Читать книгу Врата Птолемея - Джонатан Страуд, Джонатан Страуд - Страница 7

Александрия, 126 г. до н. э.

Жарким утром середины лета священный бык вырвался из своего загона у реки. Он носился по полям, отмахиваясь от мух и грозя рогами всему, что движется. Трое людей, которые пытались его поймать, были серьёзно покалечены. Бык проломился сквозь тростники и выбежал на дорожку, где играли дети. Когда дети завизжали и бросились врассыпную, бык застыл, словно в недоумении. Но слепящее солнце, играющее на волнах, и белые одежды детей разъярили его. Он наклонил голову, ринулся на ближайшую девочку и наверняка забодал бы её или затоптал насмерть, не проходи мимо мы с Птолемеем.

Принц поднял руку. Я повиновался. Бык застыл на середине броска, словно наткнулся на стену. Он замотал головой, глаза у него разъехались в разные стороны, и он рухнул в пыль, где и остался лежать до тех пор, пока подошедшие прислужники не связали его верёвками и не увели обратно в загон.

Птолемей дождался, пока его свита успокоила детей, потом продолжил прогулку. Об этом инциденте больше разговору не было. И тем не менее к тому времени, как мы возвратились во дворец, стая слухов вспорхнула, разлетелась и теперь кружила над его головой. К вечеру весь город, от последнего бродяги до самого надменного жреца Ра, уже слышал об этом событии – хотя не обязательно правду.

Я, как обычно, допоздна блуждал по вечерним рынкам, внимая ритмам большого города, приливам и отливам новостей, несомых людским морем. Мой хозяин сидел, скрестив ноги, на крыше своих покоев и то принимался царапать тростниковым стилом по полоске папируса, то поднимал голову и смотрел на темнеющее море. Я приземлился на карниз в обличье чибиса и уставился на него глазом-бусинкой.

– На базарах только об этом и разговору, – сказал я. – Про тебя и про быка.

Он окунул тростинку в чернила.

– Ну и что?

– Может, и ничего, а может, это и важно. Но люди шепчутся.

– И что же они шепчут?

– Что ты колдун и водишься с демонами.

Он расхохотался и аккуратно вывел цифру.

– Ну что ж, фактически они правы!

Чибис забарабанил когтями по камню.

– Протестую! Термин «демон» неверен и крайне оскорбителен![23]

Птолемей положил стило.

– Дорогой мой Рехит, напрасно ты так беспокоишься из-за имён и титулов. Они всегда грубы и приблизительны и используются лишь для удобства. Люди говорят так исключительно из невежества. Вот если они постигнут твою природу и по-прежнему будут относиться к тебе враждебно и презрительно, тогда действительно стоит тревожиться.

Он улыбнулся, искоса глядя на меня.

– А такое тоже возможно – будем смотреть правде в глаза.

Я слегка приподнял крылья, и морской бриз взъерошил мои пёрышки.

– Пока что тебе удаётся поддерживать хорошее мнение о себе. Но помяни моё слово: скоро станут говорить, что это ты выпустил быка на волю!

Он вздохнул.

– Честно говоря, моя репутация – добрая или дурная – не особо меня заботит.

– Тебя она, может, и не заботит, – мрачно сказал я, – но во дворце есть те, для кого это вопрос жизни и смерти.

– Только те, кто бултыхается в гуще политики, – сказал он. – А я для них ничто.

– Хорошо бы, коли так! – мрачно ответил я. – Хорошо бы… Что ты там пишешь?

– Твоё описание стен стихий на границах мира. Так что прекрати морщить клюв и расскажи об этом поподробнее.

Ну и пришлось оставить все как есть. Спорить с Птолемеем было бесполезно.

Он с самого начала был исполнен любопытства и восторга. Накопление богатств, жены и дорогие безделушки – эти освящённые временем предметы вожделения большинства египетских магов – его не интересовали. Он стремился к знанию, но к знанию особого рода – отнюдь не к тем знаниям, что позволяют обращать в пыль стены городов и повергать ниц врагов. Он был немножко не от мира сего.

В самую первую нашу встречу он застал меня врасплох именно этим.

Я явился в облике песчаного вихря – в те времена это была самая модная личина. Голос мой гремел подобно эху камнепада в горном ущелье.

– Назови своё желание, смертный!

– Джинн, – сказал он, – ответь мне на вопрос!

Вихрь принялся вращаться ещё быстрее.

– Мне ведомы все секреты земли и все тайны воздуха! Мне ведомы ключи, отворяющие женские души![24] Чего ты желаешь? Говори!

– Что есть сущность?

Песок завис в воздухе.

– А?

– То, из чего ты состоишь. Что это такое? И как оно устроено?

