Читать книгу Из Товарда в Ленциг - Джонни Рэйвэн, Джонни Рэйэвн - Страница 5

1499 год. Лескония, юг Лютеции. Где-то на пути из Товарда в Ленциг…

Место будущей ночной стоянки, покамест ещё стояло солнце, было выбрано грамотно, с опытным подходом к знанию ландшафта и полным пониманием предстоящего дела. Бивуак для разношёрстной группы путешественников обустроили в фурлонге1 от тракта, в низине, на небольшой полянке, окружённой частоколом высоких, уже купающихся кронами во тьме, деревьев. За горизонт уплывало красное светило. Медленно сгущались сумерки. Пахло буком и ясенем, спелой шишкой и сухим листом, корой дерева и сосновой смолой. Вечерело.

Первым делом распрягли и накормили уставшую за долгий день в пути скотину: возовых мулов, пару костлявых и совершенно непригодных для верховой езды кляч, да двух молоденьких, поджарых лошадок – вороной и пегой мастей. Благородные скакуны, конечно же, принадлежали рыцарю и его оруженосцу, а остальным членам каравана вот уже который день приходилось довольствоваться, чем природа наградила, то есть своими ножками. Но в общем-то никто не жаловался.

Костёр разожгли по центру поляны, над ним же водрузили вместительный чугунный котел, старый и весь почерневший от частого использования, воды набрали из бегущего неподалёку ключа, подсыпали в неё кореньев для аромата, а в первые прогоревшие угли напихали картошки. Лето – оно ведь не весна и не осень, бродить по свету и спать под крышей из звёзд одно удовольствие! Ну а зимой так вообще дома сидеть надо, это вам и любой деревенский балбес подтвердит.

Так уж сложилось, что той группе путешественников, идущей

из торгового града Товард в не менее торговый Ленциг, страшно повезло, ведь командовал ими не абы кто, а настоящий, всамделишный рыцарь – сир Тальес из Гонсарды. Пускай этот благородный рыцарь и не был умудрён сединой на висках, но уже имел за плечами приличный опыт походов. Именно Тальес и выбрал место для бивуака, затем сразу же отослал мужиков сходить за водой и дровами да расставить по округе силки на дичь. Бабам же он повелел собрать со всей группы грязную одёжку, выстирать её, развесить на ветках сушиться до утра да начистить овощей: луку, картошки и морквы для будущей похлёбки. Затем, хорошенько взвесив все риски и придя к выводу, что в этой местности никакая опасность, кроме разве что волков, каравану не угрожает, сир Тальес Гонсардский окинул взглядом ведущиеся вокруг работы и остался доволен. Как и любой другой уроженец Гонсарды, Тальес был высок, крепко сложен, черняв и чертовски красив. И, как любой уважающий себя рыцарь, он уже успел послужить, повоевать, повидать мир и заработать в одной из схваток грозный, внушающий страх селянам, кривой шрам через всю левую щёку.

Вообще-то, честно говоря, Тальес как истинный гонсардец, пускай и был горяч кровью, но характер имел довольно мягкий и добрый, хоть и старался этого никогда и никому не показывать. Ведь истинный рыцарь есть сила и сталь, крепкий характер и твёрдая рука, верность сеньору и своему слову, мужество в бою и благородство к слабым! Ну а то, что истории о любви, а не о войнах, гораздо сильнее будоражили его душу, ещё ничего

не значило. Если, конечно, никому об этом не рассказывать. Вот и стоял Тальес посреди поляны, грозно хмурил брови и обводил округу суровым взглядом.

– Помочь вам снять доспехи, сеньор?

Тальес обернулся к своему оруженосцу. Милый, щупленький

и голубоглазый мальчик Люго, сын крепостного оружейника, поступил к рыцарю на службу в свои двенадцать лет и служил при нём уже четыре года. Люго был ещё более кроткого характера, чем сам Тальес, а уж скрывать этого и вовсе не умел, но работу свою выполнял быстро, со всей ответственностью, да и в рыцарских науках не отставал. Потому за прошедшие годы он и полюбился сердцу рыцаря, аки сын родной.

