Читать книгу Принцесса Екатерина Валуа. Откровения кормилицы - Джоанна Хиксон - Страница 9

– Метта? Ты ведь Метта, верно?

Я сгорбилась на скамье в дальнем углу передней, настолько погруженная в отчаяние, что даже не подняла голову, когда заскрипела дверь. При звуке нежного голоса я, пораженная до глубины души, вскочила и задрожала всем телом. На пороге застыла фигура, закутанная в плащ с капюшоном, скрывающим лицо.

– Да, ваше высочество, я Метта, – прошептала я, прижав руки к груди. Сердце затрепыхалось, точно зяблик в клетке.

– Ты что, не узнаешь меня, Метта? – с упреком спросила девушка, откидывая капюшон.

– О Господи Всемогущий! Екатерина! – Слезы хлынули из глаз, колени подогнулись.

Она бросилась ко мне, подхватила, и мы вместе упали на скамью.

Мягкий, теплый, едва слышный розовый аромат девичьей кожи, такой родной и знакомый, был для меня ладаном. Как я могла принять за нее другую? Я узнала ее на ощупь, не глядя, – так овца узнает своего ягненка на пастбище или курица – цыплят в курятнике.

– Ты здесь! – певуче проговорила она. – Я знала, знала, что ты будешь здесь! Ах, Метта, я так ждала этого дня!

Мы разомкнули объятия, чтобы как следует рассмотреть друг друга. Изгибы ее губ и бровей были те же, что я видела в своих снах, и даже полумрак комнаты не мог притушить сияния ее голубых глаз. Всматриваясь в их сапфировые глубины, я почувствовала, как меня затопляет любовь.

– Я молилась святому апостолу Иуде, – всхлипывала я, – просила о нашей встрече, но не верила, что это случится.

– Святой Иуда Фаддей, покровитель отчаявшихся, – улыбнулась Екатерина. – Что ж, разумно. Как видишь, сработало. – Она с удивлением покачала головой, пристально вглядываясь в мои черты. – Ты мне тысячу раз снилась, Метта. Другие девочки скучали по матерям, а я скучала по своей Метте. А теперь ты со мной. – Ее руки обвились вокруг моей шеи, мягкие губы коснулись щеки. – Мы не должны больше расставаться!

Ее слова бальзамом пролились на мою душу. В течение долгих лет я тайно хранила в сердце ее образ, а она так же лелеяла мой. Я ее выкормила, мы с ней сроднились, и я ей стала матерью, о которой она мечтала. Я могла бы вечно сидеть в этом темном углу, ощущая ее дыхание на своей щеке, слушая биение наших сердец.

– Ах, вы здесь, принцесса! Нам сказали, что вы прибыли.

В дверном проеме возникли два силуэта. Нашу недолгую идиллию разрушила та, которую я ошибочно приняла за Екатерину. Незнакомка вышла вперед, ужасаясь тому, что принцесса обнимается с прислугой.

– Ваше высочество, простите, что эта дерзкая служанка пристала к вам! Позвольте мне ее прогнать. Она не понимает своего места.

Екатерина, не поворачиваясь к двери, насмешливо округлила глаза, сжала мне руку и подавила смешок – благословенный смешок, эхо которого звучало в моих ушах все эти годы. Затем она встала и повернулась лицом к разгневанной даме. Наряд принцессы отличался суровой простотой: шерстяной капюшон и дорожная накидка скрывали простое темное платье. И все же в ее облике сквозило нечто, заставившее надменную особу в роскошном облачении испуганно отступить.

– Что вы, она прекрасно понимает, где ее место. Ее место рядом со мной, – заявила моя воспитанница. – Ее зовут Гильометта. А вы кто?

Высокомерная девица присела в реверансе – тщательно выверенном и, полагаю, в точности правильной глубины, положенной для поклона дочери короля.

– Прошу прощения, ваше высочество. Я – Бонна д’Арманьяк. Королева назначила меня вашей главной фрейлиной и велела мне проводить вас к ней, как только вы оправитесь от путешествия.

Екатерина с нарочитым изумлением повернулась ко мне.

