Читать книгу Обращаться с осторожностью - Джоди Пиколт - Страница 16

Апрель 2007 года

Ты не могла бы прожить жизнь без столкновений. Врачи объяснили нам это в первую очередь, рассказывая про тупиковую ситуацию несовершенного остеогенеза: будь активным, но не ломайся, потому что, если у тебя перелом, ты не можешь быть активным. Родители, которые держали своих детей в сидячем положении или заставляли передвигаться на коленях, чтобы уменьшить вероятность упасть и получить трещину, также подвергали их риску, ведь мышцы и связки могли недостаточно окрепнуть, чтобы поддерживать кости.

Когда речь шла о тебе, Шон предпочитал рисковать. Опять же, не он в большинстве случаев оставался дома, когда ты была с переломом. Но он не один год убеждал меня, что периодические травмы – небольшая цена за настоящую жизнь. Может, теперь я смогу убедить его, что два глупых слова вроде «неправомерного рождения» ничего не значат в сравнении с будущим, которое тебе могут обеспечить. Несмотря на стремительный уход Шона из офиса адвокатов, я надеялась, что они снова позвонят мне. Засыпая, я думала о том, что сказал Роберт Рамирес. Проснулась я с незнакомым привкусом во рту – то ли сладким, то ли кислым. Только через несколько дней я поняла, что это надежда.

Ты сидела на больничной койке, накинув на «ортопедические штаны» одеяло, и читала книгу с интересными фактами, пока мы ожидали укола памидроната. Сперва ты приезжала сюда каждые два месяца, теперь нам нужно было совершать поездки в Бостон лишь дважды в год. Памидронат не являлся лекарством от НО, скорее поддерживающим препаратом, который помогал пациентам третьего типа, как у тебя, ходить, а не быть прикованным к инвалидному креслу. До этого препарата даже обычный шаг мог привести к микротрещинам в ступне.

– Вы можете не поверить, глядя на ее переломы бедер, но Z-показатель гораздо лучше, – сказал доктор Розенблад. – У нее сейчас минус три.

Когда ты родилась и тебе сделали DEXA-сканирование на определение плотности костей, твой показатель был минус шесть. Девяносто восемь процентов населения попадает в плюс-минус два. Костная ткань всегда делает новые кости и поглощает старые, памидронат замедляет темп абсорбации костной ткани. Он позволяет тебе двигаться, чтобы укрепить кости. Однажды доктор Розенблад объяснил это мне, держа в руках губку для мытья посуды: кости обладали порами, а памидронат немного заполнял отверстия.

За пять лет лечения ты перенесла свыше пятидесяти переломов, а я и представить не могла, какой бы была жизнь без препарата.

– Уиллоу, у меня для тебя на сегодня отличный факт, – сказал доктор Розенблад. – В случае крайней необходимости, если нужна замена плазмы крови, можно использовать массу внутри кокоса.

Твои глаза расширились.

– Вы когда-нибудь пробовали это?

– Подумывал попробовать сегодня, – широко улыбнулся он. – Шутка. Есть ко мне какие-то вопросы, прежде чем мы приступим?

Ты взяла меня за руку:

– Два раза, верно?

– Таково правило, – сказала я.

Если медсестра не сможет поставить тебе катетер в вену с двух попыток, то я позову кого-нибудь еще.

Забавно, когда я ходила на свидание с Шоном, другим копом и его женой, именно я была самой скромной. Никогда не становилась душой компании, не начинала разговор с людьми, которые стояли за мной в очереди за овощами. Но поместите меня в больничные декорации, и я буду бороться за тебя не на жизнь, а на смерть. Я буду твоим голосом, пока ты не сможешь говорить за себя. Я не всегда была такой: кому не хочется поверить, что врачи знают лучше? Но есть терапевты, за всю карьеру которых не попадалось ни одного случая НО. Люди могут уверять, будто знают, что делают, но это еще не повод довериться им.

За исключением Пайпер. Я поверила ей, что не было способа узнать раньше о твоем дефекте.

– Думаю, нам пора идти, – сказал доктор Розенблад.

