Читать книгу Спектакль - Джоди Линн Здрок - Страница 6

Видела.

Откуда мама могла знать?

Натали оступилась, одна нога в штанине, другая – нет, и села на кровать, чтобы восстановить равновесие. Она оделась полностью, положила флакон из катакомб обратно в карман и вышла из спальни.

– Что я видела?

– Порезы, синяки. Ты преувеличила? – Мама подняла ласковые карие глаза от блокнота. Она редко бывала в морге после того, как несколько лет назад увидела там изуродованное тело человека, которого задавил поезд. Но все же она жадно прочитывала репортажи из морга каждый день.

Натали выдохнула. Ну конечно, это она имела в виду под своим «видела».

Может, стоит рассказать все маме? О том, как выглядела жертва в смотровой комнате, о сцене убийства в ее лихорадочном бреду и видении, или как его назвать. О разговоре с месье Ганьоном, неосмотрительных словах, написанных Агнес, и вероятной второй жертве.

– Совсем нет. То, что я видела… – Она не знала, как закончить предложение. Можно было рассказать маме? – Гораздо хуже.

– Мне это не нравится, – сказала мама, покачивая головой. – То, что ты на такое смотришь каждый день. Я не уверена, что хорошая идея – писать эту колонку. Писать в газету – да. Писать репортажи из морга – нет. – Она закрыла глаза, затем открыла. – Месье Патинод очень благородно поступил, дав тебе эту работу, и я не хочу выглядеть неблагодарной или еще хуже, требуя чего-то, но…

– Ты хотела бы, чтобы он поручил мне другую колонку.

– Честно говоря, да.

Это решило вопрос. Она не могла рассказать маме, что произошло. Ее изначальное предчувствие было верным, но почему-то это ее не очень успокаивает.

Мир в представлении ее мамы был очень прост; ей нужно было только шить да заниматься домом и сопутствующими делами. У нее не было сильного желания познать мир, даже Париж, если уж на то пошло, кроме тех случаев, когда дело касалось моды. И Натали предполагала, что мать предпочла бы, чтобы она писала о бальных платьях, а не о трупах.

Она не ожидала, что мама поймет привлекательность этого занятия.

– Знаю, что тебе это не нравится, мама, но мне это кажется… захватывающим. Я не хочу, чтобы он давал мне другое задание. Хочу делать все возможное, чтобы стать хорошим журналистом. Правда, надеюсь, что когда-нибудь мне не придется для этого вот так одеваться, – сказала она, демонстрируя свой наряд. – Я хотела бы ходить в твоих платьях.

Мама встала, расправляя юбку своего платья из великолепной разноцветной шелковой парчи, которое она сшила из остатков ткани в ателье. Она часто выглядела слишком нарядной для бытовых занятий и знала это, но это был ее источник гордости.

– Хотя я это и понимаю, – сказала она, старательно пряча улыбку, – но все равно буду беспокоиться. Ты же знаешь.

– Знаю. Иначе ты была бы не мама, – поддразнила Натали, подбирая статью со стола и складывая листок. – Не беспокойся: такие вещи меня не пугают.

Правда ли это, не пугают даже после сегодняшнего? Этот вопрос проник в ее голову, будто втиснулся туда силой.

Мама поправила бархатную подушку на диване.

– Ты иногда смелее, чем нужно.

– Кто бы говорил? – Натали поцеловала маму в щеку, кладя статью в сумку. – Пришло время месье Патиноду нацеплять очки на кончик носа и одобрительно кивать.

* * *

Натали поехала на двухэтажном омнибусе, полном потеющих людей и запряженном потеющими лошадьми. Ей больше нравился паровой трамвай, более современный, плавный и быстрый. Но омнибус был дешевле и, поскольку был медленнее, лучше подходил для наблюдения за людьми. Чаще всего она выбирала то, что было ближе и доступнее, потому что Натали не нравилось ждать транспорт, да и вообще ждать что-либо.

Она сошла с омнибуса на углу улиц Лафайетт и Каде. Здание, где располагалась редакция Le Petit Journal, было грандиозным строением, смотрящим на Париж огромным изображением монеты на фасаде.