– Ты слышишь, Метта? Моя мать желает меня видеть. Что ж, все когда-нибудь случается впервые, – с непревзойденным апломбом произнесла она и жестом пригласила войти вторую девушку, неуверенно стоявшую в дверях. – Агнесса, познакомься, это Гильометта, та самая Метта, о которой ты так много от меня слышала. Метта, это моя приятельница Агнесса де Бланьи. Она храбро согласилась сопровождать меня ко двору. Мы с ней дружны с тех самых пор, как четыре года назад она, потеряв мать, приехала в аббатство Пуасси.

Агнесса де Бланьи, так же как и Екатерина, была одета в наряд монастырской воспитанницы – простой киртл и накидку с белой вуалью, – но на Агнессе он выглядел хуже, чем на ее августейшей подруге. Девушка застенчиво улыбнулась в ответ на мою улыбку.

– Ваше высочество, нам пора! – В комнату ворвалась еще одна дама, старше и решительнее прежних. Длинная, отороченная мехом мантия сметала пыль с каменных плит пола. – Ваше придворное облачение готово. Мы поможем вам одеться для встречи с королевой.

Как выяснилось, Екатерину из Пуасси сопровождала та самая герцогиня Бурбонская, которая препроводила туда принцессу почти десять лет назад. Мария де Берри благосклонно кивнула Бонне д’Арманьяк, скользнула по мне невидящим взглядом и увлекла молодых дам в опочивальню Екатерины, которая когда-то была дневной детской, а теперь полностью преобразилась благодаря шелковым подушкам, драпировкам и затканным цветами фламандским шпалерам.

– Не уходи, Метта, – прошептала Екатерина, с явной неохотой оставляя меня.

Ничто не заставило бы меня уйти, но я решила держаться неприметно и спряталась за поворотом винтовой лестницы у входа в опочивальню. Там, не обращая внимания на сквозняки, я терпеливо ждала, согретая осознанием того, что нахожусь всего в нескольких шагах от любви своей жизни.

Когда я увидела ее в следующий раз, я опять ее не узнала. Екатерину облачили в тяжелое, усыпанное драгоценностями платье и длинную мантию, золоченый головной убор венчало облако жесткого тюля. Пышные юбки застревали на узкой лестнице, и дамы, помогая принцессе спуститься, не заметили, что я подглядываю из-за колонны. Екатерине нарумянили щеки и подкрасили губы. Лицо ее стало настороженным, чужим. Мою милую девочку превратили в раскрашенную куклу быстрее, чем священник отслужил бы мессу. Агнесса, в придворном наряде поскромнее, мышкой семенила за Катрин и Бонной. Мне подумалось, что невзрачная подружка принцессы не произведет благоприятного впечатления на королеву Изабо.

Я не сидела сложа руки, дожидаясь возвращения принцессы. По опочивальне словно пронесся ураган. Дорожный наряд Екатерины валялся на полу, крышки сундуков усеивали щетки, гребни и булавки, полированные поверхности забрызганы притираниями и пудрами. Комнату следовало привести в безупречное состояние и подготовить к возвращению Катрин, так и не отдохнувшей с дороги. Я зажгла свечи и наполнила железную грелку тлеющими углями, дабы согреть постель. Королева наверняка успела отужинать и вряд ли предложит Екатерине перекусить, поэтому я смешала поссет из сладкого вина с молоком и поставила его створаживаться у огня, вместе с тарелочкой вафель. Работая, я пыталась вообразить, как встретятся мать с дочерью после долгой разлуки.

Свечи наполовину выгорели, когда на лестнице зазвучали оживленные девичьи голоса, похожие на щебет птиц. Я поспешно поднялась со стула у двери и отступила за угол, в свое укрытие. Значительно увеличившийся эскорт Екатерины проследовал в опочивальню. К счастью, дверь оставили открытой, и из покоев доносился властный голос Бонны д’Арманьяк:

– Если позволите, ваше высочество, Мария и Жанна помогут вам раздеться, пока я уберу ваш наряд и драгоценности…

– Нет, мадемуазель Бонна, не позволю, – вежливо, но непреклонно заявила Екатерина. – Я желаю, чтобы вы пригласили ко мне Гильометту. В помощи остальных я не нуждаюсь.

