Читать книгу Богачи. Фараоны, магнаты, шейхи, олигархи - Джон Кампфнер - Страница 6

Немногие люди могли бы похвастаться тем, что потратили столько золота, что цена на этот металл по всему миру рухнула на десятилетие. Но манса Муса был не рядовым государственным деятелем и не обычным членом клуба сверхбогатых. Лидер империи Мали в четырнадцатом столетии – десятый манса, «король королей», «правитель Моисей», как его называли, – руководил одним из богатейших королевских дворов в истории. И все же сама мысль о богатейшем африканском монархе эпохи Средневековья казалась историкам столь дикой, а уничтожение наследия его когда-то великой страны было столь беспричинным и бессмысленным, что мало кто сегодня вообще слышал о таком правителе.

Манса Муса, вероятно, с наибольшим основанием может считаться богатейшим человеком в истории – по крайней мере, так следует из множества рейтингов богачей. В одном из них его состояние в современных деньгах оценивается в 400 миллиардов долларов, хотя к таким оценкам инфляции следует относиться с осторожностью.

Муса был классическим примером человека, завладевшего монополией на сырьевые товары. Но, в отличие от современных нам российских олигархов, ему не нужно было ничего захватывать. О мансе Мусе никак не скажешь, что он обязан своими успехами самому себе. Нет, ему выпало счастье унаследовать королевство, где в изобилии имелся металл, искомый торговцами всего мира. Королевский указ постановлял, что все золото страны должно принадлежать правителю, и это предоставило последнему нескончаемый поток богатств.

Место в истории Мусе обеспечило одно событие – его грандиозное паломничество в Мекку в 1324 году. Караван Мусы впечатлял всех, кому удалось его лицезреть: тысячи богато одетых рабов и торговцев, вытянувшихся в цепочку до самого горизонта, и один блистательный всадник. Где бы Муса ни оказывался за время своего годичного пути, он осыпал золотом всех, кто встречался ему на пути. По мере приближения к пункту назначения росла и его религиозность; говорили, что каждую пятницу он выделял деньги на строительство новой мечети на указанном им месте. Он потратил так много, что исчерпал свои запасы и вынужден был брать в долг, чтобы продержаться до конца путешествия. Покидая Мекку, он предлагал заплатить тем, кто утверждал, что ведет свой род от пророка Мухаммеда, чтобы они поехали с ним назад, проповедовать ислам. По дороге на родину он побывал в Тимбукту, городе-оазисе, который – благодаря вложенным Мусой деньгам – стал впоследствии одним из прославленных мировых научных центров.

К концу двадцатипятилетнего правления Мусы его королевство превратилось в одно из самых могущественных в мире и одно из самых процветающих. Оно простиралось с запада на восток от побережья Атлантики до государства Сонгай вниз по Нигеру и с севера на юг от соляных копей в Тегазе до легендарных золотых шахт Вангары. Под его властью находились четыре сотни городов; тогда эта страна ассоциировалась у всех с богатством, культурой и исламскими научными штудиями. Его правление было одним из самых ярких примеров выставления напоказ богатства и благочестия. И для мансы Мусы между этими понятиями не существовало противоречия. И то, и другое он считал само собой разумеющимся.

В 1324 году, как и миллионы людей до и после него, этот правоверный мусульманин приготовился совершить хадж – паломничество в священные для ислама места. Отправляясь в пешее путешествие из Западной Африки в Мекку и Медину (путь в 4 тыс. км), манса Муса почти ничего не оставил на волю случая. Полагаясь на любопытную смесь исламских и доисламских верований, он посоветовался со своими прорицателями, чтобы установить наиболее благоприятный для отправления день. Двадцатью пятью годами ранее один из его предшественников султан Сакура был убит, когда возвращался из хаджа. После гибели Сакуры – освобожденного раба, захватившего трон Мали, – королевство вновь оказалось в руках у семьи Мусы. Сакура ехал опасным маршрутом по Красному морю, через Эритрею и Судан.

Муса поклялся не повторить этой ошибки. Он решил придерживаться наземных путей через Египет и по обширной пустыне, отделявшей большую часть Африки от Средиземноморья. Во время пути ему предстояло побывать на восточных окраинах своей огромной империи, на территориях, которые теперь входят в состав Нигера, Чада и Ливии; после того он планировал на три месяца остановиться для пополнения запасов в Каире, где Африка встречает Ближний Восток. Этот маршрут был не только безопаснее, но и позволял мансе продемонстрировать всем окружающим немыслимые богатства, а значит, и потенциальное могущество своего царства. Он особенно желал обозначить свое первенство перед султаном Египта, человеком, чья репутация и авторитет в регионе прежде превосходили репутацию и влияние Мусы. Паломничество позволяло правителю Мали добиться известности в тех частях света, где его страна если и была известна, то лишь как загадочная и экзотическая земля. Он хотел застолбить себе место на мировой арене.

Правители Мали совершали хадж с начала XIII века. Но путешествие Мусы было иного масштаба, чем все те, что случились до и после него. Его сопровождали в общей сложности шестьдесят тысяч подданных и двенадцать тысяч рабов, все пышно разодетые, в облачениях из парчи и персидского шелка. По несколько личных слуг было у его жены Инари Кунате и других придворных. Торговцы и священники – главные по части денег и набожности – были непременными спутниками мансы. Каждый раб всю дорогу нес на спине слиток золота весом в шесть фунтов. Верблюжий караван вез до ста мешков с золотым песком и самородками, каждый весом в триста фунтов. Но большая часть людей и грузов, ими перевозимых, отправились в путь лишь ради одного человека, гордо восседавшего на коне в центре громадного каравана, – самого властителя.

