Читать книгу Обмен - Джон Гришэм - Страница 4

Впервые Митч вошел в шикарный вестибюль отеля «Пибоди» в центре Мемфиса за два месяца до своего двадцатипятилетия. Он учился на третьем курсе юридического факультета Гарварда и должен был получить диплом следующей весной, причем входил в четверку лучших студентов. В кармане у него лежало три великолепных предложения о работе от ведущих фирм – двух в Нью-Йорке и одной в Чикаго. Никто из друзей не мог понять, к чему тратить время на поездку в Мемфис ради вакансии в местной конторе. Эбби тоже относилась к этому скептически.

Митчем двигала алчность. Хотя «Бендини» была некрупной фирмой, всего сорок юристов, там предлагали больше денег, больше привилегий и скорое партнерство. Однако Митч не только логически обосновал свою алчность – он даже умудрился ее отрицать, убедив себя, что парню из глубинки удобнее жить в городе поменьше. Фирма казалась ему дружной семьей, откуда никогда и никто не уходит. По крайней мере, не уходит живым. Ему следовало бы знать, что столь щедрые предложения не обходятся без подвоха. Они с Эбби продержались всего семь месяцев и едва унесли ноги.

В тот первый день они шли по вестибюлю, взявшись за руки, и глазели на богатое убранство, восточные ковры, картины и легендарный фонтан с утками. Утки и сейчас там плавали, и Митч задался вопросом, те же это птицы или нет. Он взял в баре диетическую содовую и сел в мягкое кресло возле фонтана. Разом нахлынули воспоминания: как кружили голову заманчивые предложения от серьезных фирм, с каким облегчением он ждал окончания учебы, какую безграничную уверенность испытывал в своем блестящем будущем, как предвкушал новую работу, новый дом, дорогую машину, огромную зарплату. Они с Эбби даже заговорили о детях. Конечно, сомнения у него возникли, но они улетучились, едва Митч вошел в «Пибоди»… Как он мог так сглупить? Неужели прошло пятнадцать лет? В те годы они с женой были совсем юными и наивными, как дети.

Допив содовую, он отправился на стойку регистрации. Номер был забронирован на одну ночь на имя Митчела Макдира. Пока администратор искал бронь, Митч с тревогой подумал, что его могут узнать, однако на него не обратил особого внимания ни администратор, ни посетители отеля. Прошло слишком много времени, преследователей давно уж нет. Он сходил в номер, переоделся в джинсы и пошел гулять.

В трех кварталах от отеля, на Франт-стрит, Митч постоял, глядя на пятиэтажное здание, известное как Дом Бендини. Он содрогнулся, вспомнив свое недолгое, зато насыщенное пребывание в тех стенах. В памяти проносились имена и лица тех, кто либо умер, либо переехал и живет себе тише воды ниже травы. Здание отремонтировали, переименовали и устроили в нем жилой дом с великолепным видом на реку. Митч прошел дальше и обнаружил ресторанчик Лански, который ничуть не изменился. Он завернул туда по старой мемфисской традиции, сел у стойки и попросил кофе. По правую руку Митча находился ряд кабинок, сейчас пустующих. В третьей он и сидел, когда из буквально ниоткуда возник агент ФБР и принялся расспрашивать его про фирму. Это стало началом конца – первый явный сигнал, что все не то, чем кажется. Митч прикрыл глаза и слово в слово вспомнил весь разговор. Агента звали Уэйн Тарранс – такое имечко не забудешь, как ни старайся.

Допив кофе, Митч заплатил по счету, прошелся по Главной улице и сел в троллейбус, чтобы прокатиться по городу. Одни здания изменились, другие выглядели по-прежнему. Многие напоминали о событиях, которые он пытался стереть из памяти. Митч вышел у парка, отыскал скамейку под деревом и на всякий случай позвонил в офис, потом Эбби и мальчикам. И там, и там все было в порядке. Нет, за ним не следили. Никто его не помнит.