«Ещё какой-то год иль два, и парень заслужит пояс и шпоры, – думал Тальес, глядя на оруженосца, – и отправится он в большой мир уже без меня, уже не сопливым оруженосцем, а верным слову и поступку рыцарем! Где и найдёт себе своего собственного Люго. Эх, идут же времена, растут же дети! Ну а мы – стареем…»

– Ты уже кончил с моим оружием? – нахмурившись, но только для вида, спросил Тальес, подставляя оруженосцу плечевые ремни панциря, – всё сделал, мальчик?

– Конечно, мой сеньор, – отозвался Люго, снимая с руки хозяина стальную перчатку, – почистил, высушил, отполировал и промаслил.

– Хорошо. Ступай, займись кирасой, как раз к ужину закончишь.

Паренёк, собрав латы, ушёл выполнять поручение, оставив Тальеса в дутой стёганке и лёгкой кольчужке. Путешествующие селяне и торговцы выставили свои телеги и фургоны на границе света, тем самым образовав вокруг поляны кособокую и неразмеренную стену при колёсах. Впрочем, эта стена всё-таки добавляла особого уюта, отгораживая чёрный лес от маленького оплота цивилизации, тепла и жизни.

– Бойкий парнишка у вас, милчек рыцарь, – пробубнил от котелка кашеваривший Газгу. – О как стрекача-то задал! Словно свою доспешку чистить побежал, а не господскую…

Тальес нахмурился и с плохо скрываемой неприязнью повернулся к говорившему. Газгу Хмелевод, бородатый купец из племени низкоросликов-гномов – странного подгорного народца, который северяне именовали то ли двергами, то ли цвергами, с первого же дня путешествия не понравился Тальесу. Гном был хамоват, не воспитан, прямолинеен и местами даже груб. Ну, а про крайнее пристрастие к горячительным напиткам и вовсе упоминать не стоило. В общем-то все гномы славились подобными качествами, но Газгу прямо-таки нервировал Тальеса каждым произнесённым им словом.

– Истинная честь для оруженосца послужить своему сеньору, – ответил рыцарь слегка напыщенно, – именно так воспитывается уважение к старшим. Так и никак иначе. У нас в народе это ценится дороже золота. А у вас, господин Газгу?

– Да куда уж нам уж до ваших праздных дружб, – хохотнул низкорослик. —Мы, карлики, народ простой. У нас так заведено: чего-то надо – дай монетку. Или другую какую вещицу ценную. Если нет – катись колбаской в огненные чертоги. А если уж не понял, – то сразу же в глаз получишь! Немудрена премудрость, а? Не согласны, милчек рыцарь? Вот если бы меня вы послали доспешку за вас начищать, так я бы сразу вам такого кукиша скрутил – аж сами согнулись бы от возмущения, хе-хе.

Тальес тихо забурчал себе под нос. Гном упорно делал вид, что не слышит.

– Но Газгу-то не дурак, во имя золота блескучего не стал бы он так делать! А знаете, почему? Да потому что знаю я вашу породу благородную. Вам не то слово скажешь, не так на вас посмотришь, бабу при вас бабой назовёшь, да ей-бо, не так при вас ветра пустишь или, упаси рогатый, нужду справишь! Ой, что там начнётся! Гром и молнии, да пение рожка! Ту-ту-ту-ду-у-у, оскорбили честь сира Дурелота, спасайся, кто может!

Бурчание рыцаря переросло в откровенный рык, но гном этого не замечал, либо делал вид, что не замечает.

– Вы же, люди, особенно доспехи нацепившие, да лыцарями себя поименовавшие, так вообще с катушек мигом слетаете по поводу чести. Клянусь Титанами, хуже, чем ушастые! Вам только дай повод железом помахать, так вы мигом дулю из закромов вытаскиваете и вперёд, бить врага-супостата! А кого, зачем, да почему – какая, хрен, разница? Опосля разберёмся. Ведь так всё? Ну, чего молчите, словно перепили бормотухи моей бабки? Прав я, али не прав, милчек рыцарь?

