Читать книгу Чужая воля - Джон Харт, John Hart - Страница 3

Для разных людей этот карьер означает разные вещи. Для меня это в первую очередь обрыв. Говорят, что от верхушки утеса до поверхности воды – ровно сто тридцать футов[2], и с воды это примерно похоже на истину: вздымающаяся ввысь стена гранита, серое небо над ней… Из-за этой сливающейся воедино серости утес кажется маленьким, и я знаю, что думают люди, лежа на воде на спине или глядя на него с узкого бережка на противоположной стороне карьера.

«Да я запросто это сделаю!»

Чем больше выпито, тем более уверенными в себе они становятся. Это всего лишь вода, говорят они себе, просто нырок. Чего тут сложного?

Но потом они поднимаются на самый верх.

Первый подходящий уступ – футах в шестидесяти над водой, и люди и вправду с него частенько прыгают. Хотя на следующий уступ поднимаются лишь совсем немногие. Там где-то футов восемьдесят, но почему-то кажется, будто он вдвое выше того предыдущего. Те же, у кого хватило духу добраться до самой вершины, обычно опасливо перегибаются в поясе и смотрят вниз с таким видом, будто за время их подъема наверх законы физики могли каким-то чудесным образом перемениться.

«Семьдесят миль в час в момент соприкосновения с водой…»

«Четыре полные секунды, чтобы оказаться там…»

С высоты тринадцати этажей вода кажется стальной плитой, и люди начинают вспоминать ранее слышанные истории: про какого-то мальчишку, который насмерть убился здесь в пятьдесят седьмом, про одного самоуверенного спортсмена-бейсболиста, который неудачно вошел в воду – да так, что его собственное колено врезалось ему в челюсть, раздробив ее на четыре части и снеся все зубы с правой стороны рта. Я уже сто раз такое видел. Парни бледнеют, а их подружки говорят: «Не делай этого, я просто пошутила!» Я не единственный, кто уже прыгал отсюда «солдатиком», ногами вперед – кое-кто тоже пробовал, – но только у одного-единственного человека хватило пороху прыгнуть с самой вершины «ласточкой», войдя в воду вытянутыми перед собой руками и головой, и этим человеком был мой брат.

Тот, которого уже давно нет в живых.

– Ну же, чувак! Если собрался прыгать, так давай уже прыгай, – голос у меня за спиной принадлежал моему лучшему другу. – Сам знаешь, что Бекки смотрит.

Я заглянул вниз в карьер и увидел Бекки Коллинз, плавающую на надутой автомобильной камере футах в ста от утеса. Она казалась совсем крошечной, как и все остальные, но больше ни на ком не было такого ослепительно-белого бикини. Ее голова была откинута назад, и мне показалось, что она смеется. Как наверняка и девчонка рядом с ней. Вокруг них на надувных матрасах и автомобильных камерах устроилась чуть ли не половина наших однокашников. Остальные маячили на дальней стороне карьера, или в лесу, или еще только подходили от машин, поблескивающих вдалеке, словно россыпь разноцветного стекла.

– Так будешь прыгать или нет?

Я отвел взгляд от воды достаточно надолго, чтобы уловить блеск в глазах Ченса. Парень он некрупный, но всегда готов дать в глаз любому бугаю, нахально подбить клинья к любой приглянувшейся девчонке…

– Может, она смотрит на тебя, – сказал я.

– Я не настолько тупой, чтобы прыгать с этой скалы!

Интересно, подумал я, не в мой ли это адрес сказано. Я прыгал отсюда уже семь раз, но никогда не пытался войти в воду головой, и все там, внизу, знали это. Я торжественно поклялся сделать это до окончания школы, но то было два года назад, и я был зол, когда эти слова сорвались у меня с языка.

– Так ты думаешь, это я тупой?

– Я думаю, что ты рок-звезда.

– Маккартни или Джаггер?

Ченс одарил меня бесовской ухмылочкой.

– Это зависит от того, прыгнешь ты солдатиком или ласточкой.

