Читать книгу Непробиваемые. Истории о лучших вратарях мира - Джонатан Уилсон - Страница 5

СЕГОДНЯ ГОЛКИПЕРЫ, кажется, вечны. Выглядит естественным, что команда должна быть составлена из десяти плюс одного, что за полевыми игроками, суетливо разбирающими позиции в своих 4–4—2 или 4–2—3—1, или 4–3—3 без выраженного форварда, всегда присутствует этот не отраженный в схемах другой, его место настолько неоспоримо, что никто даже не утруждается упоминать его, когда дискуссия касается схем и расстановок. Это, впрочем, относительно свежий феномен. Когда игра, со временем эволюционировавшая в современный футбол, только зарождалась с основанием Футбольной ассоциации (ФА) в 1863 году, не существовало никаких голкиперов в современной трактовке этого термина.

Футбол на заре своего развития – в Британии уж как минимум – был целиком и полностью завязан на дриблинге и голах и очень мало затрагивал организационный процесс и способы противостояния дриблингу и голам соперника. Ни одна из многих, предпринятых в середине XIX века, попыток написать единые футбольные правила для всех – то бишь разработать футбольный кодекс, который объединит вместе спортсменов из разных общеобразовательных школ, у каждой из которых был свой способ игры в то, что они называли «футболом», – не предполагала какое-либо упоминание голкиперов. Первым матчем, сыгранном по правилам ФА, стала игра между «Барнс» и «Ричмондом». Завершилась она безголевой ничьей, несмотря на то что обе команды вышли на поле с двумя защитниками и девятью форвардами, что было привычной расстановкой того века. Согласно ранним правилам игры, любой игрок мог «честно ловить» летящий мяч руками, что давало его команде право на штрафной удар, если сразу после того, как мяч был пойман, игрок ступал на газон бутсой. Однако бежать с мячом в руках и забивать бросками было запрещено.

В этом отношении ФА едва ли следовала вековым традициям игры. Правила, составленные в школе Шрюсбери в 1858-м, а также шеффилдские правила 1857-го разрешают «честно ловить» мяч, но никак не упоминают вратарей, тогда как правила Хэрроу от 1887 года, ясно отражающие то, как в игру играли в этой школе уже не один год, позволяли брать мяч в руки, но только для того, чтобы поймать его, причем игрок должен был кричать в этот момент слово «ярды». Если он это делал, правила обязывали его сдвинуться на три ярда в любом направлении от места «поимки» мяча без всяких препятствий со стороны соперника.

Ни одна из вариаций игры, которые, по утверждениям, были предшественниками современного футбола, не предполагала наличия в команде одинокого игрока, державшегося позади всех. Большинство вариаций разрешали игрокам так или иначе брать мяч в руки или ловить его, и хотя лишь некоторые из них дозволяли игрокам передвигаться с мячом в руках, все они, как кажется, делали бо́льшую ставку на игру в атаке, нежели на оборону (даже несмотря на то, что в некоторых вариантах игры голы забивались лишь пару раз за столетие).

Однако, какими бы малочисленными и незаметными для игры были защитники, они все же были, и из них, по всей видимости, и эволюционировали вратари. В phaininda и harpastum, древнегреческой и древнеримской играх соответственно, которые игрались маленьким мячом и имели куда больше общего с корнуоллским хоккеем на траве, чем с футболом, более медлительные игроки располагались сзади, для них медик и философ Гален даже придумал термин – locus stantium, что означало «позиция стоящих игроков».

Наши знания об этих древних играх ограниченны, но к концу XVI века в Италии, и в особенности во Флоренции, стала набирать популярность другая игра с мячом, которая, как было бы логично предположить, вела свои корни от harpastum’а, и называлась она calcio. Из правил, составленных флорентийским дворянином Джиованни де Барди, мы знаем, что команды в этой игре состояли из двадцати семи человек, которые, как записано в Vocabolario della Crusca, опубликованном в 1612 году, состояли из «15 innanzi o corridori, 5 sconciatori, 4 datori innanzi, 3 datori e dietro» – иными словами, расстановка была 15—5–4—3, но вратаря не было. Впрочем, в игре, где каждому игроку дозволено брать мяч в руки, все защитники были в каком-то смысле вратарями.

Но прежде чем могли бы появиться вратари, должны были появиться сами ворота, а на заре развития футбола консенсуса на этот счет не было. В calcio, к примеру, ворота каждой команды были во всю ширину поля. Британская традиция, прямой предок современного футбола, кажется, в общем предпочитала более узкую, разграниченную область на каждом конце поля.

В своей книге 1801 года Sports and Pastime of the People of England Джозеф Стратт, к примеру, так описывал игру в Йоркшире: «Когда играется матч по футболу, составляются команды с равным числом участников, которые выходят на поле и располагаются между двумя воротами, находящимися на расстоянии в 80 или 100 ярдов друг от друга, – писал он. – Ворота, как правило, делаются из двух палок, расставленных друг от друга на расстоянии в два-три фута». При такой скромной ширине ворот не было никакой нужды в том, чтобы ставить кого-то их стеречь. Правила Итонского пристенка примерно похожи, игра проводится на поле длиной в 120 ярдов и шириной в 6 ярдов, а ворота там столь малы – дверь в одном конце и отмеченный участок вяза на другом, – что выделять специального голкипера в команде, состоящей из 18 или даже 20 человек, было просто бессмысленно.

Со временем, в течение всего XIX века, стало формироваться понимание того, что те, кто оборонялся глубоко, играли особенную роль, даже несмотря на то, что ее не очень-то уважали. Во времена Рима ее исполняли самые медленные игроки, но в школах викторианской Англии защитников воспринимали как игроков, которым не хватало не столько физической крепости, сколько силы духа. В книге Football at Westminster School С. Бенам пишет об игре, в которой были ворота примерно в двадцать ярдов шириной, именно такое расстояние было между удачно расположенными деревьями на обоих концах поля. «Ребята поменьше, тупицы и трусы были голкиперами, двенадцать или пятнадцать человек на каждом конце поля, и все они были разбросаны по этому широкому пространству, – говорил он. – Если кто-либо из игравших показывал себя «трусом» или плохо играл впереди, его тут же отправляли в ворота, и не только на этот день, но в качестве длительного наказания. С другой стороны, если кто-то из голкиперов удачно спасал ворота от гола, его тут же вызывали играть в поле, и там он уже играл всегда». В этом, разумеется, кроется логическая неувязка, ведь как только кто-то показывал себя способным вратарем, он переставал таковым быть, но что более важно, так это то клеймо, с которым вынужден был мириться игравший вратаря, клеймо, которое, по крайней мере в Британии, до сих пор временами напоминает о себе.

У всех школ были свои правила, которые во многом зависели от имевшегося в их распоряжении поля, но идея с несколькими вратарями, как кажется, была тем немногим, что их объединяло. В книге The Book of Rugby School есть глава, написанная, по всей видимости, У. Арнольдом, братом директора Томаса, которая почти наверняка послужила источником информации для знаменитого матча, описанного Томасом Хьюзом в «Школьных годах Тома Брауна». В ней описан матч команды из сорока человек, которой противостояло 460 других игроков, из которых 260 стояли в воротах.

Суть неблагодарной вратарской работы была очевидна. В своей книге Recollections of Schooldays at Harrow преподобный Дж. Торр описывает, как «в задачи маленьких ребят входила оборона «базы» или ворот, что было совершенно безрадостной работой, и когда начиналась атака соперника, они, как правило, оказывались лежащими навзничь в грязи. Директор Кристофер Вордсворт (1836–1844) оговаривал в правилах, что не более четырех мальчишек может одновременно «сторожить базу» и не более чем на протяжении тридцати минут».

Если где эта позиция и была еще более опасной, так это в Чартер-хаус, где в футбол играли не на травяном поле, а в крытой аркаде монас-тыря шириной 20 футов и длиной в 70 ярдов. И вновь обороной или вратарской работой занимались совсем юные слабачки. «Очень скоро мяч угодил в одну из опор, результатом чего стала жуткая сутолока, в которой участвовали пятьдесят или шестьдесят мальчиков, сбившихся в кучу и остервенело пинавшихся и толкавшихся в попытках высвободить мяч», – писали Е. П. Ирдли-Вилмот и С. Стретфилд в Charterhouse Old and New.

Мастеровитый игрок, ощущая, что мяч у него в ногах, терпеливо выдерживал паузу, ожидая возможности, пока, наконец, ему не удавалось ловко подработать мяч, после чего он несся как угорелый по аркаде к воротам соперника. Толпа затем рассасывалась и начинала преследование. Теперь настало время проверить на прочность молодых слабачков.