Основание империи Мали приписывают магу Сундиате Кейте, правившему с 1230 по 1255 год. Сундиата был придворным рабом у царя народа сусу, унаследовавшего в VIII веке – когда Европа погружалась в Темные века – остатки империи Гана. Согласно легенде, Сундиата поднял армии воинов-призраков, чтобы сокрушить своих врагов, и так захватил главные территории, через которые шла торговля золотом. Эта история воспроизводится в поэме «Эпос о Сундиате», которую передавали друг другу через поколения гриоты – певцы и сказочники. Сундиату, сына одного из местных царей, в детстве выгнали из дома с подачи одной из жен его отца; он жил в изгнании при дворах других правителей. Повзрослев, он смог собрать армию, объединить несколько городов и победить сусу. Гриот по имени Джели Мамаду Койате описывает Сундиату как «парня, полного сил; руки его имели силу десяти мужчин, и его мускулы внушали страх его спутникам. Он уже тогда имел властный тон, свойственный тем, кому суждено повелевать». В эпосе описывается три источника обогащения:

Муса, чей род восходил к внуку сводного брата Сундиаты, взошел на трон в 1312 году. К этому моменту империя Мали была уже внушительной. Она состояла из земель королевства Ганы и территории под названием Мелле; но немногие путешественники забирались так далеко. К концу жизни Мусы его королевство стало одним из самых могущественных в мире, одолев соперничавшее государство Сонгай и распространив свою власть на знаменитые города Гао и Тимбукту.

Золото довлело над всеми аспектами жизни в Мали. Оно было мерой власти лидера и престижа его страны. Правители Мали долгие годы считали пышную демонстрацию материальных благ своим долгом; Муса же вывел это занятие на новый уровень. Но при всем своем богатстве Мали считалось захолустьем, далеким от средиземноморских и прочих центров образования и торговли. Муса так жаждал серьезного отношения к себе, что всякий раз, когда в гости прибывал некий сановник из другой страны, от него требовалось действовать в соответствии со строгим ритуалом. Аудиенции проводились под богато украшенным куполом во дворце Мусы в Ниани – ныне забытой столице империи. Там он восседал на троне из слоновой кости под шелковым навесом от солнца, увенчанным золотым орлом. Муса был при оружии из золота, в частности, при луке со стрелами. Все делалось ради того, чтобы произвести впечатление на подданных и иностранцев. По словам писателя ибн Хальдуна, самым дорогим сердцу Мусы предметом был золотой слиток необычайного веса – двадцать кантаров, или семьсот килограммов.

В центре имперского двора на возвышении стоял трон из твердого эбенового дерева. Муса никогда не говорил громко, а лишь шептал что-то своему глашатаю, который и произносил слова правителя вслух. Любого, навлекшего на себя его гнев, могла ждать жестокая смерть. Его указы требовали абсолютного послушания. Среди множества преступлений, за которые назначалась смертная казнь, было чихание в его присутствии. Исторические документы не дают представления о том, многих ли несчастных придворных ждала такая судьба. Если же нужно было чихнуть самому Мусе, все присутствующие громко били себя в грудь, чтобы заглушить этот звук. Никому не позволялось видеть его за едой – он всегда, даже во время поездок, делал это в уединении. Ауру царя-полубога следовало сохранять всегда, в любой момент.

Закон, действовавший еще со времен ганского правления, навеки определял богатства царей Мали. Он устанавливал, что все более крупные слитки золота являются неотъемлемой собственностью мансы. «Более крупные» означало больше нескольких грамм, то есть практически все, что представляло какую-то ценность. Шахтерам разрешалось оставлять себе золотой песок и стружку. Империя облагала налогом каждую унцию золота, пересекавшую ее границы, а частная купля-продажа золота в стране была под запретом и, естественно, наказывалась смертью. Все извлеченное или найденное золото следовало взвесить, упаковать и немедленно сдать в казну, что гарантировало королю стабильный и неисчерпаемый источник богатства. Вероятно, Мусе не приходило в голову, что это вымогательство. В конце концов, все и так принадлежало ему одному.

Царя одолевали все новые и новые амбиции. Каким бы богатым он ни был (размеры его состояния никто не считал), он подозревал, что его подданные могли бы приносить ему еще больше. Он заключил, что лучший способ поднять производительность, а следовательно, и свой доход – наделить управляющих золотыми шахтами определенной автономией. Это был один из первых примеров участия в прибылях как экономического стимула: Муса постановил, что они могут оставлять себе больше мелких самородков золота, главное, чтобы все остальное доставалось ему. Опыт подсказывал, что когда административные указания навязываются слишком жестко, рабочие начинают саботировать и выход продукции резко падает. Муса не совершил этой ошибки, и его тактика сработала великолепно. Ему оставалось откинуться на спинку трона и получать обильную и постоянную дань с рудников. Его сокровищница, где скапливались ресурсы для путешествия в Мекку, неуклонно пополнялась.

История о необычайном хадже мансы Мусы столетиями передавалась из уст в уста, а также в летописях. Арабские писатели и путешественники заполняли некоторые пробелы в повествовании, подробно рассказывая о людях и городах тех времен. Кое-какие записи оставались неизвестными публике много лет. Еще предстоит расшифровать тысячи рукописей, передававшиеся семьями из Мали в частные коллекции в прошлые века и обнаруженные совсем недавно. Один из самых важных рассказов составил дипломат и литератор конца XV века Махмуд Кати. Его сочинение «Тарих ал-Фатташ» сначала (в 1913 году) было переведено на французский, а потом на английский под названием «Хроника искателя знаний». Неизвестно, сам ли он закончил книгу или оставил эту задачу своим потомкам. Махмуд Кати называет мансу Мусу «Мали-кой Канкан Муса» и описывает его как «справедливого, благочестивого и набожного султана». Он пишет: «Его владения простирались от границ Мали вплоть до Сибиридугу [ныне это Сьерра-Леоне – прим. авт.], и все народы этих стран, сонгайцы и другие, подчинялись ему. Среди знаков его доблести – освобождение по одному рабу ежедневно, совершение паломничества в священный храм Господень и возведение в ходе этого паломничества великой мечети Тимбукту».

Кати во многом подтверждает устные рассказы, но предлагает и новое объяснение хаджу Мусы:

Его мать Канкан была местной женщиной, хотя некоторые говорят, что она арабского происхождения. Причину его паломничества сообщил мне, как излагается ниже, богослов Мухаммад Кума, да смилостивится над ним Господь, который запоминал традиции древних. Он говорил, что Мали-кой Канкан Муса по ошибке убил свою мать Нану Канкан. И он чувствовал глубокое сожаление и раскаяние и боялся возмездия. Чтобы искупить вину, он отдал огромные суммы денег просящим милостыню и решил всю жизнь поститься. Он спросил одного из улемов [мудрецов] своего времени, что он может сделать, чтобы искупить свое страшное преступление, и тот ответил: "Ты должен искать спасения у Пророка, да сохранит и благословит его Господь. Беги к нему, встань под его защиту и проси молить Бога о снисхождении к тебе, и Бог примет его мольбу. Таково мое мнение». Канкан Муса принял решение в тот самый день и начал собирать деньги и снаряжение, необходимые для путешествия. Он велел объявить об этом во всех частях страны.