Отвернувшись от своего дружка, я подумал о том, что произойдет, если я неправильно врежусь в воду на семидесяти милях в час. Ребята подо мной принялись хором скандировать:

– Лас-точ-кой, лас-точ-кой!..

Когда такое проделал мой брат, то это было словно полет лебедя на фоне высокого бледного неба, и я по-прежнему частенько вижу это во сне: то, как он взмыл в воздух и на миг завис, а потом долгое падение – у меня дыхание замерло в легких, – и как его руки сошлись вместе буквально за миг до того, как он воткнулся в воду. Нас было всего трое, кто видел этот прыжок, но слух распространился быстро.

«Роберт Френч прыгнул ласточкой с Чертова уступа…»

«Не, ты слышал?..»

«Просто невероятно!»

На тот момент мировой рекорд высоты такого прыжка с дикой скалы был всего на пятнадцать футов больше, и принадлежал он какому-то парню из Аргентины. Но это был Шарлотт, Северная Каролина – в ту пору, в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом, еще совсем крошечный городишко. Это было пять лет назад, но в тот день в этом маленьком городке мой старший брат стал самым настоящим богом. Люди спрашивали его, зачем он это сделал и как, и задавали еще тысячи других вопросов, но лишь четверо из нас знали правду, которая действительно имела значение, и эта часть тоже частенько снится мне по ночам: то, как свет ударил Роберту в лицо, когда он вынырнул из-под воды, его глаза, которые казалась более яркими и более живыми. «Выкуси, Вьетконг!» – сказал он тогда, и это было то, что знали лишь немногие из нас.

Роберта отправляли во Вьетнам.

– Я обязательно прыгну, – произнес я.

– Не свисти.

– На сей раз это произойдет.

– Ну валяй тогда.

– Бекки Коллинз, говоришь?

– Она полюбит тебя навсегда!

Я уже тысячу раз представлял себе этот прыжок и теперь чувствовал примерно то же самое: ветер в лицо, запах жары, пыли и далекого дождя. Я приподнялся на цыпочки, раскинув руки.

– Считай до трех.

– Погоди… Да ты чё?

– Без разговоров, хорошо? И без того стрёмно.

– Чувак…

– Что? – Я не отрывал глаз от обрыва.

– Чувак… Серьезно…

Что-то в его голосе показалось мне странным: нотка сомнения, или паники, или страха.

– В чем проблема, Ченс? Мы ведь уже здесь, так? До выпуска ровно две недели.

– Просто прыгни солдатиком, чувак! Это тоже будет считаться.

– Что, прости?

– Ты ведь знаешь, что на самом деле не сможешь это сделать, так? Не сможешь спрыгнуть так, как прыгнул твой брательник. – Ченс растерянно выставил перед собой ладони. – В смысле… Да ладно тебе! Мы ведь все это уже проходили, помнишь? Ты говоришь про это. Поднимаешься сюда. Но никогда на самом деле не прыгаешь башкой вперед.

– Но ты же меня подначиваешь! Говоришь мне, чтобы я сделал это!

– Потому что я и на секунду не думал, что у тебя настолько не хватает мозгов, чтобы действительно прыгнуть! Это же тринадцать этажей!

– Думаешь, я боюсь?

– Нет.

– Думаешь, я не смогу?

– Я думаю, что твоего брата все равно не вернешь, независимо от того, сделаешь ты это или нет.

Кровь отлила от моего лица.

Ченсу было на это плевать.

– Роберта больше нет, чувак! Он не увидит твой прыжок и не похлопает тебя по спине и не скажет: «Добро пожаловать в клуб!» Он так и будет лежать под землей на том кладбище, которое ты так ненавидишь. Он – по-прежнему павший герой, а ты так и останешься обычным пацаном-старшеклассником.

Ченс был серьезен и встревожен – странная комбинация. Я отвел взгляд, и тут от подножия утеса донеслись насмешливые вопли, кто-то далеко внизу выкрикнул: «Ну давай уже, ссыкун!» Я нашел взглядом Бекки Коллинз – коричнево-белую черточку. Она прикрывала глаза от солнца и не орала вместе с остальными.