– Камеристку, ваше высочество? – изумленно воскликнула Бонна. – Как можно доверить прислуге ваше придворное облачение и драгоценности? Это прямая обязанность ваших фрейлин.

– Метта не прислуга, как вы изволили ее назвать. – В обманчиво мягком голосе Екатерины звучала стальная решимость. – Она моя кормилица. Когда я была ребенком, ей доверили мою жизнь, а это гораздо ценнее нарядов и безделушек. Будьте добры, немедленно пригласите Гильометту.

Меня окликнули по имени, и я выждала несколько мгновений, прежде чем ответить. Тем временем Екатерина попыталась умилостивить раздосадованную фрейлину:

– Хотя вы старше и мудрее меня, мадемуазель Бонна, я подозреваю, что и о вас в детстве заботилась кормилица, которой известны все ваши предпочтения…

– Да, – неохотно призналась Бонна д’Арманьяк и неуверенно продолжила: – Но я думала…

– …что моей кормилицы и след простыл? – мягко предположила Екатерина. – Как видите, моя верная Метта здесь…

Я вошла в салон и, склонив голову, почтительно опустилась на колени, старательно избегая гневного взгляда мадемуазель Бонны.

– Вот я и решила, что она, и только она, будет заведовать моей опочивальней, – решительно заявила принцесса.

Мне пришлось ущипнуть себя, чтобы вспомнить, что ей нет еще и четырнадцати. Я послала тихую молитву благодарности святой Екатерине. Ясно было, что именно она вдохновила это сочетание мягкости и упрямства в своей тезке.

Екатерина подавила зевок и устало сказала юным фрейлинам:

– Я утомилась, а завтра у нас много дел. Королева, похоже, наняла половину мастеров Парижа, чтобы подготовить меня к жизни при дворе. Мне потребуются ваши глубокие познания модных нарядов и дворцового этикета. А теперь я желаю вам доброй ночи и прошу не забывать Агнессу де Бланьи, ведь она станет одной из моих придворных дам.

Меня охватила жалость к робкой Агнессе, которую увлекли за собой четыре фрейлины, воодушевленные возможностью провести целый день за выбором одежды и драгоценностей. Их возбужденная болтовня не стихала даже на лестнице. Бонна д’Арманьяк, осторожно приблизившись к Екатерине, понизила голос до шепота. Я тактично отошла к камину, чтобы подогреть створоженный поссет, но мой острый слух легко уловил суть разговора.

– Ваше высочество, после монастыря вам потребуются не только советчицы в выборе платьев. Двор живет сложной, запутанной жизнью. Ошибиться очень легко. Королева оказала мне огромную честь, поручив помогать вам и наставлять вас, так же, как мой отец помогал и наставлял дофина.

– В этом я ничуть не сомневаюсь, – вздохнула Екатерина, разглядывая Бонну, а потом продолжила с неоспоримой, истинно королевской уверенностью, которой научить невозможно: – Разумеется, я буду благодарна вам, мадемуазель, так же, как дофин благодарен вашему отцу. Но вынуждена напомнить вам то, что королева объявила сегодня вечером при дворе – и о чем вы, по-видимому, забыли. Мне, единственной незамужней дочери короля, по праву принадлежит титул госпожи Франции. Вряд ли вы желаете нарушать протокол, обращаясь ко мне просто «ваше высочество». Желаю вам доброй ночи. Кстати, не забудьте оставить ключи от ларца.

Позже я узнала, что ключи от ларца были равноценны знаку высокого поста Бонны. Прикрепленные к богато изукрашенной цепи-шатлен, они висели на поясе у главной фрейлины. Бонна д’Арманьяк на миг замешкалась, затем отцепила их и бросила на столик.

– Как пожелаете, принцесса. Доброй ночи.

– Доброй ночи, мадемуазель Бонна, – ответила Екатерина без тени улыбки на раскрашенном по придворной моде лице, полускрытом полями роскошного головного убора.

