Читать книгу Сильмариллион - Джон Толкин, Джон Р. Р. Толкина, Джон Р. Р. Толкин - Страница 13

Через малое время в Кольце Судеб собрался большой Совет. Валар сидели в темноте, ибо была ночь, только вверху мерцали звёзды Варды, и воздух был чист, ибо Манвэ послал ветры, и они унесли смертоносные пары и откатили тени с Моря за край света. Встала Йаванна и взошла на Эзеллоар, но зелёный холм стал теперь чёрным и голым. Возложила она руки на Деревья, но они были темны и мертвы, и не ожили, а когда она притрагивалась к веткам, то ветки обламывались, безжизненно падали к её ногам. Многие голоса вознеслись тогда в жалобных криках; и казалось тем, кто плакал, что выпили они до дна горькую чашу, наполненную Мелькором. Но было это не так.

Обратилась Йаванна ко всем валар, говоря:

– Свет из Деревьев ушёл навек, и живёт теперь лишь в Сильмарилах Феанора. Дальновиден он! Есть дела, которые по воле Илюватара даже могущественнейшим дано совершать только один раз. Свет Деревьев вызвала я к жизни, и в пределах Эа никогда больше не смогу то деяние повторить. Но останься у меня хоть частица того света, я могла бы оживить Деревья, пока корни их ещё не рассыпались в прах, тогда эта наша рана затянулась бы и проклятие пало бы на злобного Мелькора.

Тогда сказал Манвэ:

– Слышишь ли ты слова Йаванны, Феанор, сын Финвэ? Отдашь ли то, что просит она?

Наступила долгая тишина, но Феанор не ответил ни слова. Закричал тогда Тулькас:

– Говори «да», нольдо, или «нет»! Но кто может отказать Йаванне? И разве не её трудами в самом начале явился свет, который сияет сейчас в Сильмарилах?

Но сказал Аули-Мастер:

– Не спеши! Мы просим у него гораздо больше, чем ты думаешь. Оставь его пока в покое!

Тут заговорил Феанор, и вскричал он с горечью:

– Не только у великих, но и у малых есть дела, которые совершаются один раз в жизни и не могут совершаться дважды! Душа мастера в них. Нельзя повторить Сильмарилы. Я могу разомкнуть их и выпустить свет, но, разбивая их, я своими руками разобью себе сердце. И будет первый из эльдар убит в земле Аман.

– Не первый, – сказал Мандос, но они не поняли его слов.

Снова наступила тишина, и в этой тишине и темноте думал Феанор. Казалось ему, что он в кольце врагов, и вспомнились ему слова Мелькора о том, что Сильмарилы не будут в безопасности, если валар захотят завладеть ими. «Разве он сам не такой же вала, как они? – подумалось ему. – Выходит, он понял их замыслы. Да, злодей выдаёт злодеев!»

И выкрикнул он громко:

– Я не сделаю этого по доброй воле! Если же валар вынудят меня, то буду знать, что Мелькор в самом деле один из них.

– Ты сказал, – произнёс Мандос.

А Ниэнна встала, взошла на Эзеллоар, откинула серое покрывало и смыла своими слезами скверну, оставленную Унголиантой. А потом запела песню-плач по Двум Деревьям, сожалея о жестокости мира и горюя о затемнении Арды.

Во время плача Ниэнны пришли гонцы из Форменоса, из племени нольдор, и принесли вести о новой беде. Сказали они, что на север приползла слепая тьма, а в ней – сила, испускающая мрак, и не было ей имени. И Мелькор явился с ней; подошёл он к дому Феанора и убил короля нольдор Финвэ на пороге у его дверей. Так пролилась первая кровь в Благословенном крае. Ибо Финвэ был единственным, кто не бежал от ужаса перед Тьмой. И ещё сказали гонцы, что разрушил Мелькор крепость Форменос и взял все сокровища нольдор, собранные там, и что Сильмарилы пропали.