– Думаешь, я разобьюсь, если прыгну?

– Думаю, что это не исключено.

– Роберт-то не разбился.

– Рука Господа, Гибби! Один шанс из миллиона.

Я продолжал наблюдать за Бекки, размышляя про Господа, удачу и своего погибшего брата. Представители корпуса морской пехоты говорили, что он получил одну-единственную пулю в сердце, и она убила его, прежде чем он успел хоть что-то осознать. Быстрая безболезненная смерть, сказали они, но я на это не купился.

– Два года назад я сказал, что прыгну ласточкой. Сказал всем там внизу, что сделаю это.

– Ты имеешь в виду, всем этим? – Ченс ткнул пальцем вниз, на воду, где теперь еще больше ребят вопили на отвесную стенку утеса. – Ты имеешь в виду Билла Мерфи, который как-то сказал Бекки прямо в лицо, что ты жалкий слабак, потому что твоя мамаша больше не разрешает тебе играть в футбол? Имеешь в виду его поганого братца? И этого тоже в жопу! Он чуть ли не весь седьмой класс плевал тебе в затылок жеваной бумагой! А как насчет Джессики Паркер или Дианы Фейрвей? Я приглашал обоих куда-нибудь сходить, и они только посмеялись надо мной. Ты их тоже особо не вдохновляешь, кстати… Они говорят, что ты слишком тихий, слишком не от мира сего, и что ты больно уж похож на своего погибшего брата. Послушай, Гибс, ты всем этим внизу абсолютно ничего не должен. Эта толпа там, под нами, вся эта публика… – Он ткнул пальцем вниз. – Просто пустоголовые показушники и самовлюбленные ничтожества. Они не знают тебя, да и вообще не хотят тебя знать. Может, разве что трое или четверо из них хоть чего-то стоят, и они единственные сейчас не вопят, чтобы ты поскорее убил себя.

Заглянув за край уступа, я увидел толпу самодовольных качков, тщедушных укурков и симпатичных девчонок в зеркальных солнечных очках. Большинство из них смеялись, ехидно улыбались или что-то орали мне.

«Ну давай же!..»

«Ласточкой!..»

«Ласточкой, ссыкун ты несчастный…»

Все они собрались на своих плавсредствах в кучу, чтобы было лучше видно: мозаика из резины, гладкой загорелой кожи и клочков бикини, похожих на разноцветные паруса. Я прислушивался еще секунду, потом обвел взглядом небо, зазубренную скалу, далекую знакомую воду. Последней я посмотрел на Бекки Коллинз, которая с единственной подругой плавала отдельно от остальных. Она не двигалась, прижав одну руку ко рту, а другую к сердцу.

– Знаешь что, Ченс… – медленно произнес я. – Пожалуй, ты все-таки прав.

– Правда?

– Да, частично.

– В каком это смысле «частично»?

Я не любил бесполезную ложь, так что просто помотал головой, после чего отвернулся от края обрыва и двинулся к тропке, ведущей вниз. Ченс потянулся следом, все еще встревоженный.

– Чувак, погоди… Как это понимать?

Я хранил молчание, не желая делиться осознанием, которое он в меня заложил. Оно оказалось мощным и неожиданным и опьянило меня перспективой, которую я до сих пор даже не рассматривал.

«Только я один», – подумал я.

«Я поднимусь и прыгну отсюда, когда больше никого здесь не будет…»

* * *

Уже далеко не впервые мы с Ченсом спускались по этой длинной тропке вниз. Продвинулись по склону к востоку, а потом долго петляли среди деревьев и где-то через четверть мили оказались на противоположной стороне карьера, где наши однокашники оставили свои автомобили. Подойдя к краю большой поляны, мы остановились и посмотрели вниз. Ченс пихнул меня локтем.

– Она на берегу слева от тебя.

– А я вовсе и не ее ищу.

– Ну да, рассказывай!

Увидев меня, Бекки помахала мне. Ее окружала целая команда парней, в основном здоровяков-футболистов. Один из них перехватил мой взгляд и пренебрежительно сплюнул на потрескавшийся гранитный уступ, сходивший тут за пляж.