Дочь графа д’Арманьяка проделала один из своих тщательно выверенных реверансов и поспешно вышла, бросив на меня злобный взгляд и не потрудившись закрыть дверь. Повинуясь кивку Екатерины, я направилась к двери. На винтовой лестнице раздались торопливые шаги: должно быть, Бонна задержалась в надежде подслушать, о чем мы будем говорить. С мрачной усмешкой я убедилась, что единственный звук, дошедший до ее ушей, был стук дерева о дерево.

– Значит, мне следует обращаться к вам «госпожа», ваше высочество, – спросила я, совершенно запутавшись.

– Нет, Метта, оба титула мне ни к чему, – хихикнула Екатерина и, подумав, добавила: – Ты звала меня «маленькой госпожой», если я шалила, а ты на меня сердилась.

– Не припомню, чтобы я на вас сердилась, ваше высочество. Вы всегда были послушным ребенком, да и сейчас вы сущее дитя.

Она удивленно приподняла бровь.

– Вы, может быть, не знаете, ваше высочество… – сказала я, подходя к камину, чтобы налить теплый поссет в серебряный кубок. – Пока вас здесь не было, случилось много неприятностей. По приказанию герцога Бургундского фрейлин королевы, в том числе и мадемуазель д’Арманьяк, схватили и отправили в тюрьму Шатле. Говорят, с ними ужасно обращались, а чернь над ними всю дорогу измывалась. Неудивительно, что ваша главная фрейлина не любит людей низкого происхождения, вроде меня.

Екатерина пристально посмотрела на меня и заметила:

– Видишь, Метта, ты уже мне полезна. Кто другой рассказал бы мне об этом?

Я поставила кубок на столик и начала вынимать шпильки, скреплявшие тяжелый головной убор принцессы.

Она досадливо потерла красную отметину там, где обруч впился в чело, затем взяла кубок в ладони и отпила глоточек.

– А теперь я расскажу тебе то, чего ты не знаешь, Метта. Мадемуазель Бонна недавно обручилась с герцогом Орлеанским – с тем самым, за которого должна была выйти Мишель и который женился на нашей старшей сестре Изабель. Я ездила на их свадьбу, когда мне было пять лет. К несчастью, Изабель умерла родами два года спустя. Я молилась за ее душу, но не плакала, потому что почти ее не знала. Королева пришла в ярость, узнав об обручении Бонны. Оказывается, Луи не допускает ко двору свою жену Маргариту, ненавидя ее за то, что она дочь герцога Бургундского. Поэтому, когда Бонна выйдет за Карла Орлеанского, она станет третьей в порядке старшинства после королевы и меня.

Как ни быстро распространяются новости по дворцу, этот слух пока не достиг ушей прислуги. Нынешний герцог Орлеанский был племянником короля, наследником убитого любовника королевы. Военная и политическая поддержка графа д’Арманьяка пошла на пользу Орлеанской ветви рода Валуа, и предстоящий брак послужит укреплению связи родственников Бонны с королевской семьей. С Бонной д’Арманьяк следовало считаться, и я опасалась, что, отдав предпочтение мне, Екатерина необратимо испортила с ней отношения.

Я наклонилась к принцессе, чтобы расстегнуть тяжелый воротник, расшитый драгоценными камнями. Она поставила поссет на столик и, поднеся руку к моей щеке, коснулась пальцами длинного шрама, рассекшего скулу.

– Этот след оставил герцог Бургундский, когда ты бросилась меня защищать, – тихо сказала она. – А Бонна еще смеет сомневаться в твоей порядочности!

– Боже милостивый, неужели вы это помните?! Вы же тогда совсем малюткой были.

– Такое не забывается! – воскликнула она. – Жуткий лик герцога Бургундского до сих пор преследует меня в кошмарах.

– Не бойтесь, – успокоила я ее, хотя меня мучили те же чудовищные видения. – Вы теперь под защитой королевы. Ее величество желает своей младшей дочери самого лучшего.

– В отличие от прежних дней, да, Метта? – невесело усмехнулась Екатерина. – Знаешь, сегодня я не могла вспомнить материнского лица, даже глаз, хотя они поразительного цвета – зелено-голубые, почти бирюзовые. Я опустилась на колени и поцеловала ее руку, как положено, а она подняла меня и поцеловала в щеку.