Хотя она тут проработала всего две недели, Натали успела привыкнуть к суматошному ритму редакции. Печатные машинки стучали, мужчины шуршали листами и метались от стола к столу, а запах бумаги и чернил наполнял каждую комнату на всех этажах. Жужжание этой бурной деятельности ее пьянило. Как бы ей ни хотелось стать журналистом, сначала она негодовала, что придется променять лето на севере Франции с Агнес на работу здесь. План ее был попробовать заполучить работу в Le Petit Journal следующим летом, а потом еще после того, как она закончит учебу через два года. Несчастный случай с мамой все поменял, и, хотя она мечтала быть сейчас с Агнес, Натали также обожала работу репортера. Следующие два года учебы были необязательными, и, учитывая, что задача школы – научить девочек быть хорошими и правильными женами (вместо того чтобы обучать их латыни и греческому, как мальчишек), она подумывала не возвращаться туда вовсе. Это будет зависеть от ее опыта в газете, в сердце передачи информации, которая пульсировала по Парижу.

Кабинет месье Патинода был на верхнем этаже. Она приветствовала короткими кивками всех проходящих мимо, испытывая облегчение, что большинство людей, казалось, ее не замечали и трюк с переодеванием работал. Как-никак все были слишком заняты, чтобы рассматривать мальчишку, бегавшего по поручениям главного редактора.

Она постучала в стеклянную дверь месье Патинода, касаясь костяшками первой буквы «Р» в надписи «Главный редактор».

– Это… ваш посыльный.

– Входи.

Она открыла дверь и увидела месье Патинода, который читал, сидя за столом, с пишущим пером в руках. Недокуренная сигарета лежала в пепельнице, соседствующей с чернильницей. Натали ненавидела курение, тогда как весь остальной Париж, казалось, это обожал, вплоть до того, что сборщики окурков бродили по бульварам, подбирая выброшенные сигареты. Учитывая, что весь кабинет месье Патинода был завален бумагами, удивительно, что все еще ничего не вспыхнуло.

Месье Патинод подозвал ее кивком, не поднимая глаз и продолжая чтение. Он был неугомонным человеком, чьи очки, казалось, в некоторые дни толще, чем обычно, в зависимости от того, где именно они сидели на его носу. А еще у него была самая быстрая речь, что ей только доводилось слышать, будто слова гнались наперегонки, кто первый выскочит из его рта.

Она ждала, пока он делал заметки, блуждая взглядом по его кабинету. Его диплом Университета Франции висел на стене, рядом с газетными вырезками о начале франко-прусской войны, каких-то экспериментах Энара, смерти Виктора Гюго и поимке убийцы Пранзини.

Он затянулся сигаретой и наконец поднял глаза, вежливо улыбаясь:

– Ну, что нам сегодня расскажут трупы? Эта жертва убийства шепнула бы нам что-нибудь на ухо, если бы могла.

Знал бы он. Натали смущенно усмехнулась и передала ему черновик. Пока его глаза стремительно скользили по строчкам, она наблюдала за его реакцией. Его нарочитая неподвижность ничего не выдавала.

– Это хорошо, – сказал месье Патинод, снова затягиваясь дымом. Его пальцы были все в пятнах от табака и чернил, – кроме одной вещи. Садись. – Он разложил статью на столе и разгладил ее.

– Да? – Она заняла место напротив него, сев себе на ладони. Она сделала ошибку? Что-то плохо написала? Она была в шоке, когда это писала, и потому вполне возможно, что…

– Ты упоминаешь ужас, который она испытала, – сказал он, прерывая ее размышления. Голос его звучал ровно. – «Ее юные черты, искаженные кошмарными порезами, не выдавали и тени ужаса, испытанного перед безвременной кончиной».

– Да.

– Ты этого не знаешь наверняка, – сказал он. Он сделал быструю затяжку и затушил сигарету, сминая окурок несколько дольше, чем было нужно. – Или знаешь?

– Я… – Натали запнулась. Она знала это наверняка, если то, что она видела, было реальным. Крики девушки все еще отдавались в ее памяти. – Я предположила, что она его испытывала.

– Должно быть, – произнес он, пристально глядя как бы сквозь нее.