Чтобы помешать мячу оказаться вблизи ворот, один из молодых в авангарде выскакивал с позиции и бежал прямо на врага с мячом, что обычно кончалось тем, что он, совершив несколько переворотов с ног на голову, оказывался ярдах в пяти припечатанным к камням. У такого хода, однако, была своя цель: он не только давал время его команде собраться, но также служил способом приободрить партнеров-слабачков, чтобы они выстроились плотным и крепким фронтом. Если мальчишка с мячом получал поддержку собственной команды, они все вместе что есть силы врезались в ряды молодых, после чего начиналась жуткая свалка. Молодые делали все, лишь бы помешать мячу протиснуться в ворота, пробивали себе путь кулаками и хватались за углы стен, чтобы получить преимущество в толкучке. Иногда такие свалки могли продолжаться до трех четвертей часа. Голени разбивались до синевы; куртки и другие предметы одежды разрывались почти что в клочья; молодых пинали и затаптывали».

По мере того как век приближался к своему экватору, начинало формироваться какое-то единое восприятие того, сколько игроков должно быть в команде и каких размеров должны быть ворота. В своей книге History of British Football Перси М. Янг предоставляет анекдотичное доказательство того, что футбол с 11 игроками в команде был привычным делом в Хэрроу в 1830-е, но первый достоверный репортаж об игре двух команд по 11 человек в каждой был опубликован в 1841 году в журнале Bell’s Life, где рассказывалось о том, что Игра на поле (которая не была в точности футболом, но очевидным образом сильно на него походила) прошла в Итоне между двумя командами по 11 человек в каждой.

Размеры ворот варьировались даже еще значительнее, нежели размеры поля. Матч команд из 11 человек между Итоном и Хэрроу в 1862 году, к примеру, предполагал «базы» в 12 футах друг от друга, высотой 20 футов каждая. Предположение о том, что ворота может защищать один-единственный человек, как мы видим, не встречало понимания. Первые правила ФА, составленные в 1863 году, определяли, что ворота должны быть в 20 футов шириной (как это есть и сейчас), но очевидным образом оговаривали, что гол засчитывался всякий раз, когда мяч «проходил между штангами»; никакого ограничения по высоте ворот не было.

Шеффилдский клуб, первый в рядах северных организаций, чья версия футбола вышла за рамки исключительно школьного вида спорта, пролоббировал изменения в правилах, которые вступили в силу в 1866 году и определяли максимальную высоту ворот в 8 футов, которую отмечали лентой; с тех пор размеры ворот не изменились. «Шеффилд», однако, хотел ввести и перекладины, и со временем ФА, поняв преимущества их появления, легализовала перекладины в 1875 году, а в 1882-м сделала их обязательным атрибутом футбольных матчей.

Желание некоторых людей определить максимальную высоту ворот имело смысл. Игра северных провинций задокументирована куда менее подробно, нежели футбол, практиковавшийся в школах, но, судя по всему, еще до введения единых правил в 1860-е, по крайней мере несколько вариантов игры предполагали наличие на поле подобия голкипера. «Голкипер, – гласили шеффилдские правила от 1857 года, – игрок обороняющейся команды, который в момент атаки соперника находится ближе всех к собственным воротам». Другими словами, правило последнего человека часто применялось, когда люди собирались попинать мяч.

В средних школах, однако, самое раннее упоминание голкиперов восходит к матчу между школой «Аппингэм» и «Олд Бойс», о котором 15 декабря 1865 года в школьной газете была опубликована заметка.

После небольшого перерыва «Олд Бойс» сумели забить гол. Это преимущество они, как кажется, очень хотели удержать. Вратарская игра Роунсли (В. Ф. Роунсли, 1845–1927 гг., бывший пажем на свадьбе Теннисона; его младший брат, Кэнон Хардвик Роунсли, был одним из основателей Национального Фонда) в составе наших оппонентов была просто блестящей; не такой, как в школах, где она была расхлябанной и в целом ущербной… мяч держался близко к воротам «Олд Бойс», но в то же время проявлял крайнее отвращение к перспективе оказаться между двух штанг.

Тем временем минуты уходили все быстрее, а «Олд Бойс» все так же были впереди на один злосчастный гол. «Еще две минуты!» – прокричал арбитр. Настало время последнего штурма. Школа, ведомая галантным Чайлдсом, теряла терпение и приходила в ярость. Роунсли был спокоен и внимателен в воротах. Ни один мяч не мог пролететь мимо его вездесущих рук и ног. Неужели ничего нельзя было сделать? Неужели никому не достанет смелости, чтобы заработать этот гол? Достанет. Внезапно суета, летящий мяч, отчаянный рывок, ноги семенят, враги остаются позади один за другим, Чайлдс демонстрирует правдивость хорошо известной поговорки «правая нога в правильном месте», Роунсли запутан его быстрыми движениями, и вот гол забит.

Что бросается здесь в глаза, так это смена тона. Тут голкипер предстает героем, он далек от ярлыка «труса» двадцатилетней давности, что свидетельствует о признании важности его роли на поле. В книге A Century of Soccer Теренс Дилэйни утверждает, что именно в 1865 году один из защитников стал называться «голкипером», тогда как десять полевых игроков «прикрывали» ворота, двое «позади» и восемь человек форвардов.

Только в 1871 году, однако, в правилах окончательно был отражен «голкипер» как игрок, который «должен иметь свободу использовать руки для обороны своих ворот»; он был, по сути, защитником «сзади», который опускался все глубже и глубже, став кем-то другим, тем, кто сохранил привилегию брать мяч в руки – на своей половине поля – после того как ее лишили всех остальных игроков. Изначально ему дозволялось брать мяч в руки в любом месте поля; только в 1887 году эту привилегию ограничили. «Комитет, – как писалось в Меморандуме ФА по рекомендациям судьям и рефери, – не считает, что голкипер занимается обороной своих ворот, находясь на половине поля соперника, а значит, ему возбраняется использовать руки на половине соперника». Но только в 1912 году голкипера ограничат в возможностях настолько, что он сможет брать мяч в руки только в штрафной площади, однако на практике он покидал линию ворот так редко, а игроки в целом так крепко были привязаны к своим позициям, что игра вратарей совсем не так сильно отличалась от современной, как это может показаться из правил; на самом деле, как только голкиперы стали пользоваться имевшимся у них преимуществом, правила изменили.

В 1870-м роль вратаря в футбольных командах была окончательно принята и утверждена. «Формация команды по правилам, – писал Чарльз У. Элкок, первый секретарь ФА, изобретатель Кубка Англии и главный ответственный за организацию первого международного матча в истории, – предполагает семерых форвардов и лишь четверых игроков для прикрытия трех линий обороны. Последней линией был, разумеется, голкипер, а перед ним лишь один фулл-бэк, перед которым, в свою очередь, были два хавбека, следившие за рывками форвардов соперника».

Так был рожден голкипер, эта любопытная фигура, одновременно являющаяся частью команды и в то же время несколько отдельная от нее. Он, правда, не особо отличался от остальных игроков, ибо до 1909 года носил ту же самую форму, что и его партнеры; вдобавок тогда было в порядке вещей для полевых игроков попеременно занимать место в воротах, когда того требовала ситуация, или переквалифицироваться в голкиперов уже на закате карьеры.

Майор сэр Артур Фрэнсис Мэндарин, к примеру, был известен как защитник команды «Ройал Энджиниерс», клуба, который сам же и основал, но также он играл в воротах за команду «Олд Итонианс». Когда две команды встретились в финале Кубка Англии в 1875 году, он решил не выходить на поле ни за одну из команд. Через два года «Уондерерс» оказались без вратаря перед финалом Кубка Англии против университета «Оксфорд», что свидетельствует, вероятно, о недооценке важности позиции. Лорд Артур Фитцджеральд Киннэрд, жесткий рыжебородый игрок, одна из самых значимых фигур футбола Викторианской эпохи, обычно игравший в полузащите, добровольцем вызвался на роль вратаря. В начале матча Эвелин Уоддингтон приложился к мячу издали, и Киннэрд, казалось, справился с ударом, поймав мяч в руки, но затем сделал шаг назад и пересек с мячом в руках линию ворот. «Оксфорд» апеллировал к судьям, требуя засчитать гол, и рефери засчитали. «Уондерерс» в итоге сумели сравнять счет и выиграть матч в дополнительное время, но Киннэрд никак не мог смириться с унижением и подал петицию в ФА с просьбой удалить записи о своем автоголе из архивов. Удивительно, но они согласились, и, хотя в наше время запись о голе присутствует в источниках, более сотни лет официальный счет матча был 2:0.

