Читать книгу Лучшая на свете прогулка. Пешком по Парижу - Джон Бакстер - Страница 6

4. Жара

Оглавление

Кто говорит, мир от огня

Погибнет, кто от льда.

А что касается меня,

Я за огонь стою всегда.


Роберт Фрост

“Огонь и лед”[7]

Я полушел, полускользил вниз по улице Одеон, стараясь не ступать на самые накатанные дорожки льда и хватаясь за все, что можно. Неприятно оказаться запертым; вдвойне неприятно, если при этом еще и сломана нога.

Мысленно я простил Хемингуэя. Здесь не было его вины. По сути, этот образ физической мощи и технической подкованности был лишь иллюзией. В реальной жизни Эрни был полнейшим недотепой. После ранения в Первую мировую войну, события, которое вдохновило его на “Прощай, оружие!”, остаток жизни Хемингуэй провел, подвергая себя и других разного рода опасностям. Едва избежал смерти во время забега с быками по улицам Памплоны. В паре боев на боксерском ринге был отправлен в нокаут корпулентным, но юрким канадским писателем Морли Каллаганом, впрочем, по общему признанию, этому поспособствовало то, что время отсчитывал Скотт Фицджеральд, которого ни один вменяемый человек не выбрал бы для такого дела.

Во время Второй мировой войны, курсируя у берегов Кубы с собутыльниками из своей “Плутовской фабрики”, он чуть не отправил на тот свет всех и вся, кроме немецких подлодок, за которыми, собственно, велась охота. Армия, покуда возможно, держала его на расстоянии от Европы, но в один прекрасный момент таки пустила, и он изображал из себя солдата по всему северу Франции, то и дело попадая в передряги, из которых его был вынужден вызволять дружественный генерал. (Хемингуэй отплатил ему, сделав героем своего первого послевоенного романа “За рекой, в тени деревьев”, потерпевшего полное фиаско, – сомнительный комплимент.) Потом он обгорел на лесном пожаре, раздробил колено в автомобильной аварии в 1945-м, а на сафари в Африке дважды пережил крушение самолета, после чего так окончательно и не восстановился.

Менее опасный, но вполне характерный несчастный случай произошел в марте 1928-го, когда он жил ровно за углом от нас, на улице Феру. После тяжелой попойки в баре Dingo он, шатаясь, добрался до своего туалета, оснащенного навесным бачком, дернул не за ту цепь и обрушил себе на голову слуховое окно. Арчибальд Маклиш заткнул рану туалетной бумагой и отвез его в Американский госпиталь в Нейи, где Хемингуэю наложили девять швов. Глядя на снимки, где он, перевязанный и улыбающийся, позирует перед магазином “Шекспир и компания”, вы бы подумали, что он голыми руками отбился от шайки вооруженных головорезов. Как подметил один критик, Эрнест работал очень близко к быку.


Перевязанный Хемингуэй в компании Сильвии Бич и ее сотрудниц


Конец нашей улицы, в том месте, где она пересекается с бульваром Сен-Жермен, обычно самый оживленный в этом районе, но сегодня кафе и рестораны были наглухо закрыты. В банкоматах на углу горели красные огоньки, их опустошили накануне, и ближайшую неделю некому будет их пополнить, поскольку все сотрудники банка отпущены на праздники. В метро поезда еще ходят, но пассажиров почти нет. В билетных кассах – никого. Предполагается, что вы купите билет в автомате, пройдете через турникет и сами выйдете на нужную платформу. Скоро метро будет выглядеть так круглый год, а не только на Рождество. На новых линиях поезда управляются автоматически, без машинистов, компьютер открывает и закрывает двери, и мы прибываем по назначению, зажатые в тиски новых технологий.

Переходя бульвар, я остановился посередине. В обычный день меня бы тут же размазали по асфальту. Машинам горел зеленый, но в каждую сторону легко просматривались по крайней мере пять кварталов. И ни единого автомобиля. Снег смягчил контуры домов и наполнил воздух туманной взвесью. Он вымыл цвета, и пейзаж превратился в полотно кисти Уистлера. На мой взгляд, увлекаемый вдаль перспективой шестиэтажных домов с их продуманно единой линией балконов, бульвар воплощал в себе рациональность и интеллект. Пусть другие собираются в Нотр-Дам, Сен-Сюльпис, Святом Петре в Риме или часовне Кингс-колледжа в Кембридже, чтобы укрепиться в вере в существование высшего порядка.