Тогда встал Феанор, поднял руку и пред лицом Манвэ проклял Мелькора, дав ему ещё одно имя: Моргот, Чёрный Враг мира, – и только под этим именем знали его эльдар потом. Проклял Феанор также и призыв Манвэ, и тот час, когда пришёл он на Таникветиль. Не подумал он в ярости и горе своём, что останься он в Форменосе, и его бы убил Мелькор, ибо за этим приходил, и не хватило бы ему силы победить Врага. Прокричал Феанор проклятие и бежал из Кольца Судеб в ночь, ибо отец его был дороже ему, чем свет Валинора или несравненные творения собственных рук. Кто из сыновей эльфийских или людских ценил отцов дороже?

Многие сострадали горю Феанора, но его потеря была потерей для всех. Йаванна плакала под холмом Эзеллоар в страхе, что Тьма может навек поглотить последний свет Валинора. Ибо хотя валар не понимали ещё до конца всего, что случилось, они подозревали, что Мелькор получил помощь извне. Сильмарилы пропали, и не всё ли равно теперь, «да» или «нет» ответил бы Феанор на просьбу Йаванны? Но если бы до того, как прибыли вести из Форменоса, он оказал «да», его собственные дальнейшие поступки могли бы быть другими. А теперь приближался роковой час нольдор.

Тем временем Моргот, спасаясь от преследования валар, добрался до пустыни Араман. На севере лежала она между горами Пелори и Великим Морем, подобно тому, как располагался на юге Аватар, но земля Араман была больше, была ровной и пустой, и чем ближе к великим Льдам, тем холоднее было там. Через эту землю, спеша, прошли Моргот и Унголианта, и через большие туманы Ойомурэ подошли к проливу Хелькаракс между землёй Араман и Среднеземьем, где громоздились Скрежещущие Льды. Пересекли они пролив и оказались, наконец, на севере Внешних Земель. Дальше они продолжали путь вместе, ибо Моргот не мог отделаться от Унголианты, и она по-прежнему окутывала его своим плащом-тучей и смотрела на него всеми глазами. Так пришли они в земли к северу от узкого залива Дренгист. Моргот подходил к развалинам Ангбанда, своей великой западной твердыни, а Унголианта поняла, на что он надеется, догадалась, что он попытается здесь от неё удрать, и остановила его, требуя выполнения обещаний.

– Послушай, Чёрное Сердце! – сказала она. – Я выполнила твою просьбу, но я ещё голодна.

– Чего ещё тебе надо? – сказал Моргот. – Уж не хочешь ли ты набить брюхо целым миром? Этого я тебе не обещал. Я пока ещё властвую в нём.

– Не так много, – сказала Унголианта. – У тебя сокровище Форменоса. Я хочу, чтобы ты отдал его мне. Да, обеими руками ты должен отдать его мне.

Волей-неволей Моргот отдал ей драгоценные камни, которые унёс с собой, и отдавал их, скупясь, по одному, а она их проглатывала, и дивная красота по камешку исчезала из мира. Всё огромнее и темнее становилась Унголианта, но алчность её была ненасытна.

– Одной рукой ты даёшь, – сказала она. – Только левой. Открой правую руку.

В правой руке Моргот сжимал Сильмарилы, и хотя они были заперты в хрустальном ларце, они уже жгли его, и больно было руке, но он её не разжал.

– Нет! – сказал он. – Ты своё получила. Моей властью ты исполнила заданное. Ты мне больше не нужна, эти вещи ты не только не получишь, но и не увидишь. Я называю их своими навечно.

