Читать книгу Тайна дома с часами - Джон Беллэрс - Страница 4

Утром Льюис проснулся со смешанным чувством. Он отлично провел прошлый вечер, но все эти загадки и тайны то и дело вклинивались в счастливую картину.

Мальчик оделся, спустился по лестнице и застал дядю Джонатана и миссис Циммерманн за завтраком. Она, видимо, приходила готовить каждое утро: судя по всему, повар из дяди Джонатана был никудышный. Ну, Льюиса-то это не смущало. Мальчик сел за стол и принялся за сосиски и блинчики, а вскоре уже раздумывал, на что потратить те три недели свободного времени, которые остались до школы.

Совсем скоро он выяснит, что три недели – слишком короткий срок, чтобы как следует изучить Нью-Зибиди и дом номер 100 на Хай-стрит. За это время он едва успеет начать.

Во-первых, город был чудесный. Как раз такой, в котором Льюис всегда хотел жить. Раньше, в Висконсине, мальчику казалось, будто его городок построили буквально вчера; дома все были одинакового размера и вида, а по центральной улице тянулись ряды баров и заправок. В Нью-Зибиди все было совсем не так. Тут и там высились искусно украшенные старые дома. И даже обыкновенные белые домишки с аккуратным крылечком чем-нибудь да отличались: витражным окном или букетиком литых цветов вместо флюгера. Казалось, за каждой дверью таятся секреты.

Иногда Джонатан брал Льюиса с собой на прогулку, но чаще мальчик отправлялся изучать закоулки городка в одиночку. Временами он прогуливался по Мэйн-стрит и разглядывал нарядные ложные фасады магазинов. В одном из домов на верхнем этаже располагался заброшенный оперный зал. Джонатан как-то сказал, что там до сих пор стоят старые декорации, которые подпирают коробки с шоколадками и пятицентовые планшеты. Улица Мейн-стрит заканчивалась каменным мольбертом – монументом в память о жертвах Гражданской войны. На каждом его сочленении и углу был изображен солдат или моряк, грозящий мушкетом, мечом, банником для чистки пушек или гарпуном своему врагу. Там, где на мольберте обычно располагается холст, были выгравированы имена жителей округа Капернаум, погибших в те неспокойные дни. Рядом с памятником стояла невысокая каменная арка – дополнение к монументу, – на которую гравировщики нанесли имена, не уместившиеся на мольберте. Дедушка Джонатана воевал в составе пятого Мичиганского отряда копейщиков, и дядя помнил тьму историй о его похождениях.

Что до дома номер 100, он был так же великолепен, как и город, при этом странным и немного пугающим. В доме располагалась масса комнат, которые стоило изучить: не самые впечатляющие верхние гостиные, более интересные задние спальни, гардеробы, игровые, да и обычные комнаты. Некоторые пустовали, покрытые толстым слоем пыли, другие под завязку были набиты старинной мебелью: столами с мраморными столешницами, скрипучими мягкими креслами на колесиках, со спинок которых свисали салфетки, и даже чучелами куропаток под высокими стеклянными колпаками. В каждой комнате было по камину, облицованному мрамором в тон интерьеру: где-то похожему на сыр дорблю, где-то на ванильное мороженое с шоколадными прожилками, где на зеленое мыло или сливочную помадку.

Однажды днем, поднимаясь по черной лестнице в южном крыле дома, Льюис обратил внимание на витражное окно в стене у одного из пролетов. В доме витражей было много, они украшали вот такие подсобные лестницы, тупики коридоров или ванные, в которые никто давно не заходил. Иногда их можно было найти даже на потолке.

Льюис уже видел это окно. Точнее, он видел другое окно в том месте, где сейчас красовался витраж. Поэтому-то мальчик и остановился.

То, другое окно Льюис хорошо запомнил: большой овальный контур, а в нем томатно-красное солнце садится в морские воды цвета бутылочного стекла. Овальная рама осталась той же, но теперь цветные стеклышки изображали человека, выбегающего из чащи. Лес был сливово-фиолетовый, а трава изумрудно-зеленой. Небо нависало коричнево-красным – цвета полироли для мебели – покрывалом.