Муса, как утверждается, «выступил с большими силами, множеством денег и многочисленной армией». Социальная структура его свиты была жесткой. Каждый знал свое место и свою роль. Первыми шли специально отобранные солдаты, в общей сложности до восьми тысяч. За ними следовала особая гвардия мансы численностью в пятьсот человек – они маршировали перед ним, и каждый нес декоративный посох из золота. За ними скакал сам Муса на коне, а его жена ехала в карете. Их окружала знать. Вослед двигались торговцы с рабами, которых по мере необходимости покупали и продавали во время пути. «Сопровождавшие Мусу покупали турецких и эфиопских рабынь, певиц и одеяния в таких количествах, – писал историк XV века аль-Макризи, – что цена золотого динара упала на шесть дирамов. Вручив свои дары, он отправлялся дальше с караваном».

Еще один знаменитый хронист – марокканский путешественник Ибн Баттута – проследовал маршрутом Мусы через несколько месяцев после него самого. Вот что он написал о более позднем путешествии, предпринятом богатым пилигримом из Ирака в 1326 году:

В его караване было множество верблюдов-водовозов, которые снабжали чистой водой неимущих пилигримов, и верблюдов, везших провизию для раздачи бедным, а также лекарства, зелья и сахар для тех, кого поражала болезнь. Всякий раз, как караван останавливался, слуги готовили пищу в огромных медных котлах и раздавали ее нуждающимся пилигримам.

Социальные нормы требовали от богатых делиться своими средствами с бедняками во время путешествий. Эта форма благотворительности в самом грубом приближении являлась способом обеспечения минимального дохода. Чем богаче человек, тем больше щедрости от него ожидалось (это правило много веков спустя восприняли и люди вроде Эндрю Карнеги и Уоррена Баффета). Муса относился к филантропии – по крайней мере, в своем понимании – чрезвычайно серьезно. На каждой остановке каравана люди Мусы по его приказанию раздавали в больших количествах золото. Впрочем, приказания эти были хотя и пафосными, но весьма туманными. Сколько следует раздать и кому именно? Это Муса предоставлял решать путешествовавшим с ним торговцам.

Чем дальше они продвигались к востоку, тем активнее распространялись новости о путешествии. Манса Муса стал сенсацией. Куда бы ни прибывал караван, в крошечную деревню или в огромный город, местные в изумлении бросали все свои дела, тараща глаза на экзотического царя из незнакомой страны. Историк XX века Э. В. Бовилл считает, что Муса «в сущности, первым пробил железный занавес расовых предубеждений, которые отрезали черных от цивилизованного мира»[145]. Жители Мали XIV века вполне могли считать, что цивилизованный мир – это они, особенно по сравнению с бедными странами на севере Средиземноморья.

Проделав трудный путь по Сахаре, его караван, наконец, прибыл в Каир. Муса повелел остановиться в тени пирамид, чтобы пополнить запасы. Уже тогда Каир слыл одним из величайших городов мира и крупнейшим рынком золота. Следовало произвести правильное впечатление. Они несколько дней стояли лагерем на окраине города, а затем проследовали через западные ворота, где их встретили шумно и возбужденно. Историки задавались вопросом, в чем была причина этой задержки. Возможно, так Муса проявлял уважение к принимающей стороне, не желая демонстрировать свое превосходство и задевать достоинство египетского султана и его двора. Но скорее всего, он соревновался с султаном в репутационной игре. Муса хотел выглядеть более благочестивым, более влиятельным. По протоколу при встрече с султаном Мусе полагалось склонить голову. Но для него это было бы унижением.

Один из сановников султана Аль-Аббас Ахмад несколько лет спустя рассказал ученому и историку Чибабу аль-Умари такую историю: «Когда я вышел встретить его по приказу великого султана Аль-Малика Аль-Насира, он обошелся со мной великодушно и обратился ко мне самым уважительным образом. Но он говорил со мной только через переводчика, хотя и владел арабским. Потом он отправил в королевскую казну большой запас золотых слитков». Этот подарок оценивался в 50 тысяч динаров, эквивалент сегодняшних 6 миллионов фунтов, что немало для символического знака уважения. Намерения Мусы были понятны: он хотел продемонстрировать султану масштабы своего богатства. Статус был для него всем. Но Муса не подумал о том, какой эффект его щедрость окажет на рынок. Этот дар и другие его пожертвования в пути обрушили цены на золото. Аль-Умари впоследствии писал, что и через десять лет цена на золото в Египте по-прежнему оставалась как минимум на 10 % ниже прежней. Другой такой акт щедрости (или надменной беспечности), способный вызвать столь долговечный эффект, надо еще поискать.

Что касается встречи с султаном, то в последний момент нашелся искусный компромисс. «Когда мы встали в присутствии султана, мы попросили [царя Мали] пасть ниц и поцеловать пол», – сообщал Аль-Аббас Ахмад. Муса «заколебался, и казалось, он готов ответить упрямым отказом. Один из спутников прошептал ему что-то на ухо, после чего гость произнес: «Я падаю ниц перед Аллахом, сотворившим меня». И после того простерся на полу».

Такая формулировка позволила обеим сторонам сохранить лицо. Муса был готов вывалить на султана громадные запасы золота, но не склониться перед ним. Для него важнее всех богатств, какие могла дать ему земная жизнь, были репутация и статус.

Покинув Каир и отправившись в последнюю часть своего путешествия, манса Муса ломал голову над другим болезненным вопросом – кто ответствен за содержание святых мест? Каиром прежде правила шиитская династия Фатимидов, вызывавшая критику за то, что зарабатывала на пилигримах. Знатоки исламского права вывели, что налог на паломников по шариатским законам недопустим, однако Фатимидам, как и другим правителям, удавалось эти ограничения обойти. В 1169 году Саладин сверг прежних правителей и первым делом отменил налоги. Такое решение принесло ему заметную популярность. Ибн Джубайр писал о схемах заработка Фатимидов и их союзников в городах Хиджаза[146]: паломники «были обязаны платить семь с половиной динаров с человека, невзирая на то, что для некоторых сумма была непосильной. Среди наказаний, изобретенных [Фатимидами], было подвешивание за яички и кое-что еще не менее пугающее. В Джидде такие же или даже худшие пытки ожидали тех, кто не уплатил налог в Айдабе и против чьих имен не стояло отметки об уплате».

