Читать книгу Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдоналд Фрейзер - Страница 9
Часть первая
Сорок девятый
III
ОглавлениеЕсли первая половина искусства выживания заключается в способности быстро бегать, то вторая – в умении сохранять невозмутимое лицо. Даже не упомню, сколько раз судьба моя зависела исключительно от того, как я отреагирую на некое неожиданное и ужасное предложение. Как в ту ночь, например, когда Якуб-бек настаивал на моем участии в самоубийственной попытке взорвать русские корабли с боеприпасами или когда Заптен с улыбочкой намекнул на необходимость голышом плыть через озеро к готическому замку, битком набитому головорезами Бисмарка, или когда Брук поручил мне возглавить штурм пиратского форта. О боже, в какие времена нам пришлось жить! Странно, конечно, но самым ярким подобным воспоминанием почему-то остается тот день в Рагби, когда Булли Доусон подкидывал нас, сопливых фагов, на простынях. Он плотоядно сцапал меня, но я преспокойно улегся в простынь, будто только о том и мечтал, хотя внутри все сжималось от страха; мерзавец был так изумлен, что в сердцах выгнал меня вон, в чем и заключался тайный мой расчет. Так что мне удалось избегнуть подбрасывания, в то время как остальные фаги налетались вдоволь.
А все-таки – и молодому поколению, прокладывающему себе путь, стоит взять это на заметку – нельзя уповать на одну только невозмутимость. Это дает понять, что вы размышляете, а иногда задумчивый вид говорит не в вашу пользу. Вот и теперь, со Сьюзи, был тот самый случай. Радостное согласие требовалось выказать быстро, но в то же время не поспешно, ибо если я с криком восторга заключу ее в объятия, она сразу почует подвох. В один миг в голове моей пронеслась череда мыслей приблизительно в следующем порядке: «1. Я уже женат; 2. Она об этом не догадывается; 3. Если не соглашусь, существует значительный риск, что мне укажут на дверь, хотя, быть может, и нет; 4. Если да, то меня повесят; 5. Итого: лучше всего покуда с благодарностью простереться у ее ног, а там посмотрим».
И все это за долю секунды, как уже сказано – временной промежуток достаточный, чтобы на два удара сердца взгляд мой принял удивленное выражение, сменившееся мгновенным радостным блеском в глазах, плавно перетекающим в восхищение; я нерешительно шагнул вперед, опустился перед ней на колено, нежно взял за руку и прохрипел недоверчиво:
– Сьюзи, ты и вправду хочешь этого?
Чего бы она ни ждала, но уж явно не такого развития событий; Сьюзи пристально вглядывалась в меня, колеблясь между надеждой и недоверием. Она ведь знала меня, знала, с каким законченным мерзавцем имеет дело, но в то же время всей душой хотела верить, что небезразлична мне, и я прекрасно понимал, как сыграть на этом. Не дав ей ответить, я улыбнулся, печально покачал головой и сказал:
– Дорогая Сьюзи, ты знаешь, что ошибаешься. Я не достоин тебя.
У нее, разумеется, имелось противоположное мнение, каковое она и высказала. Разгорелась небольшая дискуссия, ведение которой с моей стороны было затруднено тем, что голова моя оказалась меж двух ее вздымающихся холмов, да и аргументы свои она экстатически выкрикивала в полный голос. Я действовал с тонким расчетом, изображая океан страсти, сдерживаемый плотиной благородного сомнения в себе. Даже не знаю, твердил я, потому как никогда, да, никогда прежде ни одна женщина не одаривала меня истинной любовью, и при всех моих изъянах я слишком тепло отношусь к ней, чтобы позволить совершить поступок, о котором ей, быть может, придется пожалеть. Можете себе представить, какая сопливая любовная чушь полилась из нее, пока я не счел момент удобным для нанесения coup de grace[30]. Со сдавленным стоном: «Ах, моя дорогая!» и, будто не в силах сдерживаться более, я набросился на нее и от души задал ей жару прямо на банкетке. Бог знает, как она не развалилась, поскольку совместно мы запросто тянули стоуна на двадцать два.