Но теперь был он меньше, чем не`когда, ибо часть своей силы растратил, а Унголианта стала огромной, и встала она, и пошла на него, обволокла своей тучей и стала оплетать тугой сетью, собираясь задушить. Тогда ужасный вопль издал Моргот, эхом отозвался он в горах. С тех пор то место зовётся Ламмот, что значит Воющая Пустыня, ибо эхо его голоса навсегда поселилось там, и любой крик пробуждает его, и тогда вся пустыня от гор до моря наполняется отчаянными воплями и воем. Не слышал северный мир крика громче и ужаснее, чем тот вопль Моргота: горы содрогнулись, заколебалась земля и потрескались камни от него. В забытых глубинах был услышан этот крик. Под руинами чертогов Ангбанда, в глубочайших пещерах, куда валар в спешке разрушения не спускались, ещё таились балроги, ожидая возвращения хозяина; и теперь они поспешили наверх, промчались через туманный Хифлум и огненной бурей явились в Ламмот. Пламенными бичами разорвали они паутину Унголианты, она отступила и бежала, изрыгая клубами чёрный пар, и добежала до Белерианда, где поселилась под горами Эред Горгорот, в тёмной долине, которую потом прозвали Нэн Дунгортэб, Долина Страшной Смерти, ибо ужасом наполнила её паучиха. Ещё когда рылись первые пещеры в Ангбанде, там уже жили злобные твари паучьего рода, и она совокуплялась с ними, а потом пожирала их; а когда сама Унголианта ушла неизвестно куда, на забытую южную окраину мира, в страшной долине остались её отпрыски и плели там жуткие тенёта. Что, в конце концов, стало с Унголиантой, ни одна легенда не говорит. Подозревают, что погибла она давным-давно, сожрав сама себя от неутолимого голода.

Так не сбылись опасения Йаванны, что Сильмарилы будут проглочены и перестанут существовать. Они остались целы, но ими завладел Моргот. Оказавшись на свободе, он собрал всех, кто мог ему служить, и пошёл в разрушенный Ангбанд. Заново вырыл он там огромные пещеры и подвалы, вознёс над воротами трёхвершинный пик Тангородрим, и чёрный дым всё время стоял над ним, обвивая все три вершины. Снова было у него войско из зловредных тварей и демонов без числа, и орчье племя, выведенное им давным-давно, опять росло и множилось в земной утробе. Тёмная тень накрыла Белерианд. А в Ангбанде Моргот выковал себе большую железную корону и объявил себя Повелителем Мира. В знак своевластия он вставил в корону Сильмарилы. Прикоснувшись к камням со священным светом, он ожёг руки, и они у него навсегда остались чёрными. Вечно терзала его с тех пор боль от ожогов и злоба на эту боль. Корону он не снимал с головы, хотя смертельно тяжела была она. Только один раз решился он тайно выйти из своей северной твердыни; обычно не покидал он глубоких тайников крепости и управлял армиями, не сходя с престола. И пока существовала его твердыня, лишь однажды сам он взялся за оружие.

Ибо теперь, когда его гордость была уязвлена, ненависть грызла его сильней, чем в дни Утумно, и дух свой он растрачивал на то, чтобы разжигать ненависть в подвластных ему рабах и прислужниках. Но несмотря ни на что, долго оставалось в нём величие одного из валар, хотя было оно обращено в ужас, и всех, кроме сильнейших, пред лицом его охватывал чёрный страх и лишал воли.

Когда стало известно, что Моргот бежал из Валинора и погоня за ним не принесла успеха, валар долго сидели в Кольце Судеб, а майяр и ваньяр стояли там же и плакали; большинство же нольдор вернулись в Тирион и плакали там, ибо затемнён был их прекрасный город. Через сумеречную Калакирию с Затенённых морей на город плыли туманы и окутывали башни, и еле пробивался сквозь них свет маяка Миндон.

Вдруг в городе появился Феанор и стал звать всех к королевскому двору на вершине Туны. Он всё ещё не был прощён, и нельзя ему было являться из изгнания, этим он возмутил валар. Но на холме быстро собралось великое множество народу, все хотели услышать, что он скажет. Каждый нёс в руке факел, и так осветились все улицы и лестницы, ведущие вверх. Феанор был мастером речей, великую власть имели его слова над сердцами слушающих, если хотел он склонить их на свою сторону. В ту ночь страшны были его слова, полны гнева и гордыни. И обезумели нольдор, слушая их, и навеки запомнили ту его речь. Его гнев и ненависть направлялись больше всего против Моргота, но почти всё, что говорил он, так или иначе исходило из лживых речей самого Моргота. И огромно было его горе, ведь отец его был убит, а Сильмарилы похищены. Обращался он ко всем нольдор как к родичам и соплеменникам, и обращался как вождь, ибо Финвэ был мёртв. И с презрением говорил Феанор о решениях валар.