Что же случилось с витражом? Неужели дядя Джонатан ходил по дому и менял их? Вот уж странно.

Шкаф для верхней одежды тоже оказался предметом таинственным. Сначала Льюис не заметил в нем ничего необычного: самый обыкновенный шкаф высотой под два метра, с зеркалом, крючками для пальто и шляп и ящиком для резиновых сапог. Но однажды, вешая плащ, Льюис глянул в зеркало и увидел ступенчатую пирамиду Майя в густых зеленых джунглях. Он знал, что это пирамида Майя по своей коллекции слайдов, которые иногда рассматривал через очки-бинокль. Только это изображение не было двухмерным, как на слайде. Льюису казалось, что можно протянуть руку сквозь стекло и потрогать лианы. С дерева на дерево перелетела яркая красная птичка с длинным хвостом. Пирамида подрагивала в слоях жаркого воздуха. Мальчик моргнул несколько раз и снова всмотрелся в зеркало. Там отражался лишь серый непогожий день за окном.

Мальчик долго размышлял о витражах и шкафе. Может, они волшебные? Он верил в волшебство, хотя ему и говорили, что его не существует. Однажды отец целый день объяснял, что привидения – это просто рентгеновские лучи, отраженные от далеких планет. Но Льюис упорствовал в своих убеждениях; а как же лампа Аладдина на обороте карт дяди Джонатана и надпись «Общество волшебников графства Капернаум»? Он был уверен, что корень всех этих загадок – магия.

А еще Льюис был уверен, что прежде, чем приняться за тайну витражей, ему стоит разобраться с другой загадкой. Нужно выяснить, зачем дядя Джонатан каждую ночь бродит по дому с фонарем.

Пока он разузнал только, что странные события его первой ночи в Нью-Зибиди регулярно повторялись. Каждую ночь, как часы пробьют двенадцать, дядя Джонатан на цыпочках прокрадывался вниз, ходил по залам, проверял каждую комнату и запирал двери. Льюис слышал его шаги и наверху, на третьем этаже, куда дядя почти не заходил днем. Затем Джонатан снова спускался и шарил по углам, то и дело натыкаясь на мебель. Может, он боялся воров? Тогда зачем бил кулаком по стенам? Сквозь стены они пробираются редко.

Льюису было невтерпеж узнать, в чем секрет. И вот однажды, едва минула полночь, он тихо спустился с кровати на дощатый пол. Мальчик старался красться как можно тише, но слегка рассохшиеся доски все равно недовольно поскрипывали. Добраться до двери стоило ему немалых нервов. Несколько раз вытерев потные ладошки об халат, Льюис медленно повернул ручку двери. Глубоко вдохнув и выдохнув несколько раз, он шагнул в темный коридор и зажал рот рукой, чтобы не вскрикнуть: мальчишка наступил на торчащую из пола головку гвоздя. Было не больно, но Льюис боялся столбняка. Успокоившись, мальчик сделал еще один шаг, и по стеночке начал спускаться в зал на первом этаже.

Если вы подумали, что Льюис был не очень талантливым шпионом, то вы угадали: примерно раз в третий врезавшись в позолоченную картинную раму, он услышал, как дядя Джонатан зовет его из одной из дальних комнат.

– Это еще что такое, Льюис? Хватит тут играть в Шерлока Холмса! Доктор Ватсон получился бы из тебя куда лучше. Иди-ка сюда. Я в спальне с зеленым камином.

Льюис порадовался, что его покрасневшее лицо не светится в темноте. Ну, или скорее тому, что Джонатан не злится.

Мальчик двинулся по коридору и добрался до открытой двери. В темноте с фонарем в руке стоял Джонатан. Огонек плясал на каминной полке над часами, черными, как тьма, с золотыми ручками – ни дать, ни взять миниатюрный гроб.

– Доброй ночи, Льюис. Или, скорее, доброе утро. Не откажешься пройтись со мной? – голос Джонатана выдавал напряженность и волнение.