На закате он вернулся в «Пибоди» и поднялся на лифте на самый верх. Бар на крыше славился видом на заходящее солнце и был популярным местом для встреч с друзьями, особенно в пятницу вечером после тяжелой недели. В свой первый визит, еще до устройства в фирму, Митча с Эбби развлекали молодые сотрудники с женами. Жены имелись у всех, адвокатами в «Бендини, Ламберт энд Лок» работали только мужчины – такие уж у них были неписаные правила. Позже, оставшись вдвоем, Макдиры спокойно посидели в баре на крыше и приняли пагубное решение согласиться на эту должность.

Митч взял себе пиво, облокотился на перила и стал смотреть, как река Миссисипи проносится мимо Мемфиса в извечном путешествии к Новому Орлеану. Под мостом Мемфис-Арканзас проплывали огромные баржи, груженные соевыми бобами, за плоскими бескрайними пашнями садилось солнце. Он не испытывал ни малейшей ностальгии. Через несколько недель все надежды рухнули и их жизнь превратилась в сущий кошмар.

Митч недолго размышлял, где поужинать. Пересек Юнион-авеню, свернул на тенистую улочку и почуял запах свиных ребрышек. «Рандеву» был самым популярным рестораном в городе, и он ел там много раз – так часто, как получалось. Порой Эбби встречала его с работы, чтобы вместе отведать знаменитых копченых ребрышек с ледяным пивом. Был вторник, и, хотя посетителей хватало, с выходными, когда посадки приходилось ждать по часу, и сравнивать не стоило. Официант указал на столик в одном из многочисленных тесных зальчиков, и Митч сел лицом к главному бару. Заглядывать в меню он даже не стал. Другой официант спросил прямо на ходу:

– Уже знаете, чего хотите?

– Порцию ребрышек с сыром, большое пиво.

Митч заметил в городе множество перемен, но в «Рандеву» не изменилось ровным счетом ничего. На стенах висели фотографии знаменитых гостей, программки «Либерти-Боул», неоновые знаки для пива и прохладительных напитков, зарисовки старого Мемфиса и фото прежних лет, многие сделаны десятки лет назад. По традиции посетители перед уходом оставляли на стенах свои визитки – теперь их набралось с миллион. Митч и сам однажды так сделал и сейчас гадал, остались ли здесь карточки адвокатов «Бендини, Ламберт энд Локк». Поскольку никому и в голову не приходило снимать их со стен, наверняка они так и торчат где-нибудь.

Через десять минут официант принес деревянное блюдо с ребрышками, сыром чеддер и салатом из шинкованной капусты. Пиво было таким же ледяным, как Митчу помнилось. Он оторвал ребрышко, откусил побольше, посмаковал и впервые помянул Мемфис добрым словом.

* * *

«Программа защиты от смертной казни» была основана Амосом Патриком в 1976 году, вскоре после того, как Верховный суд отменил мораторий на высшую меру наказания. Когда это произошло, «штаты смерти» мигом кинулись приводить в порядок свои электрические стулья и газовые камеры, и гонка началась. Они и по сей день изо всех сил пытались друг друга превзойти. Техас был явным лидером, а за второе место спорили несколько штатов.

Амос вырос в сельской Джорджии в очень бедной семье и нередко голодал. В детстве все его близкие друзья были неграми, и он сызмальства возмущался жестоким обращением с ними. Подростком Амос начал понимать, что такое расизм и насколько пагубно его воздействие на черных. Хотя он и был простым сельским парнем, взглядов придерживался широких, а потом и вовсе радикальных, если дело касалось несправедливости. В старших классах способного ученика заметил учитель биологии и направил в колледж, иначе он всю жизнь проработал бы в полях с друзьями, выращивая арахис.

В замкнутом мирке защитников тех, кто приговорен к смертной казни, Амос был легендой. В течение тридцати лет он вел войну за хладнокровных убийц, виновных в преступлениях настолько страшных, что зачастую те не поддавались описанию. Чтобы не сойти с ума, он приучился запирать преступления под замок и не вспоминать о них. Вопрос виновности для него даже не стоял – проблема заключалась в том, что государство со всеми его нарушениями, предрассудками, судебными ошибками не имеет права убивать.

