Читать книгу История Венецианской республики - Джон Норвич - Страница 11

Это произошло 27 ноября 1095 года, когда дож Фальеро лежал на смертном одре. Папа Урбан II обратился ко всему христианскому миру с призывом защитить Восточную империю и паломников в Святой земле. Призыв папы быстро распространился по Европе, феодальные властители были полны энтузиазма. К 1 декабря граф Раймонд Тулузский и многие вельможи заявили, что к походу готовы. Из Нормандии и Фландрии, из Дании, Испании и даже Шотландии на зов откликнулись и принцы, и крестьяне. В Италии общая реакция была такой же. Жители Болоньи получили письмо от папы, предостерегавшего их от чрезмерного усердия и советовавшего не пускаться в путь без дозволения священников, и если это были недавно женившиеся мужчины, то и без согласия жен. Сын Робера Гвискара, Боэмунд, увидел шанс, которого давно дожидался, и собрал собственную маленькую армию. Пиза и Генуя, быстро обретавшие морское могущество, решили использовать все перспективы предстоящего похода и принялись готовить флот.

Но Венеция сомневалась. Ее восточные рынки были застрахованы, особенно Египет, ставший главным поставщиком пряностей, ввозимых из Индии и южных морей, и являющийся рынком для сбыта европейского дерева и металла. Осторожные венецианцы не поддавались порыву спасти Святую землю. Война мешает торговле, а хорошие отношения с арабами и турками-сельджуками, за четверть века захватившими большую часть Анатолии, были очень важны, так как именно они контролировали караванные пути в Центральную Азию. Новый дож, Витале Микеле, предпочитал выждать, оценить размах предприятия и его последствия в случае успеха, прежде чем решиться принять в нем участие. Только в 1097 году, когда первая волна крестоносцев уже продвигалась по Анатолии, он начал серьезные приготовления, и лишь в конце лета 1099 года, после того как франкская армия вторглась в Иерусалим, где учинила страшную резню (в городе было убито множество евреев, а в главной синагоге сожгли живьем всех молившихся), только тогда венецианский флот численностью в 200 судов вышел из порта Лидо.

Командовал им сын дожа, Джованни Микеле, а за души венецианцев отвечал Энрико, епископ Кастелло и сын бывшего дожа Доменико Контарини[55]. Флотилия продвигалась по Адриатике, заходя в далматские города и принимая на борт людей и военное снаряжение. Согласно одному свидетельству, император Алексей просил их не участвовать в походе и возвращаться домой. Алексея ужасали размеры армий крестоносцев. Когда он впервые обратился к папе, то ожидал, что на помощь ему придут отдельные рыцари или небольшие отряды опытных наемников, которые будут ему всецело подчиняться, но уж никак не прожорливые и недисциплинированные орды, религиозные фанатики и обыкновенные авантюристы. Они прошли через его владения как саранча, и уничтожили хрупкий мир между христианами и неверными, неустойчивое равновесие, от которого зависело выживание его империи. Они даже не ограничивались атаками на сарацин. В ту зиму флот Пизы осадил имперский порт Латакии, в то время как Боэмунд, успевший основать княжество в Антиохии, одновременно атаковал его с суши. Учитывая долгую историю дружбы Венеции и Византии и привилегированное положение венецианцев в империи, Алексей вряд ли ожидал от них подобного поведения. Сейчас он был разочарован крестовым походом. Если это называлось христианским союзом, то он бы предпочел действовать сам. Император яростно защищался в Латакии, и пизанские пираты вынуждены были отойти к Родосу.

Так впервые в своей истории венецианцы и пизанцы встретились лицом к лицу. Последние, несмотря на недавнее поражение, настроены были воинственно. Венецианцы, наблюдавшие подъем могущества Пизы с недовольством, возраставшим год от года, не намерены были делиться с наглыми выскочками своими прибылями. Последовавшая затем битва была долгой и очень кровавой. Венецианцы добились своего: захватили двадцать пизанских кораблей и 4000 пленных (почти всех вскоре освободили). Им удалось вытеснить побежденного соперника из Восточного Средиземноморья. Как и все сражения такого рода, победа вскоре была забыта. Венеция выиграла первый раунд против своего торгового соперника, а вся борьба шла на протяжении долгих столетий[56].