На ее руку села муха. Она смахнула ее и встала, обрывая зрительный контакт.

– Какое отношение это имеет к статье?

Месье Патинод поднялся со стула, все еще не сводя с нее глаз.

– Должно быть, испытанного. – Он моргнул, будто только проснулся, и дружелюбно ей подмигнул. – Добавь это слово в статью. Если ты не присутствовала на аутопсии или не совершила убийства сама, то не можешь знать, испытывала ли она ужас. Может, он ее отравил, усыпил, а потом порезал.

– Объяснить мое предположение – это все? – сказала Натали раздраженно. Газета славилась своими преувеличениями, а он ее заставляет зря нервничать из-за пары слов.

– Это все. – Он вернул ей статью. – Сделай пометку и отдай это Арианне.

Арианна, секретарь месье Патинода, была единственной работающей в газете женщиной. Она набирала на машинке некоторые статьи для передачи редакторам и, зная, кто Натали на самом деле, относилась к ней благожелательно.

– Merci. – Она выпрямилась. Быть репортером из морга – это настоящая привилегия. Перед тем как Натали начала работать, мама предупреждала, чтобы она не загордилась. Несмотря ни на что, было сложно не чувствовать себя, ну, особенной и гордой.

– Я слышал, очередь была невероятно длинной… Эй, Кируак! – Месье Патинод смотрел поверх ее плеча в редакционную комнату. – Ты уже четверть часа болтаешь с Терьо. Как думаешь, твой стул еще тебя помнит? – Он повернулся обратно к Натали. – Клянусь, с тех пор как я его повысил, он стал общительнее в десять раз. В общем, эта жертва убийства привлечет много внимания, как и та, другая, которую выловили из реки сегодня. – Он понизил голос. – Мы точно не знаем, но похоже, что это вторая жертва.

– Я так и знала!

– Что?

– Ну, то есть я… У меня было такое ощущение. – Она вспыхнула, уже жалея, что заговорила. Не могла же она ему рассказать о допросе с месье Ганьоном. – Всего час назад я видела активное движение около двери, куда они заносят тела, и… Не знаю, что-то заставило меня подумать, что это могла быть еще одна жертва.

Он подвинул очки на переносицу.

– Отличный журналистский инстинкт! Я знал, что твое любопытство даром не пропадет, когда нанимал тебя.

Она поблагодарила его и любезно улыбнулась.

– Учитывая время, требующееся на аутопсию и необходимое охлаждение, я уверен, что труп не выставят на обозрение раньше чем завтра. Ты знала, что они держат убитых на виду дольше, чем другие трупы? Иногда они даже откладывают объявление личности убитого, если толпы велики. – Он поправил очки. – Чем живописнее труп, тем больше внимания он привлекает и тем дольше они держат его на виду.

– А разве они не начинают?.. – Она закончила предложение мысленно. – Слава богу, что вонь не проникает через стекло в смотровую комнату, как в старом морге. Видеть трупы – уже и так достаточно.

Ухмылка растянула губы месье Патинода. Он замешкался, будто глубоко задумался.

– Нигде в Европе не получают столько удовольствия от морга, как в Париже. Бесплатный публичный театр, и каждый день новое представление.

Что-то дрогнуло на границе сознания Натали: смутное, непонятное беспокойство. Две недели она видела месье Патинода. А сегодня все было по-другому. Он был другим.

Она поблагодарила его, извинилась и ушла. Спускаясь по ступеням, Натали размышляла об их разговоре и поняла, чем он ее встревожил.

Этот пристальный взгляд, когда они обсуждали ужас девушки.

И ухмылку, когда они говорили о морге.

* * *

Несмотря на то что сказал месье Патинод, ей пришлось вернуться в морг. Не могла же она пойти домой, не проверив. Может, он ошибся и тело уже выложили на обозрение. Возможно, они его покажут публике сейчас, а на ночь унесут охлаждаться.

Если тело уже в смотровой комнате, станет ли она дотрагиваться до стекла снова?

Она еще не решила.

