Читать книгу Гримм. Ледяное прикосновение - Джон Ширли - Страница 3

ФРАНЦИЯ, 1815 ГОД

Давным-давно Гримм отправился в путешествие вместе с императором…

Холодный весенний рассвет застал их возле мыса Антиб. Небольшая флотилия – всего шесть кораблей – бросила якорь в бухте Жуан, в 147 милях к северу от острова Корсика, где сорок лет назад началась история опального ныне императора Бонапарта. Сейчас он вместе с остальными встречал восход на борту флагмана – брига «Непостоянный».

Было 1 марта 1815 года.

Иоганн Кесслер ждал императора в шлюпке, которая должна была доставить его на французскую землю. Смуглолицый, темноглазый, он являл собой образец невозмутимости. Никто бы не догадался, что за внешним спокойствием скрывается настоящая буря, причиной которой был один из спутников Кесслера – Альбер Денсво, сидевший сейчас с ним по соседству. Вот ведь ирония: Денсво был Существом, Ищейкой. Кесслер узнал об этом совсем недавно, когда Денсво на секунду потерял контроль, открыв свою истинную природу.

Европа уже несколько лет зачитывалась сказками братьев Гримм: легендами об оборотнях, ведьмах, драконах. Но лишь единицы во всем мире знали, что эти истории – не вымысел. Сами братья были уверены, что просто коллекционируют существ из народной мифологии, однако это было не так.

Темное сердце каждой сказки хранило в себе невероятное знание: Существа реальны. Много веков они жили бок о бок с людьми: одни сливались с толпой, скрывая свое звериное лицо, другие не таясь творили ужасные вещи.

Но где бы ни появилось Существо, следом за ним приходил охотник – один из тех, кто посвятил жизнь поиску и уничтожению самых опасных монстров. Не так давно, отдавая издевательскую дань нашумевшим сказкам двух братьев, этих охотников стали называть… Гриммами.

Насколько Кесслер знал, Денсво и не догадывался, что сидит сейчас бок о бок с одним из них.

Лодка качнулась: император спустился на борт. Полковник Молле проводил его величество на корму.

Невысокий, светлокожий, грузноватый Бонапарт не производил бы на окружающих никакого впечатления, если бы не внимательный взгляд глубоко посаженных глаз. Голову опального императора украшала знаменитая треуголка, но в остальном он был одет весьма скромно: в длинную черную шинель и белый жилет; через плечо тянулась белая же лента. Оказавшись на корме, он остановился, напряженно вглядываясь в туман, в надежде разглядеть ожидающих на берегу людей. Как император, Наполеон предпочел бы занять место на носу, но полковник уговорил его сесть на корме, опасаясь возможного выстрела с берега.

Выбраться с Эльбы с без малого тысячей ста гренадерами Бонапарту было несложно: корабли британцев и Бурбонов в этот момент находились слишком далеко. Гораздо труднее оказалось добраться до французского побережья: то и дело менявшийся ветер вынуждал флотилию постоянно корректировать курс. «Наш «Непостоянный» оправдывает свое название», – устало пошутил как-то император, узнав, что маршрут снова изменился.

Но пока корабли скитались по морю, на суше пошли слухи о скором возвращении Бонапарта. У врагов было достаточно времени, чтобы подготовиться, так что Молле не собирался рисковать.

Кесслер тоже вглядывался в туманный берег, одновременно страшась обнаружить там солдат Бурбонов и отчаянно надеясь увидеть хоть кого-то. У места высадки их вполне мог поджидать полк местного гарнизона, готовый дать залп по баркасу, как только он подойдет достаточно близко. Когда из тумана выступили темные фигуры, Иоганн невольно поежился – он не желал смерти ни императору, ни себе. Призраки на берегу обрели плоть… и оказались людьми Наполеона. Один из них подал знак, что берег чист. Кесслер не смог сдержать вздоха облегчения. Его спутники тоже повеселели, некоторые обменялись улыбками. Спустя десять месяцев они готовы были вернуться во Францию ради новых побед. Vive la France![1]

Наполеон обладал удивительной способностью вдохновлять людей, очаровывая все новых и новых последователей. Немец Иоганн Кесслер охотно поддался этому обаянию; то же случилось и с австрийцем Денсво, который занял должность советника императора незадолго до отплытия на Эльбу. Ходили слухи, что именно он убедил Бонапарта вернуться во Францию. Он и его монеты. Пока Кесслеру удалось лишь мельком взглянуть на загадочные амулеты, которые император все чаще носил с собой, но и этого короткого мгновения оказалось достаточно, чтобы заметить, как яркий блеск крупных золотых монет зажег отсвет в тусклых серых глазах Наполеона.

