Читать книгу Волчье озеро - Джон Вердон - Страница 13

Доехав до западного берега водохранилища Пепактон, Гурни свернул на посыпанную гравием разворотную площадку. Сотовая связь в этих краях была так себе, но в этом месте его телефон всегда работал.

Он надеялся отыскать какое-то связующее звено в столь противоречивых рассказах Гилберта Фентона, Баумана Кокса и Джейн Хэммонд.

Сначала он позвонил Джейн.

– У меня вопрос. Ричард когда-нибудь консультировал по вопросам сексуальной ориентации?

Джейн замешкалась.

– Да, немного, в самом начале карьеры. А что?

– Только что я говорил с пастором, который знал одного из самоубийц. Он рассказал, что ваш брат проводил терапию, направленную на изменение сексуальной ориентации человека.

– Что за бред! Ничего такого он не делал. – Она замолчала, как будто больше ей нечего было сказать.

Гурни ждал.

Она вздохнула.

– В начале карьеры Ричард действительно принимал пациентов, испытывавших терзающие чувства по поводу своей гомосексуальности и боявшихся рассказать об этом родным. Он помогал им принять и полюбить себя. Вот и все.

– Это точно все?

– Да. Хотя… Был один инцидент: группа пасторов-фундаменталистов начала целую кампанию против Ричарда, он получал письма с угрозами и оскорблениями. Но это было почти десять лет назад. Какое это имеет значение сейчас?

– У некоторых людей хорошая память.

– Некоторые люди просто мракобесы, которым необходимо кого-нибудь ненавидеть.

Гурни не мог не согласиться. С другой стороны, слишком рано было списывать со счетов демоническую версию Кокса как простое мракобесие.

Позвонив Хардвику, Гурни попал на автоответчик. Он оставил ему сообщение с предложением проверить имейл и послушать приложенную к нему аудиозапись. А также попросил, если получится, выйти на след пропавшей девушки Стивена Пардозы.

Затем он позвонил Ребекке Холденфилд. Она взяла трубку после третьего гудка.

– Привет, Дэвид, давно тебя не слышала. Чем могу быть полезна? – Даже по телефону ее голос излучал еле уловимую сексуальность, одновременно манившую и настораживавшую его.

– Расскажи мне про Ричарда Хэммонда.

– Ричарда Хэммонда, который в эпицентре урагана?

– Именно.

– Незаурядный ум. Меланхолик. Новатор. Использует самые современные техники. Тебя что-то определенное интересует?

– Что ты знаешь про ураган?

– Да как все, кто слушает новости по дороге на работу. За один месяц – четыре пациента, покончивших с собой.

– Ты слышала версию полиции, что суициды якобы спровоцированы гипнотическим внушением?

– Да, слышала.

– Думаешь, это возможно?

У нее вырвался иронический смешок.

– Хэммонд, конечно, исключительно талантлив, но всему есть границы.

– Расскажи-ка мне про границы.

– Гипноз не способен принудить человека сделать нечто, противоречащее его базовым ценностям.

– То есть склонить к самоубийству с помощью гипноза абсолютно невозможно?

Она задумалась.

– Небрежный и некомпетентный гипнотерапевт может подтолкнуть суицидально настроенного человека. Но не может зародить жажду смерти в человеке, который хочет жить. Ничего подобного никогда не было зафиксировано.

Настал черед Гурни призадуматься.

– Все говорят, Хэммонд настоящий уникум в своей области. Вот и ты сказала, что он использует продвинутые техники. Что это значит?

– Он выходит за рамки. Я видела аннотацию к статье, представленной на конференции Американской ассоциации психиатров, – в ней он сопоставляет нейропсихологию и мотивационную гипнотерапию. Он утверждает, что интенсивная гипнотерапия создает новые нейронные связи, благоприятствующие формированию новой манеры поведения.

Гурни промолчал. Он ждал, заметит ли она, как противоречит своему же утверждению о пределах гипнотерапии.

– Не пойми меня превратно, – добавила она быстро. – Нет никаких доказательств того, что даже самый интенсивный гипноз может обратить стремление жить в желание умереть. Кстати говоря, важен еще один момент – на что способен тот или иной человек.

Гурни ждал, что Ребекка скажет дальше.