– Нольдор, народ мой! – восклицал он. – Доколе будем мы служить завистливым валар, которые даже в собственной стране не смогли охранить нас от своего Врага? Ныне он Враг им, но разве он не из них? Не из их племени? Сегодня меня привела сюда жажда мщения, но даже будь всё иначе, не стал бы я дольше жить в одной земле с соплеменниками убийцы отца моего и похитителя сокровища моего. Не один я смел, я ведь сын храброго племени. Я потерял отца, но разве не потеряли мы все своего Короля? А что ещё вы не потеряли, загнанные на узкую полоску земли между горами и морем? Был здесь свет, который валар, скупясь, скрыли от Среднеземья, сейчас всех нас сравняла темнота. Так что же, оставаться здесь навсегда, в тени, в туманах лить слёзы в безжалостное Море, горевать в бездействии? Или вернуться домой? Туда, где под ясными звёздами сладка вода в Куивиенэне, где можно бродить в широких просторах и быть свободными, где тихая земля ждёт тех, кто по безрассудству покинул её! Уйдём отсюда! Пусть трусы остаются стеречь этот город и содержать его в порядке!

Долго говорил он, убеждая нольдор последовать за ним и собственной доблестью отвоевать свободу и большие земли на востоке, пока не поздно. Эхом повторял он речи Мелькора о том, что валар их обманули и будут держать в плену, чтобы на земле правили люди. Многие эльдар тогда впервые услышали о Придущих Потом.

– Далека и трудна будет дорога, но хорошо нам будет в конце её! – восклицал он. – Проститесь с рабством! Но проститесь и с покоем! Проститесь со слабостями! Проститесь со своими сокровищами – мы добудем больше! Отправляйтесь в путь налегке, но возьмите мечи! Ибо пойдём мы дальше, чем ходит Оромэ, и в пути нам придётся выдержать больше битв, чем выдержал Тулькас. Мы не отступим. За Морготом до края земли! Перед нами война и неумирающая ненависть. Но когда мы победим и добудем Сильмарилы, то мы и только мы станем обладателями незапятнанного Света и хранителями красоты и блаженства на Арде. Ни одно племя не превзойдёт нас!

И поклялся Феанор страшной клятвой. Семеро его сыновей подскочили к нему и дали такую же клятву, вместе обнажив мечи. Красным, как кровь, отразился в них свет факелов. Поклялись они клятвой нерушимой, обрекающей преступившего на вечный мрак; клятвой, от которой нельзя освободить даже именем Илюватара. Призвали они в свидетели Манвэ и Варду, и священную гору Таникветиль, поклялись до конца мира ненавидеть и преследовать любого вала, демона, эльфа, и ещё нерождённого человека, и любую тварь большую или малую, добрую или злую, которая посмеет прикоснуться к Сильмарилам, или завладеть ими, или украсть их.

Так клялись Маэдхрос и Маглор, Келегорм, Куруфин и Карантир, Эмрод и Эмрас, князья нольдор. И многие трепетали, слыша страшные слова. Ибо такая клятва связывает поклявшегося на всю жизнь, и того, кто во зло или ради добра нарушит её, кара будет преследовать до конца мира.

Финголфин и сын его Тургон поспорили с Феанором. Прозвучали тут горячие слова, и дело снова чуть не дошло до мечей. А Финарфин говорил, как обычно, мягко и пытался успокоить нольдор, убеждая их не спешить и подумать, прежде чем совершить непоправимое. Ородрет, единственный из сыновей его, говорил так же. Финрод примкнул к другу своему Тургону. Но Галадриэль, единственная женщина из нольдор, храбро стоявшая между спорившими князьями, захотела покинуть Аман. Высокая и смелая, она не давала клятв, но слова Феанора о Среднеземье зажгли ей сердце, и пожелала она увидеть просторы без границ и найти там землю, которой могла бы править по своему разумению. О том же думал Фингон, сын Финголфина, прислушавшийся к словам Феанора, хотя и не любил он его, и сыновья Финарфина: Ангрод и Аэгнор, которые всегда держались рядом с Фингоном. Но они сохранили спокойствие и не произнесли ни слова против своих отцов.

Наконец, после долгих споров Феанор взял верх, и большинство собравшихся нольдор загорелись желанием увидеть новые земли и неизвестные страны. И когда Финарфин вновь завёл речь о том, чтобы подумать и подождать, поднялся шум и общий крик:

– Нет! Идёмте, не медля!