Мой приход прямо здесь.


Через полчаса я вернулся домой, потерпев полное фиаско.

– Закрыто, – сообщил я, стряхивая снег со шляпы.

– И что теперь?

На этот раз у меня была Идея.

Чтобы открыть банку, ее подставляют под струю горячей воды, и крышка расширяется. Так что, конечно же, если мы нагреем личинку замка, она тоже расширится, и можно будет вытащить ключ.

У нас не было паяльной лампы, но зато у меня имелась бутановая горелка, которую я использовал, чтобы делать карамельную корочку на крем-брюле. Когда я ее зажег, она довольно загудела и выдала струю синего пламени.

– А мы тут все не взлетим на воздух? – с сомнением в голосе произнесла Мари-До.

– Каким образом? Корпус-то у замка стальной.

Направив пламя на замок, я зажал ключ плоскогубцами и стал тянуть, чтобы в момент, когда личинка расширится, я мог его высвободить.

Но этого не произошло.

Вместо этого коробка замка, которая, очевидно, была не из стали, стала стремительно плавиться и разваливаться, как непропекшийся кекс. Не только ключ, но и вся личинка оказались испорчены, при этом ключ все еще торчал внутри. Вокруг виднелась неровная дымящаяся дыра.

Хемингуэй писал: “Человека можно уничтожить, но его нельзя победить”. В тот момент я не мог вспомнить, какие у него имелись соображения по поводу человека, который выставил себя полным идиотом.


Час спустя я стоял в пустой квартире, бережно сжимая кружку кофе и глядя в окно поверх укрытых снегом крыш.

Мари-До направлялась на машине в Ришбур, везя все, что мы наготовили. Вопрос с гусями оставался открытым.

Что до замка, то именно Мари-До пришла в голову идея, которую мы почему-то упустили.

– У нас на холодильнике визитка.

У всех есть такие визитки. На них значится: “Полезные номера”. Они регулярно появляются на дверных ковриках. Это просто список номеров, которые могут пригодиться в экстренной ситуации: скорая помощь, пожарные, больницы. На первый взгляд, весьма благородный жест, но это если пробежать только половину списка – характер последующих номеров куда меньше проникнут заботой об интересах общества. За “Горячей линией по вопросам отравлений” следует “Засорился туалет?”, “Обнаружилась протечка?”, “Нет электричества?” и “Сломался замок?”. В любом случае список уверяет нас, что помощь совсем близко. Но никто никогда не звонит этим сантехникам, стекольщикам или слесарям, потому что цены у них просто грабительские. Во Франции, а может, и в остальном мире вызвать этих акул значит расписаться в том, что вы настоящий пентюх, на парижском сленге – plouc.

Набирая номер, я почти не сомневался, что автоответчик предложит нам перезвонить в январе. Однако кто-то снял трубку на втором же звонке и пообещал приехать в течение часа.

В ожидании я задумался о Калифорнии, где жил до того, как приехал во Францию. Случись это там, сосед починил бы мне все за десять минут. Я по многому не скучал в Штатах, но одного мне все же не хватало – американского умения обращаться с вещами: легендарного “старого доброго американского ноу-хау”.

Фундаментом этого были уроки труда. Я так и не понял, что они из себя представляли, знал лишь, что, если ты хорош на этом уроке, по остальным предметам ты совершенно безнадежен. Ни в школах Австралии, где я родился и вырос, ни в Англии, где прожил много лет, не преподавали ничего подобного. (Вполне вероятно, что в Англии и Австралии мальчики в школах как-то иначе усваивали эти навыки. И то, что крутые ребята проводили перемены в туалете, покуривая и меряясь длиной пенисов, – всего лишь мои догадки. Может, они на самом деле обменивались информацией о разновидностях столярных соединений или винтовой нарезки.) Благодаря урокам труда у большинства водителей всегда есть с собой провода для прикуривания и запасные ремни вентилятора, а ящик с инструментами – обычное дело в каждом доме.

– Они бы не стали плавить замок кулинарной горелкой, – сказал я Скотти. Он замяукал и потерся о мою ногу. Не исключено, что просто намекал на кормежку, но я предпочел принять это за жест утешения.

7

Перевод М. Зенкевича.

Лучшая на свете прогулка. Пешком по Парижу

Подняться наверх