– Дело в характере. В характере и в личных качествах. Из того, что я видела и слышала, я бы сказала, что, с точки зрения темперамента и морали, Ричард вряд ли способен срежиссировать подобное. Он – вечный вундеркинд, невротик, может быть, чересчур измученный гений. Но он не чудовище.

– Кстати, ты видела мой имейл?

– Нет, если ты отправил его в последние час-полтора. Совсем не было времени проверить почту. А что там?

– Я только что встречался с проповедником из Флориды, который уверен, что Хэммонд самое настоящее чудовище. Я отправил тебе аудиозапись нашего с ним разговора.

– Звучит дико. Прямо сейчас не смогу послушать, меня ждет клиент. Но я обязательно послушаю позже… и перезвоню тебе. Хорошо?

В ее голосе прозвучала нотка недосказанности. Гурни снова выжидающе промолчал.

– Знаешь, – заговорила она, – чисто теоретически, если бы кто-нибудь понял, как это сделать…

– Ты имеешь в виду – заставить человека покончить с собой?

– Да. Если бы кто-нибудь действительно мог…

Казалось, от одной мысли о возможных последствиях она не знала, что и сказать.

Гурни задумчиво глядел в сторону водохранилища. В голове у него крутилась незаконченная фраза Ребекки Холденфилд, и он все больше и больше убеждался в том, что услышал в ее голосе некоторый ужас.

Он поглядел на часы на приборной доске. Было 3.23. В тенистую горную долину уже опускался закат – приближался день зимнего солнцестояния.

Мысли Гурни переключились на всплывавшие в его воображении картины. Знакомые, но тревожные образы. Они то и дело возникали у него в голове с тех пор, как он впервые увидел их во сне. Этот сон приснился ему вскоре после того, как они с Мадлен переехали в Западные Катскиллы и узнали про старые фермерские поселения, которые уничтожили и затопили водой, чтобы создать водохранилище.

Из-за потребности Нью-Йорка в воде сельских жителей принудительно лишили собственности. Все дома, амбары, церкви, школы, магазины – все было сожжено дотла; обугленные бревна и каменные фундаменты бульдозерами сравняли с землей, все останки, захороненные на местных кладбищах, эксгумировали. Словно никогда это место не было обитаемо, словно не было деревень, простоявших там больше века. Теперь здесь было лишь огромное водохранилище, а утрамбованные бульдозерами следы людей давно уже поглотило илистое дно.

Эти рассказы явно повлияли на Гурни, но не они явились ему во сне. Ему казалось, что он стоит в мутной сине-зеленой пучине водохранилища, в полной тишине. Вокруг него – заброшенные дома без окон и дверей. Необъяснимым образом среди затопленных фермерских построек оказывается многоквартирный дом в Бронксе, где он вырос. Тоже пугающе пустой. Вместо окон на мрачном кирпичном фасаде зияют квадратные дыры, в этих проемах угревидные твари извиваются. В темноте затаились ядовитые морские змеи, выжидающие, когда же жертва решится заглянуть внутрь. Медленное ледяное течение подталкивает его сзади все ближе и ближе к угрюмым стенам с их жуткими внутренностями.

Образы эти были настолько реалистичны, что Гурни брезгливо поморщился. Он потряс головой, сделал глубокий вдох, завел машину, выехал обратно на проселочную дорогу и двинулся в сторону дома, пообещав себе больше никогда не зацикливаться на этом сне.

Оставшиеся двадцать километров от водохранилища до Уолнат-Кроссинга пролегали через холмы и лощины, и его телефон не работал. Но как только он свернул на узкую дорогу, ведущую к их дому, телефон зазвонил – он въехал в зону покрытия Уолнат-Кроссинга.

Звонила Джейн Хэммонд.

– Вы уже слышали? – В голосе ее звучали нотки гнева.

– Слышал что?

– Последнее выступление Фентона.

– Что произошло?

– Он все больше усложняет ситуацию.

– Что он сделал?

– Он заявил, что Ричард – его “главный подозреваемый” во всех четырех, как он выразился, случаях “преднамеренного убийства”.

– “Преднамеренного убийства”? Он так и сказал?

– Да. И когда журналист спросил его, значит ли это, что Ричарда арестуют и предъявят обвинения в убийстве первой степени, Фентон не отрицал этого.

– А что он сказал?

– Что такой вариант рассматривается и что расследование продолжается.

– Приводил ли он новые доказательства, подтолкнувшие его к таким выводам?