Существует множество свидетельств о настроениях венецианцев, отправляющихся в крестовый поход. Прошло шесть месяцев, с тех пор как флот вышел в море, а республика все еще не нанесла ни единого удара во имя спасения христианства. Да что там, флот даже не приблизился к Святой земле. Как и всегда, на первое место Венеция ставила собственную выгоду, и даже когда зима сменилась весной, ее интересы требовали промедлить еще несколько недель. Незадолго до отправления епископ Энрико посетил церковь отца – Сан Николо ди Лидо – и молился там. Он просил, чтобы Бог помог ему привезти в Венецию мощи святого покровителя из Мир. Миры, епархия святого Николая и место его погребения, находится в континентальной Ликин, почти напротив Родоса. Город был сильно разрушен сельджуками, но большая церковь все еще стояла над могилой святого. Венецианцы высадились, ворвались в церковь и скоро обнаружили три гроба из кипариса. В первых двух находились останки святого Теодора и дяди святого Николая, третий, принадлежавший самому святому, оказался пустым. Они допросили церковных служителей, даже пытали их, стремясь выяснить, где святыня. Несчастные могли лишь сказать, что мощей у них больше нет, несколько лет назад они были вывезены купцами из Бари. Но епископ не мог в это поверить. Упав на колени, он громко молился, просил, чтобы ему открылось место погребения святого. И только собрались они покинуть здание, как в отдаленном углу церкви появилось свечение, и они увидели еще одну могилу. В ней – как рассказывает легенда – лежало неповрежденное тело святого Николая. Он сжимал в руке пальмовую ветвь, свежую и зеленую, которую принес с собой из Иерусалима. Все три тела были торжественно перенесены на корабли. Венецианцы завершили свою миссию и отправились наконец-то в Палестину.

После захвата Иерусалима в 1099 году крестоносцы избрали своим королем Готфрида Бульонского (Годфруа Буйонского), герцога Нижней Лотарингии. Отказавшись надеть корону в городе, где Христос носил терновый венец, Готфрид принял титул «освободителя Гроба Господнего» и в этом звании в середине июня 1100 года получил сообщение о том, что к Яффе подошел большой венецианский флот. Бой ни в коем случае не был окончен, большую часть страны занимали сарацины, а морские силы герцога были слабы. Он поспешил к побережью поприветствовать венецианцев, но, когда приблизился к Яффе, почувствовал себя не лучшим образом. По пути остановился в Кейсарии и принял участие в пире, данном в его честь вассалом, сарацинским эмиром. Поползли слухи об отравлении. На самом деле он, скорее всего, заразился тифом. Готфрид едва был способен принять венецианских предводителей, а потому ему пришлось вернуться в Иерусалим. Для переговоров он оставил вместо себя кузена, графа Уорнера Грея.

Условия венецианцев бескорыстием не отличались. За свою помощь они попросили права на свободную торговлю во всем франкском государстве, церковь и рынок в каждом христианском городе и в дополнение каждый третий город из тех, что в будущем они помогут захватить. И, наконец, они потребовали город Триполи. И даже если все это будет им предоставлено, на Святой земле они останутся только на два месяца, до 15 августа.

Это была жесткая, типично венецианская сделка, а быстрота, с которой франки ее приняли, показывает, как сильно они нуждались в морской поддержке. Союзники договорились, что первой целью будет Акра, за ней последует Хайфа. К несчастью для крестоносцев, сильный северный ветер задержал корабли у Яффы, и, пока они там пережидали шторм, пришла весть, что Готфрид скончался. Возникла проблема: предводители франков хотели присутствовать в Иерусалиме во время выборов и передела завоеванных земель. С другой стороны, оставалось меньше месяца до отплытия венецианцев. Нельзя было отказываться от флота, за помощь которого заплатили такой дорогой ценой. В последующих переговорах стороны пришли к компромиссу: нападение на Акру будет отложено, первой целью станет Хайфа: она и ближе, и не так сильно укреплена.

