. Я рада, что у вас выдалась возможность поговорить с ней. Но это не единичный случай. Значительное количество хост решают вынашивать второго и даже третьего ребенка. Некоторые из них после родов пошли работать на своих клиентов. Для женщины с амбициями «Золотые дубы» действительно могут стать пропуском в лучшую жизнь.

Мэй опускает тот факт, что, кроме Ив, ни одна другая хоста не получила офисную должность. Их, как правило, нанимают для ухода за детьми или работы по хозяйству.

Рейган кивает:

– Деньги помогают изменить жизнь.

Конечно, Рейган будет зарабатывать во много раз больше, чем обычная хоста, но лишь потому, что выкладывает на стол очень сильные карты. Все дело в спросе и предложении. Обычные хосты более или менее заменимы. Но Рейган не следует этого знать.

– Для них это, конечно, большие деньги, – соглашается Мэй.

– Это большие деньги и для меня. А мне они нужны не так сильно, как им, – отвечает Рейган.

Мэй делает мысленную пометку поговорить с исследовательской службой. Насколько ей известно, там отслеживают жизнь хосты после родов, чтобы гарантировать соблюдение договора о неразглашении. Не будет так уж сложно выяснить, чья жизнь заметно улучшилась после «Золотых дубов». Такой список пригодился бы не только для Рейган.

– Как я могу помочь вам принять решение? – спрашивает Мэй.

Рейган закусывает губу, глядя в окно. Мимо, прихрамывая, проходит старик, которого поддерживает полная афроамериканка, вероятно, из службы ухода.

– Думаю, я его уже…

– Значит, согласны? – спокойно спрашивает Мэй, хотя внутри у нее все ликует.

– Да.