– Э-э… ну…

– И вот ещё – Иное Место. Расскажи мне о нём. Как там течёт время – параллельно с нашим или иначе? Каков облик его обитателей? Есть ли у них царь или вождь? Есть ли там твёрдая материя, или там царит вечный адский круговорот, или что-то иное? Что собой представляют границы между вашим царством и этой Землёй и до какой степени они проницаемы?

– Э-э…

Короче, Птолемею были интересны мы. Джинны. Его рабы. В смысле, наша подлинная природа, а не вся эта внешняя шелуха. Какие бы жуткие обличья я ни принимал, какие бы фокусы ни выкидывал – он только зевал. Когда же я пытался издеваться над его юностью и девчачьей внешностью, он только от души смеялся. Он сидел в центре своего пентакля, держа на коленях стило и папирус, жадно слушал, одёргивал меня, когда я уж чересчур завирался, часто перебивал, чтобы что-то уточнить. Он не применял ни Иглы, ни Пики, ни прочие средства наказания. Его вызовы редко длились дольше нескольких часов. Такого закалённого джинна, как я, имевшего представление о жестоких обычаях людей, это изрядно сбивало с толку.

Кроме меня он регулярно вызывал многих джиннов и мелких духов. Все вызовы проходили примерно одинаково: вызов, разговор, волшебник лихорадочно записывает услышанное – и отпускает.

Со временем во мне проснулось любопытство.

– Зачем ты это делаешь? – напрямик осведомился я. – Зачем расспрашиваешь? Зачем записываешь?

– Я прочёл большую часть рукописей в нашей Великой библиотеке, – ответил мальчик. – Там очень много говорится о вызывании духов, об их сдерживании и укрощении и о прочих практических предметах, но о природе самих демонов там нет почти ничего. О том, что вы думаете, чего хотите вы сами. А мне кажется, что всё это чрезвычайно важно. Я хочу написать исчерпывающий труд на эту тему, книгу, которую будут читать всегда, которой все будут восхищаться. Для этого мне приходится задавать много вопросов. Моё желание тебя удивляет?

– По правде говоря, да. С каких это пор волшебники интересуются нашими страданиями? Да и с чего бы вам ими интересоваться? Это совсем не в ваших интересах!

– Ну как же! Если мы останемся в неведении и будем по-прежнему порабощать вас вместо того, чтобы пытаться понять, рано или поздно не миновать беды. Мне так кажется.

– Но другого выхода-то всё равно нет. Рабство есть рабство. Каждый вызов сковывает нас цепями.

– Ты смотришь на вещи чересчур пессимистично, джинн. Торговцы рассказывали мне о шаманах, живущих далеко в пустынных северных землях, которые оставляют свои тела, чтобы беседовать с духами в ином мире. На мой взгляд, этот способ куда вежливее. Быть может, нам тоже стоит этому научиться.

Я хрипло расхохотался.

– Этому не бывать! Такой путь чересчур опасен для откормленных зерном египетских жрецов. Побереги силы, мальчик. Забудь об этих пустых расспросах. Отпусти меня, и покончим с этим.

Но, невзирая на мой скептицизм, Птолемей стоял на своём. Так прошёл год. Мало-помалу моя ложь иссякла. Я принялся рассказывать ему правду. А он в ответ рассказывал мне кое-что о себе.

Он был племянником царя. Родился он двенадцать лет тому назад, чахлым и хрупким, не хотел брать грудь и всё время пищал, как котёнок. Это испортило всю церемонию наречения младенца: гости поспешно разошлись, молчаливые чиновники обменивались мрачными взглядами. В полночь его кормилица вызвала жреца Хатор[25]. Жрец объявил, что мальчик близок к смерти, однако же совершил необходимые ритуалы и поручил дитя покровительству богини. Ночь прошла беспокойно. Наступил рассвет, первые лучи солнца проникли сквозь ветви акаций и упали на головку ребёнка. Тогда он перестал пищать и корчиться, молча и уверенно взял грудь и принялся есть.

Это спасение не осталось незамеченным, и мальчика тут же посвятили Ра, богу солнца. С возрастом он постепенно набирался сил. Быстроглазый и умный, он никогда не был таким здоровенным, как его кузен, сын царя[26], который был на восемь лет старше и куда крепче и коренастее. Царский племянник так и оставался второстепенной фигурой во дворце и чувствовал себя куда уютнее со жрецами и женщинами, чем с загорелыми мальчишками, что шумно возились во дворе.

В те годы царь часто уезжал в военные походы, пытаясь защитить границы от вторжений бедуинов. И городом правили то и дело сменявшиеся советники, которые богатели на взятках и портовых сборах и все внимательнее прислушивались к тому, что нашёптывали им заморские лазутчики – особенно те, что являлись из набиравшего силу Рима. Сын царя, купающийся в роскоши своего мраморного дворца, рано предался разгульной жизни. К восемнадцати годам это был нелепый пухлогубый юнец, уже успевший отрастить брюшко от пьянства и обжорства; глаза его блестели от паранойи и страха перед убийцами. Ему не терпелось дорваться до власти, но пока что он прозябал в тени своего отца, выискивал среди родни возможных соперников и ждал смерти старика.