Тальес поджал губы, собираясь ответить кашевару всё то, что он думал о гномьих премудростях, об их бартерном порядке взаимоотношений, да о самом бородатом мудриле Газгу, но назревающий конфликт неожиданно разрешил ещё один представитель низкоросликов.

– Уважаемый сеньор Тальес! Не желаете ли вы разделить со мной сию скромную бутылочку «Вальетелли», тем самым устроив нам небольшой аперитивчик перед скорой трапезой?

Рыцарь опустил голову и встретился взглядом с преградившим ему дорогу коротышом. Светлоглазый, рыжебородый человечек в оливковом жилете, чёрных башмачках с золотыми заклёпками и парчовой шляпе на голове услужливо протягивал Тальесу бутыль из тёмного стекла в сеточке, при этом широко улыбаясь и сжимая в зубах дымящуюся трубочку.

– Кхм… Не откажусь, – буркнул рыцарь, косясь на колдующего у котла кашевара, – вы очень любезны, уважаемый господин…

– Лодук. Меня зовут Абдрогунок лон-гари Лодук. Бросьте вы хмуриться, словно скунса почуяли, уважаемый рыцарь! Вам оно, простите за откровенность, не к лицу! Я понимаю, что моё полное имя далеко от тривиальности, достаточно тяжеловесно для произношения и уж тем паче – для запоминания. Так что я не в обиде.

– Благодарю вас, господин Лодук.

Господин Лодук тоже принадлежал к народу низкоросликов, а точнее, к племени лепров. Ростом он, как и Газгу, едва дотягивал до трёх футов, то есть доходил Тальесу до пояса. Но, если коренастый гном в плечах не уступал рыцарю, а в обхвате рук так вообще превосходил его, то Лодук, как и любой другой лепр, телом был довольно тщедушен – с десятилетнего человеческого ребёнка. Проще говоря, совсем мал и хил. Помимо физических и анатомических особенностей, эти похожие народы различала ещё одна важная черта – лепры, в отличие от гномов, никогда не отпускали усы. Бороды носили. Но усы – нет.

– Вы на него не обращайте внимания, уважаемый сир Тальес, – пробормотал Лодук, выпуская из носа струи дыма на манер дракона, – Газгу как дураком родился, так дураком и помрёт. Его даже братья собственные нередко поколачивают за язык дурной. А мелет он им столь бездумно не со зла вовсе, а по скудоумию.

– Ах ты, прыщ безусый, пиявка рыжебородая, да я тебя… – забурчал гном, строгая над котлом овощи.

– Ты – меня, а потом я тебе в Ленциге вексель вот возьму, и не выпишу. И что тогда поделывать будешь, охламон ты усатый? Вот-вот, то-то же! Не забывай, носатый мой друг, кто тебе денюжки даёт.

Газгу ругаться не перестал, просто тон снизил и перешёл на кабутвурд2.

– Ох уж эти гномы, – виновато улыбнулся Лодук, – хлебом не корми, дай побрюзжать, да ближнему своему настроение испортить. Что ж с них взять, такая уж порода!

Тальес лишь хмыкнул в ответ. От терпкого дыма трубки першило в горле, но, в сочетании с полусладким «Вальетелли», послевкусие получалось вполне приятным.

– Так когда, вы сказали, мы увидим высокие стены Ленцига, уважаемый рыцарь?

– Я и не говорил. Если не будем слишком часто останавливаться в дороге, то завтра к вечеру прибудем.

– Либо ещё одна ночёвка под небом? – пробормотал Лодук, теребя свою рыжую бороду. – Этого нам позволить себе ну никак нельзя! Не сочтите за грубость, сударь рыцарь, но не могли бы вы завтра максимально ускорить наше передвижение? Понимаете ли, у меня есть особенное хобби, я нумизмат. А в Ленциге, понимаете ли, у меня имеется одно дельце к моему сородичу-нумизмату. Ну, а он, понимаете ли, может меня не дождаться, и тогда мне придётся остаться без…

– Как получится, господин Лодук, – холодно оборвал его Тальес, – в обозе, вверенным мне под охрану, путешествуют не только солдаты вроде меня, купцы вроде гнома, банкиры вроде вас, но ещё и множество поселян со своим скарбом. А также их маленькие дети. И мне всё равно, успеете ли вы пополнить свою коллекцию очередной редкой монетой или нет, но загонять детей вусмерть я не собираюсь. Понимаете? Или не понимаете?