– Пошли! – поторопил меня Ченс. – Давай раздобудем пивка.

Мы свернули было на тропу, которая вела к воде, но тут приметили какое-то движение в тени среди сосен. Там, прислонившись спиной к стволу и задрав коленки, сидел какой-то парень, и его голова повернулась, когда он затушил окурок сигареты о землю.

– Видел твое представление… Даже на миг показалось, что ты и впрямь это сделаешь.

Он встал и выдвинулся на свет: черные волосы, потертая джинса, по-тюремному бледная кожа.

– Ну привет, братишка!

Джейсон на пять лет старше меня, но по части роста и габаритов мы с ним практически сравнялись. Те же волосы подметали воротничок рубашки. Те же глаза неотрывно смотрели на меня с лица, знакомого до последней черты, но обретшем жесткие углы.

– Тебя выпустили, – произнес я, и он лишь пожал плечами. – Что ты тут делаешь?

– Тебя ищу, не поверишь.

Из его заднего кармана появилась пинтовая бутылка. Открутив крышечку, Джейсон предложил мне хлебнуть. Когда я помотал головой, он опять пожал плечами и закупорил бутылку.

– Ченса ты наверняка помнишь, – сказал я.

– Привет, малютка.

От его насмешливого тона Ченс немного напрягся, а Джейсон стоял все с тем же беззаботным, опасным и скучливым видом.

– Почему ты все-таки не прыгнул?

Я лишь глуповато пожал плечами, и Джейсон кивнул, как будто все понял.

– Было на что посмотреть, верно?

Он говорил про тот день, когда прыгнул наш брат. Из них обоих Роберт был самым добрым и самым моим любимым братом.

– Ты уже заходил домой?

Джейсон помотал головой.

– А собираешься?

– После того раза? Не думаю.

Его ухмылка тогда была первым чем-то действительно знакомым, что я в нем увидел. Она была жестко перекошена на сторону, и глаз над ней коротко мне подмигнул. Если вы нравитесь Джейсону, это подмигивание говорит: «Жизнь прекрасна, я тебя прикрою». Для остальных это может означать нечто совершенно иное. Даже в его школьные годы взрослые люди могли отпрянуть от этой улыбочки с подмигиванием, а ведь это было еще до войны, смерти и того, что этот чертов Вьетнам внедрил в моего брата. Он был спокоен в тот момент, но все буквально за секунду могло коренным образом перемениться. Мягкий жар бабьего лета. Убийственный мороз. У него внутри каким-то образом уживались оба этих противоположных начала, и они могли очень быстро поменяться местами.

Джейсон прикурил еще одну сигарету, и я смотрел, как он затягивается, испытывая чуть ли не ненависть к тому, насколько он все-таки похож на нашего погибшего брата. Будь сейчас на месте Джейсона Роберт, он бы со смехом обнял меня. Так крепко стиснул бы, что я не смог бы дышать, а потом отодвинул от себя, взъерошил мне волосы и воскликнул: «Господи, как же ты вырос!» Я частенько гадал, изменила ли его война точно так же, как она изменила Джейсона. Стал ли он жестче в эти свои последние дни? Или как раз доброта Роберта и была тем, что в итоге убило его, – та сердечная мягкость, которой недоставало другому моему брату?

– Чем завтра думаешь заняться? – спросил Джейсон.

– Пока не знаю… Схожу куда-нибудь потусоваться, наверное.

– Давай тогда потусуемся вместе, на пару. У тебя есть тачка. А я знаю кое-каких классных девчонок.

Он улыбнулся, не выпуская из губ сигареты, потом втянул дым и выпустил его через ноздри.

– Мы с Робертом частенько так поступали – помнишь, наверное. Проселочные дорожки, холодное пиво – жизнь до войны… Ну что скажешь? Будет как в старые добрые времена.

– Каких девчонок? – спросил я.

– Вот таких! – Джейсон показал мне большой палец, после чего бросил взгляд на Ченса. – Да вообще какая разница, каких девчонок? Ты что, мне не доверяешь?

