Читать книгу Из человеческой неволи к свободе. Введение в генофизику - Джоэл Мари Тойч - Страница 7

Грубо говоря, философия была мало полезнанамитремнашимклиентам. Вконце концов, она никогда не обещала дать определенные ответы, будучи просто теоретической и спекулятивной по природе. Альберт Эйнштейн был намного менее снисходителен.

«Я убежден, – сказал он с привычной краткостью⁴, – что философы оказали вредный эффект на прогресс научного мышления, сместив некоторые фундаментальные концепции из области эмпиризма, где они находятся под нашим контролем, к неосязаемым высотам априори».

От подхода, который полагается на непроверенные или врожденные предположения, мы, наконец, обратились к науке. Опять-таки, согласно Эйнштейну: «Цель всей науки, естествознания ли или психологии, состоит в том, чтобы координировать наш опыт и привести его в логическую систему»⁴.

Следовательно, человек научился достигать впечатляющих результатов с творениями своей изобретательности. Он может задумать, спроектировать, построить, проанализировать, изменить или отремонтировать их с относительной легкостью. Это истинно в отношении и самой простой игрушки, и самой сложной межпланетной ракеты. Причина этой способности проста. Ученые открыли соответствующее число законов, управляющих физическим миром. Инженеры, техники и даже неспециалисты оказались способны использовать их, чтобы изобрести механизмы и системы, которые в очень предсказуемой манере исполняют специфические задачи. Именно это знание принципов вслед за концепциями делает человека их владыкой. Однако, несмотря на свои технические достижения, очевидный правитель этой планеты не научился полностью понимать себя, свое поведение и свой опыт. Мы можем объяснить этот парадокс. Очевидно, человек – создание интеллекта, более высокого, чем его собственный. Он – отражение этого интеллекта, точно так же, как электромеханические изделия человека отражают его самого. В силу этого факта физики, химики и другие ученые, изучающие физический мир, имели тенденцию сверху вниз смотреть как на психиатрию, так и на психологию. По их мнению, области, касающиеся человеческого поведения, просто не являются науками в чистом смысле этого слова.

Такое отношение не безосновательно. Исключая ограниченные применения, не представляется возможным анализировать человеческое поведение посредством пожизненного наблюдения (т. е., неконтролируемое наблюдение) или строгости экспериментального метода. Это невыполнимо, поскольку наблюдатель, вероятно, не может постоянно следовать за субъектом и записывать каждый его опыт. Даже если бы он был способен сделать таким образом, исследуя например себя, это не обязательно позволило бы ему разработать удовлетворительные законы поведения, посредством которых он был бы с уверенностью способен к предсказанию и воссозданию конкретных явлений, и которые были бы применимы ко всем людям. Последнее не выполнимо, поскольку переменные, вовлеченные в каждодневные действия и опыт одного человека, не говоря уже о нескольких людях, слишком многочисленны, поэтому не поддаются контролю даже самого квалифицированного экспериментатора. Все, на что он мог бы надеяться, – это одновременно изучить один или в высшей степени ограниченное число аспектов поведения.

Привыкший анализировать, классифицировать и предсказывать данные, явления или события, применимые к его области, и производить специфические результаты, ученый, изучающий физический мир, имеет тенденцию исключать человека из поля зрения своих исследований. В конце концов, он – просто человек. Взгляд на его собственную жизнь и жизнь ему подобных удовлетворяет его.

Он может лишь надеяться, но не ожидать с уверенностью, что он и его семья останутся здоровыми и будут вместе, что цели его карьеры будут достигнуты, что его сын будет следовать по его стопам или займется правом или медициной (чтобы наслаждаться большей защищенностью с точки зрения работы, чем его отец), что его незамужняя дочь останется в колледже, пока не получит свидетельство преподавателя. Если ему сопутствует то, что люди обычно называют удачей, его надежды осуществятся.