Читать книгу Квартал Тортилья-Флэт. Консервный ряд (сборник) - Джон Стейнбек, Джон Эрнст Стейнбек - Страница 5

Нотариус оставил их у калитки второго дома, уселся в свой «форд» и, громыхая, покатил вниз по склону холма в Монтерей.

Дэнни и Пилон стояли перед некрашеным забором и с восторгом глядели на недвижимое имущество – на приземистый домишко, еще хранящий полосы давней побелки, на его пустые слепые окошки без занавесок. Но у крыльца цвела пышная кастильская роза, а в бурьяне, которым зарос дворик, кое-где алела дедушкина герань.

– Этот лучше того, – сказал Пилон. – Он больше.

Дэнни держал в руке новенький ключ. Он на цыпочках прошел по скрипучему крыльцу и отпер дверь. Большая комната осталась точно такой же, как при жизни вьехо. Украшенный розой календарь за 1906 год, шелковый платок на стене, с Боевым Бобом Эвансом, выглядывающим из-за палубных надстроек броненосца, прибитый рядом букет красных бумажных роз, связки запылившегося красного перца и чеснока, железная печка, старые кресла-качалки.

Пилон заглянул в дверь.

– Три комнаты, – благоговейно прошептал он. – И кровать, и печка. Мы будем здесь счастливы, Дэнни.

Дэнни с опаской переступил порог. От вьехо у него остались самые неприятные воспоминания. Пилон опередил его и бросился в кухню.

– Раковина с краном, – крикнул он и повернул кран. – Вода не идет. Дэнни, пусть водопроводная компания включит воду.

Они стояли и улыбались друг другу. Но Пилон заметил, что обладание собственностью уже накладывает печать беспокойства на лицо Дэнни. Никогда больше не будет оно беззаботным. Никогда больше не будет Дэнни бить окна, раз у него самого теперь есть окна, которые можно разбить. Пилон был прав – Дэнни возвысился над своими друзьями. Плечи его расправились, готовые принять на себя все тяготы новой сложной жизни. Но перед тем как он навсегда покончил со своим прежним простым и ясным существованием, один крик боли все же сорвался с его уст.

– Пилон, – сказал он грустно. – Хорошо бы этот дом был твоим, а я поселился бы здесь с тобой!

Пока Дэнни ходил в Монтерей просить, чтобы включили воду, Пилон забрел на заросший бурьяном задний двор. Тут стояли фруктовые деревья, почерневшие и покрывшиеся наростами от старости, искривившиеся и засыхающие от отсутствия ухода. В бурьяне имелись шалашики для несушек, груда ржавых обручей, куча золы и размокший матрац. Пилон заглянул через забор в птичник миссис Моралес и, минуту поразмыслив, проделал в заборе несколько дырок для кур.

«Им будет приятно устраивать гнезда в высоком бурьяне», – сочувственно подумал он. Он решил также изготовить ловушки на случай, если во двор вдруг явятся петухи и будут мешать курам и не пускать их в гнезда. «Мы будем тут счастливы», – снова подумал он.

Дэнни вернулся из Монтерея полный негодования.

– Водопроводная компания требует депозита, – сказал он.

– Депозита?

– Ну да. Сначала дай им три доллара, а потом они пустят воду.

– Три доллара, – назидательно заявил Пилон, – это три галлона вина. А когда оно кончится, мы займем ведро воды у нашей соседки миссис Моралес.

– Но у нас нет трех долларов на вино.

– Я знаю, – сказал Пилон. – Но, может быть, нам удастся занять немного винца у миссис Моралес.

День начинал клониться к вечеру.

– Завтра мы наведем тут порядок, – сказал Дэнни. – Завтра мы тут все вымоем и выскребем. А ты, Пилон, скосишь бурьян и выбросишь весь мусор в овраг.

– Бурьян? – в ужасе вскричал Пилон. – Только не этот бурьян! – И он изложил свои соображения относительно кур миссис Моралес.

Дэнни тут же согласился с ним.

– Мой друг, – сказал он, – я рад, что ты поселился у меня. А теперь я наберу топлива, а ты раздобудь что-нибудь на обед.

Пилон, вспомнив про свой коньяк, решил, что это несправедливо.

«Я становлюсь его должником, – с горечью подумал он. – Я лишусь свободы. Скоро я стану рабом из-за этого кровопийцы-дома».

Но он все-таки отправился искать обед.

Пройдя две улочки, уже у самой опушки леса он заметил петушка плимутрока, разгребавшего пыль посреди дороги. Петушок достиг той поры юности, когда голос его начал ломаться, а ноги, шея и грудь еще не обросли перьями. Голова Пилона была еще полна благостными размышлениями о курах миссис Моралес, и, быть может, поэтому он тут же ощутил живейшую симпатию к молодому петушку. Он медленно направился к темному сосновому лесу, а петушок бежал перед ним.