И тут же Феанор с сыновьями начал готовиться к походу. Мало что могли предусмотреть те, кто осмелился вступить на этот мрачный путь. Всё делалось в страшной спешке, ибо Феанор подталкивал их, опасаясь, что сердца их остынут, его слова потускнеют и они прислушаются к иным советам; как бы самоуверен ни был он, о силе валар не забывал. Но из Вальмара вестей не было, и молчал Манвэ. Он не хотел ничего запрещать и не хотел мешать Феанору, ибо всех валар огорчило обвинение в преступных намерениях по отношению к эльдар, которых они вовсе не собирались держать в плену против воли. И они выжидали и наблюдали, ещё не веря, что Феанор сможет подчинить своей воле столько нольдор, чтобы собрать войско.

В самом деле, когда Феанор объявил поход и стал командовать племенем нольдор, начались несогласия. Ибо хоть Феанор и склонил толпу к походу, далеко не все хотели видеть его королём. Финголфина с сыновьями любили больше, и все челядинцы и родичи Финголфина и большая часть жителей Тириона склонны были объявить королём его, если он пойдёт. Кончилось тем, что нольдор разделились, и в трудный путь вышло два войска: впереди отряды Феанора и его приспешников, а позади гораздо большее войско нольдор, которых вёл Финголфин. Он пошёл вопреки голосу разума, его уговорил сын его Фингон, и не хотел он разлучаться со своими соплеменниками, стремившимися в Поход, и не хотел отдавать их во власть Феанора. Не забыл он и слова, данного им перед троном Манвэ. За Финголфином по тем же причинам пошёл Финарфин, хотя очень не хотелось ему идти. К тому времени в Валиноре жило уже много нольдор, они стали большим народом, и всего лишь десятая часть их оставалась: из любви к валар (и, конечно же, к Аули), из любви к Тириону и прекрасным вещам, созданным здесь; но ни один не остался из страха перед опасностями, которые могли ожидать их в пути.

Когда запела труба и Феанор вывел нольдор из ворот Тириона, явился, наконец, Посланный от Манвэ и сказал:

– Только от безрассудства Феанора хочу я вас уберечь. Не ходите за ним! В несчастный час вы вышли, и ждёт вас впереди горе, которого вы пока не видите. В этом Походе не будет вам помощи от валар, но и мешать вам они не будут. Знайте одно: свободно вы сюда пришли, свободно и уйдёте. Но ты, Феанор, сын Финвэ, уходишь в изгнание со своей Клятвой. Горько будет тебе узнавать, что ты повторил ложь Мелькора. Ты говоришь, что он – вала, тогда напрасно ты клялся, ибо ни теперь, и никогда потом не дано тебе победить никого из валар в пределах Эа, если только Эру, которого ты назвал, не сделает тебя втрое более могучим, чем ты есть.

Но Феанор засмеялся и обратился не к Посланному, а к нольдор, говоря:

– Ах вот как! Может быть, наши храбрецы пошлют в изгнание одного лишь наследника своего короля с сыновьями, а сами вернутся в рабство? А тех, кто всё же пойдёт со мной, я спрошу: вам предрекают горе? Но мы узнали горе в Амане. В земле Аман мы пришли к печали через блаженство. Теперь попытаемся пройти через беды к счастью, или, на худой конец, к свободе!

Потом, повернувшись к Посланному, вскричал он:

– Манвэ Сулимо, Верховному Королю Арды, скажи так: если Феанору не удастся сбросить Моргота, он хотя бы нападёт на него, а не будет сидеть сложа руки в печали. Может быть, Эру зажёг во мне более горячий пламень, чем ты думаешь. Я постараюсь нанести Врагу валар такой удар, что даже Великие в Кольце Судеб удивятся, услышав о нём. Да, так будет, и в конце они тоже пойдут за мной. Прощай!