С жесткой вуали шпильки откалывались с трудом, и Екатерина помогала мне справиться с этой незнакомой задачей.

– Вам, наверное, было не по себе, – сказала я, думая, что матери и дочери следовало бы встретиться наедине, а не разыгрывать долгожданное воссоединение родных на глазах всего двора.

– Да, поначалу, – кивнула Екатерина. – Я не имела представления, чего от меня ждут, но затем поняла, что от меня ничего не требуется. Ей нужно было меня всем показать. Она была очень любезна и велеречива. «Екатерина – самая красивая из моих дочерей, – объявила она. – Она больше всех похожа на меня».

Екатерина с непроницаемым лицом передразнила баварский говор матери, но в глазах принцессы сверкнул озорной блеск.

– Воистину так, ваше высочество, – заметила я, не сдержав улыбки.

– Зал был полон людей, которые ловили каждое ее слово. Затем она предложила мне сесть на табурет рядом с ее троном и поверх моей головы провозгласила: «Мы должны сделать прекрасную дочь Франции еще прекраснее. Я наняла лучших портных, искуснейших ювелиров и самых умелых преподавателей танцев!»

Я слышала голос королевы лишь однажды, однако Екатерина изображала ее настолько точно, что судьбоносный день в розарии вновь встал перед моими глазами.

– Я осведомилась о здоровье короля, – продолжила Екатерина, – но она лишь небрежно сказала, что оно не хуже обычного. Затем я спросила о Луи, и она с некоторым раздражением ответила, что дофин сейчас не при дворе и вернется к рыцарскому турниру, который собираются провести для развлечения английского посольства. Мне приказано явиться в самом соблазнительном виде. Королева сама подберет мне наряд. – Екатерина вздохнула и дрогнувшим голосом спросила: – Что она замышляет, Метта?

– Брак, ваше высочество, что же еще? – Я вынула последнюю шпильку и осторожно отложила в сторону вуаль.

– Да, но с кем? – Екатерина встряхнула густыми, по-младенчески светлыми кудрями.

Я не видела причин медлить с ответом:

– С Генрихом, королем Англии.

Ее брови тревожно сошлись на переносице.

– Не может быть! Он же старый! Вдобавок у него есть жена.

В мягком свете восковых свечей, с распущенными светлыми волосами и кроткими, как у голубки, глазами Екатерина выглядела так прелестно, что сердце мое сжалось. Король ли, герцог ли станет ее супругом, ему, несомненно, очень повезет.

Я начала расшнуровывать ее платье.

– Вы долго пробыли в монастыре, ваше высочество. Старый король Англии умер больше года назад. Новый король Генрих, его сын, молод, галантен и красив – и нуждается в жене.

– Молод, галантен и красив, – эхом откликнулась Екатерина, сбрасывая с плеч пышное придворное одеяние. Я с трудом подняла его с пола и подумала, что тому, кому приходится носить эдакую тяжесть, не позавидуешь. – Молод, говоришь? – печально спросила она, развязывая шнурки камизы.[5] – По-моему, ему лет двадцать шесть. Вдвое старше меня! Разве это молодость?

Тонкая ткань камизы с шелестом сползла на пол. Роскошный бархатный халат лежал наготове, и я помогла Екатерине облачиться, восхищаясь тонкими и гибкими руками, которые я помнила пухленькими и в ямочках. Запахнувшись в халат, она задумчиво погладила шелковистую ткань.

– Ах, какая прелесть! Он такой мягкий и теплый… Монахини сказали бы, что это смущает мою душу, – заметила она.

– А без него вы наверняка смутите душу короля Генриха! – с улыбкой добавила я.

На щеках Екатерины вспыхнул нежный девичий румянец. Какой бы зрелой она сейчас ни выглядела, на самом деле она была сущим ребенком, не ведающим ни о власти своей красоты, ни о силе мужского желания. Мадемуазель Бонна права, Екатерине нужна мудрая и опытная наставница, только вряд ли на эту роль годилась завистливая и чрезмерно самоуверенная дочь д’Арманьяка.