Пилон сочувственно думал: «Бедная лысая птичка. Как ты, наверное, мерзнешь на рассвете, когда выпадает роса и воздух холодеет перед зарей. Милосердный Господь не всегда бывает милосерден к малым тварям». И еще он подумал: «Вот ты играешь на улице, цыпленочек, и в один прекрасный день тебя переедет автомобиль, и тебе еще повезет, если он сразу убьет тебя. Но что, если он только сломает тебе крыло или лапку? Тогда ты останешься несчастным калекой до конца дней своих. Твоя жизнь слишком тяжела для тебя, маленькая птичка».

Он продвигался медленно и расчетливо. Порой петушок пытался прорваться назад, но каждый раз у него на пути оказывался Пилон. В конце концов он исчез среди сосен, и Пилон неторопливо последовал за ним.

Да будет воздано должное душевной доброте Пилона: из чащи не донеслось ни единого крика страдания. Петушок, которому Пилон пророчил жизнь, полную мук, умер мирно или, во всяком случае, тихо. А это делает немалую честь сноровке Пилона.

Десять минут спустя он вышел из лесу и зашагал к домику Дэнни. Петушок, уже ощипанный и расчлененный, покоился в его карманах. Среди жизненных правил, которыми руководствовался Пилон, одно было незыблемо: никогда, ни при каких обстоятельствах не приноси домой перья, голову и лапки, ибо только по ним можно опознать птицу.

Вечером друзья топили печку сосновыми шишками. Огонь ворчал в трубе. Дэнни и Пилон, сытые, пригревшиеся и счастливые, тихонько покачивались в качалках. Обедали они при свете огарка, но теперь только отблески огня в печке разгоняли мрак комнаты. И к довершению блаженства по крыше забарабанил дождь. Крыша протекала совсем немного, да и то в местах, где все равно никто не захотел бы сидеть.

– Хорошо! – сказал Пилон. – Вспомни-ка ночи, когда мы мерзли на улице. Вот это настоящая жизнь!

– Да, – ответил Дэнни. – И как-то странно: сколько лет у меня не было дома. А теперь их у меня целых два. Не могу же я ночевать в двух домах.

Пилон не терпел бессмысленного расточительства.

– Это и меня тревожит. Почему бы тебе не сдать другой дом жильцу? – предложил он.

Ноги Дэнни со стуком опустились на пол.

– Пилон! – воскликнул он. – Как я сам об этом не подумал? – Мысль казалась ему все более заманчивой. – Но кто его у меня снимет, Пилон?

– Я его сниму, – сказал Пилон. – Я буду платить за него десять долларов в месяц.

– Пятнадцать! – потребовал Дэнни. – Это хороший дом. Пятнадцать долларов – цена без запроса.

Пилон поворчал, но согласился. Впрочем, он согласился бы и на гораздо большую сумму, ибо он только что видел, как преображается человек, поселившийся в собственном доме, и ему очень хотелось самому испытать такое преображение.

– Значит, договорились, – закончил Дэнни. – Ты снимешь мой дом. Я буду хорошим домохозяином, Пилон. Я не стану тебе докучать.

У Пилона, если не считать года, проведенного в армии, ни разу в жизни не было за душой пятнадцати долларов. «Но платить за дом надо будет только через месяц, – подумал он, – а кто знает, что может случиться за месяц?»

Очень довольные, они покачивались у печки. Потом Дэнни вышел из дома и вскоре вернулся, держа в руках несколько яблок.

– Дождь их все равно испортил бы, – сказал он в свое оправдание.

Пилон, не желая отставать от друга, встал, зажег огарок и направился в спальню, откуда тотчас же вернулся с тазиком, кувшином, двумя красными стеклянными вазами и пучком страусовых перьев.

– Плохо, когда кругом столько хрупких вещей, – сказал он. – Стоит им разбиться или сломаться, и тебе становится грустно. Лучше совсем их не иметь. – Он снял со стены бумажные розы. – Подарок для синьоры Торрелли, – объяснил он, исчезая за дверью.

Вскоре он вернулся, мокрый, но торжествующий: в руке он держал бутыль красного вина вместимостью в галлон.

Позже они сцепились друг с другом, но даже не узнали, кто победил, потому что оба очень устали от волнений этого дня. Вино навевало дремоту, и они так и уснули на полу. Огонь потух, печка, остывая, тихонько пощелкивала. Огарок опрокинулся и после нескольких протестующих голубых вспышек погас в лужице собственного сала. В доме воцарились тьма, тишина и покой.