– Да дело не…

Я замешкался, и улыбочка Джейсона увяла.

– Только не говори, что дело в нашей матери!

– Сам знаешь, каково ей сейчас.

– Ты собираешься забить на денек с двумя классными телками и своим вновь обретенным братом только из-за того, что это может расстроить нашу мамашу?

– Тебе здесь давно не было, братишка. Ты не видел, какая она сейчас.

– Дай-ка угадаю… Слишком требовательная? Строгая?

– Я назвал бы это излишней опекой.

Покачав головой, Джейсон надолго приник к бутылке.

– А ты не думаешь, что Роберту хотелось бы, чтоб мы присутствовали в жизни друг друга? Не думаешь, что, где-то в глубине души, даже папа считает, что неправильно держать нас подальше друг от друга? Хотя знаешь что? Дело твое. – Он пыхнул сигаретой и показал мне самые яркие, самые холодные глаза, какие я когда-либо видел. – Если ты еще не вполне мужчина…

– Только вот не надо, Джейсон!

– Не вполне мужчина… Недостаточно взрослый…

– Да пошел ты!

Он опять ухмыльнулся и посмотрел на утес.

– Будь ты настоящим мужчиной, ты бы прыгнул. Ты ведь некогда был крепким орешком. Помнишь это? Помнишь, каково это?

В его холодных ярких глазах светился вызов, и я ощутил в себе такую же холодность.

– Можно подумать, что ты сам готов прыгнуть.

– В любой день недели.

– Да ни в жисть.

– Да ну?

– Именно что да ну.

– А как насчет такого, тогда? Я прыгаю прямо сейчас, и завтра мы едем развлекаться, ты и я. И не только это – ты заранее говоришь маме, куда собираешься. Рассказываешь ей обо всем – про меня, про девчонок, – рассказываешь ей обо всем, и тогда посмотрим, что она скажет.

Я не сводил взгляд с утеса, думая о матери. «Есть вещи и пострашней прыжка с обрыва. Чреватые совсем другой смертью».

– Ты ведь понимаешь, чего она боится, верно?

– Само собой, понимаю, – ответил Джейсон. – Она думает, что ты пойдешь на войну из-за того, что воевал Роберт и воевал я, или что ты решишь, что это круто – быть похожим на меня, и что тебя арестуют, или что ты подсядешь на наркоту, или, не приведи господь, трахнешь девчонку… В основном же я думаю, она боится того, что ты научишься думать самостоятельно. Тебе вообще это разрешается, братишка? Высказывать свое мнение? Жить своей собственной жизнью? Она вообще в курсе, что ты сейчас здесь?

Я ничего не ответил. Не было нужды.

– Короче, предлагаю уговор. – Джейсон подступил ближе и обхватил меня рукой за плечи. – Я прыгаю оттуда ласточкой, и в субботу мы проводим время вместе. Весь день. Вдвоем. – Он стиснул мне шею. – Брат должен знать своего брата.

Я изучил эти яркие, холодные глаза, и что-то вдруг провернулось у меня внутри, словно на старый проржавевший металл наконец попала смазка. Хочет ли он вообще поближе узнать меня или просто выпендривается? Я проиграл в памяти его возвращение с войны: взаимную ожесточенность и вопросы, оставшиеся без ответа, семейные стычки и все произошедшие в нем перемены. Сколько прошло тогда дней до первого ареста? Когда он начал колоться героином? Я отступил от того, что увидел в этих глазах перед собой, и его руки упали по бокам.

– Я не хочу, чтобы ты погиб из-за меня.

– Уговор есть уговор, братишка.

– Я серьезно, – сказал я.

– Знаю, что серьезно.

Джейсон опять улыбнулся и подмигнул – и в этот момент настолько напомнил мне нашего погибшего брата, что защемило в груди. Стряхнув с ног туфли, он стащил рубашку, и я увидел все раны, которые он получил на войне, – заросшие отверстия от пуль, следы ожогов и узловатые шрамы. Ченс рядом со мной словно стал еще меньше – весь сжался и не мог отвести от них глаз.