И вот он устал. Работа все-таки его доконала. Он спас много жизней, положив на то свою, и создал некоммерческую организацию, которая привлекала достаточно средств, чтобы поддерживать себя, и достаточно талантов, чтобы продолжать борьбу. Собственная борьба Амоса медленно сходила на нет, жена и доктор уговаривали его сбавить обороты.

О конторе тоже ходили легенды. Здание в стиле арт-деко 1930-х годов (на самом деле – плохая имитация) постоянно перестраивалось. Его построил торговец автомобилями, который когда-то продавал новые и подержанные «понтиаки» на авторынке, растянувшемся на шесть миль по Саммер-авеню, начиная от реки. Со временем автодилеры перенесли торговлю дальше на восток, как и большинство других коммерсантов Мемфиса, оставив после себя заколоченные выставочные залы, многие из которых пошли под снос. Амосу удалось спасти салон «Понтиак» на аукционе, куда кроме него никто не явился. Поручителями по кредиту выступили близкие ему по духу адвокаты из Вашингтона. Амоса не волновал ни стиль, ни внешний вид здания, ни общественное мнение, да и денег на ремонт особо не было. Ему требовалось рабочее помещение и ничего больше. Клиентов привлечь он даже не пытался – их и так хватало с избытком. Битвы за смертную казнь бушевали вовсю, прокуроры неистовствовали.

Амос потратился на краску, гипсокартон, сантехнику и переехал со своим растущим штатом в бывший автосалон «Понтиак». Адвокаты с помощниками из «Программы защиты от смертной казни» почти сразу принялись ревниво оберегать от насмешек свое просторное и эклектичное рабочее место. Кому еще повезло заниматься юридической практикой в переоборудованном автосалоне, где некогда меняли масло и устанавливали глушители?

Приемной как таковой не было, потому что клиенты сюда не приходили. Они сидели в камерах смертников или в иных помещениях тюрем от Вирджинии до Аризоны. Администратора тоже не было, поскольку гостей здесь не ждали. Митч позвонил у входа, вошел в просторное помещение, где некогда находился выставочный зал, и стал ждать, пока кто-нибудь появится. Декор его изрядно позабавил – рекламные плакаты со сверкающими «понтиаками», календари пятидесятых годов прошлого века, оформленные в рамочки заголовки по делам, где юристам «Программы» удалось спасти жизни. Никаких ковров или напольных покрытий. Полы были самые обыкновенные – голый бетон со следами краски и масла.

– Доброе утро, – поздоровалась молодая сотрудница, пробегая мимо со стопкой бумаг.

– Доброе, – ответил Митч. – Я пришел на встречу с Амосом Патриком в девять часов.

На сотрудницу его слова впечатления не произвели. Она натянуто улыбнулась и сказала:

– Ладно, я передам, но вам придется подождать. Утро у нас выдалось не самое доброе.

И она ушла – ни присесть не предложила, ни кофе выпить.

Интересно, как может быть добрым утро в юридической фирме, где каждое дело связано со смертью? Несмотря на высокие окна, в которые лилось много света, атмосфера тут царила напряженная, почти тоскливая, словно у фирмы, чьи адвокаты встают рано и изо всех сил пытаются уложиться в срок с делами по всей стране, каждое утро было недобрым. В углу стояли три пластиковых стула и кофейный столик, устеленный старыми журналами. Чем не комната ожидания? Митч сел, достал телефон и занялся почтой. В девять тридцать он вытянул ноги, посмотрел на поток транспорта на Саммер-авеню, позвонил в свою фирму, где ждали звонка, и подавил раздражение. В его жизни по часам опоздание на полчаса случалось редко и лишь по достойному поводу. Впрочем, напомнил себе Митч, сейчас он работает на общественных началах и жертвует свое время на благое дело.

В девять пятьдесят в угол заглянул парень в джинсах и сказал:

– Мистер Макдир, прошу за мной.

– Спасибо.