Голос Феанора в тот час стал таким мощным и властным, что даже Посланный от валар поклонился ему, словно получил полный ответ, и ушёл. Нольдор же были покорены. И пошли они в поход: эльфы из Дома Феанора – впереди. Быстро зашагали они по берегу Элендэ, ни разу не оглянувшись на зелёный холм Туну и высокий Тирион на нём. Войско Финголфина шло медленнее и не так охотно. Его возглавлял Фингон, а Финарфин и Финрод шли последними, в окружении многих благороднейших и мудрейших нольдор, и часто оглядывались они на свой прекрасный город, пока маяк Миндон Эльдалиэва не пропал в ночи. Они уносили в сердцах более крепкую память о потерянном блаженстве, чем остальные, а некоторые взяли с собой сработанные ими вещи – утешение и, вместе с тем, бремя в долгой дороге.

Феанор повёл нольдор на север, ибо первая его цель была – догнать Моргота. Кроме того, Туна у подножья Таникветиля находилась в средней полосе Арды, где Великий океан был безмерно широк, а Моря Разлуки на севере были узкими, и от пустыни Араман до берегов Среднеземья было не так уж далеко.

Когда Феанор немного поостыл и подумал, то увидел, хоть и поздно, что все выступившие в поход отряды никогда не преодолеют долгого пути к северу, а без кораблей не смогут переправиться через море, даже если дойдут. Нужен будет громадный флот, а на постройку его понадобится много времени и труда, да и найдётся ли среди нольдор достаточно умельцев в этом деле? И решил он убедить давних друзей нольдор, телери, присоединиться. В бунтовской гордыне подумал он, что от этого в Валиноре блаженства убудет, а его войско и боеспособность его для встречи с Морготом возрастёт. И поспешил он в Алквалондэ и обратился к телери с теми же речами, которыми убеждал своих соплеменников в Тирионе.

Но телери не вняли его речам. Огорчились они, узнав, что уходят их соплеменники и давние друзья, и охотнее бы отговорили их, чем взялись помогать. Не хотели они дать Феанору ни одной ладьи, ни помощи в постройке судов против воли валар. Они сами не мечтали о другой родине, кроме берегов Эльдамара, и не собирались менять вождя, а правил ими Ольвэ – князь Алквалондэ. Не слушал он Моргота, не привечал его в своих землях, верил, что Ульмо и другие великие из валар залечат раны, нанесённые Арде Морготом, и что после ночи придёт новый рассвет.

Страшно разгневался Феанор, боясь задерживаться, и резко говорил он с Ольвэ.

– В час нужды ты отказываешь нам в дружбе, – сказал он, – а сам охотно принимал нашу помощь, когда прибыл на эти побережья. Твои подданные – слабодушные бездельники, вы пришли с пустыми руками, и до сих пор жили бы в хижинах у воды, если бы нольдор не помогли вам возвести каменные стены и построить гавань.

Но ответил Ольвэ:

– Мы не отказываем в дружбе. Но друзья, наверное, должны указывать друзьям на ошибки. Когда нольдор приветливо встретили нас и помогли нам, ты говорил другое: «Будем мы жить вечно в земле Аман, как братья, чьи дома рядом». Что же до белых кораблей, ты их нам не давал. Искусству их строить научили нас не нольдор, а Владыки Морей; мы сами обработали белые доски, а паруса ткали наши жёны и дочери. Поэтому не дам я тебе ничего и не продам даже ради дружбы. Скажу я тебе, Феанор, сын Финвэ, что ладьи для нас – как для нольдор драгоценные камни. Сердцем делали мы их и повторить не сможем.

Расстался с ним Феанор и, сев под стенами Алквалондэ, погрузился в мрачные думы. Когда же подтянулось и собралось его войско, и решил он, что силы у него достаточно, пошёл он в Лебяжью Гавань и стал брать корабли силой. Телери сопротивлялись и сбросили многих нольдор в море. Тогда пошли в ход мечи. Жестокая битва началась на судах и на освещённых фонарями причалах и молах Гавани, и даже под воротами. Трижды отступали воины Феанора, и с обеих сторон много было убитых. Но тут передовому отряду нольдор помог Фингон, который подошёл с войском Финголфина, увидел, как падают его порубленные соплеменники, и бросился в бой, не успев разобраться, в чём дело. Решил Фингон, и многие с ним, что телери по просьбе валар стараются помешать нольдор в походе и не пускают их.