Это подтверждало теорию Кесслера – Денсво передал Бонапарту не простые монеты, а древние и могущественные артефакты. Созданные на одном из греческих островов в незапамятные времена, они сменили множество хозяев: Калигула любил перебирать их, как четки, а Нерон не расставался с ними ни на секунду. В последний раз их видели в Китае у одного из правителей династии Хань. Если Кесслер был прав и император сейчас перебирал в кармане те самые артефакты, его главная миссия была обречена на провал.

Рулевой отдал приказ, и гребцы заработали веслами. Баркас медленно направился к берегу.

– Вон там оливковая роща, полковник, – Наполеон повернулся к Молле, указывая в глубь берега. – Встанем там лагерем и подождем, пока все наши люди не окажутся на берегу.

– Хорошо, мой император.

Выбранная Бонапартом роща на многих произвела гнетущее впечатление: старые деревья тянули к небу искривленные черные ветви с набухающими, но пока едва заметными почками. Однако императора это не смутило.

– Судьба благосклонна к нам! – провозгласил он, срывая с одного из деревьев едва зазеленевший побег и поворачиваясь к стоявшему у шатра Кесслеру. Тот едва не подавился галетой. – Оливковая ветвь – символ мира.

– Воистину так, мой император, – отозвался Иоганн, прокашлявшись. – Мир – это величайшее счастье.

– И я его не нарушу, – спокойно ответил Наполеон. – Мои солдаты не сделают ни единого выстрела, если их не станут к этому вынуждать.

Кесслер перевел взгляд на военных, мелькавших среди узловатых олив. Молле развернул боевое построение, заняв всю рощу, но противники не появлялись; предоставленные сами себе люди негромко переговаривались или отдыхали, опершись о стволы. Никто не знал, что их ожидало – поражение от армии роялистов или триумф и воцарение Наполеона.

Наверняка было известно лишь одно: Бонапарт действительно намеревался добраться до Парижа, не сделав ни одного выстрела. Бурбоны, занявшие его трон, будут загнаны в тупик – им придется открывать огонь первыми, но многие солдаты наверняка откажутся стрелять в бывшего императора. Людовик XVIII достаточно умен, чтобы понять: прикажи он атаковать Наполеона, и армия может восстать против него самого.

Взглядом приказав Кесслеру следовать за собой, император зашел в шатер, где на столе уже была разложена карта побережья. Опустившись на походный стул, Наполеон пальцем провел по линии дороги, ведущей к Греноблю.

– Вы собираетесь идти к Парижу кружным путем? – спросил Иоганн, поражаясь собственной дерзости.

– Да, – кивнул Бонапарт. – Если мы хотим избежать ненужных столкновений, лучше держаться горных дорог и двигаться в обход гарнизонов. На это понадобится время. Но именно оно нам и нужно, чтобы собраться с силами.

Кесслер провел при штабе достаточно времени, чтобы понять план Наполеона. Опальный император рассчитывал застать своих противников врасплох, удивить их внезапным возвращением во главе армии. «Они будут потрясены и не смогут действовать», – любил повторять он, когда начинались разговоры о французском походе. Пока Бурбоны будут скованы по рукам и ногам, пытаясь разобраться в ситуации, Наполеон привлечет на свою сторону народ Франции. Французы, возможно, и не простили ему отчаянное нападение на Россию и 700 000 погибших, но и в Бурбонах они тоже успели разочароваться. Новое правительство провалило все попытки восстановить экономику, поэтому все больше людей снова и снова возвращались в воспоминаниях к триумфу Революции, втайне мечтая об очередной смене власти. Почувствовав свободу, они больше не хотели возвращения монархии.