Льюис немного подумал и наконец решился спросить:

– Дядя Джонатан, что это ты делаешь?

– Останавливаю часы. Днем здорово, когда они тикают по всему дому, а вот ночью мешают мне спать. Знаешь, как это бывает, как капающая вода и… и прочее…

Продолжая тараторить, Джонатан повернул часы, просунул руку внутрь и остановил пухлый маятник. Затем знаком показал Льюису идти за ним и, нарочито бодро раскачивая фонарем, двинулся в другую комнату. Льюис шел за мужчиной в полной растерянности.

– Дядя Джонатан, а почему ты не включаешь свет?

Тот ответил не сразу. Тем же нервным тоном дядя неуверенно объяснил:

– Тут, Льюис, знаешь в чем дело… Если вот так ходить и включать-выключать свет, что скажут соседи? И подумай, какие счета придут за электричество. Сейчас ведь приходится платить за целый час, даже если только на секундочку щелкнешь выключателем.

Звучало не очень-то убедительно. Во-первых, по дяде Джонатану сложно было сказать, что его вообще когда-либо интересовало, что подумают о нем и его занятиях соседи. Если бы ему вдруг вздумалось поставить под развесистый каштан одномоторный самолет и посреди ночи, часа в три утра, поиграть на саксофоне, он именно так бы и сделал. Во-вторых, он частенько оставлял настольную лампу в кабинете включенной на всю ночь. Его мало заботили бытовые вопросы, и он вряд ли стал бы волноваться из-за счетов. Льюис, конечно, познакомился с Джонатаном всего три недели назад, но, казалось, уже успел понять, каков его дядюшка.

С другой стороны, не может же он просто так взять и заявить: «Дядя Джонатан, ты явно меня обманываешь». Так что мальчик молча пошел за родственником, в самую лучшую ванную наверху. Тут тоже был камин, из белоснежного кафеля, а на полке стояли маленькие белые пластиковые часы. Джонатан молча отключил их и пошел в следующую комнату, где остановился перед часами из красного дерева с маятником, который работал благодаря трем столбикам ртути и грузику. Затем направился в очередную комнату.

Наконец выключить осталось только древние часы в кабинете. В комнате с высоким потолком по стенам высились книжные полки. Там стояло пухлое, мешковатое коричневое кресло, которое с шипением выпускало воздух, когда в него садятся, и конечно, тут тоже располагался камин, в котором пока не потушили огонь. Часы устроились в углу около раздвижных дверей в столовую, высокие и мрачные. Затухающий огонь в камине играл бликами на тусклом латунном диске маятника. Джонатан потянулся к часам, схватил черный длинный трос. Часы остановились.

Странное путешествие по дому закончилось, и Джонатан погрузился в молчание. Казалось, он о чем-то думает. Потом дядя подошел к камину, пошевелил угли и подбросил еще одно бревнышко. Забрался поглубже в кресло и указал рукой на зеленое кресло сбоку от камина.

– Присядь-ка, Льюис. Давай побеседуем.

Льюис напугался, не отругает ли его дядя за ту нелепую слежку. Но было не похоже. Голос у Джонатана все еще был напряженным, но звучал вполне дружелюбно, да и внешне дядя совсем не казался злым. Льюис сел, наблюдая за тем, как мужчина разжигает кальян. Он был выполнен в виде испанского военного корабля, а чаша наверху – в виде вороньего гнезда на главной мачте. Само судно было заполнено водой, охлаждающей пар, а на носу галеона стоял боцман и курил трубку. Из кормы торчал шланг с черным резиновым мундштуком. Если дунуть в шланг, поднимался дым: от вороньего гнезда – густой колонной, от трубки боцмана – тоненькой струйкой. Если Джонатан случайно наливал в кальян слишком много воды, трубка у боцмана булькала и выпускала несколько пузырьков.

Когда Джонатан наконец раскурил кальян, он набрал полный рот пара, медленно выпустил его и сказал: «Знаешь, Льюис, мне кажется, лучше, чтобы ты немного боялся, чем чтобы думал, что твой сварливый дядя съехал с катушек на старости лет».