Хотя толпа у морга была куда меньше, чем несколькими часами ранее, ждать пришлось дольше. На этом настаивала нервная энергия, наполнявшая тело Натали, если только она не обманывала. А это не исключено, потому что чему в себе она сейчас могла верить? И так уже все случившееся этим утром казалось далеким и ненастоящим, скорее сном, чем действительностью. Натали засунула руки в карманы брюк и сжала свой флакончик с землей из катакомб.

Когда она приблизилась ко входу, то заметила пожилую женщину, торгующую цветами. Как там ее назвал месье Ганьон? Валлет? Валлери? Валуа? Мадам Валуа. Натали видела ее вчера и позавчера. Но не сегодня. Несмотря на историю, которую рассказывали недостающие в кармане монеты и поникшие цветы дома.

Старушка держала по букету в каждой руке: один – из мелких белых цветочков, другой – из темно-розовых. Пока никто в очереди не обращал на нее никакого внимания. Натали рассматривала женщину, пока стояла в очереди.

Нет, не видела ее сегодня.

Натали была уверена.

Когда та приблизилась, ее взгляд был как укол. Она глянула на брюки, потом снова на лицо Натали:

– Желаете еще цветов, мадемуазель?

«Еще» – доказательство, что женщина ее узнала и что продала ей те цветы сегодня утром.

Натали поймала ее немигающий взгляд и покачала головой. Мадам Валуа осмотрела ее коричневые брюки, сузила глаза и снова подняла взор на Натали, прежде чем пойти дальше вдоль очереди.

Ей казалось, что она вздохнет с облегчением, хотя бы чуть-чуть, если вопрос с цветами разрешится окончательно. Должна бы.

Но нет.

Спустя несколько минут она вошла в морг. Мужчину, стоявшего сегодня на страже смотровой комнаты, что отправил ее говорить с месье Ганьоном в кабинет, сменил другой.

Месье Патинод оказался прав. Нового трупа нет. Ничего не изменилось с утра.

У Натали засосало под ложечкой, когда взгляд упал на нее. Безымянная девушка с залитым кровью платьем. Неважно, что Натали уже видела убитую пару часов назад. Ужас и жалость никуда не делись.

Не так давно жертва была девушкой. Наверное, любила Париж так же сильно, как Натали. У нее были семья, может, братья и сестры, подруги вроде Симоны и Агнес, любимые книги, платья, блюда, и она засыпала на подушке, укрывшись одеялом. Она смеялась, и мечтала, и хранила воспоминания, которые растворились навсегда с ее последним вдохом, полном боли.

И тут Натали поняла.

Она должна еще раз прикоснуться к витрине.

Вдруг она увидит что-нибудь, что может помочь этой бедняжке? Или узнает ее имя?

Натали посмотрела на дверь с Медузой, дурным знамением сегодняшнего утра. Это просто дверь с декоративной резьбой. Она чувствовала себя глупо, что так ее испугалась и подумала, будто одна из змей шипела.

Что бы это ни было тогда, она готова испытать это снова.

Не привлекая внимания.

Месье Ганьон стоял в смотровой комнате, там же, у зеленой занавеси слева. Натали была у крайнего правого края, толпа людей ее удачно закрывала. Она не хотела, чтобы ее опять вызвали в комнату для допроса, случись что.

Он прошел в сторону Натали, наклонился что-то поднять с пола; она спряталась в тень, прежде чем он успел подняться. А поднявшись, он между делом оглядел зрителей.

Натали отвернулась в сторону, надеясь, что он не заметил ее. Выждав, она глянула; месье Ганьон вернулся на свое место.

Она встала ближе к внешней стене. Чем лучше она спрячется, тем больше шансов не выдать себя. Если это случится снова.

Если, если, если.

Она ощутила трепет, как прикосновение ветерка к нагретой солнцем коже. Медленно вдохнув, она протянула руку и прижала кончики пальцев к стеклу.

И ничего.

Она шагнула ближе к стеклу и попробовала снова.

Ничего.

Затем кое-что пришло ей в голову. Пальцы задрожали на стекле от этой мысли.

Симона предположила, что Натали знакома с убийцей. Это объяснило бы, почему она не может воспроизвести то, что произошло.

Возможно, видение было не видением вовсе, не моментом бреда и не воображением.

До сего момента ей не приходило в голову, что это могло быть воспоминанием.