Смерть Жозефины в 1814 году стала для Наполеона жестоким ударом. Два дня он оплакивал возлюбленную, отказываясь выходить из своих покоев, а когда наконец снова появился в обеденной зале, невозможно было не заметить, как сильно изменила его потеря. В глазах императора появился странный блеск, им овладело нервное напряжение, которое сделало Наполеона восприимчивым к чужому влиянию. Именно тогда при дворе откуда ни возьмись появился Денсво. Пламенными речами и искусными словами он все больше распалял разум Бонапарта. А потом в ход пошли загадочные монеты.

Были ли они на самом деле монетами Закинтоса – артефактами, видевшими расцвет и крах Калигулы и Нерона? Положение Кесслера при «дворе» пока что не позволило этого выяснить. Официально он занимался поиском союзников для возвращения Наполеона среди немецкого дворянства: многим из них эрцгерцог Австрийский Карл Людвиг, разгромивший «маленького капрала» при Асперне, досаждал своей несговорчивостью. Аристократы предлагали Наполеону свою помощь, не подозревая, что их письма читает Кесслер – агент эрцгерцога на Эльбе. Карл Людвиг ненавидел Бонапарта, а вот Иоганн Кесслер постепенно проникался к нему симпатией. Наполеон действительно был гениальным стратегом и полководцем – изгнание служило гарантией его безопасности. Если бы только можно было предотвратить побег! Но Кесслер узнал о нем слишком поздно – а завязавшаяся дружба с императором не позволяла ему предпринять сколько-нибудь решительные шаги.

Снаружи послышался топот копыт, и через секунду в шатер вошел Денсво. За его спиной спешивался один из маршалов армии Наполеона – Жан-Батист Друэ, граф д’Эрлон. Кесслер встречался с ним лишь однажды, но хорошо запомнил.

– Генерал Друэ! – воскликнул Наполеон, отвлекшись от карты и торопясь навстречу гостю. – Наконец-то! Вижу, вы смогли достать для нас лошадей?

– Часть из них еще в пути, император. С ними и ваша карета. Но их все равно слишком мало. Я слышал, с вами прибыла тысяча солдат…

– Не тревожьтесь об этом. Мы отправимся в Париж пешком, не торопясь и с мирными намерениями.

Наполеон вышел из шатра и тут же наклонился, чтобы сорвать фиалку. Любуясь цветком, он задумчиво произнес:

– Как рано в этом году на Антибы пришла весна. Еще одно доброе предзнаменование.

– Так вы не отказались от идеи пересечь Францию с букетом цветов вместо оружия и с улыбкой на лице? – мягко произнес Денсво. Его слова были исполнены иронии, но голос, когда он склонился перед императором, превратил ее в восхищение и одобрение.

– Оружие у нас будет, мсье, – решительно оборвал его Наполеон. – Но мы сделаем все возможное, чтобы не прикасаться к нему.

– Возможно, Бурбоны и позволят вам такую роскошь, милорд. Но их союзники намерены сражаться.

– Будем надеяться на мир и готовиться к войне. Теперь к делу, генерал Друэ. Нам нужно выбрать маршрут…

Наполеон излучал уверенность, но уверенность странного свойства: подкрепленную суевериями, знаками и предзнаменованиями, которые видел только он сам. В руках императора то и дело мелькали монеты, которые – на второй день марша Кесслеру наконец удалось рассмотреть их – действительно были древними артефактами с Закинтоса. Бонапарт оставил их без присмотра всего на пару секунд: положил на столешницу, чтобы достать из сундука очередную карту. Иоганн метнулся к нему – помочь, а на самом деле бросить изучающий взгляд на кругляши из желтого металла, тускло блестевшие на деревянной поверхности. Монеты полностью соответствовали изображению в гримуаре. Согласно записям, они были отлиты в восьмом веке. На одной стороне можно было различить свастику, древний символ удачи, который использовали на Дальнем Востоке, а вторую украшало изображение немейского льва. Кесслер мимолетно коснулся одной из них и тут же ощутил легкое покалывание в пальцах – как будто артефакты вибрировали от количества связанных с ними легенд. Ходили слухи, что монеты Закинтоса дают своему обладателю власть над умами окружающих, наделяя его обаянием и колдовской харизмой. Говорили также, что монеты отравлены, и яд этот постепенно превращает обаяние своего хозяина в безумие и отчаяние.