Так были побеждены телери, и многие их мореходы, жившие в Алквалондэ, были подло убиты. Жестокость отчаявшихся нольдор телери встретили малым числом воинов, и луки у них были тоньше. Увели нольдор их белые ладьи, взялись за вёсла и поплыли вдоль побережья на север. А Ольвэ стал звать Оссэ, но Оссэ не пришёл, ибо валар запретили задерживать нольдор силой. Жена Оссэ Уинэн оплакивала мореходов телери, и Море само поднялось на обидчиков, так что многие их суда разбились и утонули плывшие в них. О братоубийственном сражении в Алквалондэ рассказывается в плаче, который сочинил Маглор, этот плач называется «Нольдолантэ», Падение Нольдор.

Большая часть нольдор тогда всё-таки спаслась и после бури продолжала двигаться дальше, кто в ладьях, кто по суше. Путь был долог, и чем дальше, тем больше было на нём бедствий. Шли и шли нольдор в бесконечной ночи, и добрались, наконец, до северного края Бережённой земли, до холодной гористой пустыни Араман. И увидели вдруг тёмную фигуру на высоком скале, смотрящую на берег. Говорят, что то был не простой посыльный Манвэ, а сам Мандос. И раздался громовой голос, торжественный и грозный, приказывал он им остановиться и слушать. Остановилось всё войско, и все услышали то, что потом назвали Северным Пророчеством и Приговором нольдор. Было это пророчество и проклятие.

Многие слова Пророчества были темны, и нольдор поняли их, лишь когда в самом деле стали беды сбываться, но Проклятие тем, кто не остался ждать прощения валар, поняли все.

«Слёзы несчётные прольются, валар оградят Валинор от вас и отделят вас от него, и даже эхо жалоб ваших не перенесётся через горы его. На Дом Феанора падёт гнев валар, и на всех, кто последует за Феанором с запада до дальнего востока, падёт он. Клятва поведёт их и предаст их, и вечно будут ускользать Сокровища, которые они поклялись вернуть. Добрые их начинания кончатся злом, ждут их предательства близких и страх предательства. Навеки Лишёнными быть им».

«Неправое братоубийственное кровопролитие запятнало землю Аман. Воздадите вы кровью за кровь, и жить вам за пределами Амана в тени смерти. Ибо назначил вам Эру не умирать своей смертью в Эа, и болезни не возьмут вас, но убиваемы будете: сражать вас будет оружие, гибнуть станете от мук и горя, тогда дух бездомный отлетит к Мандосу, долго жить у него и тосковать о телесной оболочке, и мало будет вам сострадания, хотя убитые вами станут молить за вас. Те же, что выдержат жизнь в Среднеземье и не придут к Мандосу, когда устанут от мира, изведутся от бремени его и станут тенями раскаяния, и сменит их молодое племя, Придущие Потом. Таково слово валар».

Многие заколебались. Но ожесточилось сердце Феанора, и оказал он:

– Мы поклялись, и легко от своих слов не откажемся. Клятву сдержим. Нам угрожают многие беды, измена не последняя из них. Одного в Пророчестве не было: бед от трусости. Страх, малодушие и боязнь малодушия нас не тронут. Потому говорю я: мы пойдём дальше. И добавляю к пророческим словам своё пророчество: подвиги наши проживут в песнях до последних дней Арды.

Но Финарфин в тот час отказался идти дальше и повернул назад, исполненный печали и обиды на Дом Феанора, ибо в дружбе был он с Ольвэ из Алквалондэ. Многие из его племени пошли за ним, проделали обратный путь в печали, пока снова не увидели в ночи далеко бьющий луч маяка Миндон на Туне и поняли, что вернулись в Валинор. Получили они прощение валар, и Финарфин был поставлен Королём нольдор в Благословенной земле. Но сыновья его не захотели бросить сыновей Финголфина, а сыновья Финголфина продолжали идти к неведомому, связанные родством и волей Феанора, страшась приговора валар, ибо были среди них виновные в братоубийственном кровопролитии в Алквалондэ. У Фингона и Тургона были горячие сердца, и не любили они бросать начатое, будь что будет. Войско шло вперёд, и очень скоро Пророчество начало сбываться.