Хотя Хайфу защищал маленький египетский гарнизон, население, в основном иудейское, оказало сильное сопротивление. Они помнили, что случилось менее года назад с их братьями в Иерусалиме, поэтому делали все, чтобы спасти город. Однако против венецианских баллист и осадных машин предпринять ничего не могли, и 25 июля – через неделю после смерти Годфрида – вынуждены были сдаться. Их страхи полностью оправдались: не многим удалось спастись. Большинство иудеев и мусульман были убиты на месте.

Вряд ли сами венецианцы принимали в побоище активное участие. Кровожадностью они не отличались. Это были купцы, а не убийцы. Франки, напротив, замечены были в подобного рода резне не только в Иерусалиме, но и в Галилее. Факт остается фактом: это был военный альянс, и, поскольку Микеле, Контарини и их последователи присутствовали при этом, невозможно снимать с венецианцев ответственность за преступление. Сознавали ли они это сами, сказать не можем. В отрывочных венецианских хрониках нет упоминания о каких-либо зверствах. Не сказано и о том, получили ли они обещанные награды, хотя, возможно, они согласились повременить с этим до выборов нового короля. Вскоре после падения Хайфы они отправились домой, захватив с собой, кроме трофеев и товаров из Святой земли, святые мощи из Мир. Свое возвращение венецианцы приурочили ко дню святого Николая. Их приветствовали дож, духовенство и народ. Мощи святого торжественно перенесли в церковь Доменико Контарини на Лидо.

Не прозвучала ли в этой церемонии фальшивая нота? Наверняка прозвучала, потому что служители в Мирах сказали правду. За тринадцать лет до венецианцев в Миры приехала группа купцов из Апулии. Они и похитили мощи святого Николая. Перевезли их в Бари, где немедленно началась работа над базиликой, названной в его честь. Теперь это – одна из лучших церквей Италии, построенных в романском стиле. Поскольку склеп этой церкви в 1089 году был освящен самим папой Урбаном, а за годы строительства базилику, должно быть, видели бесчисленные венецианские моряки – на их глазах она становилась все выше и выше, – то вряд ли возможно, что дож и его советники не знали о притязаниях Бари. Насколько мы знаем, они не пытались опровергнуть заявления соперников. Мы можем лишь заключить, что все было основано на самообмане, и венецианцы, обычно такие здравомыслящие, способны были убедить себя в том, что черное – это белое. Пусть речь идет о чести и славе, но нельзя же пренебречь финансовой выгодой, получаемой от паломников. Потому они и заявляли, что настоящие мощи святого Николая лежат в его могиле на Лидо. Прошло несколько столетий, прежде чем это утверждение было опровергнуто.

Новый дож, избранный в 1102 году, после кончины Витале Микеле[57], был фигурой загадочной. О его происхождении и прежней карьере нам ничего не известно, за исключением того, что он являлся еще одним членом семейства Фальеро. По поводу его имени, уникального для венецианской, да и для всей итальянской истории, – Орделафо – удовлетворительного объяснения никто так и не дал. Было отмечено, что это – венецианский вариант более распространенного имени Фаледро. В этой форме имя нового дожа является палиндромом. Кто знает, может, то был каприз со стороны родителей, назвавших так своего ребенка. Несомненно лишь, что это имя мы находим в нескольких документах того времени, а также, в сокращенной форме, под портретом дожа (в византийском императорском одеянии) на Золотом алтаре (Pala d’Oro) собора Сан Марко. В 1105 году Орделафо реконструировал и украсил этот алтарь.