– Ха-ха! – расплылся в широкой улыбке Газгу, поднимая нос от котла. – Вона тебе, получи пупок замухратый! Понял? Хрена тебе с маслицем, а не монеты твои засратые! А ещё, понимаешь, с вином припёрся, умасливать пытался…

– Просеивайте свою грязную речь, господин Газгу, – ещё холоднее бросил рыцарь, – иначе, клянусь своим именем, я сам этим займусь.

– Всё, всё, молчу, – ухмыльнулся гном, пробуя варево на вкус, – ох, ядрица-водица, хорош навар-то получился!

– Кхм… кхм… – пробубнил Лодук, попыхивая трубочкой, – досадно, однако, будет опоздать. Но я вас понял, уважаемый рыцарь. Докучать сим вопросом более не намерен. Вино оставьте в знак… эм… уважения.

Тальес пожал плечами и, проводив лепра взглядом, наполнил походный кубок. Вокруг сновал народ и общими усилиями рождал неповторимую симфонию бивуака: раздавались переклички, смех, разговоры; плакал чей-то ребёнок, кто-то поигрывал на свирели, кто-то подпевал; мужлан-кузнец бранил свою жёнушку за какие-то грешки, та в ответ кудахтала и ревела одновременно, словно доселе невиданная учёному свету помесь квочки и вепря. Воздух помимо ночной летней свежести наполнялся запахом гномьей похлёбки, которая, если честно признаться, пахла очень даже недурно.

– Это вот он с виду такой вежливый и хорошенький, – рассмеялся Газгу, помешивая содержимое котелка большим черпаком, – а в душе, как и все мы, низкорослики, торгаш. Но я того хотя бы не скрываю, в отличие от этого двухличного заморыша.

– Правильно говорится «двуличного», господин Газгу.

– А? Чегось?

– Ничегось. Скоро будет готова ваша стряпня?

– Уже, милчек рыцарь, пять минуточек и будем разливать по чашечкам! Вы такого ещё не кушали – бабкой клянусь! – как попробуете, так пальцы свои до локтей обглодаете!

– Я весь в предвкушении, – фыркнул Тальес и подозвал одного из своих людей, безусого солдатика по имени Яник, – вели всем собираться. Сейчас харчи раздавать будут, похлёбку мясную и картошку запечённую.

– Понял! Буит сделано, сеньор Тальес!

Вскоре вся разномастная группа путешественников собралась возле костра и теперь, выстроившись в очередь, ожидала выдачи похлёбки. Газгу с видом древнего бога плодородия, снизошедшего своей милостью до простых смертных, разливал исходящее паром варево по глубоким чашам, затем выдавал голодным путникам по паре сухарей и, в зависимости от размеров получателя, по большой или малой картошине. Каждое проделанное действие гном сопровождал фразочкой, вроде: «кушай, кушай, да не обжирайся», «от мала до велика, все одного лика», «спасаю людей от поедания себе подобных», «а монетку ты для кормильца подготовил?» или «папочка Газгу всех вас, деточек, накормит». На благодарность челяди он отвечал: «Спасибо тем, кто ел, а приготовить – каждый может».

