Читать книгу Собрание сочинений. Идиллия: Интерлюдия. Серебряная ложка - Джон Голсуорси, Джон Голсуорси - Страница 10

За завтраком все обходили молчанием инцидент, происшедший накануне, но это не удивило Сомса: естественно, что в присутствии молодого американца говорить не следует; однако Сомс заметил, что Флер бледна. Ночью, когда он не мог уснуть, в нем зародились опасения юридического порядка. Можно ли в присутствии шести человек безнаказанно назвать «предательницей» даже эту рыжую кошку? После завтрака он отправился к своей сестре Уинифрид и рассказал ей всю историю.

– Прекрасно, мой милый, – одобрила она. – Мне говорили, что эта молодая особа очень бойка. Знаешь ли, у ее отца была лошадь, которую побила французская лошадь – не помню ее клички – на этих скачках в… ах, боже мой, как называются эти скачки?

– Понятия не имею о скачках, – сказал Сомс.

Но к вечеру, когда он сидел в «Клубе знатоков», ему подали визитную карточку:

Лорд Чарлз Феррар

Хай Маршес бл. Ньюмаркема

«Бэртон-клуб».

У него задрожали было колени, но на выручку ему пришло слово «выскочка», и он сухо сказал:

– Проводите его в приемную.

Он не намерен был спешить из-за этого субъекта и спокойно допил чай, прежде чем направиться в этот малоуютный уголок клуба.

Посреди маленькой комнаты стоял высокий, худощавый джентльмен с закрученными кверху усами и моноклем, словно вросшим в орбиту правого глаза. Морщины пролегли на его худых, увядших щеках, в густых волосах пробивалась у висков седина. Сомсу нетрудно было с первого же взгляда почувствовать к нему антипатию.

– Если не ошибаюсь, мистер Форсайт?

Сомс наклонил голову.

– Вчера вечером, в присутствии нескольких человек, вы бросили моей дочери в лицо оскорбление.

– Да. Оно было вполне заслужено.

– Значит, вы не были пьяны?

– Ничуть.

Его сухие, сдержанные ответы, казалось, привели посетителя в замешательство. Он закрутил усы, нахмурился, отчего монокль глубже врезался в орбиту, и сказал:

– У меня записаны фамилии тех, кто при этом присутствовал. Будьте добры написать каждому из них в отдельности, что вы отказываетесь от этих слов.

– И не подумаю.

С минуту длилось молчание.

– Вы, кажется, стряпчий?

– Адвокат.

– Значит, вам известно, каковы могут быть последствия вашего отказа.

– Если ваша дочь пожелает подать в суд, я буду рад встретиться с ней там.

– Вы отказываетесь взять свои слова обратно?

– Категорически.

– В таком случае, до свиданья!

– До свиданья!

Сомс был бы рад поколотить посетителя, но вместо этого он отступил на шаг, чтобы дать ему пройти. Вот наглец! Ему ясно вспомнился голос старого дяди Джолиона, когда он еще в восьмидесятых годах говорил о ком-то: «Кляузный человечишка, стряпчий». И он почувствовал потребность отвести душу. Конечно, Старый Монт знает этого субъекта; нужно повидаться с ним и расспросить.

В клубе «Аэроплан» он застал не только сэра Лоренса Монта, казавшегося необычайно серьезным, но и Майкла, который, видимо, рассказал отцу о вчерашнем инциденте. Сомс почувствовал облегчение: ему тяжело было бы говорить об оскорблении, нанесенном его дочери. Сообщив о визите лорда Феррара, он спросил:

– Этот… Феррар… каково его положение?

– Чарли Феррар? Он кругом в долгах; у него есть несколько хороших лошадей, и он – прекрасный стрелок.

– На меня он не произвел впечатления джентльмена, – сказал Сомс.

Сэр Лоренс поднял брови, словно размышляя о том, что ответить на это замечание, высказанное о человеке с родословной человеком, таковой не имеющим.

– А его дочь отнюдь не леди, – добавил Сомс.

Сэр Лоренс покачал головой.

– Сильно сказано, Форсайт, сильно сказано! Но вы правы: есть у них какая-то примесь в крови. Шропшир – славный старик, его поколение не пострадало. Его тетка была…

– Он назвал меня стряпчим, – мрачно усмехнувшись, сказал Сомс, – а она назвала меня лжецом. Не знаю, что хуже.