Нольдор дошли до северней оконечности Арды, увидели первые зубы льда, плавающие по морю, и поняли, что приближаются к Хелькараксу. Между землёй Аман, которая на севере изгибалась к востоку и берегами Эндора (или Среднеземья), которые здесь вытягивались на запад, сливались в узком проливе холодные воды Окружающего моря с волнами Белегаэра. Смертельно холодные туманы висели над заливом, горы скрежещущего льда громоздились там, на воде и под водой – таков был Хелькаракс, который пока никто не осмелился переходить, кроме валар и Унголианты.

Феанор остановился здесь, и нольдор стали держать совет, каким путём идти. Они уже сильно страдали от холода и устали от туманов, сквозь которые не проникали лучи звёзд. Многие жалели себя и проклинали выбранный путь, особенно те, кто пошёл за Финголфином. Феанора считали они виновником всех бед. Зная всё, что говорят о нём, Феанор собрал на совет сыновей. Два пути видели они из Арамана в Эндор: по льду пролива или морем на кораблях. Но поняли они, что Хелькаракс не проходим, а судов у них было слишком мало. Много ладей они потеряли в пути, все сразу переправиться никак не могли, и никто не хотел оставаться на берегу Западной земли, если другие поплывут: страх измены уже поселился в сердцах нольдор. Феанору и его сыновьям пришла в головы страшная мысль: захватить все корабли для своего войска и отплыть внезапно; после Битвы в Гавани команды на этих кораблях набирались из преданных Феанору победителей, и мореходы они были умелые.

Словно по желанию Феанора вдруг задул северо-западный ветер, и Феанор тайно взошёл на суда с теми, кого считал верными себе, и отплыл, оставив Финголфина в пустыне Араман. Море рядом с проливом было нешироким, поплыли они к юго-востоку, добрались без потерь до берегов Среднеземья и сошли на берег в устье длинного залива Дренгист в Дор Ломине. Вот так снова вступили нольдор в Среднеземье.

Когда же оказались они на берегу, старший сын Феанора Маэдхрос, который дружил с Фингоном до того, как ложь Моргота встала между ними, подошёл к отцу и сказал:

– Кого же из гребцов, и на каких судах пошлёшь ты теперь назад, и за кем первым? За храбрым Фингоном?

Тогда захохотал Феанор, как безумный, и закричал:

– Никого и ни за кем! Те, кого я оставил на том берегу, для меня не потеря. Они оказались ненужным бременем в пути. Пусть те, кто меня проклинал, продолжают проклинать и хнычут, возвращаясь в клетки к валар! Сожгите ладьи!

Отшатнулся Маэдхрос и стоял один, в то время как по приказу Феанора горели белые ладьи телери. Так в месте, называемом Лосгар, в устье залива Дренгист в великом костре, в ярком и страшном пламени кончили свой путь прекраснейшие ладьи из всех, когда-либо бороздивших море. Издали увидели Финголфин и его соплеменники красное зарево под тучами и узнали о предательстве. Таковы были первые плоды братоубийственной резни и Приговора нольдор.

Страшным горем для Финголфина было то, что Феанор оставил его погибать в Арамане или со стыдом возвращаться в Валинор, но теперь он сильнее, чем когда-либо, захотел любой ценой добраться до Среднеземья и снова встретиться с Феанором. Долгий путь прошло его племя, но в трудах и страданиях закалилось и не растеряло смелости. Бессмертные дети Эру Илюватара были сильны, не успев ещё устать от жизни на земле. Их сердца пылали юной отвагой, их вели Финголфин с сыновьями, Финрод и Галадриэль, они уже дошли до сурового севера и не видели другого пути, как пересечь по льду ужасный Хелькаракс. И они выдержали. Подвигу того отчаянного перехода мало было равных деяний в последующей жизни нольдор. В этом переходе потерял Тургон жену свою Эленвэ, и много других погибло. Сильно уменьшилось племя Финголфина, когда вышло оно на твёрдую Внешнюю землю. Не питали любви к Феанору и его сыновьям те, кто шёл теперь вслед за ними и чьи трубы запели в Среднеземье в первое новолунье мира.