Даже после этого я все еще качал головой; моя недостойная душа разрывалась между собственной испорченностью и робкой надеждой на то, что любовь прекрасной женщины спасет меня. Борьба не слишком затянулась, нужды не было: Сьюзи перешла черту и готова была убедить себя в чем угодно вопреки здравому смыслу. Вот что любовь способна сделать с человеком – впрочем, могу только предполагать, поскольку собственного опыта не имею.
– Я знаю, что дура, – говорит она, расчувствовавшись, – и понимаю – ты негодяй, способный разбить мне сердце… Но хочу попробовать. Я знаю, что небезразлична тебе, и постараюсь достичь большего. Любовь преодолевает все, – она всхлипнула, – и хотя мне сорок два, – куда там, все пятьдесят, скажу я вам, – и я немного старше тебя, это ничего не значит. И даже скажу – прошу, не осуждай меня, любимый, – даже в самом худшем случае тебе будет хорошо со мной, поскольку я способна сделать твою жизнь приятной, а не только подарить тебе всю свою любовь. Не стоит недооценивать материальных выгод – думаю, ты не стал бы жениться на мне, будь я без гроша за душой. Но ты меня знаешь, и если я говорю, что могу сделать миллион – это факт. Со мной ты станешь богатым и получишь все, что захочешь, и если ты говоришь «да» только поэтому, я не осуждаю тебя. Но все-таки надеюсь, – тут слезы опять хлынули у нее из глаз, она обхватила меня за голову, гладя по бакам, я же выглядел как сэр Галахад во время ночного бдения, – надеюсь, что ты все-таки достаточно любишь меня, и мы сможем быть счастливы вместе.
Вместо того чтобы изображать пылкость, я поступил мудрее: стащил с ее туалетного столика булавку и воткнул себе в ногу, чтобы выдавить слезу.
– Спасибо, Сьюзи, – тихо говорю я и нежно целую ее. – Но не надо плакать. Мне немногое известно о любви, но я чувствую, – дальше следовал тяжкий вздох, – что не в силах отказать тебе.
И это, кстати, была святая истина, в чем я и признался часом позже Спрингу. Хотя того вряд ли можно было счесть человеком, с которым приятно обсуждать сердечные дела, на карте стояли наши шкуры, и ему стоило быть au fait[31]. Он пучился на меня, как вытащенная на берег акула.
– Но ты ведь женат! – кричит.
– Чш-ш! Не так громко. Она об этом не знает.
Глаза его расширились.
– Это многоженство! Боже Всемогущий, неужто для тебя нет ничего святого?
– Разумеется, и именно поэтому я не намерен продлевать свой союз далее приезда в Калифорнию, откуда…
– Я не допущу! – рявкнул он и в глазах его вспыхнул хорошо знакомый бешеный огонек. – Ты совсем забыл о приличиях? Потерял страх перед Господом, презренное животное? Как осмеливаешься ты попирать его священные законы, а?
По здравом рассуждении этого следовало ожидать. Хотя капитан Спринг доходил в своей эксцентричности до преступлений, на которые даже Нерон не отважился бы, он оставался фанатичным приверженцем формальных приличий вроде воскресной службы и послеполуденного чая. При первом признаке опасности он не моргнув глазом выкидывал за борт закованных в кандалы ниггеров, зато превращался в святошу, едва дело доходило до церковных гимнов, и под аккомпанемент его столь же завернутой супруги вся полупиратская команда «Бэллиол Колледжа» распевала «Господи, просвети разум наш». Все это следствие зубрежки «Тридцати девяти статей»[32], даже не сомневаюсь.
– А что мне оставалось делать? – оправдывался я, пока он расхаживал по комнате, распинаясь про адские муки и несовершенство системы общественного образования. – Старая перечница дала понять, что если я не соглашусь, она тут же свистнет «пигов».[33] Разве не видите: если буду гладить ее по шерсти, мы будем путешествовать без опаски, а потом прощай, миссис Уиллинк. Или Комбер, если на то пошло. В противном же случае нам прямой путь на виселицу!