Быть может, странность, присущая голкиперам, нежелание принять эту позицию как составляющую часть игры или неохота выделять ее в какую-то особенную касту, подозрение, с которым к ней зачастую относятся, вполне естественны. В книге Only the Goalkeeper to Beat Фрэнсис Ходжсон, сам голкипер-любитель и один из тех, кто отстаивает важность вратарской позиции с беспримерной горячностью, отмечает, что голкипер – это тот, кто «портит удовольствие другим», единственный человек на поле, кто «выходит на него с задачей сделать все возможное, чтобы помешать случится событию, которого жаждут все присутствующие… По сути, вратарь – антипод футболиста. Будучи преданным делу препятствования голам, он идет против самой сути игры в футбол». Но все куда глубже на самом деле.

Большинство антропологов сходится во мнении, что футбол, как и большинство других видов спорта, начинался как квазирелигиозный обряд. Как пишет в своей истории британского футбола Янг, игра берет свое начало «в церемониях игры в мяч, которые служили для задабривания мрачных богов плодородия. Таким образом, мяч направлялся в ворота, коими служили освященные жрецами знаковые места, вроде дерева или родника. Мяч, символизировавший собой солнце, приносился домой как гарантия счастья и удачи». К примеру, ежегодная игра, проходящая в Жирный вторник в Эшберне, Дербишир, согласно Янгу, «лелеет воспоминания о древних заклинаниях, которые предки обращали к божествам земным, водным и воздушным».

Во многих обрядах во славу плодородия, упомянутых У. Б. Джонсоном в статье для Contemporary Review за 1929 год, объект в форме диска или шара часто представлял собой солнце и вешался на деревьях или закапывался рядом с посадками различных культур для того, чтобы символизировать собой восход солнца и тем самым способствовать скорому росту побегов. В некоторых ирландских деревнях, как говорит Джонсон, золотые и серебряные шары, представлявшие солнце и луну соответственно, выставлялись напоказ первого мая, тогда как коренные американцы в Оклахоме играли в свою версию футбола, чтобы отметить сбор урожая, выравнивая поля с востока на запад, что символизировало путь солнца в небе (к большому сожалению, он не говорит конкретно, какое из 91 племени коренных американцев Оклахомы практиковало подобный обряд). Традиционный для Англии средневековый футбол укладывается в похожую канву: воротами часто служит дерево, тогда как в некоторых разновидностях игры, как, например, в той, что практиковали в Сконе, для того, чтобы «гол» был забит, необходимо было несколько раз поместить мяч в дыру в земле (символическое захоронение). Согласно Ф. К. Робинсону и его Glossary of Words used in the Neighbourhood of Whitby, считалось, что есть прямая связь между игрой фермера в Жирный вторник в Уитби и тем, какой урожай он соберет в этом году, тогда как в Нормандии существовало поверье, что победившая в Жирный вторник команда соберет более богатый урожай яблок для сидра, нежели проигравшая. Как показывает Морис Марплс в своей истории футбола, существует бесчисленное количество примеров обществ, в которых существовали поверья о том, что хороший урожай культур напрямую зависит от бережного и толкового распоряжения символическим мячом.

Большинство антропологов сходится во мнении, что футбол, как и большинство других видов спорта, начинался как квазирелигиозный обряд.

И. К. Чемберс рассказывает о немного видоизмененном варианте обряда в своей книге The Medieval Stage, утверждая, что мяч символизирует не солнце, но голову принесенного в жертву зверя. Так или иначе, для вратаря последствия остаются прежними. Если футбол являет собой сложный обряд во славу плодородия, при котором служение богам осуществляется заталкиванием мяча в некий священный ориентир – посредством забитого гола, – тогда логично будет предположить, что роль голкипера – который появился, разумеется, гораздо позже, – является отклонением от нормы; он был человеком, чьей задачей было помешать обряду свершиться, помешать символическому солнцу завершить свое путешествие. Если знание об этих первобытных обрядах укоренилось в глубине самой сути игры, тогда голкипер являет собой своего рода барьер, он играет роль разрушителя урожаев, человека, приносящего голод.

Такова одна из причин, почему фигура голкипера должна вызывать чувство дискомфорта и тревоги, но ее корни уходят так далеко в прошлое игры, что понимаются нами, если вообще понимаются, только на уровне подсознания. Есть и, разумеется, куда более очевидная нелогичность в роли вратаря, которая заключается в том, что у него меньше всего работы тогда, когда его команда на высоте, а лучшие свои матчи он проводит только тогда, когда у остальных игроков его команды неудачный день. Он как спасатель на берегу или пожарный, его следует благодарить в трудные времена, даже если все окружающие в этот момент задаются вопросом: а с чего вдруг наступили эти трудные времена?

Вероятно, Тед Дитчберн, бывший голкипер «Тоттенхэма», лучше всех уловил и запечатлел это неизменное пренебрежение к вратарям в своей почти что элегической статье для сборника 1951 года My Greatest Game. «Я перейду к эпизодам, когда голкипер может по-настоящему блистать», – писал он.

«К сожалению для твоей команды, такие эпизоды обычно имеют место, когда у твоей команды плохой матч, отчего у тебя появляется много работы. Ни один вратарь не может по-настоящему размяться до тех пор, пока его не начнут как следует загружать. Один или два удачных сейва за матч – привычное дело для вратарей, но для того, чтобы выдать такое шоу, что толпа начнет реветь и бесноваться, бедный вратарь должен отразить целый град ударов и совладать с настоящим торнадо атак соперника. Это очень грустное положение дел, должен я признать, ибо оно предполагает, что ты не сможешь блеснуть, пока твою команду не перебе́гают; и хотя есть шанс закончить матч победителем после того, как ты выдал блестящую игру, в большинстве случаев ты вынужден будешь мириться с поражением».

Дитчберн, по крайней мере, говорил о временах, когда голкипер стал неотъемлемой частью игры, а его уникальная, если не тревожная для других, роль уже была всеми принята. Но признание вратарь, как важный член коллектива, получил только в конце 1870-х и в начале 1880-х. Как правило, уважение к этой позиции выказывали те футболисты, которые начинали свои карьеры в роли полевых игроков.

Джеймс МакОлей, который стал первым человеком, записанным в «принцы голкиперов», был достаточно высоко оценен как центрфорвард и на этой же позиции дебютировал в международных матчах. Он забил за «Дамбертон» в финале Кубка Шотландии в 1881 году, который его команда проиграла 1:2 (а затем – 1:3, по результатам переигровки, последовавшей за протестами проигравших), а после играл центрфорварда в финале следующего года, который «Дамбертон» проиграл тому же сопернику. Вратарь «Дамбертона» Джон Кеннеди, сыгравший в обоих финалах, затем катастрофическим образом растерял свою форму, что вынудило МакОлея занять его место. Он стоял в воротах, когда «Дамбертон» выиграл финал Кубка Шотландии в 1883-м в матче против «Вэйл оф Левен», а затем сыграл еще восемь матчей за сборную Шотландии в качестве голкипера, прежде чем работа инженером, которой он занимался, вынудила его перебраться в Бирму в 1887 году. «Заняв позицию голкипера, он по-настоящему открыл нам свое величие, – говорилось в статье Glasgow Herald, напечатанной по случаю его эмиграции. – Бесстрашный, спокойный до беззаботности, он совершал бесчисленное количество сейвов руками и ногами».