Муса увидел в этом возможность заработать, то есть воспользоваться отчуждением, которое некоторые поклоняющиеся испытывали в отношении своих земных правителей. Он стал еще активнее раздавать золото тем, кто путешествовал в Мекку, чтобы им хватило средств на дорогу и на жилье. Особенно он старался демонстрировать набожность и щедрость по пятницам, в день молитвенных собраний. Именно в этот день каждую неделю он распоряжался начать строительство мечети в том месте, где оказывался его караван. Целенаправленная филантропия – знакомая формула.

В считанные месяцы малоизвестный король из далекой страны стал ключевой фигурой на политическом и религиозном поле. Шумная реакция на его прибытие подстегивала Мусу, и он приказал своим торговцам раздавать все больше и больше золотого песка. Приток золота с рудников на родине, вероятно, был настолько стабильным, что манса мог потратить все, что привез с собой. А может, его просто не занимали подсчеты. Когда караван приближался к святейшему из городов ислама, перед придворными Мусы встала непростая задача: сообщить царю, что золото на исходе. К их удивлению и явному облегчению, его это не смутило. Инвестиции приносили дивиденды. По всей Северной и Восточной Африке, да и в самом сердце исламского мира Муса привлек своим хаджем колоссальное внимание.

Правда, когда пришла пора возвращаться в Мали, Муса оказался в любопытном положении: ему пришлось занимать деньги. В данном случае Мусе не хватило деловой хватки, подобающей человеку с его средствами. Ростовщики в Каире и других городах знали, что у Мусы не возникнет проблем с возвращением долгов, поэтому требовали с него любые проценты. Они видели, что во время путешествия Мусы в Мекку местные торговцы, пользуясь золотой лихорадкой, распродавали свои товары по завышенным ценам. Больше всего эскорт Мусы интересовался дорогой одеждой и рабынями, которых египтяне продавали по ценам порой в пять раз выше рыночных. Муса увидел еще одну возможность поднять свой авторитет. Он просил в долг по ошеломительно высокой ставке в 150 %, хотя мог договориться о более льготных условиях. Но он желал подчеркнуть свою щедрость, показать, что таким, как он, нет необходимости утруждать себя деталями.

В XIV веке государство Мали поставляло две трети всего золота в мире. Этот самый ценный и престижный из всех редких металлов – и вообще всех видов сырья – обнаружился в королевстве площадью миллион квадратных километров. И доступ ко всем этим запасам имел один-единственный человек! Такая концентрация собственности на самый притягательный ресурс в одной стране не имела и не имеет аналогов в истории. Монополия на золото принесла Мали не только неслыханные богатства, но и нечто большее – величайшую демонстрацию престижа и авторитета, невозможную в случае, если бы аналогичное состояние было накоплено благодаря нефти или алюминию.

Чтобы понять легенду мансы Мусы, важно вникнуть в психологическое значение золота. У человечества с ним давний роман. Отчасти эти отношения денежные, отчасти эстетические, отчасти эмоциональные. Редкость золота – вот сущность таких отношений. Даже сегодня, при современной технологии добычи золота, его общие мировые запасы могли бы поместиться в один нефтяной танкер[147]. Золото стало чем-то большим, чем просто деньги, оно символ богатства, успехов, материального благополучия. В прошлые же времена золото предназначалось лишь для публичной демонстрации, частного хранения или даже захоронения (вместе с владельцем).

Древние цари говорили о золоте как о сокровище, а не как об источнике пополнения казны. Игра цветов придавала ему некое неземное качество. Некоторые туземные народы верили, что это металл божественного происхождения, что он сродни солнцу. Обладание золотом возносило королей народа ашанти[148] на недосягаемую высоту, позволяя им общаться с богами и предками. Недаром в Западной Африке и в других мировых культурах было принято хоронить богатых людей вместе с их золотыми украшениями или опрыскивать их тела золотой краской. Золото надлежало копить, держать взаперти, ибо на него могли позариться соседи-завистники. Лидийский царь Крез, чье имя стало синонимом богача, слыл настоящим скопидомом. Его огромные золотые запасы, как и у многих правителей древности, не предназначались для обращения в обществе, кроме случаев, когда он хвастливо приносил их в дар. Однажды Крез вручил какому-то оракулу 117 слитков чистого золота, каждый весом в 150 фунтов, а также золотого льва в 600 фунтов[149].

Постепенно люди стали понимать, что золото приносит гораздо больше пользы как средство обмена, чем как предмет владения. В средние века оно стало главной мировой торговой валютой. Правда в Европе, где с деньгами тогда было плохо, в отличие от богатых королевств вроде Мали, запасов золота не хватало. Отсюда и возникла золотая лихорадка – демоническое стремление обладать этим волшебным веществом, проявленное первыми колонизаторами в Америке и Африке.

Цари Мали контролировали три крупных месторождения золота – в Бамбуке, Буре и Галаме. Большую часть золота было нетрудно извлечь путем отмывки и неглубокого вычерпывания. Буре стало главным месторождением золота в регионе в XII веке, после чего центр власти сместился на юг, из Ганы в Мали. Мансы контролировали доступ к Тимбукту и караванные пути через Сахару. Там торговцы слитками платили высокую дань местным посредникам, которые передавали ее правителю. Через поколение после паломничества Мусы, как рассказывали, золото использовалось в Мали для производства не только украшений, но и музыкальных инструментов, а также – довольно непрактичное решение – оружия[150]. Такое изобилие золота в Мали обеспечило жителям репутацию людей, готовых сколь угодно переплачивать за товары из других стран, как это делал Муса во время своего хаджа. Каирские торговцы рассказывали аль-Умари: «Кто-то из них мог купить рубашку, плащ, халат или другую одежду за пять динаров, когда та не стоила и одного»[151]. Хотя большая часть населения Мали бедствовала, обычно в семьях имелся хотя бы один ценный предмет или украшение из золота, который предназначался для особых случаев вроде свадеб. Те же, кто не мог себе этого позволить, использовали как альтернативу раскрашенные глиняные украшения – это считалось эстетически приемлемым.