Я едва не сболтнул, что уже проделывал такое раньше, с герцогиней Ирмой из Штракенца, но посмотрел на него и предпочел промолчать.
– И зачем только дозволил я ступить тебе на борт «Колледжа»?! – вопил он, размахивая руками. – Ты же ходячая куча гнили, porcus ex grege diaboli![34]
Но Спринг не настолько спятил, чтобы не видеть резона, и постепенно успокоился.
– Ладно, – говорит он, окинув меня самым испепеляющим из своих взглядов, – раз ты такой меднолобый, то да смилуется Господь над твоей душой. Чего не случится. Ба! С какой стати это должно меня заботить? Остается воскликнуть вместе с Овидием: «Video meliora proboque, deteriora sequor»[35]. А теперь убирайся с глаз моих!
Но он меня напугал, должен признаться. Даже теперь я опасался: вдруг в его чокнутых мозгах шевельнется какой-нибудь винтик, и он выложит Сьюзи, что ее суженый уже является мужем и отцом? Поэтому я был озабочен и озадачен, когда Сьюзи пригласила нас с ним на ужин à trois[36] в своем салоне. С самого начала еду нам приносили исключительно в наши комнаты, да и к тому же я знал, что первоначальное положительное мнение Сьюзи о Спринге изменилось не в лучшую сторону. Я кинул ей пару намеков на то, какая он свинья, да и, поскольку ему никогда не удавалось более-менее долго скрывать свой очаровательный характер, у нее вскоре начало формироваться собственное суждение.
– Небольшой праздник, – заявила она, когда мы расположились в ее салоне. – Смею предположить, капитан, что Бичемп уже сообщил вам радостную новость?
И она лучезарно улыбнулась мне. На ней был самый лучший наряд, смотревшийся чудовищно-вульгарно, но, должен признать, выглядела Сьюзи ничуть не старше возраста, на который претендовала, и была очень мила. К моему облегчению, Спринг включился в игру и пожелал ей счастья – про меня он забыл, и если выглядел не таким благодушным, как Пиквик, то, по крайней мере, держался вежливо и не бил посуду.
Да уж, бывал я на обедах и повеселее этого. Сьюзи в кои-то веки нервничала, что я списал на счет девичьей застенчивости. Она щебетала про цены на рабов, стоимость первоклассных желтых и про то, что кубинский рынок подскочил в последние дни до небес, и про изнеженных красавиц окторонок[37], совершенно не пригодных к использованию в ее ремесле. Спринг более-менее поддерживал разговор, и они живо обсуждали, дает ли скрещивание коренных африканцев с мулатками наиболее крепкий товар – самая подходящая тема под пудинг. По прошествии времени речь его становилась все более сбивчивой и невнятной. «Неужто это выпивка так подействовала?» – подивился я. Тут капитан вдруг тяжело вздохнул, взгляд его остекленел; он ухватился за подлокотники кресла, как бы намереваясь встать, и рухнул лицом прямо в бланманже.
Сьюзи посмотрела на меня, приложив к губам указательный палец. Потом встала, приподняла его лицо из месива и посмотрела зрачок. Голова его вновь свалилась, как у набитой опилками куклы, лицо сделалось пунцовым.
– Отлично, – говорит она. – Брут!
Перед моим изумленным взором появился дворецкий, а за ним следом двое здоровенных детин в матросских бушлатах. Подчиняясь кивку Сьюзи, они подняли Спринга из кресла и, не говоря ни слова, выволокли его из комнаты. Сьюзи вернулась на место и отпила глоток вина, потешаясь над моим удивлением.
– Превосходно, – заявляет. – Ведь в наши расчеты не входит, чтобы он портил нам наш медовый месяц, не правда ли?
На мгновение я оцепенел.
– Ты ведь не сдашь его фараонам? Он же выдаст нас! Ей-богу, Сьюзи, он так и сделает…
– Если у него и представится такая возможность, то только где-нибудь в Кейптауне. Не думаешь же ты, что я способна на эдакую глупость? Или на подобное с ним обращение? – Она рассмеялась и похлопала меня по руке. – Капитан такого не заслужил: не может быть совершенно плохим человек, покончивший с Питером Омохундро. Кроме того, если бы не этот твой Спринг, разве я заполучила бы тебя? Но он сразу не пришелся мне по душе – прежде всего потому что не желал тебе добра. Я видела, как он смотрел на тебя и бормотал что-то на своем итальянском, или каком там еще, языке.