Впечатление, которое произвел МакОлей, можно ясно прочувствовать в книге 1887 года Athletics and Football, написанной Монтегю Ширменом, основателем Атлетической ассоциации любителей и, позднее, судьей. «Вероятно, самая важная позиция на всем поле – вратарская позиция», – писал он, и его мнение радикально контрастировало с тем, что было раньше. «Он должен иметь холодную голову, цепкий взгляд и быструю руку, и чем дальше он может дотянуться руками, тем лучше. И хотя он должен защищать лишь пространство между штангами и вся его работа происходит между штангами и на расстоянии нескольких ярдов вокруг них, он должен быть готов показать наилучшее качество игры в этом ограниченном круге…»

Ширмен, быть может, зашел дальше остальных, но его слова отражали общую тенденцию. К середине 1880-х годов голкиперы обрели достаточное уважение, чтобы компании начали выпускать для них специализированную экипировку. Geo. G. Bussey из Пекама, производители «гимнастического аппарата и всех реквизитов для британских спортивных игр, как на воздухе, так и в закрытых помещениях», к примеру, рекламировали в своем каталоге вратарские перчатки, а вместе с ними «щитки для голеней», «футбольную защиту для ушей», «защиту для лодыжек», «футбольные сумки» и «футбольные ремни». Их можно было приобрести в двух вариантах: «из кожи буйвола или черного каучука» за 5 шиллингов пара или, если вы хотели шикануть, «из белой или рыжей кожи» за 5 шиллингов 9 пенсов. С картинки они выглядят удивительно современно – более современно даже, чем те, что были в продаже в 1970-е, из пупырчатой резины и хлопка. Тыльная сторона перчатки, предположительно из кожи, имела отверстия для вентиляции, что напоминает о водительских перчатках, тогда как сама «ладонь» перчатки была из резины и раскрашивалась в два цвета: четыре пальца одним цветом, а большой палец и нижняя часть руки другим. Ширмен продолжал:

«Иногда бывает изумительно приятно наблюдать за вратарями, такими как Артур из «Блэкберн Роверс» или МакОлей, игрок сборной Шотландии, когда они останавливают удар за ударом, один мяч за другим, мечутся из стороны в сторону и никогда при этом не теряют присутствия духа или равновесия. У вратарей сегодняшнего дня нелегкая задача, ведь форварды научились пасовать друг другу перед самым зевом ворот; и лучшее, что можно сказать о современных голкиперах, это то, что они доказали, что способны справиться с этим заданием. Бесстрашные игроки на этой позиции были такими же отважными и непоколебимыми, как Киркпатрик, который в свое время простоял на воротах более получаса в конце матча, хотя одна его рука была сломана в плече; но у современных игроков есть более эффективная тактика, и они одинаково успешно играют в защите».

Киркпатрик был одной из великих фигур ранней эпохи футбола. Сэр Джеймс Киркпатрик, восьмой баронет Клоузберна, Дамфрис, был личным секретарем лорда Джорджа Хэмилтона, первого лорда Адмиралтейства, а также вратарем и капитаном сборной Шотландии, вышедшей против англичан в 1870 году в «Овал». Некоторые считают этот матч первой международной игрой, но поскольку игроков сборной Шотландии набрали исключительно из тех, кто проживал в Лондоне, эта игра не полностью соответствовала статусу международной. В 1875 году в издании Football Annual регулярно игравший за «Уондерерс» и свою страну Киркпатрик был назван «вратарем, который всегда великолепен, и Суррей многим обязан ему за игру на этой позиции», тогда как в издании 1879-го сказано, что «он очень полезный голкипер, хорошо принимает мяч и не теряет голову».

И хотя он провел 58 матчей за 11 сезонов за свой клуб, он редко выходил на матчи Кубка Англии. Однако он судил первый финал Кубка в – 1872-м и сыграл в каждом раунде розыгрыша 1877/78 года, когда «Уондерерс» до-шли до финала, где их ждали «Ройал Энджиниерс». Именно в той игре и родилась легенда о нем. Где-то во втором тайме – утверждение Ширмена о том, что оставалось более часа, опроверг в своей книге 2004 года, посвященной первым финалам Кубка Англии, Дерек Уорсоп; он полагает, что более вероятно, что это случилось за 15 минут до конца – Киркпатрик совершил сейв во время стычки на самой линии ворот, при этом сломав себе руку. Поскольку замен не было, он должен был уйти с поля, но он отказался и даже поменялся позициями с другим игроком, после чего ушел на фланг, настояв на том, что будет продолжать играть. В итоге «Уондерерс» выиграли 3:1, и этот матч стал последним успехом для клуба в финале Кубка Англии и одновременно лебединой песней Киркпатрика за клуб.

Между тем Артур, о котором упоминает Ширмен, – это Херби Артур, семь раз сыгравший за сборную Англии и выигравший три финала Кубка с «Блэкберн Роверс» в период между 1884-м и 1886-м. Какими бы ни были его таланты голкипера, в наши дни роль Артура зачастую упоминается в связи с его участием в первом крупном скандале с коррупцией в футболе. В 1898 году в статье для Football News голкипер рассказывал об инциденте, произошедшем несколькими годами ранее. И хотя он писал анонимно, он сказал, что был игроком сборной Англии и играл за ланкаширский клуб, чье название начинается на букву «Б», и что инцидент произошел перед полуфиналом Кубка, когда его команда тренировалась в «городе, известном своими ножевыми изделиями». Он утверждал, что за десять дней до игры получил письмо, автор которого «спрашивал у меня об условиях, на которых я согласен сдать матч». Он уведомил о письме клубного секретаря и больше об этом не вспоминал.

Несколькими днями позже он прогуливался по городу и случайно натолкнулся на «хозяина трактира, интересовавшегося спортом». Голкипер был убежденным трезвенником, но «он затащил меня в какой-то придорожный бордель выпить за будущую победу, и после того, как выпил с ним лимонада, мой разум совершенно затуманился». Когда он пришел в себя, то обнаружил, что находится в маленькой комнатке «в компании двух крепких мужчин». Поглядев в окно, он увидел лишь одно болото. Когда они покинули его, заперев дверь, голкипер вынул свой «добрый карманный нож» и, расковыряв раствор, на котором держалась оконная рама, вынул ее и сумел бежать.

Услышав в темноте звук проходящего поезда, он двинулся в его сторону и вскоре оказался на маленькой станции. Придя туда, он разбудил станционного смотрителя, и тот устроил его спать на диване. Следующим утром голкипер направил клубному секретарю телеграмму, тот приехал за ним, и в этот момент появился один из похитителей. Смотритель на станции скрутил его, и тот, запаниковав, раскрыл план злоумышленников. Центрфорвард был подкуплен, а резервный голкипер травмирован; хозяин трактира сделал внушительную ставку на то, что «Б» проиграет; все, что ему было нужно для гарантии результата, – вывести из игры и основного голкипера. Перед лицом неопровержимых доказательств владелец трактира во всем сознался и бежал из Б., уплатив 20 фунтов на благотворительность и 10 – на компенсацию расходов клуба. Голкипер убедил свой клуб сжалиться над центрфорвардом, который, разумеется, вышел на поле и блестяще сыграл в том матче, а клуб выиграл оба полуфинала и финал.

Вся история, надо сказать, звучит не очень-то достоверно – по сути, она даже больше походит на одну из неправдоподобных сказок Энид Блайтон, чем на реальную историю об опасных мошенниках, тогда как попытки автора сохранить анонимность выглядят просто смешно и наивно. Только два клуба на букву «Б» выигрывали Кубок Англии к 1898 году: «Блэкберн Олимпик» в 1883-м и «Блэкберн Роверс» в 1884, 1885, 1886-м, а затем еще в 1890 и 1891 годах. Только один английский голкипер играл за какую-либо из этих команд: Херби Артур. Единственный вопрос, если мы, конечно, решаем поверить в эту историю, здесь в том, о каком из трех финалов, в котором он принимал участие, идет речь. Самая очевидная догадка – это, пожалуй, 1885 год, когда «Блэкберн» обыграл «Олд Картузианс» в полуфинале в Ноттингеме со счетом 5:1, или 1886 год, когда они обыграли «Свифтс» в Дерби 2:1; будет уместно предположить, что они тренировались в Шеффилде (если это тот город, известный ножевыми изделиями, о котором упоминается) перед играми в Восточном Мидлендс; менее вероятно, что это было в Бирмингеме, где они проводили полуфинал 1884 года.

Правдив этот анекдот или нет, но он свидетельствует о другой проблеме вратарей, другой причине, по которой они вызывали в людях недоверие: часто казалось, что их можно подкупить. Если ты собирался организовать договорной матч, достаточно было заплатить только одному игроку, и разумеется, им будет вратарь. Кто, в конце концов, имеет больше влияния на то, будут ли забиваться голы или нет? Кто по-настоящему понимает вратарское искусство настолько, чтобы суметь отличить, где минутное замешательство при выходе на навес, неловко пойманный мяч или запоздалый нырок за мячом это просто неудачная игра, а где злой умысел? Голкиперы всегда были мишенями для организаторов договорных игр.

Задолго до этого своего признания Артур приобрел известность из-за инцидента, произошедшего в матче против «Бернли» в декабре 1891 года. В ужасных погодных условиях «Бернли» вел к перерыву со счетом 3:0, несмотря на все попытки Артура убедить судью в том, что в моменте с третьим голом мяч на самом деле прошел рядом со штангой другой стороны: он отбросил мяч назад из ворот, вытащив его из сетки, и сделал вид, что собирается исполнить удар от ворот. «Блэкберн» предложил сопернику прервать встречу, но «Бернли» выступил за продолжение матча, чему игроки «Блэкберна» были настолько не рады, что четверо из них остались в перерыве болтаться в раздевалке и опоздали к возобновлению матча. Джозеф Лофтхаус из «Блэкберна» и Александр Стюарт из «Бернли» затем схлестнулись в стычке, и оба были удалены, после чего остальные игроки «Блэкберна» решили к ним присоединиться и уйти с поля.