Вторым по степени важности символом власти значились лошади. Привезти их в пустынное королевство и обеспечить им должный уход было делом сложным и дорогостоящим, что повышало их символический статус и денежную ценность. Животных перевозили через Сахару, и о каждом из них, кто дожил до прибытия в Мали, старательно заботились по нескольку – до шести – рабов. Когда один из царей народа сонинке, еще одной богатой золотом страны к западу от Мали, смог «стреножить своего коня с помощью золотого слитка размером с большой камень»[152], это выглядело для современников абсолютным символом статуса.

Однако, если верить легендам, Муса не был безгранично подвержен золотому соблазну. Он родился богатым и, возможно, даже испытывал скуку от богатства. Ему потребовалось в жизни что-то иное, и он обратился к религии. Восхищенный благочестием хаджа, он твердо решил отложить все прочие обязательства и целиком посвятить себя богослужению. Аль-Умари утверждал, что на мансу так глубоко повлияло его паломничество, что он якобы собирался вернуться в Ниани лишь на короткое время, чтобы привести в порядок государственные дела, «с намерением отречься от власти в пользу сына и оставить всю власть в руках того, чтобы самому вернуться в Досточтимую Мекку и жить вблизи ее святынь».

Невозможно сказать, в какой степени путешествие Мусы было вызвано потребностью в утверждении статуса и признании, а в какой – реальным религиозным чувством. Вероятно, его вдохновляло и то, и другое. Деньги, власть и религия были неразрывно связаны. После конверсии правящего класса в ислам в XIII веке политическая легитимность правителей Мали опиралась и на религиозный авторитет. В клане Кейта, к которому принадлежали Муса и большинство других манс, утверждали, что происходят от Биляла ибн Рабаха, первого муэдзина – призывающего на молитву – в исламе. Это утверждение, вероятно, надуманно, хотя известно, что Билял был черным.

Пока Муса находился в Мекке, к нему отправляли посланцев из Мали, чтобы держать его в курсе событий на родине. Новости были не радостные: народ роптал. Его сын Магхан, которого Муса оставил править вместо себя (точно так же отец Мусы оставлял его в качестве правителя, когда путешествовал), плохо справлялся с делами. Возможно, таков профессиональный риск для второго поколения богачей. При Магхане город Гао попал в руки мятежников-сонгайцев, и подданные проявляли беспокойство.

Муса пришел в отчаяние, поняв, что не сможет реализовать свою цель – расстаться с богатством и передать власть сыну. Он выбрал компромиссное решение: вернуться в Мали, но вместо того чтобы рекламировать достоинство страны с помощью золота, посвятить оставшиеся годы правления распространению ислама на ее территории. И он сразу приступил к этой задаче. Перед тем как покинуть священный город, Муса предложил крупную сумму в золотых монетах любому богослову, ведущему свой род от пророка Мухаммеда, который согласится вместе с семьей переехать в Мали. Махмуд Кати продолжает рассказ: «Затем Мали-кой отправил глашатая в мечети, чтобы тот кричал: «Кто хочет иметь тысячу мискалов[153] золота, пусть последует за мной в мою страну, и эта тысяча будет ждать его»». Четверо ученых воспользовались предложением короля. Заинтересовался им также поэт и архитектор Абу Исхак Ибрахим аль-Сахили, живший в Гранаде, в мусульманской части Испании. Но до того как начать воплощать свои новые религиозные планы для Мали, Мусе было необходимо восстановить порядок. По дороге домой он свернул в сторону Гао. Один из его генералов, Сагмандир, вдохновленный решением Мусы остаться на троне, изгнал из Гао мятежников и вернул город под власть империи Мали. Муса вошел в Гао во главе роскошной процессии. Он напомнил подданным о своей власти, взяв в заложники двух сыновей своего нового вассала.

Мансу Мусу стоит вспоминать не только благодаря его золоту или путешествию в Мекку, какой бы впечатляющей ни была эта история. Мир также обязан ему возвышением Тимбукту, одного из великих городов нашей цивилизации; там Муса с головокружительной скоростью принялся строить мечети. До того город обычно ассоциировался с опасностью и чем-то далеким. Как выражаются составители Оксфордского английского словаря, «более отдаленное место вообразить трудно». Тимбукту был основан туарегскими кочевниками в XII веке, но лишь в эпоху Мусы стал глобальным культурным и образовательным центром, самым видным из четырехсот городов в империи Мали. Его стали называть «город золота». Один ученый писал: «Он располагается на большой территории, благоприятной для возделывания, плотно населенной, и рынки там процветают. Сегодня это конечная цель для караванов из Магриба, Ифрикии[154] и Египта, и товары привозят туда со всех уголков земли»[155].

Империя Мали находилась между обильными золотыми месторождениями Западной Африки и рекой Нигер, жизненно важной транспортной артерией для этой внутриматериковой страны. Это местоположение открывало превосходные возможности для торговли сырьем – от золота и серебра до тканей и кожи, от риса и инжира до орехов и вина. Золото и серебро продавались через Тунис на весьма привлекательные европейские рынки Валенсии, Неаполя и Флоренции. Города, стоявшие на этих торговых маршрутах, в том числе Тимбукту и Гао, привлекали специалистов по металлообработке и ювелиров, известных как «сану фагала», или «убийцы золота»[156].

Европейцы от Гранады до Генуи хотели золота. Шахтеры Черной Африки хотели соли. Эти два вещества добывались далеко друг от друга, так что посредники заключали сделки в Тимбукту, Валате и Гао. Обычно использовалась практика «молчаливой торговли». Торговцы выкладывали свои товары на полу рынка и уходили. Затем входили покупатели и раскладывали рядом с товарами то количество золота, которое готовы были за них заплатить, – и тоже выходили. Торговцы возвращались, и если предложенное золото, на их взгляд, соответствовало цене товара, сделка считалась заключенной. В этих городах также велась торговля суданскими рабами: у порабощенных людей не было возможности сбежать, разве что в бесконечные пески Сахары.

Задачей Мусы было обеспечить безопасность для торговцев, ведущих дела, и обложить эту торговлю податями и налогами. Ибн Баттута писал, что благодаря большой регулярной королевской армии страна стала лучше многих других защищена от нападений бандитов[157]. Страх перед гневом мансы сделал торговые маршруты Африки относительно спокойными, в то время как на многих европейских трактах царили беззаконие и опасность.