– Ты не сварливый, – нахмурился Льюис.

– Зато остальное тебе кажется вполне вероятным, – коротко усмехнувшись, заметил Джонатан. – Ну, после сегодняшнего я бы не стал тебя винить.

Льюис залился краской:

– Нет, дядя Джонатан, я не то имел в виду. Ты ведь знаешь, что я не считаю…

Джонатан улыбнулся:

– Конечно. И все же, наверное, лучше тебе кое-что узнать об этих часах. Не могу рассказать всего, потому что сам до конца не уверен. Порой мне и вовсе кажется, что я не знаю о них почти ничего. Но тем, что мне известно, я поделюсь.

Откинувшись в кресле и положив ногу на ногу, бородач снова выпустил клуб дыма. Льюис подался вперед. Мальчик то сцеплял, то расцеплял руки в нетерпении и все смотрел на дядю Джонатана. Выдержав театральную паузу и медленно затянувшись из кальяна-галеона, тот, наконец заговорил.

– Я не всегда жил в этом доме, Льюис. Сказать по правде, я переехал сюда всего пять лет назад. Раньше я жил на Спрус-стрит, неподалеку от водопроводной станции. Но после смерти владельца этот дом продавали за бесценок, и я смог поселиться по соседству со своей лучшей подругой – миссис Циммерманн.

– А кем был прошлый хозяин дома? – перебил Льюис.

– Как раз хотел рассказать. Его звали Айзек Изард. Инициалы похожи на римскую цифру два – II, ты наверняка замечал их по всему дому. Они выгравированы, написаны или отпечатаны всюду: на обшивке стен, досках пола, внутри буфетов, коробок с предохранителями, на каминных полках. Рассмотри узоры на обоях в коридоре наверху – и там найдешь эти буквы, – Джонатан ненадолго задумался. – Надо их как-нибудь убрать… а, да, что я там говорил? Айзек Изард – странное имя, правда? Миссис Циммерманн думает, что оно пошло от слова «izzard», которым в некоторых частях Англии называют последнюю букву алфавита, «z». Мне приходится с ней соглашаться, потому что объяснения получше у меня нет, – он затянулся трубкой и устроился в кресле поудобнее. – Итак, я начал говорить, что старик Айзек был колдуном.

– Кем?

Судя по выражению лица, дядя Джонатан вовсе не шутил.

– Этим словом называют ведьм мужского пола, – ехидно пояснил он.

Льюис задрожал. И тут вдруг его поразила неожиданная догадка.

– Ты тоже колдун? – спросил он сдавленным от испуга голоском.

Джонатан посмотрел на мальчика, странно улыбнувшись:

– А что если да? Ты бы испугался?

– Нет. Я к тебе привязался, дядя, так что если хочешь, будь колдуном. Ты ведь от этого не станешь плохим, я уверен.

– Зависит от того, кого назвать плохим, – усмехнулся Джонатан. – Если ты в том смысле, что из меня не выйдет злодея, ты прав. Если же говорить о том, каких высот я могу достичь… Что ж, не уверен. Я салонный фокусник, горазд развлекать публику, хоть и умею побольше, чем вытаскивать кроликов из шляпы и показывать карточные фокусы.

– Например, делать волшебные витражи и вешалки для пальто? – с лукавой улыбкой спросил Льюис.

– Да, именно так. И чтобы уж ты совсем не боялся, сообщу тебе, что миссис Циммерманн тоже волшебница. Хотя в ее случае стоило бы использовать слово ведьма.

– А получше ее назвать нельзя? – робко поинтересовался Льюис.

– Ну, она предпочитает называться ворожеей или чаровницей, но я не могу без смеха выговорить ни одно, ни другое. Для меня она всегда будет старой каргой Флоренс. У нее степень доктора магических искусств, которую она получила в университете Готтингена в Германии. А я всего лишь бакалавр Мичиганского сельскохозяйственного колледжа.