Остальные игроки «Блэкберна» – это все, кроме Артура, который остался на поле под холодным дождем и собирался биться против «Бернли» в одиночку. «Затея, – писал Рэмблер в Lancashire Evening Express, – не была лишена налета комичности… Судья дал свисток о продолжении игры, и «Бернли» вбросил мяч из аута, неподалеку от места, где случился стык. Артур побежал к своим воротам, окруженный соперниками, и я спрашивал себя, что же он будет делать дальше. В нескольких ярдах от пустых ворот он остановился и, спокойно развернувшись, стал апеллировать к судье, указывая на офсайд. Раскаты хохота со всех концов поля были ему ответом». Рефери, господин Клегг, указал пробить штрафной, который Артур, добавляя абсурдности происходящему, исполнил, катнув мяч в сетку собственных ворот, после чего игра была остановлена. ФА дисквалифицировала Лофтхауса и Стюарта и ввела новое правило, запрещавшее игрокам покидать поле без разрешения арбитра.

Однако, что более важно во мнении, высказанном Ширменом касательно позиции вратаря, это тот факт, что он никак не упоминает нырки за мячом: кажется, что он полагал, будто самой восхитительной вещью в игре голкипера является его умение сохранять баланс. Это и понятно, возможно, вратарям требовалось какое-то время, чтобы наконец изобрести и начать практиковать вратарские приемы, такие как броски за мячом по всей ширине ворот. Тот факт, что Кеннеди, человек, которого МакОлей заменил в раме «Дамбертона», имел прозвище «Ныряльщик», выглядит в этом смысле уместным; он предположительно действительно нырял за мячами, но это было так необычно в глазах всех остальных, что именно это отличало его игру от манеры всех остальных вратарей.

Великий австрийский журналист Вилли Майсль, который сам какое-то время был вратарем, написал в своей книге 1956 года Soccer Revolution, что впервые увидел, как голкиперы намеренно бросаются за мячами, в 1899 году. «В тот год, – говорил он, – первые английские профессионалы приехали (в Австрию), это был «Саутгемптон». Они обыграли сборную Вены со счетом 6:0, а их голкипер (Джек) Робинсон впервые показал, как можно отбивать мячи, летящие низом, с невероятной легкостью прыгая по углам и рассекая воздух». В результате такой вид сейвов получил известность в Австрии – по крайней мере в первой половине XX века – под названием Робинзонада. «После матча, – писал Майзль, – Робинсон устроил показательный номер. На его ворота обрушился град из шести мячей один за другим, а он смог отбить почти все удары».

Книга Майсля была написана как ответ на «развал и упадок», постигший Англию как футбольную нацию; так он писал, подразумевая разгромное поражение англичан от венгров в 1953-м со счетом 3:6. Это было первое домашнее поражение сборной Англии от соперника с континента. Вратарь той Венгрии Дьюла Грошич, многими считающийся одним из пионеров среди вратарей по части выхода из ворот и вообще из штрафной площади, также называл Робинсона одним из двух главных примеров для подражания для европейцев с континента. «Мун из «Коринтиан», Робинсон и многие другие знаменитые на весь мир английские голкиперы были пионерами этого искусства, и именно они показали путь развития всем европейским вратарям, – писал он. – То, что венгры оказались способными учениками, было ими убедительно доказано и может быть измерено достижениями венгерских вратарей. Давайте я просто упомяну имена Ференца Жзака и Ференца Платко, которые были в числе моих предшественников и которые не только переняли стиль движения и игры у английских вратарей, но даже в какой-то степени развили его».

Мун никогда не ездил по заграничным турне, так что он мог быть известен лишь благодаря своей репутации. «Стандарт вратарской игры (в 1880-е) … – писал Ф.Н.С. Крик в своей History of the Corinthian Football Club, – был, в общем, очень низким, особенно при игре на мокром газоне, когда мячи после дальних ударов часто проскакивали сквозь пальцы голкиперов. Единственным исключением из этого правила был У. Р. Мун… Мун изначально был крайним защитником; но когда «Кэжуалс» играли против «Кембриджа», им не хватало одного игрока для места в воротах, и Мун отстоял так здорово, что «Кембридж» забить не смог, а Англия получила себе будущего вратаря сборной».

Джек Робинсон сам написал длинную статью в четырехтомную историю Association Football and the Men who Made It 1905 года за авторством Гибсона и Пикфорда, особенно подчеркнув ключевые, по его мнению, атрибуты хорошего голкипера. В первом десятилетии века вышло немало аналогичных статей по теории футбола, поскольку спорт набирал популярность и получал достаточное признание, чтобы обсуждать его и начать анализировать с толикой серьезности.

Как и многие другие инструкции для вратарей, свою Робинсон начал с дискуссии вокруг размеров:

«Говорят, что хорошая крупная лошадь всегда лучше хорошей маленькой лошади. Многие из подобных поговорок правдивы лишь наполовину. Та, что я процитировал, неправдива применительно к футболу вовсе. Я знал нескольких хороших крупных голкиперов настоящего времени, которые, по моему мнению, должны уступить пальму первенства хорошему маленькому голкиперу из Миддслбро, (Тиму) Уильямсону. Тем не менее древнее латинское изречение in medio stat virtus (добродетель находится посередине. – Прим. пер.) идеально иллюстрирует мой взгляд на рост хорошего кипера. Не нужно и говорить, что у большого человека будет преимущество над маленьким, когда дело дойдет до ударов верхом. С другой стороны, очень высокий человек с большим трудом отбивает удары низом. Я знал одного голкипера, который практически безупречно справлялся с ударами на высоте колена и выше и тем не менее пропустил в одном матче как-то раз ни много ни мало пять голов, потому что форварды соперника следовали лозунгу «бьем низом». Идеальный рост для вратаря в моем понимании – это 5 футов 9 дюймов или 5 футов 11 дюймов (175–180 см. – Прим. пер.)».

Спор об этом остается актуальным и по сей день, даже несмотря на то что идеальный рост голкипера в восприятии людей увеличился.

«Вдобавок вратарь должен быть крепким, – продолжал Робинсон. – Я знаю по своему весьма горькому личному опыту, что человек на воротах должен состоять из смеси стали и гуттаперчи. Можно быть слабеньким физически на других позициях и избегать при этом урона, но, стоя в воротах, к нему нужно быть готовым, и ты все время сталкиваешься с этим – совсем редко удается его избежать».

Он называет и другие качества – хорошее зрение, быстрая реакция и скорая оценка ситуации, «отвага и мужество», а затем добавляет интуицию, на которой задерживается подольше.

«Пока вы не заняты непосредственно обороной, не стойте отрешенно, как медведь с больной лапой. Смотрите на соперников и изучайте их. Подмечайте приемы, которые используют левые или правые вингеры, тактику, которую они применяют, чтобы обыграть ваших хавбеков, кому из партнеров центрфорвард чаще отдает мяч и еще сто и одну мелочь, которые имеют место на поле по мере развития матча. Ваш разум будет соединять эти мелочи воедино и вынесет вердикт о том, каким будет результат стечения непредвиденных обстоятельств. Но вся эта работа разума и соединение элементов воедино – просто подсознательная деятельность интуиции, а интуиция как раз тогда приходит на выручку, когда разум реагирует медленно. Вы наверняка читали о голкиперах, которые гипнотизируют форвардов; по правде, о мне самом говорили, что я имею некоторое гипнотическое воздействие на соперников. Форварда винят в том, что он, словно зачарованный, бьет прямо в руки вратарю. Не вините в этом гипноз. Это было лишь проявление интуиции со стороны защищающегося голкипера. Он знал, что мяч придет в определенную точку, и он находился там, чтобы его остановить».

И хотя он мог насмешливо относиться к понятию «гипноза», Робинсон был все же суеверным, каждый раз настаивая на том, чтобы в охраняемую им раму ворот вбивали гвоздь, на который он вешал свои часы. То, что он отстаивал, а это была, по сути, практика предугадывания действий соперника, развитая несколькими годами ранее голкипером «Мортон энд Скотленд» Харри Ренни, было составляющей частью куда более широкой тенденции: голкипер начинал, как часть команды, будучи защитником, а затем был отделен от нее, сегрегирован; Робинсон, однако, утверждает, что голкипер не должен считать себя отрезанным ломтем, он не должен быть лишь фигурой, которая стоит в стороне и реагирует только, когда мяч летит в его сторону.