Работы над Золотым алтарем, должно быть, еще продолжались, когда Венеция пострадала от первого из наводнений, которым она была подвержена на протяжении всей своей истории. Наводнения происходят от сочетания разных факторов – высоких приливов, сильных дождей, паводков, сильных и непрекращающихся юго-восточных ветров и других причин, которые лишь недавно были исследованы. Взятые отдельно, эти явления часто происходят и особых опасений не вызывают. Когда же они соединяются в одно целое, последствия бывают ужасными, в январе 1106 года это привело к катастрофе. Не следует доверять свидетельствам того времени о том, что сопутствовало наводнению – жара не ко времени, от которой впадали в безумие и человек, и зверь; зловещее громыхание в лагуне; рыба, в ужасе выпрыгивающая из-под воды; сверкавшие на небе метеоры. Венецианские наводнения драматичны и без этих предзнаменований. Вода сметает все на своем пути. От города Маламокко, бывшей столицы Венецианской лагуны, оплота, триста лет назад героически спасшего острова Риальто, не осталось ни единого камня. Размылась сама земля, на которой стоял Маламокко, и в XVIII веке во время отлива на дне лагуны еще можно было увидеть развалины домов и церквей. Те, кто выжил, бежали, прихватив с собой городские сокровища, которые еще можно было спасти, в том числе и драгоценную реликвию – голову святого Фортуната. Ее доставили на Кьоджу куда вскоре после этого перенесли и старую епархию. Спустя много лет люди вернулись на Лидо, построили новый Маламокко и защитили остров от наводнений, укрепив его.

Несмотря на сильные разрушения, жители Риальто радовались тому, что удалось выжить, однако ужасный 1106 год еще только начался. Через несколько дней в одном из домов рядом с церковью Санти Апостоли вспыхнул пожар, перекинувшийся на другие здания. Прежде чем с ним удалось справиться, он уничтожил шесть приходов. 6 апреля того же года произошло еще одно, более сильное возгорание. Пожар стер с лица земли не менее двадцати четырех городских церквей. Некоторое представление о силе огня и ветре, раздувшем пламя, можно получить из того факта, что по меньшей мере один из потоков пламени пересек Большой канал[58]. Не следует забывать, что в те времена небольшие церкви и почти все частные дома Венеции оставались деревянными. Только благодаря тому, что собор Сан Марко и Дворец дожей были построены из камня и мрамора, пострадали они не слишком сильно. С тех пор, однако, использование дерева для строительства везде, кроме самых бедных кварталов, не одобрялось. Разрушенные церкви восстановили из мелкого красного кирпича и твердого белого камня, привезенного из Истрии, – пусть дорого, зато крепко. Это и теперь основные строительные материалы в Венеции.

Следующие два года Венеция восстанавливалась после бедствий, свалившихся на город одно за другим в короткий срок, так что дож Орделафо решился на следующую экспедицию в Святую землю не ранее 1109 года. Он хотел ее возглавить сам. И снова мотивы венецианцев были далеко не бескорыстны. Крестоносцы постепенно основывали новые доминионы в заморских землях, христианское население начало туда прибывать, а рынки – расширяться. И время, когда Венеция могла использовать свою традиционную монополию на восточную торговлю, миновало. Пиза, похоже, совсем позабыла об обещании, данном ею десять лет назад в Родосе, и явно хотела утвердить себя в Восточном Средиземноморье. Еще одна поднимающаяся морская республика, Генуя, не намного от нее отстала. Венеция не желала терять свои позиции.

Летом 1110 года венецианский флот числом около ста судов вышел из лагуны и в октябре прибыл в Палестину. Очень вовремя. Король Балдуин I, бывший граф Булонский, сменивший на троне Иерусалима Готфрида и, в отличие от предшественника, со спокойной совестью принявший королевскую корону, в это время осаждал Сидон. Несмотря на помощь сильного скандинавского отряда, дела у него шли неважно, и неожиданное появление венецианцев, должно быть, показалось ему даром небес. Сидон сдался 4 декабря. Как ни странно, Венеция не получила ни земель, ни каких-либо привилегий. Вместо этого ей отдали часть Акры – в ее захвате шесть лет назад она не принимала никакого участия – и еще разрешили использовать собственные меры длин и весов, а также предоставили право на открытие местного представительства.

Эти подарки были приняты с благодарностью, поскольку Генуя и Пиза, сделавшие для успеха крестового похода гораздо больше, были вознаграждены наравне с Венецией. Без сомнения, венецианцы были довольны, тем более что они привезли еще одну важную реликвию – в Средние века это особенно высоко ценилось, – им достались сильно поврежденные мощи святого первомученика Стефана. По прибытии в Венецию дож Орделафо донес их на своих плечах до барки дожа. После ожесточенного спора между несколькими соперничающими церквями, хорошо сознающими ценность реликвии, мощи поместили в монастырской церкви Сан Джорджо Маджоре. С той поры почти семь столетий вплоть до падения республики в рождественскую ночь дожи возглавляли факельную процессию и присутствовали на вечерней службе[59].