Сэр Лоренс встал и посмотрел в окно на Сент-Джемс-стрит. У Сомса зародилось ощущение, что эта узкая голова, высоко посаженная над тонкой, прямой спиной, в данном случае окажется ценнее его собственной. Тут приходилось иметь дело с людьми, которые всю жизнь говорили и делали что им вздумается и нисколько не заботились о последствиях; этот баронет и сам так воспитан – ему лучше знать, что может прийти им в голову.

– Она может обратиться в суд, Форсайт. Ведь это было на людях. Какие вы можете привести доказательства?

– Я своими ушами слышал.

Сэр Лоренс посмотрел на уши Сомса, словно измеряя их длину.

– Гм! А еще что?

– Эта заметка в газете.

– С газетой она договорится. Еще?

– Ее собеседник может подтвердить.

– Филип Куинси? – вмешался Майкл. – На него не рассчитывайте.

– Что еще?

– Видите ли, – сказал Сомс, – ведь этот молодой американец тоже кое-что слышал.

– А-а, – протянул сэр Лоренс. – Берегитесь, как бы она им тоже не завладела. И это все?

Сомс кивнул. Как подумаешь – маловато!

– Вы говорите, что она назвала вас лжецом. Вы тоже можете подать на нее в суд.

Последовало молчание; наконец Сомс сказал:

– Нет! Она – женщина.

– Правильно, Форсайт! У них еще сохранились привилегии. Теперь остается только выжидать. Посмотрим, как повернутся события. «Предательница»! Должно быть, вы себе не представляете, во сколько вам может влететь это слово?

– Деньги – вздор! – сказал Сомс. – Огласка – вот что плохо!

Фантазия у него разыгралась: он уже видел себя в суде. Вот он оглашает злобные слова этой нахалки, бросает публике и репортерам слово «выскочка», сказанное о его дочери. Это единственный способ защитить себя. Тяжело!

– Что говорит Флер? – неожиданно обратился он к Майклу.

– Война во что бы то ни стало.

Сомс подпрыгнул на стуле.

– Как это по-женски! Женщины лишены воображения.

– Сначала я тоже так думал, сэр, но теперь сомневаюсь. Флер рассуждает так: если не схватить Марджори Феррар за волосы, она будет болтать направо и налево; если же предать дело огласке, она не сможет причинить вреда.

– Пожалуй, я зайду к старику Шропширу, – сказал сэр Лоренс. – Наши отцы вместе стреляли вальдшнепов в Албании в пятьдесят четвертом году.

Сомс не понимал, какое это может иметь отношение к делу, но возражать не стал. Маркиз – это как-никак почти герцог; быть может, даже в наш демократический век он пользуется влиянием.

– Ему восемьдесят лет, – продолжал сэр Лоренс, – страдает подагрой, но все еще трудолюбив, как пчела.

Сомс не мог решить, хорошо это или плохо.

– Откладывать не стоит, пойду к нему сейчас.

На улице они расстались; сэр Лоренс повернул на север, по направлению к Мейферу.

Маркиз Шропшир диктовал своему секретарю письмо в Совет графства, настаивая на одном из пунктов своей обширной программы всеобщей электрификации. Одним из первых встал он на защиту электричества и всю жизнь был ему верен. Это был невысокий, похожий на птицу старик с розовыми щеками и аккуратно подстриженной белой бородкой. Одетый в мохнатый суконный костюм с синим вязаным галстуком, продетым в кольцо, он стоял в своей любимой позе: одну ногу поставил на стул, локтем оперся о колено и подпер подбородок рукой.

– А, молодой Монт! – сказал он. – Садитесь.

Сэр Лоренс сел и положил ногу на ногу. Ему приятно было слышать, что в шестьдесят шесть лет его называют «молодым Монтом».

– Вы мне опять принесли одну из ваших чудесных новых книг?

– Нет, маркиз, я пришел за советом.

– А! Мистер Мэрси, продолжайте: «Таким путем, джентльмены, вы добьетесь для наших налогоплательщиков экономии по меньшей мере три тысячи ежегодно; облагодетельствуете всю округу, избавив ее от дыма четырех грязных труб, и вам будет признателен ваш покорный слуга Шропшир».