Процедуры длились четыре часа три дня подряд. Через два часа бесконечной вереницы медсестер и стажеров, которые проверяли твои жизненные показатели (они и правда думают, что твой вес и рост изменятся через полчаса?), появлялся доктор Розенблад, после чего ты сдавала анализ мочи. Дальше брали кровь – шесть пробирок, а ты сжимала мою руку так сильно, что оставляла ногтями на коже крохотные полумесяцы. Наконец медсестра ставила катетер, чему ты сопротивлялась больше всего. Как только я слышала в коридоре ее шаги, то старалась отвлечь тебя, подмечая факты из твоей книги.

В Древнем Риме ели языки фламинго в качестве деликатеса.

В Кентукки закон разрешает носить мороженое в заднем кармане.

– Здравствуй, солнышко, – произнесла медсестра.

На голове женщины было облако неестественно желтых волос, а на шее висел стетоскоп с обезьянкой. Медсестра несла небольшой пластиковый поднос с иглой для катетера, стерильными салфетками и двумя белыми полосками пластыря.

– Иглы – это полный отстой, – сказала ты.

– Уиллоу! Следи за языком!

– Но «отстой» не ругательство. На дне стакана тоже отстой.

– Особенно если тебе его еще мыть, – буркнула медсестра, беря твоя руку. – А теперь, Уиллоу, я досчитаю до трех, прежде чем введу иглу. Готова? Раз… два!

– Три! – возмутилась ты. – Вы меня обманули!

– Иногда проще ничего не ждать, – сказала медсестра, но снова подняла иглу. – Не очень хорошо вышло. Давай попробуем еще раз…

– Нет! – перебила я. – Есть ли другая медсестра на этаже, которая может это сделать?

– Я ставлю катетеры тринадцать лет…

– Но не моей дочери.

Лицо женщины окаменело.

– Я позову старшую медсестру.

Она вышла и закрыла дверь.

– Но это же только один раз, – сказала ты.

Я опустилась рядом с тобой на койку:

– Она схитрила. Я не хочу рисковать.

Твои пальцы перелистывали страницы книг, словно ты читала шрифт Брайля. Еще один факт пришел мне в голову: «Самый безопасный возраст, согласно статистике, – это десять лет».

Ты прошла уже половину пути.

Преимуществом твоего пребывания в больнице на ночь было и то, что мне не стоило волноваться, что ты попадешь в какую-то ситуацию, упадешь в ванной или запутаешься в рукаве куртки. Как только закончили первый ввод препарата и тебе поставили капельницу, ты глубоко уснула, а я на цыпочках вышла из темной комнаты и направилась к платным телефонным автоматам рядом с лифтами, чтобы позвонить домой.

– Как она? – подняв трубку, спросил Шон.

– Ей скучно. Волнительно. Все как всегда. Как Амелия?

– Получила пятерку по математическому тесту и закатила истерику, когда я сказал ей помыть посуду после обеда.

– Все как всегда, – улыбнувшись, повторила я.

– Угадай, что мы ели на обед, – сказал Шон. – Цыпленок кордон-блю, запеченный картофель и обжаренная зеленая фасоль.

– Ну конечно. Ты ведь даже не можешь сварить яйцо.

– А я и не говорил, что готовил сам. В отделе «Обеды на дому» в продуктовом магазине сегодня был большой выбор.

– Что ж, а мы с Уиллоу пировали пудингом из тапиоки, куриным супом с вермишелью и красным желе.

– Хочу позвонить ей завтра перед уходом на работу. Во сколько она встает?

– В шесть, когда сменяются медсестры.

– Поставлю будильник, – ответил Шон.

– Кстати, доктор Розенблад снова спросил меня насчет операции.

Это было камнем преткновения между Шоном и мной. Твой ортопед хотел поставить штифты в бедренные кости после снятия гипсовых штанов, и в дальнейшем у переломов не будет смещения. Штифты также предотвратили бы искривление, поскольку кости при НО развиваются спирально. Как сказал доктор Розенблад, это лучший способ справляться с НО, ведь вылечить его невозможно. Хотя я была настроена воинственно касательно всего, что могло уберечь тебя от боли в будущем, Шон смотрел на нынешнюю ситуацию иначе: из-за операции тебе пришлось бы вновь оказаться без движения. Я буквально слышала, как он сопротивляется.