Когда вроде бы уже все расселись вокруг костра, а бивуак заполнился стуком ложек, чавканьем, причмокиванием и отрыжкой, Тальес обвёл взглядом вверенных ему под охрану людей и нелюдей. Первых, не считая самого рыцаря, его оруженосца и двух солдат, было двенадцать: трое деревенских мужиков со своими жёнами, пятеро ребятишек, да один учёный муж, профессор философии Марсану Айбиг из Товардской Академии Наук. Нелюдей было поменьше: гном Газгу, его одноглазый брат с чертовски сложным именем – Рудгенбонтохт, банкир-лепр Лодук, двое высоких, остроухих и холодных, как лунный свет, альхэ, один угрюмый и немногословный зеленокожий яларг, да высокий широкоплечий здоровяк велиманн из далёкого севера, неизвестно как забредший сюда, на юг Лесконии.

«Вроде бы все, – подумал Тальес, последним принимая из рук кашевара супницу. – Но отчего же мне кажется, что я обсчитался? Нет, всё верно! Точно помню, когда выезжали, было двенадцать наших и семь не наших…»

К рыцарю подошёл оруженосец, милый и добрый мальчуган Люго, и указал тому на одинокую фигуру, сидевшую поодаль от всех в тени одного из фургонов. Вот тогда Тальес и вспомнил о том, что забыл посчитать последнего пассажира, приставшего к обозу пару дней назад прямо на дороге.

– Эй, отец! Ты чего там расселся-то в одиночестве? – крикнул рыцарь в темноту, – иди-ка сюда, погрей кости у костра да откушай с нами!

От фургона долетело хриплое и резкое карканье, затем послышался едва различимый в общем гомоне глубокий старческий голос:

– Что вы, милостивый сеньор… Благодарю, но мне и здесь неплохо.

– Да чего ты такое говоришь, отец? Давай поднимайся и иди уже к нам!

– У меня нет денег, дабы заплатить за передвижение с вами, за вашу еду и доброту, милостивый сеньор. Не хочу ещё больше углубляться в долги, которые оплатить я, к сожалению, не в силах.

– Какие глупости! – начал злиться Тальес, – я сказал, иди сюда, старик! Этот обоз под моим командованием, так что можешь думать, если тебе так угодно, что плачу за тебя я. Ну, старик? Живее, разбери тебя хворь! Не заставляй тащить силком!

Снова раздалось карканье. Затем послышалось кряхтение уставшего и не желающего лишний раз напрягать больные суставы, человека. На свет выступила сутулая фигура в выцветшем, изношенном, много раз залатанном, некогда чёрном шерстяном балахоне. Голову старика покрывал глубокий капюшон, виднелся лишь заросший редкой снежно-белой порослью подбородок. Узловатые пальцы с набухшими венами и усеянной старческими пятнами кожей сжимали дорожный посох, помогая владельцу удерживаться на слабых ногах. На плече старика сидела чёрная, как ночь, птица, с длинным острым клювом и умными глазами-бусинками. Ворон.

– Присаживайся, отец! – Тальес указал старику на заменявшее скамью бревно, – а вы, двигайтесь давайте, хамы. Не видите, что перед вами человек жизнью умудрённый, уважения к себе требующий?

Сидящие на бревне поселяне безропотно подвинулись, лишь жена кузнеца – пухленькая дура-баба, которую кузнец так и называл, когда совсем недавно костерил, поджала красивые полные губы. Старик сел, Тальес протянул ему свою супницу и ложку, а сам вернулся к котлу и получил от Газгу новую порцию. Как оказалось, последнюю, совсем жиденькую, с одним кусочком мяса, парой жалких огрызков морковки и разваренным шматком лука, но рыцарь не расстроился. Уважение к сединам – первое, заученное им, ещё оруженосцем, правило из обширного кодекса рыцарей.

Тальес по примеру Люго уселся прямо на землю и неспешно занялся трапезой. Быстро опустошив супницу, а затем очистив картошку от золы, рыцарь, наблюдая за стариком, куснул вкусную, отдающую костром мякоть.

Старик же ел не спеша, с трудом сжимая деревянную ложку непослушными пальцами. Время от времени сидящий на плече ворон засовывал в супницу клюв и вылавливал оттуда кусочек мяса или овоща, а затем хищно заглатывал еду. Старик на такое фривольное поведение питомца нисколько не обижался, а наоборот, подставлял ему омут для ловли, после чего поглаживал пальцем по оперённой головке.