Вот и все, мистер Мэрси; благодарю вас. Итак, дорогой мой Монт?

Проводив глазами спину секретаря и поймав на себе блестящие глаза старого лорда, глядевшие с таким выражением, точно он намерен каждый день видеть и узнавать что-нибудь новое, сэр Лоренс вынул монокль и сказал:

– Ваша внучка, сэр, и моя невестка хотят затеять свару.

– Марджори? – спросил старик, по-птичьи склонив голову набок. – Это меня не касается. Очаровательная молодая женщина; приятно на нее смотреть, но это меня не касается. Что она еще натворила?

– Назвала мою невестку выскочкой, сказала, что она гоняется за знаменитостями. А отец моей невестки назвал вашу внучку в лицо предательницей.

– Смелый человек, – сказал маркиз. – Смелый. Кто он такой?

– Его фамилия Форсайт.

– Форсайт? – повторил старый пэр. – Форсайт? Фамилия знакомая. Ах да! «Форсайт и Трефри» – крупные чаеторговцы. Мой отец покупал у них чай. Нет теперь такого чая. Это тот самый?

– Быть может, родственник. Этот Форсайт – адвокат, сейчас практикой не занимается. Все знают его коллекцию картин. Он человек стойкий и честный.

– Вот как! А его дочь действительно гоняется за знаменитостями?

Сэр Лоренс улыбнулся.

– Ей нравится быть окруженной людьми. Очень хорошенькая. Прекрасная мать. В ней есть французская кровь.

– А! – сказал маркиз. – Француженка! Они сложены лучше, чем наши женщины. Чего вы от меня хотите?

– Поговорите с вашим сыном Чарлзом.

Маркиз снял ногу со стула и выпрямился. Голова его заходила из стороны в сторону.

– С Чарли я не говорю, – серьезно сказал он. – Мы уже шесть лет как не разговариваем.

– Простите, сэр. Не знал. Жалею, что побеспокоил вас.

– Нет, нет! Я очень рад вас видеть. Если я увижу Марджори… я подумаю, подумаю. Но, дорогой мой Монт, что поделаешь с этими молодыми женщинами? Чувства долга у них нет, постоянства нет, волос нет, фигуры тоже. Кстати, вы знаете этот проект гидростанции на Северне? – Он взял со стола брошюру. – Я уже столько лет пристаю к ним, чтобы начинали. Будь у нас электричество, даже мои угольные копи могли бы дать доход; но они там всё раскачиваются. Американцев бы нам сюда.

Видя, что у старика чувство долга заслонило все остальные помыслы, сэр Лоренс встал и протянул руку.

– До свидания, маркиз. Очень рад, что нашел вас в добром здоровье.

– До свидания, дорогой Монт. Я всегда к вашим услугам. И не забудьте, пришлите мне еще что-нибудь из ваших книг.

Они пожали друг другу руку. Оглянувшись в дверях, сэр Лоренс увидел, что маркиз принял прежнюю позу: поставил ногу на стул, подбородком оперся на руку и уже погрузился в чтение брошюры. «Вот это да, как сказал бы Майкл, – подумал он. – Но что мог сделать Чарли Феррар? Почему старик шесть лет с ним не разговаривает? Может быть, Старый Форсайт знает…»

В это время Старый Форсайт и Майкл шли домой через Сент-Джемс-парк.

– Этот молодой американец, – начал Сомс. – Как вы думаете, что побудило его вмешаться?

– Не знаю, сэр. А спрашивать не хочу.

– Правильно, – мрачно отозвался Сомс: ему самому неприятно было бы обсуждать с американцем вопросы личного достоинства.

– Слово «выскочка» что-нибудь значит в Америке?

– Не уверен; но коллекционировать таланты – это в Штатах особый вид идеализма. Они желают общаться с теми, кого считают выше себя. Это даже трогательно.

Сомс держался другого мнения, почему – он затруднился бы объяснить. До сих пор его руководящим принципом было никого не считать выше самого себя и своей дочери, а говорить о руководящих принципах не принято. К тому же этот принцип так глубоко затаился в нем, что он и сам не знал о его существовании.

– Я буду молчать, – сказал он, – если он сам не заговорит. Что еще может сделать эта особа? Она, вероятно, член какой-нибудь группы?

– Неогедонисты.