– А ты не распечатала какую-нибудь статью о том, как штифты останавливают рост детей с НО…

– Ты говоришь о штифтах в позвоночнике. Если их ставят для исправления сколиоза, тогда Уиллоу уже не станет выше. Но это другое. Доктор Розенблад даже сказал, что сейчас такие изощренные штифты, что будут расти вместе с ней – они вытягиваются.

– А что, если у нее больше не будет перелома бедер? Тогда эта операция впустую.

Вероятность, что ты больше не заработаешь перелома ног, была столь же мала, как если бы завтра не взошло солнце. Еще одно различие между нами с Шоном – пессимистом была я.

– Хочешь опять иметь дело с гипсовыми штанами? Если это повторится в семь, десять, двенадцать лет, кто сможет ее поднять?

Шон вздохнул:

– Шарлотта, она ребенок. Разве она не может еще немного побегать, прежде чем ты снова лишишь ее этого?

– Я ее ничего не лишаю, – обиженно ответила я. – Факт в том, что она упадет. Факт в том, что у нее будет перелом. Не делай из меня злодейку, Шон, только потому, что я пытаюсь помочь ей в перспективе.

Шон колебался.

– Знаю, как сейчас сложно. Знаю, сколько всего ты для нее делаешь.

Он почти упомянул катастрофу в адвокатской конторе.

– Я не жалуюсь…

– Я этого и не говорил. Просто хочу сказать… мы же знали, что будет непросто, да?

Да, мы знали. Но, наверное, я до конца не понимала, что будет настолько тяжело.

– Мне пора, – сказала я, а когда Шон сказал, что любит меня, я сделала вид, что не расслышала.

Повесила трубку и сразу же набрала Пайпер:

– Что не так с мужчинами?

На заднем фоне я услышала льющуюся воду, грохот посуды в раковине.

– Это риторический вопрос? – поинтересовалась подруга.

– Шон не хочет, чтобы Уиллоу оперировали и ставили штифты.

– Подожди. Ты разве не в Бостоне на процедурах с памидронатом?

– Да, и Розенблад сказал об этом, когда мы сегодня встретились с ним, – ответила я. – Он уже год уговаривает нас, а Шон все откладывает, а у Уиллоу все больше переломов.

– Зная, что в будущем ей будет лучше?

– Даже зная это.

– Тогда у меня для тебя одно слово: «Лисистрата».

Я расхохоталась:

– Последний месяц я сплю с Уиллоу в гостиной на диване. Если я скажу Шону, что у нас не будет секса, это пустая угроза.

– Тогда вот тебе и ответ, – сказала Пайпер. – Принеси свечи, устрицы, останься неглиже, все по полной программе… а когда он впадет в кому блаженства, снова спроси об этом. – (Я услышала голос на заднем фоне.) – Роб сказал, что это сработает как заклинание.

– Спасибо за его поддержку.

– Кстати, скажи Уиллоу, что большой палец человека размером с его нос.

– Правда? – Я поднесла руку к лицу, чтобы проверить. – Она будет в восторге.

– Ох, черт, меня ждут на приеме! Почему малыши не рождаются в девять утра?

– Это риторический вопрос?

– Мы прошли полный цикл. Поговорим завтра, Шар.

Повесив трубку, я долго еще смотрела на телефон. «Ей будет лучше в перспективе», – сказала Пайпер.

Она безоговорочно верила в это? Не только в операцию со штифтом, но и в любое действие, которое готова сделать хорошая мать?

Я не знала, откуда у меня хватит смелости подать иск о неправомерном рождении. Даже отвлеченно сложно говорить, что некоторые дети не должны появляться на свет, но это было куда сложнее. Это значило сказать, что один конкретный ребенок – мой ребенок – не должен был родиться. Какая мать могла бы посмотреть в лицо судье или присяжному, заявив, что жалеет о рождении своего ребенка?

Либо та, которая не любила свою дочь, либо та, которая любила свою дочь слишком сильно. Мать, которая скажет что угодно, лишь бы твоя жизнь улучшилась.