Когда с трапезой было покончено, а все путешественники, довольные и сытые, откинулись на спины, Тальес отослал женщин мыть посуду в ключе. Наступило время отдыха: солдаты развалились на траве, Люго в очередной раз принялся натирать промасленной тряпкой меч сеньора, профессор Айбиг уткнулся носом в книжку, тихо бубня под нос прочитанные строчки, Газгу под скучающим взором своего брата не переставая бурчал о «неблагодарности людского племени», Лодук, попыхивая трубочкой, подтрунивал над ним, зеленокожий калач из степного народа яларгов косился жёлтыми глазами на стройных и красивых альхэ, те делали вид, что им всё равно, но сами украдкой поглядывали на дикого воителя с затаённой злобой в миндалевидных глазах, мужики из деревни, сбившись в кучку с вернувшимися бабами и детьми, бросали испуганные взгляды на татуированного и бледнокожего детину-велиманна, а тот, в свою очередь, вообще смотрел лишь на большой и яркий диск луны, игнорируя всех и вся, кто сидел рядом. Тальес устало вздохнул.

«Сколько ещё простоит сей шаткий мир? Не ровен час, опять эти остроухие альхэ сцепятся с зеленокожим, – подумал рыцарь, – или деревенские дуболомы снова порешат, что велиманн заинтересовался их жёнами! А если гном вдруг перестанет терпеть подколки лепра, что тогда? Клянусь честью, маловато у меня подчинённых, дабы утихомирить такую ораву, если вдруг наступит буча…»

Командовать подобным скопищем людей и нелюдей с разным мировоззрением, культурой, воспитанием и отношением к ближнему своему, оказалось чертовски непросто. Когда караван только собирался, и Тальесу вручали «вожжи», всё шло как по маслу, ибо у людей и нелюдей была общая цель – добраться из Товарда в Ленциг, пережив при этом дальнюю и опасную дорогу. Кратчайший путь, связующий два великих стародавних града Лютеции3, пролегал по местам малоцивилизованным и довольно непредсказуемым, а смельчаки, готовые провести всех нуждающихся сими дикими и неприветливыми тропами, встречались и того реже. Так что волей-неволей приходилось разноликим путникам терпеть вынужденные неудобства путешествия с нелицеприятными представителями иных племён под боком. В ином случае – жди три, а то и четыре недели, пока не найдётся новый смельчак, готовый провести из Товарда в Ленциг новый караван – и поди ещё угадай, кто там может оказаться! Так что терпели. Но чем дальше, тем меньше.

Им повезло – госпожа фортуна помогла каравану разминуться с разбойничающими в Долине Ландо шайками бандитов, провела мимо вольенских дикарей, позволила обойти стороной группу раубриттеров4 из замка Ванотун и даже укрыла от глаз разноликой нечисти, что кишмя кишела в Лесах Флейт. Но чем ближе был пункт назначения, тем чаще нынешние товарищи поглядывали друг на друга с недоверием, и всё больше теряли товарищеский дух. И вот, у самой цели, когда «товарищи» осознали, что опасность миновала, их «дружба» тут же пошла трещинами. Уже была пара прецедентов пускания чужой крови и лишь каким-то чудом да не иначе, как вмешательством богов, Тальесу удавалось удержать агрессоров от необдуманных действий. К сожалению, агрессорами в этой шумной компании являлись практически все, просто на ту или иную тему. На этот раз всё началось с гнома. А если быть точнее, с его товарища Лодука.

– Да заткни ты свою пасть, рыжий заморыш! – рявкнул Газгу, вскакивая с бревна, после очередной шуточки банкира, – ещё хоть слово ты проблеешь своим мерзким голоском, и я за себя не ручаюсь!

– Фи! – закатил глаза Лодук, выбивая трубку о башмачок, – ну что ты как маленький? Право, глупо, мой друг, обижаться на правду. А правда заключается в том, что я действительно лицезрел ораву пьяных гномов на празднике Тордольмасса в Гнездовище-на-Пике! И действительно слышал, как ваши женщины храпят – гораздо громче, чем мужчины.