– А что ты изучал? – оживился Льюис. Он как будто проводил собеседование на работу. К тому же было действительно интересно узнать, что изучал дядя Джонатан в колледже. Мама и папа Льюиса оба закончили колледж и часто вспоминали об учебе.

– Что изучал? – Джонатан залился краской. – Ну, что изучал? Сельское хозяйство. Разведение животных и прочее. Я собирался работать на ферме, но потом, когда мой дедушка умер, получил наследство и разбогател. Но вернемся к Айзеку Изарду. Тебе ведь он еще не наскучил?

– Нет, конечно! Расскажи, что дальше. Мне очень интересно.

– Так вот, Айзек был колдуном. Он баловался черной магией – а это худшее, чем может заняться волшебник. Не могу с уверенностью сказать, что уж такого плохого он натворил, но если волшебники могут друг друга оценивать, я бы сказал, что он был злым колдуном. Настоящим злодеем. Миссис Циммерманн со мной согласна. Помнишь, она ведь прожила с ним по соседству много лет. Ты можешь сам ее расспросить, конечно, но, скажу тебе, мы не один вечер провели, стоя в ее саду и глядя на злое лицо Айзека в окне нашей башни. Он держал в руках масляную лампу и ночами напролет смотрел вдаль. Миссис Циммерманн говорит, что он и днем постоянно сидел в этой башне. Похоже, что-то записывал.

– Ох, это и правда странно. А зачем же он что-то записывал?

– Бог его знает, Льюис. Но вряд ли он это делал из благих побуждений. И все же, вернемся-ка к моему рассказу… Наверное, уже поздно, но без часов я не знаю, сколько сейчас времени. На чем я остановился? Ах, да. Старик Айзек умер во время страшного урагана – одного из сильнейших за всю историю округа Капернаум. Если возьмешь газету «Новости Нью-Зибиди», найдешь там заметки: с сараев сносило крыши, деревья вырывало с корнем, а молнии расплавили железные двери гробницы, в которой сейчас покоится Айзек Изард. Как-нибудь надо будет показать тебе ту гробницу. Ветхая уродливая постройка, один из каменных домиков для покойников, которые при жизни пользовались уважением. На нашем кладбище таких несколько, некоторые очень даже ничего. Свою гробницу семья Изарда построила в 1850-х годах, но она пустовала до своего первого постояльца – жены Айзека, которая умерла раньше него.

– А какой она была?

– Довольно странной, как и полагается даме, которая выбрала себе в мужья Айзека Изарда. Больше про нее ничего не помню, только ее очки.

Льюис посмотрел на дядю долгим взглядом.

– Ее очки?

– Да. Однажды я прошел мимо нее на улице, она обернулась и посмотрела на меня. Может, так солнце отсвечивало, но я крепко запомнил, как на меня упали два луча серого света, холодные и обжигающие, как лед. Я отвернулся и закрыл глаза, но эти два ледяных пятна так и стояли передо мной. Мне еще неделю потом снились кошмары.

– А от чего она умерла? – спросил Льюис, чье воображение рисовало картины падения миссис Изард с обрыва или из окна башни во время урагана.

– От чего? Это была тихая и таинственная смерть. Никаких церемоний. К Айзеку прибыли из пригорода какие-то странные люди и помогли ее похоронить. Потом он стал затворником. Точнее, еще большим затворником. Они оба были отшельниками, но после смерти жены колдун окончательно отгородился от мира. Построил огромный дощатый забор вокруг своего дома и дома миссис Циммерманн. Я его снес, как только въехал, – Джонатан довольно улыбнулся, и Льюис понял, что дяде нравится жить тут, в замке, который для себя возвел злодей Айзек Изард.

– Это все, что известно о нем и его делах? – осторожно спросил Льюис.

– Ой, далеко не все. Мы только подбираемся к самому интересному, – Джонатан чуть помолчал. – Я вот подумал, у меня есть кальян-корабль, а ты сидишь просто так. Пойдем-ка на кухню, раздобудем молока и печенья с шоколадной стружкой. Давай?

– Конечно! – с готовностью согласился Льюис, любивший шоколадное печенье даже больше, чем батончики с нугой.