И все же, если хотя бы часть мифов была правдива, Наполеон мог использовать их, чтобы вернуть себе власть. Как агент эрцгерцога Карла, Кесслер был обязан этому воспрепятствовать. Как охотник-Гримм – тем более. Артефакту такого рода не место в руках Денсво – впрочем, как и в руках Бонапарта.

Но сейчас ему пришлось положить монету обратно на стол, стоило Наполеону поднять голову. Еще не время.

– Любопытные монеты, – заметил Кесслер, внимательно наблюдая за реакцией императора. – Греческие?

– Верно, – холодно бросил Бонапарт, поспешно пряча их в карман. – Греческие.

Легендарное везение императора подверглось первому испытанию уже на подступах к Лиону. Там его поджидала настоящая армия – шесть тысяч человек, объединенных ясным приказом: разогнать отряд Наполеона или, если удастся, уничтожить его.

Офицер армии роялистов был выше «маленького капрала» почти на голову – и все же едва заметно дрожал от страха. Тысячи глаз были устремлены на Бонапарта. Тысячи людей ждали его ответа.

Кесслер думал, что император примет условия капитуляции, а затем перегруппирует свой отряд и неожиданно нападет на противника. Но Наполеон задумчиво изучал стоящих перед ним солдат, словно силясь прочесть что-то в их глазах.

Едва заметно вздрогнув, он бросил быстрый взгляд на собственное войско, которое уступало роялистам в числе, но не в отваге. Солдаты были готовы к бою. Оглядев их, Наполеон повернулся к полковнику Молле:

– Прикажите опустить оружие.

Денсво шагнул вперед и что-то шепнул на ухо императору. Тот кивнул в ответ и незаметно достал из кармана монеты Закинтоса – рассеянно, будто не задумываясь о своем жесте. Но стоило золотым кружкам коснуться пальцев Наполеона, как он преобразился. Перемена была незаметной для случайного взгляда, но Кесслер, привыкший различать чудесное в повседневности, сразу ее отметил. Казалось, прикосновение холодного металла вдохнуло в императора новые силы. Он выпрямился и вскинул голову; в запавших глазах вспыхнул огонек. Когда Бонапарт заговорил, его голос звучал громко и властно, легко достигая слуха всех, кто собрался на поле. Кесслер был готов поклясться, что от фигуры в треуголке волнами расходится энергия, заметная даже обычным людям.

– Я смотрю на вас и вижу людей, с которыми раньше сражался бок о бок, – звучно обратился Наполеон к войску противника. – Я вижу лица тех, кто помог выбить из нашей страны англичан.

Повисла пауза. Помолчав немного, он неожиданно распахнул полы своей шинели, открывая грудь:

– Если кто-то из вас хочет выстрелить в своего императора – стреляйте же!

Обе армии оцепенели.

А затем, в полной тишине, один из солдат потянулся к белому плюмажу дома Бурбонов, украшавшему его фуражку, сорвал его и бросил на землю. После этого он достал из-за пазухи трехцветную кокарду войска Наполеона и закрепил ее на одежде.

По рядам противника прокатился многоголосый шепот. Люди начали срывать знаки Бурбонов – сначала отдельные смельчаки, а потом и все остальные – каждый из сотен солдат.

– Vive l’Emperor![2] – прокатилось по полю.

Шеститысячное войско роялистов перешло на сторону опального императора без единого выстрела.

Кесслер бросил короткий взгляд на Денсво – и увидел то, что ожидал увидеть. Среди тысяч окружавших их людей только он мог заметить, как австриец на секунду потерял над собой контроль, обнажив обычно спрятанные под мороком черты Ищейки – морду кровожадного дикого пса. Иоганн почти увидел, как тот скалит зубы, не в силах сдержать восторга…

Наполеон приподнял шляпу, приветствуя новых союзников, и Кесслер повернулся к нему, чтобы присоединить свой голос к приветствиям и поздравлениям, звучащим со всех сторон.

* * *

18 июня 1815 года. Ватерлоо – «равнина слез» – Нидерланды.

Земля размокла от дождей, но тем утром тучи наконец-то разошлись. К полудню Наполеон Бонапарт счел, что можно выводить на поле войска. Прозвучал приказ, и по передовым отрядам британцев под руководством герцога Веллингтона был дан пушечный залп. Когда дым рассеялся, войска пошли в лобовую атаку.