– Так что, – Сьюзи радостно улыбнулась, – я перемолвилась словечком с кое-какими добрыми друзьями – без них в моем бизнесе не обойтись, поверь мне. И вот ко времени, когда наш капитан очнется, перед ним откроется перспектива длительного морского путешествия, которое полностью излечит его от тяжкой головной боли. Ну же, не гляди так испуганно: он не первый из тех, кто не по своей воле отправился из этого дома в далекий путь, говорю тебе!
Что ж, с одной стороны, это здорово, но с другой – пища для размышлений. По совести, мне сложно было придумать для Дж. Ч. Спринга место лучше палубы какого-нибудь «купца», где здоровенный помощник капитана будет пинать нашего друга под зад, пока тот на карачках надраивает палубу. Впрочем, зная моего приятеля, ко времени подхода к Столовой горе он сам заделается помощником, если не выше. Конечно, лучше было бы отправить его кормить рыб, но разве не должно нам довольствоваться тем, что ниспослало нам провидение, и быть благодарными за это? Зато открытие, что моя без пяти минут супруга способна проворачивать такие жестокие дела, было слегка пугающим. Вот она сидит передо мной – раскрасневшаяся, благоухающая и цветущая; выбрав виноградину, она макает ее в шербет и отправляет мне в рот, сопровождая угощение любящим поцелуем, по силе способным сравняться с доброй пощечиной. А не долее пары минут назад она же вырубила приглашенного на обед гостя, не дав ему даже кофе испить. Мне пришло в голову, что разрыв наших семейных уз в Калифорнии необходимо будет серьезно подготовить, без суеты и спешки, иначе не миновать мне оказаться на каком-нибудь корыте, идущем в Сидней, а то и полететь во Фриско Бэй с переломанными ногами.
Нет, лучше не думать об этом. Я всегда знал, что, хотя Сьюзи питает необоримую слабость к молодым парням с большим орудием, она в то же время женщина с характером: своих рабынь-шлюх держит в ежовых рукавицах, обращаясь с ними хорошо, но без сантиментов. Но хладнокровие, с которым она отнеслась к расправе с Омохундро или опоила Спринга только потому, что тот оказался у нее на пути, говорило о ее способности действовать более жестко, чем я ожидал. Так что я опять влип: оставалось ехать в Калифорнию или попасть под жернова ее мстительности, и лучше уж первое. Если правильно стасую колоду, могу даже прибыть домой с изрядным кушем, чтобы там вдобавок пожать плоды трудов безвременно усопшего Моррисона. При везении я смогу воссоединиться со своей дорогой Элспет по прошествии примерно восемнадцати месяцев – время достаточное, чтобы скандал с Брайантом давно улегся. И нет ни малейшего шанса, что Сьюзи сумеет выследить сбежавшего супруга – ей известно, что я англичанин, и ничего более, поскольку Спринг по понятным причинам предпочел не раскрывать истинного лица Бичемпа Миллуорда Комбера. Так что все прекрасно.
Избавившись от неприятных воспоминаний о Спринге, которого, с бородой в заварном креме, волокут под руки двое дюжих парней, я целиком обратился к своей нареченной, поздравив ее с тем изящным способом, которым она вернула капитана в ряды торговых моряков, и выразил свое восхищение и уважение, целиком и полностью ею заслуженные.
– Ты и впрямь не жалеешь? – спрашивает она. – Я понимаю, все произошло несколько неожиданно, но с какой стати тащить капитана с собой, с этой его постной рожей и жуткими пустыми глазами? Прям змея какая-то! Джейк с капитаном Роджером позаботятся о нем, и давай забудем об этом. Теперь нас только двое, не правда ли? – Она уселась мне на колени, обняла за шею, поцеловала игриво и с обожанием посмотрела мне прямо в глаза. – Ах, Бичи, как я счастлива с тобой! Ну, ты уже наелся? Не хочешь ли на десерт немного фруктов? Думаю, хочешь. – Она захихикала, взяла персик, подразнила меня им, потом уронила за вырез платья, прямо между грудями. – Ну же, будь хорошим мальчиком, скушай его!