Через несколько минут они снова сидели в кабинете, хрустело печенье, в камине тихонько потрескивал огонь. Неожиданно с полки упала книга. Хлоп! Затем выпало еще две: хлоп, хлоп. Льюис испуганно оглянулся на темную дыру, открывшуюся среди ряда книг. Оттуда высунулась длинная костлявая рука и начала что-то нащупывать.

Льюис замер от ужаса, но Джонатан лишь улыбнулся:

– Немного влево, дорогуша. Да, вот там. Вот и она.

Раздался щелчок задвижки, часть встроенного в стену книжного шкафа выдвинулась вперед. С полок упали еще несколько книг. В комнате появилась миссис Циммерманн, с ее очков свисала паутина. Один рукав порядком запылился.

– Лучше секретную дверь было не построить, – усмехнулась она. – Особенно мне нравится расположение щеколды – со стороны комнаты, а не входа.

– Так загадочнее, куколка. Как ты, наверное, догадался, Льюис, в доме есть секретный ход. Начинается он за сервантом на кухне. Иди к нам, Флоренс. Я как раз собираюсь рассказать Льюису о часах.

Миссис Циммерманн посмотрела на друга с сомнением, будто спрашивая: «А стоит ли?». Но все же пожала плечами и тоже принялась за молоко и печенье.

– Вкусно, – сказала она, прожевав угощение. – Очень вкусно.

– Она всегда так говорит, потому что сама его и печет, – объяснил Джонатан, взяв себе еще парочку.

– Итак, раз все заняты печеньем, я продолжу рассказ. На чем я остановился? Ах, да. Так вот, я переехал, когда понял, что здесь дело нечисто. Тут всегда было тихо, как будто дом к чему-то прислушивается. И потом я понял, к чему.

– К чему же? – подал голос Льюис, от волнения снова сползший на самый краешек кресла. Он даже забыл про печенье.

– К часам. Знаешь, как это бывает? Сидишь в комнате, часы тикают, и можно долго их не замечать. А стоит только стихнуть остальным звукам – ты и сам не заметишь, как вдруг… вот оно!

– Где? – Льюис вскочил, испуганно оглядываясь по сторонам.

Джонатан рассмеялся:

– Нет, нет, я не хотел тебя пугать. Я имею в виду, что потом вдруг я услышал, как в этой комнате тикают часы. Казалось, бой раздается прямо из стены. Если хочешь, пойди вот к той стене и послушай сам.

Льюис направился к рядам книг. Прислонил ухо к кожаным корешкам и прислушался. И широко раскрыл глаза.

– Они там, дядя Джонатан! И правда там! – открытие было волнующее, но удивленное выражение на лице Льюиса внезапно сменилось испугом. – А зачем это, дядя Джонатан? Зачем в стене часы?

– Не имею решительно никакого понятия, – ответил Джонатан. – Но я определенно хочу от них избавиться. Вот зачем мне все остальные часы. Не сказать, чтобы я обожал постоянное тиканье и внезапный ежечасный набат. Но мои часики мне нравятся больше, чем этот подарочек от колдуна.

Джонатан приуныл. Потом встряхнул головой, с трудом выдавил улыбку и продолжил:

– Ты, наверное, хочешь спросить, почему я не пробью стену и не вырву оттуда эти часы. Что ж, такой подход вряд ли сработает. Звук такой, будто эти часы прячутся за всеми стенами одновременно: на чердаке и в подвале, в гардеробных, подсобках и залах. Иногда их ход будто замедляется. Я надеюсь, однажды они остановятся. Но потом стрелки снова начинают идти как обычно. Не знаю, что и делать, – голос дяди теперь выдавал нотки отчаяния. На минутку Льюису показалось, что мужчина готов расплакаться. А потом влезла миссис Циммерманн.