– Все тот же бред сивой кобылы. Отказ Ричарда сотрудничать со следствием. Конечно, он отказался! Кто же сотрудничает с толпой линчевателей!

– Едва ли это новые доказательства. Что-нибудь еще было упомянуто?

– Всякая чушь по поводу снов. Теперь он говорит, что всем четверым погибшим снился один и тот же сон. Это уже какой-то полный бред.

Гурни съехал на обочину. Странно, когда одному человеку каждую ночь снится один и тот же сон. Но один и тот же сон у четверых – это уж слишком!

– Вы уверены, что вы правильно поняли его?

– О да, я все правильно поняла. Он сказал, что каждый из них предоставил подробное описание своих кошмаров. Хоран рассказал пастору. Бальзак – психотерапевту. Пардоза рассказал своему хиропрактику. А Итан описал кошмар в каком-то письме. Фентон говорит, что по сути все описания аналогичны.

– И что он хочет этим сказать?

– Якобы тот факт, что всем им приснились одинаковые сны после гипноза Ричарда, свидетельствует, что это его рук дело. Причем не только сны, но и самоубийства. А еще он сказал “четыре самоубийства, о которых нам известно на данный момент”, будто Ричард может оказаться серийным убийцей.

– Но официально Фентон не предъявлял Ричарду никаких обвинений?

– Официально? Нет. Оклеветал ли он его? Да. Испортил ему репутацию? Да. Разрушил карьеру? Да. Всю его жизнь вывернул наизнанку? Да.

Еще какое-то время она тараторила, давая волю злости и отчаянию. Хотя обычно при проявлении таких бурных эмоций Гурни и чувствовал себя не в своей тарелке, ему была понятна ее реакция на происходящее, с каждым новым витком становившееся все загадочней.

Один и тот же сон снится четверым?

Как такое возможно?

Он снова нажал на газ, проехал мимо амбара, мимо пруда, по дороге через пастбище. Припарковавшись у дома, он заметил краснохвостого сарыча. Тот кружил над полем, между амбаром и домом. Кажется, нацеливался он на небольшой загон, пристроенный к курятнику. Гурни вылез из машины и стал смотреть, как хищник сделал еще один медленный круг и, изменив курс полета, вскоре скрылся из виду над кленовой рощей, граничащей с пастбищем.

Он вошел в дом и позвал Мадлен, но та не отозвалась. Было всего четыре часа. Гурни был доволен, что приехал ровно как обещал, но разочарован, что Мадлен не оценит этот редкий случай его пунктуальности.

Где же она?

На работе, в психиатрической клинике, у нее был сегодня выходной. Машина ее стояла на своем обычном месте около дома, так что она не могла уйти далеко. Было холодно и смеркалось, вряд ли она пошла гулять вдоль сине-серых гор по одной из троп, ведущих к старой каменоломне. Ее бы остановил не холод, а надвигающаяся темнота.

Гурни позвонил ей на мобильный и вздрогнул, услышав звонок метрах в полутора от своего локтя – телефон лежал на комоде, выполняя функцию пресс-папье для нераспечатанных писем.

Он вошел в кабинет в надежде на то, что она оставила на столе записку.

Записки не было.

На автоответчике мигала лампочка. Он нажал кнопку “прослушать”.

“Здравствуй, Дэвид. Ребекка Холденфилд. Я прослушала запись твоего разговора с Коксом. Странный разговор – это мягко сказано. У меня есть вопросы. Мы можем встретиться? Может на полпути между Уолнат-Кроссингом и моим офисом в Олбани? Жду твоего звонка”.

Гурни перезвонил ей и, вновь попав на автоответчик, оставил сообщение.

“Привет, Ребекка. Дэйв Гурни. Встретиться будет сложно. Завтра утром я выезжаю в Адирондак – увидеть Хэммонда, если получится. А на следующий день еду в Северный Вермонт – прогулки на снегоступах и все такое. Вернусь самое ранее дней через пять-шесть. Однако мне интересно, что ты думаешь про этот сон. Кстати говоря, главный следователь БКР только что рассказал журналистам невероятную подробность про сны. Проверь обновления в интернете и перезвони мне, как сможешь. Спасибо”.

Как только он закончил разговор, телефон снова зазвонил у него в руке. Это был Хардвик, который уже начал говорить, когда Гурни только поднес трубку к уху.

– …за хрень происходит?