Архитектор аль-Сахили построил в Тимбукту медресе[158] Санкоре, древний центр науки, который каждый год готовил тысячи астрономов, математиков и исламских правоведов. Грандиозной постройкой стала и мечеть Джингеребер, основанная примерно в 1327 году, сразу после возвращения Мусы из хаджа. Санкоре, Джингеребер и еще одна мечеть, Сиди Яхья, образовали, возможно, первый в мире университет – но западные историки о нем почти не знали и его не признавали[159]. Красота и величие города в XIV веке были столь несравненны, что в Западной Африке появилась поговорка: «Соль приходит с севера, золото с юга, а серебро из страны белых людей. Но слово Божье и сокровища знания найдешь только в Тимбукту»[160].

В правление Мусы империя Мали не только слыла богатой, но и потрясала своими размерами – в этом она уступала лишь империи монголов. В отличие от Чингисхана, правившего с невероятной жестокостью столетием ранее, Муса был не столь склонен к насильственному порабощению народов. Он контролировал все аспекты жизни на своей земле, но делал это ловко и со сноровкой. Он назначал провинциальных губернаторов (их называли «фербы») и мэров («мокрифов»), но давал провинциям и городам, особенно богатым, вроде Тимбукту, значительную автономию в управлении делами; главное, чтобы они поклялись ему в верности и передавали все произведенные ими богатства. В разные моменты Мусе платили дань от тринадцати до двадцати четырех его вассалов.

Писатель Кати заключает хронику следующим наблюдением: «Что касается Мали, это обширный регион и огромная страна, в которой множество городов и деревень. Султан Мали правит всеми ими властно и могущественно. Мы слышали, как простые люди нашего времени говорят, что в мире четыре султана, не считая верховного султана, и это султан Багдада, султан Египта, султан Борну[161] и султан Мали». После смерти Мусы началось увядание империи. Когда Ибн Баттута вернулся в Мали после своего хаджа, он узнал, что на троне восседает новый правитель. Это не был сын мансы Мусы Магхан. Как и боялся его отец, он оказался никчемным лидером, и всего через четыре года его сместил дядя, манса Сулейман. По словам Баттуты, правление Сулеймана также принесло одни разочарования, но таков уж был авторитет мансы Мусы, что, наверное, его просто невозможно было заменить другим человеком. «Щедрый и добродетельный» Муса передал свое богатство и богатства своей нации Сулейману, «скаредному царю, от которого не следует ждать больших даров», писал хронист.

История Мусы во многом основана на домыслах, она излагается в сочинениях некоторых арабских ученых и в устных рассказах. Даже его смерть – предмет догадок: по одной версии, он умер в 1332 году, по другой – в 1337-м. Но хотя отдельные подробности его жизни могут быть спорными или туманными, его значимость сомнений не вызывает. Муса не просто контролировал рынки – он был единственным человеком, напрямую определявшим цену золота для средиземноморских потребителей, – ему удалось выстроить модель филантропии, пусть и примитивную, которую последующие поколения сверхбогатых доводили до совершенства. Он задал образец, которому другие, особенно в мусульманском мире, следовали на протяжении многих веков. В следующие столетия паломниками становились торговцы, надеявшиеся завести новые контакты и расширить бизнес. Теоретики ислама считали торговлю достойным занятием, отнюдь не несовместимым с благочестием. Османский богослов XVI века Хасан Челеби Кинализаде впоследствии советовал суверенам: «Согласно Имаму Шафии, торговля была лучшим [способом обретения богатства], потому что такова была благородная профессия Пророка Мухаммеда». Он также писал: «Приобретая богатство, следует воздерживаться, во-первых, от угнетения и несправедливости, во-вторых, от постыдных деяний и, в-третьих, от позорных или грязных занятий».

Хадж Мусы возбудил интерес торговцев всего мира, услышавших о возможных богатствах его королевства. Но почти никто из них не знал, как добраться туда, и потому резко вырос спрос на надежные маршруты для караванов. В 1339 году Мали впервые появилась на европейской mappamundi – карте мира. Человек, изображенный на ней, именовался «Rex Melly», «Король Мали»[162]. Анджелино Дульчерт с Майорки закончил свою навигационную карту вскоре после смерти Мусы. В Европе и не думали, что после кончины Мусы привлекательность и богатство Мали пойдут на спад.

В 1367 году была составлена еще одна карта, на которой обозначалась дорога из Северной Африки через горы Атлас в западный Судан. В «Каталонском Атласе» 1375 года на территории к югу от Сахары был изображен богато одетый монарх с крупным золотым слитком в руках. Эту карту подготовил для французского короля Карла V арагонский еврей Авраам Крескес, предположительно на основе информации, полученной от торговцев, которые проделали путешествие по Сахаре. Муса на ней изображен сидящим, одетым в царственную мантию, в короне, с золотым скипетром в одной руке и большим слитком золота в другой. К нему подъезжает купец на верблюде, символизируя караваны, обеспечившие Мали ее неслыханные богатства. Подпись на латыни гласит: «Этот негритянский правитель именуется Муса Мали, повелитель негров Гвинеи. Столь изобильно золото, находимое в его стране, что он есть богатейший и благороднейший король во всей этой земле»[163]. Картографы и иллюстраторы, создававшие карты XIV века, не могли представлять себе детали внешности Мусы. Они облачали его в знакомые им одежды, делавшие его похожим на европейского или североафриканского короля.

Картографы, как и историки, отражают ситуацию своего времени. И к середине XV века, когда до Мали впервые добрались португальские путешественники, королевство стало бледной тенью своего прежнего величия. Поэтому на картах 1480-х манса Муса выглядел уже пародией на имперские предрассудки – голый дикарь в короне. Тогда империя Мали увядала, будучи ослаблена дворцовыми интригами, которые помешали законной передаче власти, и желанием более мелких государств выйти из ее подчинения, чтобы самим зарабатывать на торговле солью и золотом. Ее торговые маршруты потеряли былую привлекательность для нового поколения европейцев, предпочитавших морские путешествия переходам по пустыне. А самое главное, к концу XIV века цена на золото рухнула. В 1468 году Сонгайская империя захватила Тимбукту. Потеря «золотого города» серьезно ударила по доходам и влиянию Мали, и сонгайцы перехватили у нее роль региональной сверхдержавы. Основы, заложенные Мусой после возвращения из Мекки, были разбазарены.