Британцы не заставили себя долго ждать: дружный залп мушкетов внес хаос в идеальное построение противника. Люди валились на землю – мертвые или умирающие; пули разрывали плоть и разбивали кости; то и дело слышалось испуганное ржание лошадей. Над мокрой землей снова потянулся дым – на сей раз сизый. Запахло порохом и кровью: ее пролилось уже слишком много.

Кесслер стоял возле Наполеона, наблюдая за сражением через латунную подзорную трубу. Линзы позволяли разглядеть, как пропитываются кровью синие мундиры, как искажаются в агонии лица. От мысли, что каждый из этих солдат надеялся прожить еще много лет, становилось жутко.

Наполеон замер поодаль, рассеянно поигрывая золотыми монетами и не отрывая взгляда от разворачивающейся перед ним битвы. С того дня, когда монеты Закинтоса помогли ему собраться с мыслями у Лиона, император больше не выпускал их из рук, но Кесслер давно заметил, что эффект артефакта обернулся против своего владельца.

Из Наполеона, казалось, уходила жизнь. Он стал болезненным, капризным, вечно жаловался на больные почки и дурное самочувствие, почти не садился в седло. Даже сейчас он щурился, будто не в силах разглядеть поле битвы.

Под пристальным взглядом Гримма Бонапарт поежился и спрятал монеты в карман. Последнее время он почти не расставался с ними. Пусть вред от артефакта был велик, пользу его трудно было переоценить. Если монеты Закинтоса останутся у императора, он выиграет эту битву и продолжит сеять хаос в Европе.

Кесслер ощутил укол совести при мысли о том, что ему предстоит сделать. Наполеон нес войну – но и культуру, и просвещение. Он мечтал о царстве разума и порядка, и нередко Иоганну казалось, что для западного мира такой правитель стал бы спасением.

Но он был агентом эрцгерцога Карла и подданным Германии – страны, которую Бонапарт завоевал почти полностью.

Или все-таки другом императора?

Сейчас это было одно и то же. Как агент и как друг, Кесслер должен был избавить Наполеона от влияния монет Закинтоса. Даже понимая, что с их потерей Бонапарт лишится всей своей энергии – слишком уж велика была его зависимость от артефакта, – Иоганн все равно считал это добрым делом. Пусть эту битву император проиграет (чего искренне желал бы и эрцгерцог), зато безумие и болезни, вызываемые монетами, обойдут его стороной.

Случай не заставил себя ждать. После полудня потеплело настолько, что Наполеон снял шинель и небрежно перекинул ее через спинку стула. Кесслер дождался, пока Денсво выйдет за водой, и шагнул к императору, сделав вид, что заинтересовался разложенной на столе картой. Остальное было делом техники: склонившись над разметкой диспозиции вместе с Наполеоном, Иоганн скользнул левой рукой в карман сложенной шинели и вытащил монеты.

Выпрямившись, он столкнулся взглядом с вернувшимся Денсво. От входа в шатер, где стоял австриец, кражу нельзя было заметить: склонившийся над картой Наполеон перегораживал гипотетическому наблюдателю обзор. Но Денсво все равно что-то учуял.

Поняв это, Кесслер быстро отвел взгляд и, пробормотав: «Пойду проверю, напоили ли мою лошадь», поспешил из ставки императора. У выхода он бросил последний взгляд на Наполеона: больше им не суждено будет встретиться. Вздохнув, Иоганн направился к коновязи.

Отвязывая свою гнедую кобылу, Кесслер не мог не думать о том, что поспешное бегство лишит его возможности выполнить вторую задачу: убить Денсво. Австриец был не просто Ищейкой – он даже не сдерживал свою хищную сущность, часто добивая раненных на поле боя солдат. У Иоганна были основания подозревать, что, помимо этого, Денсво убивал крестьян в деревнях, мимо которых проходили отряды Наполеона, причем делал это ради развлечения. Впрочем, никогда не поздно вернуться и прикончить его. Сейчас важнее было избавиться от монет. Убийство привлечет к его бегству ненужное внимание и позволит быстро выйти на след. Он найдет Денсво потом, когда придет время.