Даже если я решу эту этическую дилемму, возникает другая загвоздка, ведь по другую сторону иска вовсе не незнакомец, а моя лучшая подруга.

Я вспомнила о пенистом материале, которым мы обкладывали твое кресло в машине и кроватку, как иногда я доставала тебя оттуда и все равно ощущала, что ты словно призрак. Но это чувство быстро исчезало, как по мановению волшебной палочки. Может, тот неизгладимый след, который я оставила на Пайпер, или тот неизгладимый след, который она оставила на мне, не навсегда. Долгие годы я верила словам Пайпер, что тесты не смогли бы раньше показать НО, но она упомянула лишь анализы крови. Подруга даже не озвучила тот факт, что существовали другие пренатальные тестирования вроде ультразвукового исследования, которые могло выявить НО. Оправдывалась она передо мной или перед собой?

«Ее иск не коснется, – шептал голос в моей голове. – Для этого и нужна страховка от халатности». Но это отразится на нас. Чтобы поддержать тебя, мне придется потерять подругу, на которую я полагалась еще до твоего рождения.

В прошлом году, когда Эмма и Амелия были в шестом классе, к дочери Пайпер со спины подошел учитель физкультуры и пожал плечи, пока девочка следила за игрой в софтбол. Скорее всего, это был безобидный поступок, но Эмма пришла домой и сказала, что напугана. «Что мне делать? – спросила Пайпер. – Дать ему кредит доверия или повести себя как курица-наседка?» Не успела я озвучить свое мнение, как она решила все сама: «Это моя дочь. Если я ничего не скажу, то буду всю жизнь сожалеть об этом».

Я обожала Пайпер Риис. Но тебя я всегда буду любить больше.

Сердце мое отчаянно стучало, когда я достала из заднего кармана визитку и набрала номер, не успев передумать.

– Марин Гейтс, – проговорил голос на другом конце провода.

– Э-э-э… – Я удивленно запнулась, ожидая, что в столь поздний час ответит автоответчик. – Не думала, что вы будете на месте…

– Кто это?

– Шарлотта О’Киф. Я была в вашем офисе несколько недель назад вместе с мужем насчет…

– Да, я помню, – сказала Марин.

Я намотала на руку пружину телефонного провода, представляя, какие слова передам по нему, отправлю в мир, сделаю их реальными.

– Миссис О’Киф?

– Меня интересует… судебный иск.

Последовала недолгая пауза.

– Почему бы нам не назначить время встречи? Я попрошу секретаря позвонить вам завтра.

– Нет. – Я покачала головой. – В смысле, все в порядке, но завтра меня не будет дома. Я сейчас в больнице с Уиллоу.

– Мне жаль это слышать.

– Нет, с ней все в порядке. Не то чтобы в порядке, но это обычная процедура. Мы будем дома к четвергу.

– Я запишу себе.

– Хорошо, – выдохнула я. – Хорошо.

– Передавайте мои самые лучшие пожелания вашей семье.

– У меня всего один вопрос, – сказала я, но адвокат уже повесила трубку. Я прижала ее к губам, ощущая привкус металла. – Вы бы это сделали? – прошептала я. – Сделали бы на моем месте?

«Если вы хотите совершить звонок, – сказал механический голос оператора, – пожалуйста, повесьте трубку и попытайтесь снова».

Что сказал бы Шон?

Ничего, поняла я, потому что я не расскажу ему о своем поступке.

Я прошла по коридору до твоей комнаты. Ты тихонько посапывала на кровати. Фильм, под который ты уснула, отбрасывал красные, зеленые, золотые пятна на твою кровать, напоминая ранний ковер осени. Я легла на узкую койку, переделанную из гостевого кресла доброжелательной медсестрой. Она оставила мне потертый плед и подушку, которая хрустела, словно лед.

Фреска на дальней стене представляла собой древнюю карту с пиратским кораблем, который шел под парусом прочь от границ. Не так давно моряки верили, что моря заканчивались обрывом, что компас мог показывать места, где за краем их ожидали драконы. Я с любопытством подумала об исследователях, которые шли на кораблях к краю мира. Как, должно быть, им было страшно, когда они рисковали упасть за край, и как же они удивились, обнаружив места, которые видели лишь в своих мечтах.