И все же, несмотря на выгоду, извлеченную из этой экспедиции, и надежды на дальнейшие успехи, Венеция не была уверена в будущем. Лет через десять она отправила триста солдат, желая по полной программе использовать новые торговые возможности на Востоке. Для того чтобы выдержать соревнование с Пизой и Генуей, ей требовалось больше как военных, так и торговых судов. Дож Орделафо создал довольно амбициозный судостроительный проект. До тех пор корабельные плотники Венеции были рассеяны по лагуне, многие, если не все, занимались мелким частным строительством. Теперь судостроение сделалось национализированной отраслью. В качестве центра дож избрал два маленьких болотистых острова, прозванные «близнецами» («Zemelle» – на венецианском диалекте), в дальнем конце Ривы, с восточной стороны города. Через пятьдесят лет здесь вырос мощный комплекс из верфей, литейных цехов, складов и мастерских, в которых трудились плотники, канатчики и кузнецы. Данте описал их в «Божественной комедии» («Ад»). В английском и многих других языках родилось новое слово – «арсенал»[60].

Само собой, немало прошло времени, прежде чем Арсенал сумел увеличить темпы судостроения. Там было задействовано свыше 16 000 рабочих, почти все – специалисты в своей области. Работая из всех сил, за несколько часов они спускали на воду полностью оснащенные военные суда. На реформирование судостроения республики понадобилось около десяти лет С этих пор Венецию врасплох было не застать: у нее всегда были наготове надежные суда. Теперь она могла планировать долгосрочные судостроительные программы, если того требовала ситуация и позволяли финансы. Еще важнее было то, что республика могла теперь, используя принципы стандартизации и взаимозаменяемости, создавать склады запасных частей, в результате даже крупный ремонт здесь осуществляли в кратчайшие сроки. При таких условиях можно было модернизировать и сами корабли, и технологию их изготовления. Неудивительно, что основание Арсенала совпадает с развитием прогрессивной технологии обшивки шпангоутов: корабль собирался на предварительно созданном рангоуте, а не строился, как раньше, – снизу, от киля до планширя. В XII веке Венеция начала строить корабли, предназначенные только для войны, и другие суда – для торговли.

Такое разделение функций не следует преувеличивать. Один из секретов роста могущества Венеции заключается в том, что республика никогда не рассматривала войну и торговлю раздельно. Капитаны ее военных кораблей – и тогда, и позднее – не возражали против попутной торговли, и потому многие военные экспедиции оказывались безубыточными, а торговые суда всегда могли защитить себя от пиратов, а иногда и от конкурентов. В феодальной Европе, где военная аристократия высокомерно пренебрегала торговлей, такая система представлялась невероятной, но в Венеции не существовало отдельного воинского сословия. Патриции были купцами, а купцы – патрициями, их интересы совпадали. На военных кораблях, созданных в Арсенале, предусмотрено было место для хранения дополнительного груза, а на торговых отводили достаточно пространства для оружия.

Однако и Арсенал не мог работать без материала. Дерево поступало с островов у далматского побережья, берега которого густо заросли лесом. Они казались почти неиссякаемым источником древесины. Проблема заключалась в том, что на эту территорию претендовала Венгрия. Венгерский король Коломан, захватив Хорватию, высадился на побережье и занял несколько главных городов, совершив тем самым акт открытой агрессии против Венеции, которая в тот момент завязла на Востоке, а потому ничем не могла ответить. Теперь, по крайней мере, она была способна отомстить. С помощью обоих императоров – Генриха V (посетившего Венецию два месяца назад) и Алексея Комнина – города были возвращены, но, увы, стоило победителям вернуться домой, как венгры снова нагрянули. Орделафо возобновил борьбу, но ненадолго. Через одну или две недели, летом 1118 года, его убили в бою под стенами Зары[61].

За шестнадцать лет своего правления дож Орделафо Фальеро завоевал любовь и уважение своего народа. Он был прирожденным лидером. Увидев, что он упал, его сторонники – как все венецианцы, они не любили воевать на суше – запаниковали и обратились в бегство. Венгры бросились вдогонку… Уцелевшие, еще недавно так уверенно рвавшиеся в бой, вернулись домой с печальной вестью.