Митч пошел следом, покинул выставочный зал и миновал прилавок, за которым раньше торговали запчастями, если верить выгоревшему на солнце знаку. Через широкие распашные двери они вышли в коридор. Перед закрытой дверью парень остановился и сообщил:

– Амос ждет.

– Спасибо. – Митч вошел и сразу угодил в медвежьи объятия Амоса Патрика, диковатого типа с копной седых всклокоченных волос и растрепанной бородой. Они пожали друг другу руки и провели обмен дежурными репликами: Вилли Бэкстром, другие знакомые, погода.

– Эспрессо? – спросил Амос.

– Конечно.

– Обычный или двойной?

– А ты какой пьешь?

– Тройной.

– Давай двойной.

Амос улыбнулся и пошел к стойке, где держал замысловатую итальянскую кофе-машину с разными видами зерен и чашек. Похоже, в кофе он знал толк. Взял две чашки побольше – настоящие, не одноразовые, – нажал несколько кнопок и дождался, когда машинка начнет молоть.

Они сели в углу просторного кабинета возле раздвижных ворот, которые не открывались много лет. Митч заметил, что глаза у Амоса красные и опухшие.

– Послушай, Митч, – мрачно начал он. – Боюсь, ты прокатился зря. Мне очень жаль, но уже ничего не поделаешь.

– Ладно. Вилли меня предупреждал.

– Нет, дело вовсе не в этом. Все гораздо хуже! Рано утром Теда Керни нашли в душевой висящим на электрошнуре. Похоже, он оставил их с носом.

Митч не знал, что сказать. Амос откашлялся и с усилием выговорил, чуть ли не шепотом:

– Признали самоубийством!

– Мне жаль.

Долгое время они молчали, лишь кофе капал в чашку. Амос утер глаза салфеткой, с трудом поднялся, забрал чашки и поставил на столик. Затем подошел к заваленному бумагами столу, достал лист бумаги и отдал Митчу.

– Вот что пришло час назад.

Шокирующее фото голого, тощего белого мужчины, нелепо висящего на электрическом проводе, перекинутом через трубу. Митч взглянул, отвел глаза и отдал лист Амосу.

– Извини, – всхлипнул тот.

– Да уж!

– В тюрьме самоубийства случаются постоянно, но только не в камере смертников!

Они помолчали, потягивая эспрессо. Митч не мог придумать, что сказать, однако смысл был понятен: это самоубийство выглядит подозрительно.

Амос уставился в стену и тихо проговорил:

– Любил я этого парня! Он был псих ненормальный, и мы постоянно ругались, но я ему очень сочувствовал. Я давно усвоил, что нельзя привязываться к клиентам, однако с Тедом у меня по-другому не вышло. Он был обречен с самого начала, буквально с рождения – вполне обычное дело.

– Почему он тебя уволил?

– Да он меня то и дело увольнял! Это он так, не всерьез. Теда воспитала улица, и право он освоил сам – считал себя умнее иных юристов. Я все равно оставался с ним. Ты и сам через такое прошел. К этим отчаянным парням здорово привязываешься.

– Я потерял двух.

– А я – двадцать, теперь вот двадцать первого, но Тед всегда останется для меня особенным! Я представлял его интересы восемь лет, и за это время к нему не пришел ни один посетитель. Ни друзья, ни семья – никто, кроме меня и капеллана. Он был страшно одинок! Жил в клетке, в одиночном заключении, не видел никого, кроме адвоката. С годами его психическое здоровье ухудшилось, в последние несколько моих визитов Тед и слова не сказал. Зато писал мне письма на пяти страницах, заполненных таким бессвязным бредом, что лучшего доказательства шизофрении и не надо!

– Ты пробовал добиться, чтобы его признали невменяемым?

– Ну да, только ни к чему это не привело. Штат втыкал нам палки в колеса на каждом шагу, суды не проявили ни малейшего сочувствия. Мы перепробовали все! Пару месяцев назад у нас появился призрачный шанс, – и тут он решил уволить всю свою команду юристов. Очень опрометчиво!

– Есть сомнения в его виновности?