Тимбукту процветал еще какое-то время и при сонгайских правителях. Город был настолько могущественным и богатым, что новые цари сохраняли там большой военный контингент, на случай, если Тимбукту захочет жить самостоятельно и отделиться от их империи. Однако они оставили городским властям определенную автономию в вопросах образования. В то время в Тимбукту работало около ста восьмидесяти коранических школ, в которых занимались пять тысяч учеников[164]. В обществе, где золото было широко распространено достаточно долго, новым важным символом власти и богатства становилась власть над словом, выраженная в форме книги. Богатые граждане тратили время на составление библиотек, на споры о священных текстах, пытаясь перещеголять друг друга в знании исламского права. Мечетей, которые можно отремонтировать, всегда было ограниченное количество, а вот число книг, которые можно было заказать, изготовить и поместить в коллекцию, для достаточно богатого человека было практически бесконечным. Андалузский хронист Лев Африканский отмечал: «Здесь великое множество врачей, судей, священнослужителей и других ученых людей, которых щедро содержит король за свой счет. И сюда привозятся разнообразные рукописи и книги из Берберии, которые продаются дороже, чем любые другие товары»[165].

Это было редкое время, когда репутации строились не на войнах и завоеваниях, а на образовании. Ученые из Тимбукту много путешествовали и вели исследования в других частях мусульманского мира, например, в мечети аль-Азхар в Каире и в мечети Карауин в марокканском городе Фес. Тимбукту считался городом знаний, но эти знания были доступны только богатым. Общественных библиотек не существовало. Чтобы стать частью образованной, интеллектуальной элиты, нужны были правильное происхождение, опыт учебы в одной из городских школ и личные связи с учеными. Клерикальная элита едва ли насчитывала более трехсот человек.

Город становился все более уязвим для внешних угроз. Сначала им управляла группа туарегов. Номинальный правитель Акил жил за пределами города, поручив сбор налогов своему агенту Аммару. Аммар делал это с условием, что ему достается треть доходов, но всякий раз, когда он собирал налоги, Акил врывался в город со своим войском и исчезал, прихватив все деньги[166]. В конце концов Аммар, которого это понятным образом возмущало, написал сонайцам, предложив предать своего правителя и вернуть им город. Сонгайская армия с радостью откликнулась и за свои труды сочла правильным разграбить Тимбукту.

Империя прекратила свое существование внезапно. Примерно через двести пятьдесят лет после того, как манса Муса с помощью своих огромных запасов золота превратил Тимбукту в один из величайших городов мира, нападение с севера положило конец его воплощенной мечте. В 1591 году правитель Марокко султан Ахмад аль-Мансур отправил армию наемников под руководством Джудар-паши взять Сонгай. Они осадили Тимбукту и убили или заключили в тюрьму большинство ученых. Причиной атаки было все то же стремление контролировать ресурсы – торговые пути Сахары[167]. Султан использовал в качестве повода для резни то, что сонгайцы не уплатили ему некий таможенный тариф. Но у Ахмада имелись и другие причины для вторжения: контроль над престижнейшим исламским городом помог бы ему претендовать на статус халифа – номинального главы исламского мира, – за который он конкурировал с османскими султанами.

Мали столкнулось с разорением эпических масштабов. К примеру, писатель и ученый Ахмад Баба аль-Массуфи, депортированный в Марокко, потерял тысячу шестьсот томов личной коллекции – они были украдены или уничтожены захватчиками. При этом аль-Массуфи утверждал, что его библиотека уступала в размерах коллекциям других богатых жителей Тимбукту. В результате этого вторжения были навсегда утрачены десятки тысяч документов. Никакие деньги не могли бы вернуть городу потерянную им культуру, и Тимбукту перестал быть центром образования и письменности. Один из главных предметов наследия Мусы был уничтожен.

К этому моменту европейцы начали заниматься работорговлей на западном побережье Африки. Ее жертвами стали и многие жители империй Мали и Сонгай. Имперское влияние Европы на континент сохранялось еще пятьсот лет. В сознании европейцев Африка превратилась в примитивную территорию, требующую цивилизующего воздействия. Мысль, что когда-то существовало африканское общество, сравнимое с Британской империей по богатству и культурному влиянию, викторианцам показалась бы смехотворной. Центром мирового благосостояния стала Европа, и прежние богатства африканских и азиатских стран были забыты или игнорировались. Мали после своего развала стало государством-изгоем. Тимбукту превратился в нищий и забытый город глинобитных домов, его имя вновь стало синонимом глухомани. Следы величия Мали практически исчезли. Бедность и жадность, а также возникшая на Западе мода на «экзотическое» искусство из далеких стран провоцировали систематические разграбления археологических памятников. Жизнь и достижения мансы Мусы были вычеркнуты из истории.

Невозможно представить себе более резкий контраст с той славой, которой Муса пользовался при жизни. И определенную роль и в том и в другом случае могла сыграть его этничность. Его внешность, несомненно, производила впечатление, когда он следовал в Мекку. Богатый черный африканец-мусульманин казался экзотикой, и Муса успешно разыграл эту карту. Постоянно следя за своим имиджем и стараясь показать себя с лучшей стороны, он стал на время путешествия собственным пиар-агентом – рассказывал необычайные истории о Мали, стране невообразимых богатств. По словам аль-Умари, Муса повествовал о «золотом растении, которое расцветает после дождя» и имеет «листья подобно траве и корни из золота». Жители Мали и других стран Черной Африки воспринимали более светлокожих арабов вроде путешественника Ибн Баттуты как «белых людей». Явно имели место представления о разных этнических идентичностях – но не о том, что одна имеет превосходство над другой. Ибн Баттута был впечатлен богатством и научными достижениями, увиденными в Мали, и манса Муса демонстрировал должный почет арабским правителям, которых встречал во время своего паломничества. И только европейский империализм принес с собой представления о расовом превосходстве и отбросил африканские богатства на задворки истории.