Преемник Орделафо, Доменико Микеле, хотя и участвовал в бою при Заре, бессилен был предотвратить бегство. Трусом он не был. «Хроника Альтино» описывает его как храбреца. С годами он не раз доказал свою отвагу. Будучи внуком дожа Витале Микеле и сыном Джованни, предводителя экспедиции на Восток 1099 года, он был воспитан патриотом, согласно венецианской традиции служения республике. И все же первое, что он сделал, став дожем, – направил делегацию к сыну Коломана, королю Стефану II, с предложением мира. Принимая во внимание слабость его положения, результаты, которых он добился, были замечательные. Стефан с готовностью согласился на пятилетнее перемирие, во время которого большая часть побережья, вместе с городами и столь важными лесами оставалась в руках венецианцев.

Такая щедрость со стороны венгров, возможно, до некоторой степени была вызвана известием, дошедшем из Палестины летом 1118 года. 2 апреля скончался король Балдуин. Через четыре месяца, 15 августа, за ним последовал император Алексей Комнин. Тем временем сарацины становились все сильнее. Будущее христианства на Востоке выглядело мрачно. Даже на Западе дела шли не лучшим образом. Старая борьба между империей и папством никак не разрешалась, и, когда в январе скончался папа Пасхалий II, императора Генриха V так возмутило избрание Геласия II, что он назначил антипапу и посадил его в Латеранский дворец, а Геласия отправил в ссылку. Такой пример вряд ли можно назвать поучительным, но христианским народам на тот момент было не до того. Два самых мощных государства в Центральном Средиземноморье должны были на время забыть свои противоречия ради Христа и общего блага.

Такими, по крайней мере, были доводы послов дожа, и король Стефан с ними согласился. Насколько искренно он верил Венеции, другой вопрос. У венецианцев было много достоинств, но, как уже отмечалось, особого желания участвовать в крестовых походах, утверждая христианство, у них не было. Интерес у них вызывали лишь открывавшиеся перспективы в торговле. Им было неважно, с кем торговать, с христианами или мусульманами, лишь бы товары доставлялись по выгодным ценам, да оплачивались бы вовремя. Прошло еще четыре года, прежде чем они организовали следующую экспедицию на Восток, а когда они это сделали, помыслы их были, по меньшей мере, не совсем благочестивыми.

В помощи венецианцев страшно нуждались. К тому времени новые заморские франкские государства переживали самый серьезный кризис в своей короткой истории. В июне 1119 года один из их принцев, Роджер Салернский, правитель Антиохии, погиб со всей своей армией в бою, прозванном «битва на кровавом поле». С этого времени христиане вынуждены были страдать от нехватки бойцов, и это именно в тот момент, когда они более всего требовалось. Их положение осложнял флот египетских Фатимидов, чье постоянное патрулирование побережья делало регулярные морские коммуникации почти невозможными. Король Балдуин II в ответ на известие о «кровавом поле» обратился просьбой о помощи к Венеции. Новый папа Каликст II поддержал его, и до конца года общее собрание граждан Венеции решило – хотя и не единогласно – откликнуться на этот призыв.

На их решение также повлияло другое соображение. Вот уже несколько лет ухудшались отношения с Византийской империей. Мы видели, что во время Первого крестового похода венецианцы не откликнулись на призыв Алексея Комнина вернуться домой. А росту их торговли, распространившейся в порты Эгейского и Черного морей, уже не хватало особых привилегий, пожалованных в 1082 году императором дожу Доменико Сельво. Процесс ухудшения отношений продолжился, пока торговля самой империи не оказалась под угрозой. Когда сын Алексея, Иоанн II, в 1118 году вступил на византийский престол, одним из первых его указов стала отмена привилегий. Он дал понять венецианцам, что они могут продолжать свою коммерческую деятельность, однако с этих пор ничем не будут отличаться от своих конкурентов.