– Да плевать мне, что наши бабы храпят громче мужиков! Всё равно для нас они самые лучшие!

– Да кто ж спорит? Не нам ведь с ними спать ложиться. Вы и внешне-то тоже не сильно различаетесь…

– Шо-о-о? – опешил гном, – шо ты там пукнул, пентюх ржавый?!

– Не пукнул, а сказал! А сказал я следующее – вы, бородатый мой дружок, с вашими женщинами внешне довольно схожи, оттого и храпите на один лад. Подумаешь, велика тайна!

– Подумаешь?! – краснеющего Газгу пробрал дикий колотун, – я те сейчас подумаю, выпук недозревший! Я те покажу, кто у нас храпит громче… Ща вот как двину промеж зенок палкой, и поглядим, какие свирели ты выдавать будешь!

В подтверждение угрозы гном хватил с земли толстый сук и двинулся на побледневшего лепра. Расправу остановил одноглазый брат Газгу с непроизносимым именем Рудгенбонтохт – схватив сородича за бороду, он резко развернул его к себе и забурчал что-то на кабутвурде. Газгу вырвался, пихнул пудовым кулачищем брата в плечо и яростно жестикулируя, стал что-то орать в ответ, на том же грубом, гномьем языке. Время от времени в их бессвязной тарабарщине возникало одно и то же, произносимое с нажимом, слово «Rekeningger», что на человеческом наречии означало «Вексель».

Пока все собравшиеся наблюдали за перепалкой низкоросликов и бессильными потугами рыцаря замять конфликт, один из красивых и стройных, андрогинных альхэ, судя по коротким волосам, всё же мужчина, понизив голос, обратился к длинноволосому собрату. Оба тихо рассмеялись. Зеленокожий воитель яларг, демонстрируя крайне чуткий слух, повернулся к ним и что-то сказал. Альхэ переглянулись, короткостриженый певуче ответил. Яларг фыркнул, гортанно расхохотался и что-то быстро и хрипло пробормотал. Судя по всему, что-то обидное, ибо оба альхэ тут же вскочили на ноги. Яларг добавил недвусмысленный жест пальцами – колечко и ходящую туда-сюда палочку. Альхэ выхватили длинные и узкие, отливающие серебром, мечи.

В это же самое время белокожий семифутовый здоровяк велиманн, сидя в сторонке и обращая всё своё внимание исключительно на лунный диск, не заметил, как к нему сзади подобралась сбежавшая от родителей девочка-селянка, годков пяти-шести на вид. Девочка, решив, что огромная и широкая спина северянина – это отличный вызов для будущего скалолаза, полезла прямиком на горб здоровяка, хватаясь за бурую шерсть густой меховой накидки. Велиманн, ничего не подозревая, решил чихнуть. И чихнул! Да так громко, что девочка, не удержавшись, бухнулась с объекта покорения прямиком наземь и расплакалась. Велиманн осторожно поставил дитя на ноги, а затем извлёк из закромов меховой накидки маленькую грубоватой работы куколку из соломы и хлопка и протянул девочке. Ребёнок тут же забыл о слезах и с улыбкой стал изучать полученный презент.

Тут же подлетевшая к девчушке мать, не кто иная, как дура-баба, жена кузнеца, схватила бедное дитятко и, прижав к себе, попёрла на ничего не понимающего велиманна, что рассерженная квочка на сонного буйвола. Здоровяк буркнул, мол, «отстаньте, люди добрые», да махнул рукой, но женщина расценила жест как знак агрессии. И как давай орать – помогите, бьют-убивают! Само собой, вся деревенская орава мужчин, баб да их детишек со страшным гулом бросилась кузнечихе на выручку.

Старик с вороном на плече, казалось, уснул. Профессор из академии, нахлобучив на голову книгу на манер каски, с интересом наблюдал за происходящим. Да ещё и умудрялся записывать витавшие в воздухе ругательства в маленький блокнотик.