– Отличный вопрос, Джек.

– Кокс и Фентон что, соревнуются за звание главного психа на планете?

– Ты послушал запись, как Кокс пересказывает сон Хорана?

– Ага. Сон, который, как заверяет Фентон, снился всем жертвам.

– С трудом верится?

– В собачью чушь такого масштаба верится с трудом.

– Мы с тобой, Джек, оказались в очень неудобном положении – нам придется либо принять то, что существует некий заговор и Фентон лжет с разрешения начальства БКР, либо поверить, что четыре человека увидели один и тот же сон и он довел их до самоубийства.

– Ты же не думаешь, что это возможно?

– Все, что я слышу об этом деле, кажется совершенно невозможным.

– Что будем делать?

– Нам нужно искать возможные связи. Места, где могли пересекаться дорожки наших жертв. Проверить, не были ли они в прошлом знакомы с Ричардом Хэммондом. Или с Джейн. Или с Пейтоном Голлом, который, по словам Джейн, ровесник трех жертв, что важно.

– Работка не из легких, но я берусь.

Закончив разговор, Гурни несколько минут простоял у окна в кабинете, пока темнеющее закатное небо не напомнило ему о Мадлен. Он подумал, что пора идти искать ее, пока совсем не стемнело. Но где начать поиски? Это так непохоже на нее…

– Я была у пруда.

Он подскочил от неожиданности – так тихо она вошла в дом и оказалась у двери кабинета. Когда-то Гурни приводила в замешательство ее необъяснимая способность отвечать на вопросы, которые он задавал мысленно, но теперь он уже привык к этому феномену.

– У пруда? Не слишком ли промозглый для этого вечерок?

– Да нет. Приятно подышать свежим воздухом. Ты видел ястреба?

– Да. Думаешь, надо с этим что-то делать?

– Кроме того, как восхищаться его красотой?

Он пожал плечами, и между ними повисло молчание.

Первой заговорила Мадлен.

– Ты собираешься с ней встречаться?

Гурни сразу понял, что она говорит о Ребекке, должно быть, услышала сообщение на автоответчике. Ее небрежный тон задел его.

– Я не очень понимаю, каким образом. Не раньше, чем мы вернемся из Вермонта, да и то…

– Она найдет способ.

– В каком смысле?

– Ты же понимаешь, что интересен ей.

– Ребекку интересует только ее карьера и любые контакты, которые могут быть полезны ей в будущем.

Снова тишина. На этот раз заговорил Гурни.

– Что-то не так?

– Что не так?

– После визита Джека и Джейн ты словно где-то далеко.

– Извини. Я, наверное, просто не в настроении.

Она развернулась и ушла на кухню.

Быстро и почти без разговоров они поужинали пикшей с вареной картошкой и разогретым в микроволновке горошком. Когда они убирали со стола, Гурни спросил:

– Ты предупредила Сару, что мы уезжаем на день раньше?

– Нет.

– Скажешь ей?

– Да.

– Если с утра мы откроем курятник и выпустим курей гулять, нужно будет, чтобы кто-нибудь закрыл их вечером.

– Хорошо. Я ей позвоню.

Воцарилось молчание, и Мадлен взялась мыть посуду: тарелки, столовые приборы, сковородку из-под пикши, кастрюлю для картофеля. Поставила все сушиться. Еще много лет назад Мадлен настояла на том, что это будет ее ежедневный ритуал.

Гурни отводилась второстепенная роль – он сидел и наблюдал.

Закончив, Мадлен вытерла руки; однако вместо того, чтобы взять книгу и устроиться в своем любимом кресле в дальнем углу комнаты около печки, она так и стояла, глубоко погрузившись в свои мысли.

– Мэдди, что, черт возьми, происходит?

Только открыв рот, он уже знал, что не прав, что вопрос свой задал скорее от недовольства, чем из беспокойства.

– Я же сказала. Просто столько всего накопилось. Во сколько мы выезжаем?

– С утра. В восемь? Может, в восемь тридцать? Хорошо?

– Ладно. Ты собрался?

– У меня не очень много вещей.

Несколько секунд она смотрела на него, потом погасила свет над раковиной и вышла из кухни в коридор, ведущий в их спальню.

Он посмотрел за французские двери и ничего не увидел. Вечерние сумерки уже давно переросли в беспроглядную ночь, безлунную и беззвездную.