Гнев, с которым эту новость приняли на Риальто, был в чем-то оправдан. Полагая, что договор 1082 года будет возобновлен, венецианцы понесли значительные затраты. Генуя и Пиза уже давали им повод для беспокойства, и на новое ущемление своих прав они ответили оружием. В августе 1122 года из лагуны вышел флагман дожа в сопровождении семидесяти одного военного корабля и многих других более мелких судов. Они пошли крестовым походом на христиан, а не на неверных.

Первой целью флота стал Корфу место, где сорок лет назад Венеция потерпела унизительное поражение от Робера Гвискара. Остров давно был важной византийской крепостью. Его охранял сильный гарнизон. Венецианцы осаждали его шесть месяцев. Возможно, задержались бы там и дольше, если бы их не призвал в крестовый поход корабль, посланный специально из Палестины с известием о новой беде: король Балдуин взят в плен. Требовалось их немедленное вмешательство ради сохранения латинского Востока. Дож Микеле нехотя отдал приказ поднять якоря, но даже и тогда он, похоже, не чувствовал реальной опасности. Во время неспешного путешествия на Восток он останавливался и нападал на торговые греческие суда. Если верить византийскому историку Иоанну Циннамусу, он даже свернул на север в Эгейское море и разграбил острова Лесбос и Хиос, а также Родос и Кипр, прежде чем в конце мая 1123 года бросил якорь в порту Акры.

Наконец-то венецианцы загладили свою вину. Египетский флот, как они узнали, оставил намерение блокировать Яффу и снова двинулся на юг. Теперь он пребывал возле Аскелона, единственной прибрежной крепости, кроме Тира, находившейся в руках мусульман. Только это и нужно было знать дожу. Он быстро выдвинул вперед флотилию маленьких кораблей, чтобы заманить египтян в бой. Основной его флот стоял в стороне, за линией горизонта. План прекрасно сработал. Не успели египтяне опомниться, как их окружили превосходящие силы противника. Вряд ли какое судно уцелело. Дож лично потопил флагман египтян. Его победа оказалась более значительной, чем он мог сознавать. После потери Сицилии и перехода ее в конце прошлого века к норманнам мусульманские корабельные плотники испытывали хроническую нужду в хорошем дереве, а потому вынуждены были рассчитывать на импорт из Европы. Когда по стратегическим причинам эти поставки прекратились[62] – или практически прекратились, – они были уже не в состоянии строить новые суда и даже содержать старые. Победа Венеции возле Аскелона означала, что власти сарацин в Восточном Средиземноморье пришел конец.

Доменико Микеле с триумфом вернулся в Акру, захватив по пути десять доверху нагруженных торговых судов. Теперь нужно было совершить тяжелую сделку. Франки хотели воспользоваться венецианским флотом для захвата Тира или Аскелона, либо того и другого, но дож, столь убедительно доказав свою значимость, занимал сильную позицию. Переговоры тянулись несколько месяцев. К Рождеству они все еще продолжались. Микеле посетил празднества в Вифлееме, в Иерусалиме его по-королевски приветствовал патриарх и другие вельможи плененного короля. В первые недели 1124 года соглашение наконец было достигнуто и договор подписан. Условия оказались для венецианцев еще более выгодными, чем те, о которых договаривались в 1100 году. В каждом городе Иерусалимского королевства им пожаловали улицу с церковью, баней и пекарней, при этом освободили от всех налогов и таможенных пошлин. Было подтверждено их право пользования собственными мерами и весовыми единицами. Наконец, за помощь при захвате Тира и Аскелона им пообещали третью часть этих городов и принадлежащих им территорий.

Обговорив все детали, дож более не медлил, а направился к Тиру. Франкская армия одновременно осаждала город с суши. Тогда, как и теперь, Тир занимал конечную часть короткого и узкого полуострова. Единственной связью его с континентом был искусственный перешеек – чуть шире дамбы – его построил Александр Великий почти пятнадцать столетий назад. По перешейку был проложен акведук, дорога жизни для города, поскольку его собственные колодцы для населения не годились. Микеле вытащил на берег корабли, все, кроме одного, – тот патрулировал подходы к городу, – отрезал акведук, и 15 февраля 1124 года осада города началась.