Птолемей, напротив, тяготел к наукам, был строен и хорош собой, черты его лица были скорее египетскими, нежели греческими[27]. Конечно, он тоже мог считаться претендентом на престол, хотя и отдалённым, однако он явно не был по натуре ни воином, ни государственным деятелем, а потому при дворе на него, как правило, не обращали внимания. Большую часть своего времени он проводил в Александрийской библиотеке, стоявшей у самого моря, занимаясь там со своим наставником. Его наставник, пожилой жрец из Луксора, был сведущ во многих языках и в истории царства. Помимо этого, он был волшебником. Найдя в Птолемее прекрасного ученика, он поделился с мальчиком своими знаниями. Обучение началось тихо и незаметно и так же тихо закончилось, и только много позже, после инцидента с быком, слухи об этом просочились за пределы дворца.

Два дня спустя, когда мы сидели и беседовали, в дверь покоев моего хозяина постучал слуга.

– Прошу прощения, принц, у тебя там женщина ждёт.

– Почему именно «у него»? – осведомился я.

Я был в обличье учёного, как раз на случай подобного вторжения.

Птолемей жестом заставил меня умолкнуть.

– Чего она хочет?

– Посевам её мужа угрожает саранча, господин. Она просит тебя о помощи.

Мой хозяин нахмурился.

– Глупости какие! Что же я-то могу поделать?

– Господин, она говорит о… – слуга помялся – он сам был тогда вместе с нами, – о том, что ты сделал с быком.

– Ну, это уже слишком! Я занят. Пусть меня не беспокоят. Отошли её прочь.

– Как тебе угодно, господин. – Слуга вздохнул и собрался уже закрыть дверь.

Мой хозяин заёрзал на подушках.

– Что, она очень несчастна?

– Ужасно несчастна, господин. Она ждёт здесь с самого рассвета.

Птолемей раздражённо фыркнул.

– Как это все глупо!

Он обернулся ко мне.

– Рехит, ступай с ним. Посмотри, может быть, удастся что-то сделать.

Через некоторое время я вернулся сильно пополневшим.

– Саранчи больше нет.

– Вот и хорошо.

Он, нахмурившись, заглянул в свои таблички.

– Я совершенно потерял нить разговора… Так, мы, кажется, говорили об изменчивости Иного Места.

– Надеюсь, ты отдаёшь себе отчёт, – сказал я, грациозно опускаясь на соломенный тюфяк, – что теперь дело сделано. Ты создал себе репутацию. Теперь ты – человек, который может спасти от всего на свете. Отныне тебе никогда не ведать покоя. С Соломоном, когда он прославился своей мудростью, вышло то же самое. Он буквально за порог не мог выйти, чтобы ему не сунули под нос какого-нибудь младенца. И кстати, не всегда с одной и той же целью.

Мальчик покачал головой.

– Я учёный, исследователь, и ничего больше. Человечеству должны помочь плоды моих трудов, а не моя способность справляться с быками или саранчой. И к тому же это ведь ты, Рехит, делаешь все это, а не я. Не мог бы ты стряхнуть с губ эти крылышки? Спасибо. Так вот, для начала…

Кое в чём Птолемей был очень умён, даже мудр, – но далеко не во всём! На следующий день у дверей его покоев болтались ещё две женщины: одну замучили гиппопотамы, вытаптывавшие её поля, другая принесла больного ребёнка. И меня снова отправили «посмотреть, не удастся ли что-то сделать». На следующее утро перед покоями стояла уже небольшая очередь, хвост которой выползал на улицу. Мой хозяин рвал на себе волосы и сетовал на злую судьбу – и тем не менее меня снова отправили разбираться с их бедами, вместе с Аффой и Пенренутетом, ещё двумя его джиннами. Так оно и пошло. Исследования его продвигались черепашьим шагом, зато его слава среди народа Александрии разрасталась стремительно, как цветы по весне. Птолемей сносил помехи с достоинством, хотя с трудом скрывал своё раздражение. Он удовлетворялся тем, что завершал пока книгу о технике вызывания духов, прочие же свои изыскания пока отложил.

Год клонился к осени, в должный срок наступило время ежегодного разлива Нила. Затем воды схлынули, обнажилась чёрная, влажная, плодородная земля, поля были засеяны, начался новый сезон. Временами очередь просителей у дверей Птолемея была длинной, временами покороче, но полностью она не исчезала никогда. Вскоре слухи об этом ежедневном ритуале дошли до одетых в чёрное жрецов великих храмов и до принца с черным сердцем, восседавшего на своём пропитанном вином троне.