– Гедонисты?

– Да, сэр. Их цель – любой ценой получать как можно больше удовольствий. Никакого значения они не имеют. Но Марджори Феррар у всех на виду. Она немножко рисует, имеет какое-то отношение к прессе, танцует, охотится, играет на сцене; на воскресенье всегда уезжает в гости. Это хуже всего – ведь в гостях делать нечего, вот они и болтают. Вы когда-нибудь бывали на воскресном сборище, сэр?

– Я? – сказал Сомс. – Ну что вы!

Майкл улыбнулся – действительно, величины несовместимые.

– Надо как-нибудь затащить вас в Липпингхолл.

– Ну нет, благодарю.

– Вы правы, сэр. Скука смертная. Но это кулисы политики. Флер считает, что это мне на пользу. А Марджори Феррар знает всех, кого мы знаем, знает и тех, кого мы не знаем. Положение очень неловкое.

– Я бы держал себя так, словно ничего не случилось, – сказал Сомс. – Но как быть с газетой? Следует их предостеречь, что эта женщина – предательница.

Майкл с улыбкой посмотрел на своего тестя. В холле их встретил лакей.

– К вам пришел какой-то человек, сэр. Его фамилия – Бегфилл.

– А, да! Куда вы его провели, Кокер?

– Я не знал, что мне с ним делать, сэр: он весь трясется. Я его оставил в столовой.

– Вы меня простите, сэр, – сказал Майкл.

Сомс прошел в гостиную, где застал свою дочь и Фрэнсиса Уилмота.

– Мистер Уилмот уезжает, папа. Ты пришел как раз вовремя, чтобы попрощаться.

Если Сомс испытывал когда-нибудь чувство благожелательности к посторонним людям, то именно в такие минуты. Против молодого человека он ничего не имел, пожалуй, даже ему симпатизировал, но чем меньше около тебя людей, тем лучше. Кроме того, перед Сомсом стоял вопрос: что подслушал американец? Трудно было устоять перед компромиссом с самим собой и не задать ему этого вопроса.

– До свидания, мистер Уилмот, – сказал он. – Если вы интересуетесь картинами… – он приостановился и добавил: – вам следует заглянуть в Британский музей.

Фрэнсис Уилмот почтительно пожал протянутую руку.

– Загляну. Счастлив, что познакомился с вами, сэр.

Пока Сомс недоумевал, почему он счастлив, молодой человек повернулся к Флер.

– Из Парижа я напишу Джону и передам ему ваш привет. Вы были удивительно добры ко мне. Я буду рад, если вы с Майклом поедете в Штаты и навестите меня. А если вы привезете с собой вашу собачку, я с удовольствием разрешу ей еще раз меня укусить.

Он поцеловал руку Флер и вышел, а Сомс задумчиво уставился в затылок дочери.

– Несколько неожиданно, – сказал он, когда дверь закрылась. – Что-нибудь с ним случилось?

Она повернулась к нему и холодно спросила:

– Папа, зачем ты устроил вчера этот скандал?

Несправедливость обвинения бросалась в глаза, и Сомс молча закусил ус. Словно он мог промолчать, когда ее оскорбили в его присутствии!

– Как, по-твоему, какую пользу ты этим принес?

Сомс не пытался дать объяснение, но ее слова причинили ему боль.

– Ты сделал так, что теперь мне трудно смотреть людям в глаза. И все-таки скрываться я не буду. Если я – выскочка, не пренебрегающая никакими средствами, чтобы создать «салон», я свою роль проведу до конца. Но ты, пожалуйста, впредь не думай, что я ребенок, который не может постоять за себя.

Снова Сомс промолчал, оскорбленный до глубины души.

Флер быстро взглянула на него и сказала:

– Прости, но я ничего не могу поделать. Ты все испортил.

И она вышла из комнаты.

Сомс вяло подошел к окну и посмотрел на улицу. Увидел, как отъехало такси с чемоданами; увидел, как голуби опустились на мостовую и вновь взлетели; увидел, как в сумерках мужчина целует женщину, а полисмен, закурив трубку, уходит со своего поста. Много любопытных вещей видел Сомс. Он слышал, как пробил Большой Бэн. Ни к чему все это. Он думал о серебряной ложке. Когда родилась Флер, он сам сунул ей в рот эту ложку.