Амос отпил глоток и покачал головой.

– Скажем так, факты говорят не в его пользу. Наркоторговец, пойманный в результате спецоперации, трое застрелены на месте преступления – в голову. Присяжные совещались меньше часа.

– Так он их убил?

– А как же, двоим попал прямо в лоб с сорока футов, третьему пуля угодила в подбородок. Тед, знаешь ли, был отличным стрелком. Вырос там, где оружие валялось повсюду – в каждой машине, в каждом шкафу, в каждом ящике. Мальчишкой попадал в цель буквально с завязанными глазами. Агенты бюро по наркотикам устроили засаду не на того парня.

Митч помолчал и переспросил:

– Засаду?

– Долгая это история, Митч, так что расскажу вкратце. В девяностых годах несколько агентов УБН съехали с катушек и решили, что лучший способ бороться с наркотиками – убивать наркоторговцев. Организовали банду, окучивали информаторов, стукачей и других бандитов, занимавшихся торговлей, устраивали операции под прикрытием. Когда поставщики привозили товар, агенты их убивали. Ни к чему возиться с арестами, обычный самосуд, на который власти и пресса купились с потрохами. Довольно эффективный способ покончить с контрабандой наркотиков.

Митч буквально онемел. Он решил просто пить кофе и слушать дальше.

– Их до сих пор не разоблачили, поэтому никому не известно, сколько торговцев наркотиками они пустили в расход. Откровенно говоря, всем плевать. Когда Тед пристрелил троих из банды, энтузиазм они подрастеряли. Это произошло милях в двадцати к северу от Мемфиса на проселочной дороге. Возникли подозрения, некоторые адвокаты сложили кусочки головоломки, но глубоко копать никому не хотелось. Там действовали злобные, жестокие стражи порядка, решившие, что им можно все. Те, кто был в курсе, предпочли их прикрыть.

– А ты знал?

– Скажем так, подозревал. Нам не хватает людских ресурсов, чтобы расследовать подобные безобразия. Моя тележка полна других дел. Впрочем, Тед всегда знал, что это подстава, и начал выдвигать довольно дерзкие обвинения, когда нас уволил. Опять же, бедняга был настолько психически нестабилен, что вряд ли его слова стоило принимать всерьез.

– Каковы шансы, что это не самоубийство?

Амос хмыкнул и утер нос тыльной стороной рукава.

– Я поставил бы хорошие деньги, а их у меня немного, что Тед умер не от своей руки. Похоже, властям хотелось, чтобы он молчал, пока его не казнят в июле. И мы никогда ничего не выясним, потому что расследовать его смерть будут лишь для проформы. Правды нам не узнать, Митч. Одним больше, одним меньше – всем плевать!

Он всхлипнул и вытер глаза.

– Мне очень жаль.

Митча удивило, что адвокат, потерявший столько клиентов-смертников, может так остро реагировать. Разве со временем не становишься черствым и безжалостным? Выяснять на своем опыте он не собирался. Его пребывание в мире безвозмездной юридической помощи подошло к концу.

– Мне тоже, Митч. Жаль, что ты приехал напрасно!

– Без проблем. Оно того стоило – и с тобой пообщался, и в офисе твоем побывал.

Амос махнул рукой, указывая на подъемную дверь, крепящуюся к потолку.

– И как тебе? Мало кто занимается адвокатской практикой в бывшем салоне «Понтиак». Спорим, в Нью-Йорке такого не увидишь?

– Да уж, вряд ли.

– А иди-ка ты к нам! Скоро и место освободится, один парень работает последнюю неделю.

Митч улыбнулся, с трудом подавив смех. Без обид, однако здешняя зарплата и налога на собственность квартирки на Манхэттене не покроет.

– Спасибо, но Мемфисом я сыт по горло.

– Помню-помню. История с «Бендини» тут знатно прогремела. Целая фирма развалилась, и все сотрудники угодили в тюрьму. Разве такое забудешь? Кстати, твое имя практически не упоминалось.

– Мне повезло вовремя унести ноги.

– И ты не вернешься?

– Нет.