Читать книгу Остров на краю света - Джоанн Харрис, Joanne Harris - Страница 12

Этого следовало ожидать. В каком-то смысле я этого и ожидала, ведь он меня отверг уже много лет назад. Но все равно мне было горько: мама умерла, Адриенна уехала – уж наверное, я могла рассчитывать на какой-нибудь ответ.

Может, будь я мальчиком, все было бы по-другому. Жан Большой, как и большинство мужчин на острове, хотел сыновей: чтобы строили лодки вместе с ним, ухаживали за могилами предков. Дочери и все связанные с ними расходы Жану Прато были ни к чему. Первенец, оказавшийся дочерью, – это уже плохо; вторая дочь, четыре года спустя, окончательно убила отношения между родителями. Я росла, пытаясь искупить разочарование, вызванное моим появлением на свет: коротко стриглась, не водилась с другими девочками – все старалась заслужить его одобрение. Это работало до определенной степени: иногда он разрешал мне поехать с ним на ловлю морских окуней или брал с собой на устричные отмели, вооружившись корзинами и вилами. Эти минуты были для меня драгоценны; они случались урывками, когда мать и Адриенна уезжали в Ла Уссиньер; я хранила их, втайне перебирала, наслаждалась ими.

В такие моменты он говорил со мной, хотя с моей матерью в то время уже не разговаривал. Показывал мне чаячьи гнезда и песчаные отмели у Ла Жете, куда год за годом возвращались тюлени. Порой мы находили разные штуки, выброшенные прибоем, и приносили домой. Очень редко он пересказывал мне островные предания и поговорки.

– Сочувствую. – Это был Флинн. Он, должно быть, подошел бесшумно, пока я стояла у могилы Жана Маленького.

Я кивнула. Горло болело, словно я только что кричала.

– Он, по правде сказать, вообще ни с кем не разговаривает, – сказал Флинн. – Объясняется знаками по большей части. Со мной он говорил, наверное, раз десять за все время, что я на острове.

На воде у самой дорожки плавал красный цветок. Я смотрела на него, и меня мутило.

– С вами, значит, он разговаривает, – сказала я.

– Иногда.

Я чувствовала, он стоит рядом, расстроенный, с утешением наготове, и на миг мне больше всего на свете захотелось это утешение принять. Я знала, что стоит повернуться к нему – он был как раз такого роста, чтобы положить голову ему на плечо, – он будет пахнуть озоном, и морем, и небеленой шерстью от свитера. А под свитером он теплый, я знала.

– Мадо, я тебе очень сочувствую…

Я смотрела прямо перед собой, мимо него, безо всякого выражения на лице, его жалость была ненавистна мне, а моя собственная слабость еще более ненавистна.

– Старый козел, – сказала я. – Он опять взялся за свое.

Я втянула воздух – долгими неровными толчками.

– Все как всегда.

Флинн с беспокойством смотрел на меня.

– Вам плохо?

– Я в порядке.

Он проводил меня до дома, подобрав по пути свою сумку и садки с омарами. Я почти все время молчала; он без конца болтал, я не разбирала слов, но была ему смутно благодарна. Время от времени я ощупывала письмо в кармане.

– Куда вы теперь? – спросил Флинн, когда мы вышли на тропу, ведущую в Ле Салан.

Я рассказала ему про свою парижскую квартирку. С фасада – ресторанчик. Кафе, куда мы, бывало, ходили летними вечерами. Липовая аллея.

– Звучит приятно. Может, я там поселюсь когда-нибудь.

Я поглядела на него.

– А я думала, вам нравится на острове.

– Может быть, но я не собираюсь тут оставаться. Зарывшись в песок, денег не заработаешь.

– Заработать денег? Вы за этим сюда приехали?

– Конечно. Как и все остальные, скажете нет? – Он игриво ухмыльнулся.

Воцарилась тишина. Мы шли молча: он – бесшумно, я – едва слышно хрустя подошвами ботинок по обломкам раковин, устилающим дюну.

– А вы по своему дому никогда не тоскуете? – спросила я наконец.

– Боже мой, нет, конечно! – Он поморщился. – С какой стати? Там ничего нет.

– А ваши родители?

Он пожал плечами:

– Мать всю жизнь работала на износ. Отец… с нами не жил. А брат…

– У вас есть брат?

– Да. Джон.

Кажется, ему не хотелось обсуждать брата, но это лишь подстегнуло мое любопытство.

– Вы с ним не ладите?

– Скажем так: мы – совсем разные люди. – Он ухмыльнулся. – Родственники. Кто их только выдумал, а?

Я подумала: может, и Жан Большой того же мнения. Может, потому и вычеркнул меня из своей жизни.

– Я не могу его бросить просто так, – тихо сказала я.

– Конечно, можете. Ясно же, он не хочет…

– Какая разница, чего он хочет? Вы ведь видели шлюпочную мастерскую? Видели дом? Откуда он берет деньги? И что будет, когда эти деньги кончатся?

В Ле Салане нет банков. Островная пословица гласит: «Банк дает зонтик взаймы до первого дождя». Островитяне хранят свои состояния в обувных коробках и под раковиной на кухне. Деньги обычно занимают частным порядком. Я не могла себе представить, чтобы Жан Большой брал у кого-то взаймы; еще меньше мне верилось, что у него под половицей кубышка с деньгами.

– Он справится, – сказал Флинн. – У него есть друзья. Они за ним присмотрят.

Я попыталась представить себе, как за моим отцом ухаживает Оме Картошка, или Матиа, или Аристид. Вместо этого мне вспомнилось лицо Жана Большого в день нашего отъезда: пустой взгляд, который с равным успехом мог означать отчаяние, равнодушие или что-нибудь совершенно другое; едва заметный кивок, означавший, что отец принял происходящее к сведению, прежде чем отвернуться. Надо строить лодки. Нет времени на долгие проводы. Кричу из окна такси: «Я буду писать! Честное слово!» Мать с трудом ворочает чемоданы, лицо скривилось под бременем невысказанных слов.

Мы уже приблизились к дому. Я видела красные черепицы крыши над дюной. Из трубы вилось тонкое волоконце дыма. Флинн шел рядом, склонив голову, молча, спрятав выражение лица за водопадом волос.

Вдруг он остановился. В доме кто-то был; кто-то стоял у окна кухни. Я не могла разглядеть лица, но грузный силуэт ни с чем не спутать; крупное, медвежье тело, лицо прижато к стеклу.

– Жан Большой? – прошептала я.

Он покачал головой, взгляд его был насторожен.

– Бриман.