– Послушай, чего тебе не нужно делать, Джонатан Барнавельт. Не нужно пугать Льюиса тем, о чем сам не имеешь понятия. В конце концов, тиканье часов может объясняться остаточной магией от экспериментов старого недоумка. Или это и вовсе жуки-точильщики. Или какая-нибудь иллюзия вроде шепота в галереях некоторых домов. У меня в голове тоже какой-то голос то и дело напевает что-то. Сначала слышится «пум-пум-пум», а потом и нет ничего.

Джонатан выглядел раздраженным.

– Ох, Флоренс, не надо притворяться. И ты, и я оба знаем, что это не что-нибудь безобидное. Я бы не стал рассказывать ничего Льюису, если бы просто хотел его напугать. Но мне кажется, будет гораздо лучше рассказать ему про часы, чем позволить думать, что его дядюшка вот-вот съедет с катушек. Понимаешь, он видел, как я обхожу дом по ночам.

– Раз так… – протянула миссис Циммерманн. – Не знаю, как там насчет рассудка, но дяде Джонатану пора отправляться в кроватку, если уж он намерен завтра устроить нам пикник. Она покопалась где-то в складках платья и вытащила серебряные часы на длинной цепочке. Открыв их, миссис Циммерманн объявила, что уже четвертый час ночи.

Джонатан удивленно поднял на нее глаза:

– Уже? Боже мой, а я и не представлял…

– Дядя, пожалуйста, расскажи мне еще кое-что, – перебил Льюис. – Можешь ответить на один только вопросик?

– Конечно, Льюис. Спрашивай.

Льюис заметно смутился, но все же задал вопрос:

– Ну… раз остальные часы должны заглушать те, что в стенах, зачем останавливать их на ночь?

Джонатан вздохнул.

– Я не каждую ночь их выключаю. Иногда просто хожу по дому и заглядываю в каждую комнату. Меня это почему-то успокаивает. Не могу объяснить почему. Но иногда, как сегодня ночью, мне просто необходимо прекратить это чертово тиканье. В такие моменты мне кажется, что если удастся погрузить в тишину весь дом – в ненарушаемую тишину, – то я смогу расслышать те самые часы, волшебные, и понять, за какой именно стеной они спрятаны или в каком тайнике. Но ничего не выходит, и тогда мне кажется, что я почти сошел с ума.

Льюис все равно выглядел растерянным.

– Но если часы волшебные, – уточнил мальчик, – то они должны быть невидимыми, разве не так? Точнее, это ведь должно быть нечто такое, что нельзя потрогать.

Джонатан отрицательно помотал головой:

– Не совсем так, Льюис. Волшебство творят с помощью обычных, реальных предметов. На них накладывают заклятья. Одна моя знакомая ведьма вот какое проклятье наложила на своего врага: оставила его фотографию под сливом для дождевой воды. По ее задумке, враг должен был погибнуть, когда с карточки вымоется его лицо. Очень распространенный метод. Так что нет, Льюис. Эти часы такие же настоящие, как наши старые напольные часы с маятником. Только заколдованные. Но что это за колдовство и для чего оно, ума не приложу.

– Зато я кое-что знаю наверняка, кучерявая ты борода, – вклинилась миссис Циммерманн, раскачивая часы на цепочке, как маятник, перед глазами дяди Джонатана, – и вот что: если мы все хоть ненадолго не сомкнем глаз, завтра будем как вареные раки… Льюис, бегом в кровать. Джонатан, и ты тоже. Я сполосну тарелки из-под печенья и уберу молоко.

Уже у себя в комнате Льюис встал посреди ковра и принялся разглядывать цветочный узор обоев у камина. Потом решительно подошел к стене и приложил ухо. Да, он тоже слышал, как где-то там, в глубине, тикают часы. Затем мальчик прижал ухо к другой стене. И там слышалось то же самое.

Льюис вернулся в центр комнаты. А потом начал бродить туда-сюда. Он делал широкие шаги, сцепив руки за спиной, как делал его отец, когда был чем-то расстроен. Льюис ходил туда и обратно, пытаясь рассуждать логически. Но логика мало помогала в доме, где за каждой стеной тикали одни и те же часы, так что мальчик бросил это занятие. Запрыгнув в кровать, он наконец уснул.