Робинсон также пропагандировал правильную диету. «Питайтесь хорошо, – писал он, – но никогда не впадайте в обжорство. Не тратьте свое время и деньги в многочисленных буфетах и закусочных, разбросанных по нашим городам, это разрушит нормальное пищеварение. Сладости, мороженое, кондитерские изделия и другая тому подобная чепуха – не натуральная пища, и потворство самому себе в поедании ее приведет к тяжести в мускулах и скажется на дыхании». При этом он сам любил рисовый пудинг и часто говаривал: «Нет пудинга – нет очков» – всякий раз, когда кто-нибудь просил его отказаться от любимого предматчевого лакомства. Как-то раз, так закусив перед матчем, он пропустил 11 мячей от «Сандерленда».

Умеренность, быть может, и отличала Робинсона, но в случае самого известного вратаря эпохи это было последнее слово, с которым его можно было ассоциировать: речь об Уильяме «Толстяке» Фулке, человеке, чьи габариты породили легенду, живущую до сих пор. «Голкипер, – писал вратарь «Вулрич Арсенала» Джеймс Эшкрофт, – не должен нести на себе слишком много плоти. Великий Фулк, быть может, поспорил бы с моим утверждением, но стоит помнить, что этот старичок из «Шеффилд Юнайтед» был сам себе законом. Возьмите еще тысячу мужчин таких же размеров, что и Фулк, и не найдете ни одного равного ему в вопросах скорости реакции, ловкости и быстроты действий».

На самом деле Фулк не был так уж уникален. Его предшественником был – заметный во всех смыслах – Мордекай Шервин, который летом был уикет-кипером в «Ноттингемшире», а зимой вратарем в «Ноттс Каунти». Он был ростом 5 футов 9 дюймов и весил почти 108 килограммов, но в Athletic News Джеймс Кэттон описывал его как «очень проворного и быстрого, как в роли вратаря, так и в роли уикет-кипера». В одном матче правый крайний «Блэкберн Роверс» Джозеф Лофтхаус – «крепкий и умелый» игрок – решил что-то доказать Шервину. «Он бросился на вратаря и просто отлетел. Шервин сказал: «Молодой человек, вы поранитесь, если еще раз так сделаете». Ничуть не смущаясь, Лофтхаус повторил свою атаку, но Шервин отступил в сторону с грацией танцора, и ланкаширский парень на себе испытал прочность штанги ворот и остроту ее граней».

Однако именно Фулк стал живым воплощением сверхкрупного голкипера. Родившийся в апреле 1874 года в статусе незаконнорожденного сына Мэри Энн Фулк, Уильям был отдан на попечение своих деда с бабкой в Блэкуэлл, в Дербишире, где они его растили и воспитывали, и так же, как большинство мужчин той эпохи, он начал свою трудовую жизнь с работы в шахте. Он играл вратарем за «Блэкуэлл», и прорывом для него стал товарищеский матч против «Дерби Каунти», когда он, играя кулаком, не рассчитал с ударом и врезал по лицу форварду «Дерби» Джону Гудэллу, выбив тому два передних зуба.

«Дерби» предложил ему контракт, но по совету своего брата, который считал, что нужно действовать жестче, чтобы выбить себе оклад посолиднее, Фулк отказал клубу. Разумеется, узнав о таланте Фулка благодаря рефери, судившего другую игру «Блэкуэлла», в дело вступил «Шеффилд Юнайтед», который предложил Фулку 5 фунтов за переход, а «Блэкуэллу» по 1 фунту за каждый остававшийся до конца сезона день. Покидая комнату, где Фулк только что подписал контракт с «Шеффилдом», представитель «Юнайтед» Джозеф Томлинсон прошел мимо представителей «Дерби», возвращавшихся с улучшенным предложением для игрока.

Став профессионалом, Фулк не умерил своего аппетита. В 1896 году он весил 95 кг; к 1899-м уже 125 кг; к 1902-му 143 кг; к концу карьеры, как говорят, он достигал веса в 178 кг. Фотографии показывают динамику его трансформации из подтянутого атлета ростом 193 сантиметра в нечто округлое из потустороннего мира; в своей полосатой рубашке цветов «Шеффилд Юнайтед» и огромных черно-белых шортах он выглядел так, словно облачен в комбинезон, как какой-нибудь гротескно разжиревший Твидлдам (один из персонажей «Алисы в Стране чудес». – Прим. пер.). В своем репортаже с финала Кубка Англии 1899 года, в котором «Шеффилд Юнайтед» одолел «Дерби» со счетом 4:1 на стадионе «Кристал Пэлас», газета Sheffield and Rotherham Independent описывала «волну забавного изумления, прокатившегося по рядам лондонцев в тот момент, когда их взорам предстали размеры гиганта из «Юнайтед», который величественно шагал на свое место между штангами».

Фулк, может, и не был особенно подвижным, но был наделен быстрыми рефлексами и невероятной мощью, что позволяло ему выбивать мяч кулаком и бросать его руками дальше, чем большинство футболистов могло выбить ударом ногой. Он также был харизматичным эксцентриком, которого обожала толпа за его непредсказуемость и то ощущение, которое давала его игра – ощущение, что он не воспринимает футбол так уж всерьез. Себя, однако, он, по всей видимости, воспринимал вполне серьезно и после того финала, забирая медаль из рук лидера Палаты общин Артура Бальфура, который вскоре должен был занять пост премьер-министра страны, сказал ему, что не считает его пригодным для столь высокой должности.

Веселье и скандалезная слава окружали его повсюду, способствуя эволюции его легенды. В феврале 1897-го, к примеру, в выходные, когда ни у одной из команд не было запланировано официальных матчей, «Шеффилд Юнайтед» играл товарищескую игру с «Шеффилд Уэнсдей» на «Брэмолл Лэйн», и на игру пришло порядка 6 тысяч зрителей. Сразу после перерыва газета Sheffield Daily Telegraph рапортовала: «Браш запустил мяч дальним ударом, он стал заваливаться прямо в ворота, и Фулк выпрыгнул, чтобы забрать его. Промахнувшись по мячу, он схватился за перекладину и сломал ее надвое». Фулк остался лежать на газоне, запутавшись в сетке ворот. «Пришлось доставать другую перекладину, – продолжал повествование журналист, – … к великому удовольствию толпы, которая соревновалась в саркастических ремарках на тему талантов работавших плотников… Первая принесенная балка оказалась слишком короткой, а вторую уже пришлось устанавливать под громкий свист и выкрики зрителей».

Двумя годами позже, в ходе англо-бурской войны, «Шеффилд Юнайтед» играл против команды приехавших в турне черных южноафриканцев. Утомленный бездействием на поле, заскучавший Фулк побежал вперед и забил дважды. А в матче против «Челси» в 1905 году, после того как было решено, что цвета его формы совпадают с цветами хозяйской команды, вышел на поле обернутым в белое банное полотенце. «Никто не любит веселье и «шалости» больше меня, – сказал он в интервью London Evening News в 1907 году. – Я не считаю зазорным признать, что, по моему мнению, получил от своей футбольной карьеры не меньше, чем другие мужчины. На мой взгляд, лучшего времени для шутки, чем после поражения твоей команды, и не придумать.

Когда мы побеждаем, я готов отойти ко сну прямо в вагоне поезда, так же, как и все остальные. В такие дни все тихо и комфортно! Но когда мы проигрываем, я примеряю на себя маску клоуна. Как-то раз, когда мы были очень расстроены, я выпросил у машиниста поезда чего-нибудь черного и размазал эту субстанцию по лицу. Так я и сидел за столом, притворяясь глупым, а вся команда сидела вокруг меня, смеясь и хохоча, как какие-нибудь детишки на шоу «Панча и Джуди», как вдруг к нам заглянул какой-то насупившийся член комитета. Спросите у игроков старой команды, помогали ли им дурачества Малыша Уилли поднять настроение перед большими матчами или нет».

У Фулка, однако, был и гонор. Как-то раз, сидя в вагоне, он поедал хлеб с сыром и испанским луком, когда один викарий, сидевший напротив него, попытался завести с ним разговор. «Мой друг, я погляжу, ты эпикуреец», – сказал он. Фулк был поражен и ответил: «О, да ну? Тогда ты…» «Последнее слово, – рапортовала Athletic News, – было более непарламентским выражением, чем то, что однажды использовал господин Бернард Шоу в своем «Пигмалионе и Галатее».