Несмотря на постоянный обстрел из баллист и катапульт, жители Тира мужественно обороняли свой город. После зимнего дождя их цистерны были полны, и запасов пищи оставалось вволю. К тому же они надеялись на помощь египтян с моря или на наземную армию, обещанную эмиром Дамаска. Ни того ни другого они не дождались. Египетский флот еще не оправился после недавнего поражения, а эмир не решился прийти на помощь без поддержки с моря. В середине лета истощенный гарнизон вынужден был капитулировать. Согласно условиям сдачи, мародерства не было. Крестоносцы вошли в город 7 июля, над главными городскими воротами был поднят штандарт короля Иерусалима, а по бокам, на башнях, – флаги Триполи и Венеции. Микеле получил обещанную третью часть города, и там был посажен венецианский правитель. На этот район распространялись венецианские законы, а великолепную церковь назвали церковью Сан Марко.

Так Венеция положила начало колониальной империи. Она просуществовала почти семь веков, до падения республики, дольше, чем любая другая империя в европейской истории. Но сам дож остался в Тире всего на несколько дней. Он лишь хотел убедиться в том, что франки держат слово. Прошло два года, с тех пор как он оставил Венецию. Хотя экспедиция была на редкость успешной, продолжалась она долго. Еще один прибрежный город оставался в руках неверных – Аскелон, и награда за помощь в его захвате обещала быть значительной. Но с Аскелоном пришлось подождать еще тридцать девять лет. Довольный достигнутым, Микеле вернулся домой вместе с флотом. Он задержался лишь для того, чтобы выгнать из Спалато венгров да совершить несколько рейдов на византийские острова. С собой он привез и другие реликвии – мощи святого Доната из Кефалонии (сейчас они находятся в изысканной романской церкви на острове Мурано), а также мощи святого Исидора, захваченные на Хиосе (правда, сделано это было не столь благочестиво, как об этом повествует роспись на стене его часовни в северном трансепте собора Сан Марко), и, наконец, гранитную плиту, на которой, как говорят, стоял сам Христос, обращаясь с проповедью к гражданам Тира (сейчас она венчает алтарь в баптистерии собора).

Доменико Микеле был восторженно встречен своими подданными, когда на следующий год одержал значительные победы над венграми в Далмации и византийцами в Кефалонии. При этом он заставил Иоанна Комнина вернуть все торговые привилегии, которые тот отменил при восшествии на трон. Репутация Микеле была полностью восстановлена. В последующие века она стала почти легендарной. Он единственный дож, которого трижды увековечили три разных художника в зале голосования Дворца дожей. Этот зал вместе с соседним залом Большого совета можно считать залом славы Венеции[63]. Из трех представленных там событий только одно – победа, одержанная над египетским флотом у Аскелона, что над третьим окном со стороны Пьяцетты, – исторически достоверное. Далее, на той же стене, есть картина Алиенсе, на которой, как написано в стандартном путеводителе, «дож отдает приказ вынести суда на берег, дабы показать союзникам, что венецианские галеры не уйдут, покаТир не будет взят». Ни один из хронистов того времени такой факт не упоминает. Вытаскивание кораблей на берег было обычной практикой, если их не предполагалось использовать длительное время. Так что нет причины предполагать, что Микеле имел тогда на этот счет какие-то особые соображения. Третья картина, на потолке, в маленьком овале, работы Бамбини, изображает дожа, отказывающегося от короны Сицилии. На самом деле ему ее никогда и не предлагали. Последние пять лет своей жизни он никуда не выезжал, а мудро сосредоточился на внутренних делах республики, где среди многих других дел организовал своеобразное уличное освещение, сделав тем самым Венецию первым городом Европы (возможное исключение – Константинополь), где по ночам регулярно зажигали огни. Уже в его время на углах каналов появилось множество маленьких типично венецианских часовен в честь Девы Марии или местных святых покровителей. Доменико Микеле в 1128 году распорядился с наступлением ночи зажигать перед каждым таким святилищем лампу. Ответственность за это возлагалась на местного епархиального священника, а расходы оплачивала республика. Затем, два годя спустя, после одиннадцатилетнего правления, он снял с себя полномочия и удалился в монастырь Сан Джорджо Маджоре, где вскоре умер. Там находится сейчас его могила.