Кровопролитие остановил вовремя очухавшийся Тальес. Гикнув солдат и милого Люго, он схватил меч и бросился метаться от группки к группке, раздавая тумаки, потрясая оружием и перекрикивая орущих. Вскоре все инциденты были исчерпаны, никто не пострадал и народ вполне чинно да мирно, разошёлся по углам. Свет огня вырывал из тьмы лишь недовольно нахмуренные брови и выпяченные губы. На этот раз обошлось. Тальес вернулся к костру, плюхнулся на траву и устало вздохнул.

«Я скоро сам уже не выдержу! А выходить из себя, да пырять зарвавшихся дурачин благородным оружием дело-то не рыцарское, – подумал он, – надо чем-то их отвлечь, придумать какое-то связующее и остужающее сердца занятие…»

Неожиданно в благородную голову рыцаря пришла гениальная идея.

– Эй, старче! Ты говорил о том, что желаешь отплатить за оказанное добро, да нечем? Но желание-то есть?

Старик, разлепив веки и вздрогнув, обвёл всех мутным взором выцветших глаз, затем откашлялся и медленно кивнул.

– Так давай, расскажи какую-нибудь историю. Ты человек в летах, наверняка много где был, много чего видел. Сейчас нам всем явно не повредила бы

какая-нибудь добротная иль не очень, но, главное, захватывающая история. Способен ты выполнить мою просьбу, отец?

– Сказку, сказку! – заканючили селянские дети, но на них тут же шикнули родители.

– Хм… Историю просишь, о благородный рыцарь? – старик почесал подбородок и взглянул на своего ворона, – почему бы и нет… Что скажешь, Корвейн? Расскажем мы этим добрым людям, что накормили нас, да не бросили в беде, какую-нибудь историю?

Ворон громко и протяжно каркнул, затем распушил крылья

и, вспорхнув, перепрыгнул на оголовье посоха, который старик, даже сидя, так

и не выпустил из своих узловатых пальцев. Все, включая отстранившегося велиманна, с интересом повернулись к старику.

– Хм… хм… какую бы историю вам рассказать, друзья мои…

– Давай уже любую, человек, не томи! – влез Газгу, – если ты до утра будешь вспоминать, то я лучше сразу спать лягу!

– Цыц! – гавкнул на него Тальес, – рот закрой, недомерок. Прошу прощения, отец, не спеши, мы подождём. Главное, чтобы интересно было.

– Да разве есть у вас, людей, интересные истории? – пробурчал гном, чем заработал очередной гневный взгляд рыцаря.

– Ага! Вспомнил я одну, – пробормотал наконец старец, – как раз про твоего сородича, ворчащий мой друг, про гнома, стал-быть, историю. А гном тот был непростой, а…

– Золотой? – ляпнул Лодук, и по рядам слушателей загуляли смешки.

– Нет, рыжебородый друг ворчуна, – не стушевался старец, – тот гном был великим воином и преданным другом. А дружил он, как бы удивительно и неправдоподобно это не звучало, с тем, кого вон те красивые Дети Леса, называют mesaan. С человеком.

Все с интересом взглянули на молчаливых альхэ и снова повернулись к старику.

– Случилось это давным-давно, в те времена, когда ещё Север не охватила череда страшных, но Великих Войн, а здесь, на Юге, о чуме-поруке никто даже слухом не слыхивал. Звали тех двоих, о ком пойдёт речь, Гэрри и Маггот. Как вы уже догадались, Гэрри, также известный, как Трутень, был человеком, а Маггот – гномом. Но откликался этот необычный гном на столь же необычное прозвище – в своём окружении его нарекли Хмельком, потому что больше всего на свете тот гном любил выпить эля. Или чего покрепче…

– Это-то да, это мы могём, – расхохотался Газгу и хлопнул сидящего рядом Лодука по плечу, да так, что тот чуть не свалился с бревна.

– А произошла та история, – продолжил своим глубоким, чуть с хрипотцой, но всё же приятным голосом старик, – на далёкой и ныне заброшенной, забытой всеми народами и богами, земле, на острове под названием Гортуна…