Фулк, по всей видимости, просто не понял значения слова, потому как в других случаях он спокойно мог не придавать большого значения своим трапезам. В «Челси», к примеру, он как-то раз съел и свой завтрак, и завтрак каждого из партнеров по команде еще до того, как они спустились из своих номеров. «Мне все равно, как вы меня назовете, – сказал он без всякого выражения сожаления в голосе, – главное, не зовите поздно к обеду».

Каким бы заядлым шутником Фулк ни был, его взрывной темперамент доставлял ему и проблемы тоже. В 1897 году, к примеру, в матче против «Эвертона», который «Шеффилд Юнайтед» выиграл 4:1, его обвинили в том, что он навалился всей массой на Лори Бэлла, центрфорварда «Эвертона», измазал его лицо грязью, а затем, когда на поле вышел медик, поднял его с земли как ни в чем не бывало. Впоследствии он настаивал, что упал на Бэлла совершенно случайно и, опасаясь, как бы сила тяжести не убила нападающего, поднял его «нежно, как ребеночка».

Скандалы продолжали следовать за ним по пятам. Год спустя, в сентябре, в матче против «Трент Бридж» он набросился на вингера «Ноттс Каунти», спровоцировав выход на поле болельщиков, из-за чего игру пришлось приостановить на несколько минут. В следующем месяце он ввязался в потасовку с центрфорвардом «Ливерпуля» Джорджем Алланом, который предположительно заявил перед матчем, что намеревается «зашвырнуть Фулка подальше в сетку ворот». Раздраженный постоянным физическим воздействием со стороны соперника, Фулк в конце концов сорвался, когда Аллан в очередной раз столкнулся с ним в тот момент, когда голкипер отбивал удар Тома Робертсона. Согласно свидетельству Liverpool Football Echo, «здоровяк, потеряв терпение, в нарушение всех правил сгреб Аллана в охапку и перевернул вверх ногами», так что голова соперника оказалась в самой грязи. Рефери назначил пенальти в пользу «Ливерпуля». Эндрю МакКоуи забил, сравняв счет, а «Ливерпуль» в итоге игру выиграл. Фулк и Аллан тем временем – если, конечно, прессе тех лет можно верить – положили начало своей затяжной вражде, которая только добавила перца матчам между «Шеффилд Юнайтед» и «Ливерпулем». Фулк утверждал, что из мухи раздули слона, даже настаивая на том, что Аллан просто поскользнулся и упал через него, а то, что он приземлился лицом в грязь, – чистая случайность.

Пожалуй, самый пресловутый инцидент произошел после финала Кубка Англии 1902 года. «Шеффилд Юнайтед» вел 1:0 в матче против «Саутгемптона», когда на последних секундах игры Харри Вуд прорвался в штрафную и счет сравнял. Выглядело все так, что игрок был в офсайде, но, проконсультировавшись с лайнсменом, главный арбитр Том Киркэм решил, что мяч отскочил от игрока «Юнайтед», а значит, Вуд был в правильном положении. Игроки «Юнайтед» были в ярости, равно как и их болельщики, и, когда футболисты покидали поле, началась суматоха, поскольку полиция пыталась составить для них живой коридор, чтобы они могли добраться до раздевалок.

Лорд Киннэрд, к тому времени ставший президентом ФА, выступил с речью, в которой особенно хвалил Фулка. Пока он говорил, по крайней мере так гласит легенда, Фулк голым бегал по раздевалкам, пытаясь выловить арбитра. Киркэм, гласит история, принял меры предосторожности и заперся в шкафу, где стояли метлы и другой инвентарь, и смог бежать со стадиона только после того, как толпа наблюдавших зрителей, в числе которых был и секретарь ФА, смогла увести Фулка прочь. Учитывая, что Киркэм вполне благополучно отсудил переигровку, состоявшуюся неделей позже, анекдот, должно быть, приукрашен, и это еще мягко сказано.

Но находилось и место неприязни. Джеймс Кэттон, один из лучших спортивных авторов ранней эпохи, писавший под псевдонимом «Титурус», как-то раз обнаружил, что защитник «Шеффилд Юнайтед» Питер Бойл ждет его, чтобы узнать, правда ли журналист обвинил его в забитом «Саутгемптоном» голе. Кэттон признался, что да, обвинил. Бойл поднял к лицу кулаки. «В этот самый кризисный момент… – писал Кэттон, – кто бы, вы думали, выступил из своей кабины или места для раздевалки? Не кто иной, как старый добрый господин Фулк, 123 килограмма весом, безупречно нагой. Он взглянул на меня сверху вниз и проговорил своим внушительным голосом, улыбаясь так, что собрание квакеров отозвалось бы ревом негодования: «Я ваш человек для драки. Вы как раз примерно с меня ростом». Поскольку я был меньше 5 футов ростом и весил меньше 70 килограммов на весах в турецкой бане, читатель может себе вообразить, что эта острота мигом возвратила нас на волну доброго юмора». Победный гол, забитый Билли Барнсом за 11 минут до истечения времени матча, принес «Шеффилд Юнайтед» победу со счетом 2:1.

Фулк признавался, что ощущает себя мишенью для других из-за своих габаритов. «Вы можете подумать, – говорил он, – что форварды будут держаться подальше от такого большого парня, как я. Некоторые и держались, но другие словно в бешенство приходили, когда не могли забить мяч в мои ворота, и я немало страдал от ударов исподтишка, которые наносились, пока судья не смотрел в мою сторону».

Его размеры также несколько затеняют его вратарское мастерство, которого, должно быть, было в избытке. Фулк сыграл за Англию лишь раз, в выигранном со счетом 4:0 матче против сборной Уэльса в 1897-м, но в этой игре у него было мало возможностей показать, на что он способен. А вот в сезоне 1896/97 «Шеффилд Юнайтед» с ним пропустил всего 29 голов в 30 матчах, а на следующий год лишь 31 мяч, первый и третий результат соответственно по показателю пропущенных голов за сезон в десятилетие, последовавшее за расширением числа команд чемпионата с 12 до 16.

По причине того, что Фулк начал терять форму, разменяв четвертый десяток, «Шеффилд Юнайтед» продал его в 1905 году за 50 фунтов стерлингов в «Челси», который тогда выступал во втором дивизионе. Фулк вскоре стал знаменитостью в столице, о его появлении в мюзик-холлах объявляли со сцены, а приглашения на светские мероприятия шли одно за другим. Его популярность и влияние на культурную жизнь страны не подлежат сомнению. Примерно во время его перехода в «Челси» журнал Amalgamated Press начал регулярно печатать футбольные истории для своей еженедельной газеты для мальчишек. Некоторые самые популярные истории принадлежали перу А. С. Харди – псевдоним Артура Джозефа Стеффенса, – который очевидным образом вдохновлялся знаменитыми современниками при сочинении своих опусов. Первая команда, о которой он написал, упомянутая в самой популярной серии его футбольных сказок, называлась «Синие крестоносцы»; не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кто служил прообразом вратаря этой команды, крупного, веселого, но своенравного Уильяма Фоука.

Фулк также вдохновил создателей Крепыша Голкипера, персонажа мюзик-холла, которого играл Харри Уэлдон и который был самым популярным вымышленным футболистом до Первой мировой войны. Он впервые появился на сцене театра «Пэлас», в Манчестере, в декабре 1906 года, как один из героев скетча под названием «Футбольный матч», написанного импресарио Фредом Карно – человеком, по всеобщему мнению, изобретшим хохму с бросанием пирога в лицо, – и его соавтором Фредом Китченом. «В действии мы видим попытку подкупить некоторых членов команды для того, чтобы они проиграли матч, – объяснялось в одной из первых рецензий, – и за этой попыткой наблюдает детектив, не похожий ни на одного детектива, когда-либо работавшего в Скотленд-Ярде, который решает, что лучше места для наблюдения за действиями правонарушителей, чем благоухающая комната для курения, нет. Главный человек, которого предстоит подкупить злодеям, – Крепыш, вратарь, чья честность, однако, несмотря на все странности в его поведении, не поддается искушению. Какова его польза на поле, на самом деле не имеет значения; для аудитории достаточно того, что его истинное призвание – комедийное, и степень его пригодности к появлению на сцене с блеском продемонстрирована господином Харри Уэлдоном».

Персонаж вратаря оказался самым уязвимым для подкупа, но вскоре образ Крепыша получил развитие. Уэлдон был фанатом «Эвертона», и вскоре он и Карно стали добавлять реальные детали в образ Крепыша, и он вырос из эпизодической роли в скетче. «Крепыш был этюдом героя – он, быть может, был полон бурлеска, но никогда не был сатирическим персонажем, – писал критик Ханнен Суоффер. – Комедиант меньшего масштаба, чем Харри Уэлдон, не сумел бы прочувствовать этот образ, и вместо аплодисментов боги высказали бы свое «фи».