Мали было «вновь открыто» в ходе европейской колонизации Африки в первой половине XIX века. В 1892 году Альфред Теннисон в своей поэме «Тимбукту» охарактеризовал страну как загадочную и непостижимую. Притягательность города была столь велика, что он сравнил его с Эльдорадо, великой затерянной страной из золота, и мифическим островом Атлантида. Во время раздела континента Франция захватила земли, составлявшие большую часть территории империи Мали, включив их в состав Французского Судана. В этот период Мали воспринималось как культурное захолустье, перевалочный пункт для рабов, а позднее и для других товаров. С 1890-х экономика французских колоний в Западной Африке основывалась на плантациях сырья вроде хлопка. Чтобы сократить транспортные издержки, работников вывозили трудиться на побережье; внутриматериковая часть страны оставалась неразвитой. Государство Мали вновь пало жертвой сырьевой экономики, и в этот раз подавляющее большинство населения было обездолено.

Мысль об африканском культурном наследии считалась абсурдной. Один путешественник восклицал: «Я не описывал страну черных африканцев, ибо как я мог вообще заметить народ, подобный им, при моей естественной любви к мудрости, уму, религии, справедливости и регулярному правительству?»[168] Французский политик-империалист Жюль Ферри говорил в 1880-х: «У высших рас есть права на низшие расы, у них есть обязанность цивилизовать низшие расы». Жители Мали классифицировались как подданные, а не как граждане Французской Республики. Французы не могли вообразить главу в истории, в которой африканское королевство имело власть над такими обширными землями и добилось такого уважения в далеких государствах.

Но благодаря изобретательности и самоотверженности многих жителей Мали тысячи рукописей сохранились в частных «библиотеках», скрытые от марокканских, а потом и европейских захватчиков в деревянных сундуках, захороненные в них под слоем песка или в пещерах. Первая системная попытка выявить и помочь сохранить древние манускрипты Мали произошла в 1970 году, когда ЮНЕСКО участвовало в учреждении Института Ахмеда Бабы по документам и исследованиям Тимбукту (он был назван в честь великого ученого XVI века). Постепенно институт собрал и описал порядка двадцати тысяч рукописей, даты написания которых начинались еще с 1204 года – то есть до прихода к власти мансы Мусы. Многие были без переплета и в очень плохом состоянии. Другими поживились термиты. Но кропотливая работа принесла несколько настоящих исторических жемчужин. Подавляющее большинство документов было написано на арабском, некоторые – на африканских языках, таких как сонгайский и тамашек. Один был на иврите. Предметы их были разнообразны, от астрономии до музыки, медицины, поэзии и даже прав женщин.

В 1993 году ЮНЕСКО снова вмешалось, на этот раз чтобы помешать вывозу из страны ценных культурных артефактов, прежде всего глиняных статуй эпохи Мусы[169]. В 2003 году американский Фонд Форда составил доклад, в котором описывал ценность обнаруженных работ: «При более внимательном изучении они могут подтолкнуть ученых к тому, чтобы заново написать историю ислама и Африки и раз и навсегда опровергнуть устойчивое стереотипное представление Запада о черных африканцах как о людях примитивных, лишенных каких-либо интеллектуальных традиций».

В 2012 году произошел один из самых крупных в современном мире актов культурного вандализма. Мятежники-туареги – часть из которых бежала из Ливии после свержения Муаммара Каддафи, происшедшего под руководством Запада, – захватили север страны, отправили в отставку президента и объявили о создании фундаменталистского исламского государства. В апреле того же года они захватили Тимбукту и ввели жесткий вариант шариатского права. Начались публичные казни и наказания в виде отсечения конечностей. Женщину могли высечь за появление в общественном месте без хиджаба, а мужчин бичевать за хранение сигарет. Одновременно с этим повстанцы систематически уничтожали культурные памятники, в том числе древние могилы суфийских святых, которых они назвали антиисламскими, так как они якобы побуждали мусульман поклоняться святым, а не Аллаху. Французские войска в конце концов выбили их из страны и восстановили некое подобие порядка, но во время отступления исламистские силы сожгли Институт Ахмеда Бабы и библиотеку Тимбукту. К этому моменту удалось оцифровать лишь малую часть документов. Большая часть коллекции была утеряна – и как раз в тот момент, когда зарождалась надежда, что мир получит возможность оценить великое культурное наследие империи Мали.

Пока что повстанцы покинули страну, но положение в Мали остается чрезвычайно неустойчивым. Сегодня Мали – одна из десяти самых бедных стран мира, даже несмотря на то, что это третий по значимости поставщик золота в Африке (после ЮАР и Ганы). Нет более жалкого примера страны, ставшей жертвой ресурсного проклятия. В недавнем докладе Human Rights Watch описывалось, как крестьяне работают в примитивных и опасных условиях, мотыгами раскапывая землю в поисках золота. Они прокапывают шахты до шестидесяти метров глубиной и зачастую спускают туда детей, чтобы достать найденное. Для расщепления разных металлов в составе руды часто используется уран, причем безо всяких средств защиты. Эти так называемые кустарные шахты дают доход порядка двух долларов в день для взрослых и около 50 центов в день для детей, которые начинают работать с шести лет. Весь найденный золотой песок и слитки передаются посредникам, после чего это золото оказывается в модных ювелирных магазинах Манхэттена и Цюриха. Половина населения страны живет за чертой бедности (которая, по версии ООН, составляет 1,25 доллара в день). Но этот самый металл восемью столетиями ранее лежал в основе богатства и имперского могущества страны. Многие африканские общества пали жертвой ресурсного проклятья – от Египта, покоренного Римом из-за зерновых поставок, до Конго времен Мобуту и клептократов XX века (см. Главу 10).

Прошло восемь веков после смерти мансы Мусы, и теперь мы признаем и его демонстративное богатство, и его власть и патронат над большими культурными начинаниями. Он регулярно попадает в списки самых богатых людей всех времен и народов. Имя мансы Мусы могло бы войти в историю точно так же, как имя Козимо де Медичи, фигура которого ассоциируется с великими научными достижениями и произведениями искусства, созданными во Флоренции времен Возрождения (см. Главу 4). Но история мансы Мусы малоизвестна и редко обсуждается. Мир только начинает открывать и ценить его наследие. Он был совершенным примером человека, который лишь унаследовал, а не заработал свое богатство, который лишь наблюдал за тем, как в его казну поступают прибыли от торговли золотом. Но он был человеком набожным и ученым, он создавал университеты и добивался развития своих огромных владений. Его филантропические усилия сопоставимы с усилиями любых других сверхбогатых людей в истории человечества, а то и превосходят их.