– Господи!

– Заткнись, Ченс.

Джейсон не обращал внимания на моего друга, и это казалось почти правильным. Дело касалось только нас двоих, и никого больше.

– Зачем ты это делаешь? – спросил я.

– Сам знаешь зачем.

– Не, правда не знаю.

– Не придуривайся. Ты в точности знаешь зачем. – Он сунул мне в руку помятую пачку сигарет. – Подержи для меня в сухости. Потом мне точно захочется штучку.

– Джейсон, послушай… – У меня кончились слова.

Повернувшись, он стал уходить, и Ченс издал странный смешок.

– Исключено, чувак! Совершенно исключено, что он прыгнет.

Все глазели на моего брата, когда тот вышел на каменистый бережок, и я подумал, что некоторые ребята постарше узнали его. Двое из них принялись толкать друг друга локтями и перешептываться, но Джейсон не смотрел ни влево, ни вправо. Прыгнул в воду и с десяток секунд скользил под поверхностью. Когда вынырнул, неспешными саженками стал удаляться от берега.

– Исключено, – пробормотал Ченс. – Совершенно, блин, исключено…

Наконец Джейсон подплыл к стенке утеса на противоположной стороне карьера, бледным пятном выделяясь на фоне серого камня. Без всяких усилий выдернул себя из воды, и к тому моменту, как он забрался на самый верх, уже чуть ли не весь пляж знал, кто он такой. Я видел это по облетающим толпу шепоткам.

«Джейсон Френч…»

«Вьетнам…»

«Тюрьма…»

Несколько взглядов остановились на мне, но я их полностью проигнорировал. Бекки Коллинз тоже смотрела в мою сторону, хотя даже это казалось концовкой какого-то ночного кошмара.

– Он и вправду собирается это сделать, – произнес я, чувствуя себя так, будто стою сейчас рядом с ним. Все тот же ветер облизывал камень, а вода внизу была столь же холодной, серой и твердой. Единственной разницей было полное молчание, когда Джейсон раскинул руки. Никто ничего не говорил и уже тем более не кричал, и могу поклясться: ветер прямо в тот момент полностью стих и даже птицы умолкли.

«Прошу тебя, Господи…»

Молитва пришла в тот миг, когда я ощутил себя с ним одним целым. Я чувствовал его дыхание, как свое собственное, пальцы его ног, принявшие на себя весь его вес, мои колени невольно согнулись и резко выпрямились в тот самый момент, когда его жизнь уже не была его собственной.

– О боже ты мой…

Ченс произнес эти слова, когда мой брат взмыл в воздух и между его ногами и камнем пролегла расширяющаяся полоска серого, как фетр, неба. Он словно повис на невидимых нитях и выглядел в точности так же, как выглядел тогда наш брат – половина тела ярко освещена, другая в тени, грудь и раскинутые по сторонам руки упруго выгнуты, будто лук с туго натянутой тетивой. В эту долю секунды, пригвожденный к небу, он являл собой совершенно безупречную картину, но тут плечи потянули его вниз, и вот прямо в этот момент мне снова было тринадцать, и воздух остановился в легких, и я услышал все те же слова, где-то в самой глубине головы.

«Одна тысяча один…»

«Одна тысяча два…»

Я отсчитывал секунды точно так же, как это делал для Роберта, и боялся потерять и второго брата. Джейсон выжидал слишком долго, все еще раскинув руки ласточкой, когда в голове у меня прозвучало «одна тысяча три», принеся с собой ужасную уверенность.

Он неправильно войдет в воду!

Он сейчас разобьется!

Но в самый последний миг его руки сошлись перед головой и, словно кончик ножа, воткнулись в поверхность воды, позволяя моему брату в нее проникнуть. Он исчез в черной пучине, и я затаил дыхание, пока не увидел его вновь – голова над поверхностью, длинные руки неспешно гребут к берегу. Ченс опять что-то произнес, но я почти оглох от звука, похожего на завывание штормового ветра.

Это кровь в ушах шумит, подумал я.

Или, может, это был рев восхищенной толпы.