Крепыш, как отмечает Джон Хардинг в Издании седьмом The Blizzard, был далек от того, чтобы считаться героической фигурой, часто он не делал ничего, кроме того, что ел и пил. «Песня Крепыша» идеально иллюстрирует его потешную, горемычную натуру:

И все же, несмотря на все насмешки над футболистами, Крепыш завоевал большое признание среди игроков, которые занимали места в первых рядах на его выступления. А затем был получен и самый главный жест одобрения: Фулк подарил Уэлдону пару своих безразмерных шорт, чтобы тот выступал в них на сцене. Крепыш, вероятно, стал первым значимым образом голкипера в массовой культуре, и получился этот персонаж нелепым обжорой, которого можно было бы подкупить. Не самое благоприятное начало для вратарей.

По мере того как слава о нем становилась все более громкой, Фулк становился все менее сдержанным, он мог уйти с поля, если ему казалось, что защитники недостаточно отдают себя игре, и регулярно ввязывался в конфликты с применением силы с нападающими соперника, многие из которых потом оказывались схваченными и бесцеремонно брошенными наземь. Тем не менее в свой первый сезон в «Челси» он сохранял ворота «сухими» на протяжении 9 матчей подряд и сумел отразить 10 пенальти, вероятно отчасти потому, что применял один хитрый трюк: он ставил за воротами двух болл-боев, которые создавали иллюзию, что в воротах стоит больше людей, чем было на самом деле. «Челси», впрочем, не сумел добиться повышения в классе, и Фулк был продан в «Брэдфорд Сити».

Тамошний менеджер, Питер О’Рурк, словно в насмешку над габаритами вратаря, заставлял его приходить за зарплатой к маленьким воротам, в которые Фулку было трудно протиснуться. Фулк продержался в команде всего сезон, после чего завершил карьеру в 1907 году в возрасте 33 лет. Он страдал от ревматизма и, промотав почти все заработанное за карьеру игрока, вынужден был влачить жалкое существование, подрабатывая на пляже Блэкпула, где предлагал отдыхающим за пенни забить ему гол с пенальти. Легенда гласит, что там, на пляже, он подхватил пневмонию – хотя правдой будет, скорее всего, то, что он заболел пневмонией, попав под сильный ливень на скачках в Шеффилде, – но настоящей причиной его смерти стала другая работа. Он стал лендлордом в Дьюк Инн на Матильда-стрит, что в Шеффилде, и начал злоупотреблять спиртным. Он умер 1 мая 1916 года, за неделю до объявления массового призыва мужчин в армию, от цирроза печени и проблем с сердцем. Ему было 42 года.

Бедность – зачастую ведшая к преждевременной смерти – была привычным делом для первых вратарей. Ментор Брайана Клафа Харри Сторер был первым, кто отметил, что футбол – это игра, в которой никто никогда не говорит тебе спасибо, но футбол был неблагодарным занятием с самого начала. Джеймс Трейнер был, вероятно, самым одаренным голкипером 1880-х годов, но он всегда с подозрением относился к занятиям спортом. Он занимался сборкой карет в Рексеме, прежде чем его, девятнадцатилетнего, убедили заявиться за местный клуб.

Его талант был виден невооруженным глазом, но в течение года с начала карьеры ему впаяли дисквалификацию за то, что он в ходе упорного кубкового матча против «Освестри», по утверждениям очевидцев, оскорбил арбитра встречи. Футбольная ассоциация исключила «Рексем» из соревнования и призвала клуб наложить дисциплинарные санкции на Трейнера, но, прежде чем они успели это сделать, вратарь принял предложение клуба «Грэйт Лэвер» из Ланкашира, который предложил ему 30 шиллингов в неделю во время сезона и 13 шиллингов в неделю летом. Через два сезона «Болтон» предложил ему уже 50 шиллингов, а помимо этого дал 5 фунтов подъемных и оплатил ему и его невесте отпуск на острове Мэн перед стартом сезона 1885/86. В «Грэйт Лэвер» этому совсем не обрадовались. «Я надеюсь, что по пути домой его лодка утонет, – сказал председатель клуба, – и все будут спасены, кроме него».

Лодка, перевозившая Трейнера, благополучно избежала проклятия, и он провел два сезона в «Болтоне», прежде чем настолько впечатлить великий «Престон Норт Энд» в товарищеском матче (в котором он, что удивительно, пропустил 12 мячей), что они подписали его, назвав надежным, словно «баррикада из мешков с песком». Трейнер, таким образом, стал вратарем «Престона» на сезон 1888/89 и пропустил лишь 15 мячей в 22 играх, а его команда без единого поражения прошла чемпионат, победив в первом в истории розыгрыше лиги. Впоследствии он сыграл 20 матчей за сборную Уэльса и стал директором «Болтона». Но, как и у многих вратарей, у Трейнера был свой скелет в шкафу. Он развелся со своей женой, от которой у него было десять детей, в 1904 году и вошел в бизнес-предприятие, занимавшееся организацией футбольных выставок в лондонской Олимпии. Когда эта затея обернулась провалом, он был дисквалифицирован ФА и остаток своих дней провел, побираясь у отеля, в котором жила сборная Уэльса перед матчами. Он умер в нищете в 1915 году, в возрасте 52 лет.

Вероятно, самый великий голкипер довоенных времен также умер ужасно молодым на следующий год после Трейнера, не в нищете, но в кровавом хаосе битвы на Сомме. Ли Ричмонд Руз не был просто неплохим голкипером – он произвел революцию на позиции, как в плане игры, так и в плане восприятия ее окружающими.

Первые вратари оказывались в парадоксальной ситуации. С одной стороны, они выступали объектами постоянного физического воздействия, поскольку правила игры никак их не защищали.

Гибсон и Пикфорд писали о футболе начала XIX века так:

«В Итоне было самое лакомое правило, которое гласило: «Если игрок падает на мяч или ползет на руках и коленях с мячом, зажатым между ног, судья должен, если это возможно, силой поднять его с земли и помешать поведению «хулигана» или «плута». Какую картину можно представить себе: игрок в старомодный футбол, преисполненный огненного рвения, презрев всякую опасность, идет на таран оборонительной линии врага ползком, прокладывая себе путь с мячом между ног, терпя боль от бесчисленных тычков и ударов и сопротивляясь изо всех сил не только безбожным попыткам соперников испортить ему настроение, но также и удали уполномоченного блюсти правила игры арбитра, чьи ограниченные возможности столь метко описаны фразой: «Если это возможно». Фулк (или Джек) Хиллмэн, играй они по таким правилам, могли бы стать идеальным мотором атаки, поскольку среди наших современников нет ни одного арбитра, чьи габариты и физическая сила могли бы послужить ему инструментом для поднятия с земли 120-килограммового спортсмена. Метод ползка часто применялся вратарями недавнего времени; есть свидетельства того, как (Нэд) Доиг, чемпион сандерлендского клуба, в памятном матче таким вот образом удерживал мяч на подступах к своим воротам и успешно отбивал все усилия тренированной банды соперников, пытавшихся в течение долгих минут лишить его мяча, после чего, наконец, выкатился с ним рядом со штангой и благополучно избавил себя от своих обязанностей, вытолкнув мяч за линию ворот».

И в то же самое время они вынуждены были мириться с утверждениями о собственной неполноценности, которые присутствуют в тех же свидетельствах Галена о медленных людях в обороне или в упоминаниях Бенамом трусов из Вестминстера. Вратарское дело без колебаний называли уделом тех, кто лишен отваги или необходимых навыков, чтобы играть в поле. В этом плане они мало себе помогали. Обратив внимание читателя – довольно обоснованно, кстати, – на необходимость для вратаря иметь «стальные нервы», голкипер «Вулрич Арсенала» Джеймс Эшкрофт, писавший для Football Guide, or How to Play Soccer Дж. А. МакУинни в 1906-м, сказал также, что голкипер «должен зачастую стоять на сырой траве, дрожа от холода и ожидая, когда его прихватит пневмония или инфлюэнца. Если вам повезло родиться с крепкой конституцией, можете посмеяться над мокрой травой, замерзшей головой или приступами ревматизма». Беспокойство о таких вещах кажется невероятным: да, опасайтесь летящих в вашу сторону бутс и случайных ударов локтем, но самое главное, удостоверьтесь, что оделись тепло. В словах Эшкрофта есть что-то нездоровое, почти презренное. Руз положил всему этому конец: люди обвиняли его во многих грехах, но слабость никогда не была в их числе.