На сторожевых постах давно привыкли к тому, что Кесслер приезжает и уезжает, когда ему вздумается, поэтому никто не попытался его задержать. Иоганн беспрепятственно въехал в Сонийский лес. От мокрой земли поднимался пар – будто души погибших солдат пытались вернуться к жизни.

Придется переждать бой в лесу, а уж потом двигаться к немецкой границе.

Внезапно до слуха Кесслера донесся глухой перестук лошадиных копыт, утопавших в мягкой лесной почве. Повернувшись в седле, он ожидал увидеть кавалерию, дозор – кого угодно, только не Альбера Денсво в сопровождении юноши, которого Иоганн раньше не встречал. На лицах обоих мужчин застыла гримаса злости, не оставлявшая сомнений в том, что именно они сделают с Кесслером, когда до него доберутся.

Завидев жертву, преследователи разделились, зажимая Иоганна в клещи с двух сторон. Тот придержал поводья, надеясь, что Денсво и его спутник по инерции проскочат мимо, и можно будет отступить в чащу. Но расчет не оправдался: австриец на ходу вытащил из-за пояса пистолет и метким выстрелом уложил лошадь Кесслера – тот едва успел выдернуть сапоги из стремян и откатиться в сторону.

На ноги он вскочил уже с саблей в руках: фамильный клинок с выгравированным на рукояти соколом тускло блеснул в лесных сумерках. За поясом у Кесслера был заряженный пистолет, и он был готов выхватить его, как только мишени перестанут двигаться.

Всадники развернулись и направили лошадей прямо на Иоганна, но Денсво в последний момент натянул поводья так, что его белый конь присел на задние ноги. Затем мужчина хищно оскалился:

– Неужели ты думал, что я не найду тебя?

– Было бы странно, если бы Ищейка не взяла след.

– Я убью тебя в поединке, подонок, – прорычал в ответ Денсво. Поняв, кто перед ним, он перестал скрываться: лицо медленно вытягивалось в подобие собачьей морды, покрываясь шерстью; глаза вспыхнули недобрым огнем.

Одним плавным движением Денсво спрыгнул с лошади и, выхватив саблю, остановился напротив соперника. Замах, несколько шагов – Кесслер легко увернулся от удара. Длинный клинок впустую описал сияющую дугу, заставив австрийца раскрыться. Иоганн не стал ждать второго шанса. Сабля коротко блеснула, и Денсво по-волчьи взвыл от боли: острие угодило ему в левую подмышку. Кесслер тут же отступил в сторону. Ищейка не сводил с него алых глаз: Существо явно было удивлено скоростью и мастерством противника.

Денсво несколько раз моргнул, превозмогая боль, и снова кинулся в атаку: убить Ищейку было не так-то просто. Краем глаза Кесслер заметил, что юноша – на вид ему было не больше пятнадцати – тоже спускается с коня, причем куда более неумело.

– Лукас, назад, – рявкнул Денсво, тоже уловивший движение позади.

– Отец! Позволь мне помочь! Ты ранен…

«Так это его сын», – мелькнуло у Кесслера в голове. Память услужливо подбросила сценку: Денсво говорит, что встретится с сыном в Ватерлоо.

– Лучше послушайся отца, – произнес Гримм. – Я не хочу убивать и тебя тоже.

Левая сторона мундира Денсво влажно поблескивала от крови, но он снова замахнулся, рассчитывая застать врага врасплох. Однако сейчас Кесслера направляли способности Гримма, и он легко избежал удара. Денсво не удержался на ногах, свалившись на землю возле трупа убитой им лошади.

Развернувшись на каблуках, Иоганн оказался лицом к лицу с мальчиком, направившим на него пистолет. Пуля просвистела совсем рядом с левым ухом охотника, но не задела его. Лукас выругался и схватился за саблю. Черты его лица начали расплываться, обнажая хищную природу Ищейки.

Кесслер выхватил пистолет, подаренный ему Наполеоном после побега с Эльбы, и прицелился в правое плечо мальчишки. Один выстрел, – и Лукас с воплем осел на землю: пуля раздробила ему кость. Пришло время заняться отцом – Денсво как раз поднялся на ноги. В его лице не осталось ничего человеческого, с острых клыков капала алая от крови слюна.

– Отдай монеты и убирайся прочь! – потребовал монстр. – Так и быть, я дам тебе пожить еще немного.

– Чтобы ты снова передал их Наполеону?

– Этого ты не узнаешь, – рыкнул Денсво, кинувшись на Кесслера с саблей. Но рана была глубока, а силы почти оставили его, поэтому клинок лишь впустую рассек воздух.

Иоганн парировал его выпад, скользнул в сторону и одним ударом перерубил шею австрийца. Страшная красноглазая голова откатилась в сторону.

Лукас бросился было к отцу, но тут же упал на колени, впившись пальцами в мокрую землю.

– Нет! – взвыл он, пытаясь подняться на ноги.

– Ты же не надеешься убить меня, мальчик?

Лукас все же выпрямился. Теперь он переводил взгляд с Кесслера на голову отца, которая постепенно снова принимала человеческий облик. Пальцы юноши разжались, и сабля с глухим звоном ударилась о камень.

Кесслер подошел ближе, и острие его клинка уперлось в шею Лукаса.

– Достаточно одного удара – и ты последуешь за отцом, – спокойно сообщил немец. – Воссоединитесь в Аду, как и положено Существам, отвергнутым Церковью.

Небольшая ложь – Иоганн прекрасно знал, что многие из Существ были христианами, и Денсво могли быть из их числа – возымела свой эффект: мальчик нервно сглотнул и облизнул губы. Его правая рука плетью висела вдоль тела.

– Я… я должен тебя убить…

– О нет. Это я должен убить тебя. Но видишь ли, Гриммы убивают Существ только тогда, когда их к этому вынуждают. Ты молод и, возможно, решишь питаться скотом, а не людьми. Поклянись мне в том. Поклянись, что никогда не попробуешь плоти женщины или мужчины.

– К-клянусь…

– Что ж, еще один вопрос – и ты будешь жить. Расскажи, зачем твой отец дал Наполеону монеты? Какая ему была выгода в том, что император снова нападет на войска союзников?

– Я не знаю, – мальчик качнул головой. – Не знаю.

– Тогда передавай привет отцу, – пожал плечами Кесслер, поудобнее перехватывая рукоять.

– Подождите! Отец… он говорил, что война не продлится долго. Наполеон одержит победу – но лишь на время. Потом он падет. Дальше будет хаос. Те, кому он служил, желали именно этого.

– А кому он служил?

– Он сказал, что объяснит мне это, когда я стану мужчиной. Сказал, что я не дорос до знакомства с теми, чья пища – война и разруха.

– Вот как. Значит, никаких имен?

– Нет, – Лукас прикрыл глаза дрожащей рукой. – Отец, я предал твое доверие…

Кесслер фыркнул.

– Я узнал слишком мало, чтобы об этом говорить. И все же ступай. Может, хоть так ты запомнишь, что истинное величие в том, чтобы даровать жизнь, а не отнимать ее. Забери оружие и уходи.

Он опустил саблю и кивнул на стоящую в стороне лошадь.

Лукас подхватил свой клинок, сделал несколько боязливых шагов, затем развернулся и бросился к коню. Рана мешала ему взобраться в седло, но он все же справился и развернул лошадь к ставке Наполеона.

Кесслер провожал его взглядом – а потому видел, как мальчик неожиданно остановил коня и обернулся к оставшемуся позади врагу. Лицо его было искажено горем и гневом.

– Вы и ваша семья заплатите за это! – крикнул он. – Клянусь!

Потом он пустил коня в галоп.

Кесслер не спеша подошел к убитой лошади, вытащил из седельных сумок самое ценное и взвесил в руке кошелек с монетами Закинтоса. Затем подозвал коня Денсво, взобрался в седло и помчался к немецкой границе. Ему не составило труда убедить себя, что не стоит придавать значения клятве Лукаса Денсво. Мальчик был ранен, разгневан, испуган. К тому же ему было далеко до отца.

И все же в глубине души Кесслера терзали сомнения. Зря он оставил парня в живых.

Ему следовало прислушаться к своей интуиции тогда, на дороге близ Ватерлоо. В текучей структуре времени эта ошибка превратилась в кусок льда, от которого во все стороны расползались кристаллы последствий. Много лет спустя один из этих ледяных пальцев снова дотянется до его семьи. И это прикосновение будет очень холодным.