* * *
Мы отправились вверх по реке спустя два дня, и если вам не доводилось наблюдать, как переезжает бордель, то вы пропустили незабываемое зрелище. Весь домашний скарб был спущен вниз, чтобы разместиться на дюжине подвод, а два десятка шлюх под бдительным надзором хозяйки выстроились со своим багажом в холле. Меня никто туда не приглашал, но я наблюдал за всем из салона через дверную щель, и никогда не доводилось мне видеть картины умилительнее. Все девицы были одеты в скромнейшие кринолины и подвязанные под подбородком чепчики – прям ученицы воскресной школы – и беспрерывно болтали друг с другом, замолкая, только когда Сьюзи по очереди подходила к каждой, чтобы сверить имена и уточнить, не забыла ли девица что из своих пожитков.
– Клаудия… Взяла свой саквояж и шляпную картонку? Отлично. Зубы почищены? Очень хорошо, дай-ка взгляну. Мария, это лучшие твои перчатки? Готова поклясться, что нет, так что смени их сию же минуту. Нет-нет, не надевай черные бархатные, гусыня, мы же на пароходе поедем! Так, теперь ты, Клеония… О, я же говорила, что белое тебе идет лучше всего? Ты выглядишь прямо девственницей… Почем ты сейчас – по тридцать? Так вот, теперь тебе цена все пятьдесят, если я что-то понимаю в своем деле. Нет, Афродита, не надо сдвигать чепчик на затылок. Я знаю, что ты так привлекательнее, но ведь это не то, что нам сейчас нужно, не так ли, дорогая? Ты юная путешествующая леди, а не товар в витрине магазина… Вот, так лучше… Выпрямись, Стефания, ничто так не портит женщину, как сутулость… Жозефина, у тебя слишком короткое платье, удлинишь его, как только поднимемся на борт. И не дуйтесь на меня, мисс, ваши лодыжки не станут толще, если их прикрыть! Так, внимание всем: плечи назад, головы чуть склонены, руки сложены… Правильно… Глаза опустить! Отлично… Молодцы!
Довольная, она прошла вдоль шеренги и обратилась к ним:
– Теперь, детки, слушайте меня внимательно. На пароходе, да и всю дорогу до Калифорнии, вы будете вести себя как юные леди – я имею в виду настоящих леди, а не тех, о которых мы тут имеем обыкновение говорить ради ублажения джентльменов, слышите? Держитесь всегда парами и не поощряйте никаких знаков внимания со стороны мужчин. А их вам на пути будет встречаться множество, так что будьте начеку. Вы не должны обращать внимания на мужчин, заговаривающих с вами, отвечать им, смотреть на них. Ясно?
– Да, миз Сьюзи, мадам, – их голоса похожи были на хор райских птичек, такие нежные и чистые.
– Тем более у вас даже в мыслях не должно быть привлекать внимание мужчин самим. Вы понимаете, о чем я. И имейте в виду: о том, как зацепить взгляд мужчины я даже забыла больше, чем вы когда-нибудь научитесь, так что если поймаю кого за этим делом, всыплю шесть ударов тростью, вот так! Вы не работаете, пока мы не доберемся до Калифорнии, ни одна! И никакого приватного флирта, понятно?
– Да, миз Сьюзи, мадам, – на этот раз хор звучал уныло.
– Ну вот, вы хорошие девочки, я знаю. Иначе не были бы тут, – Сьюзи улыбнулась и обвела взглядом строй, больше всего напоминая директрису пансиона, раздающую награды за учение. – Я горжусь всеми вами. Но никому из вас никогда не доводилось выезжать за пределы Авлина[38]. Да, Медея, я знаю, что вы с Эжени были в Гаване, но вам ведь нечасто приходилось выходить на улицу? Сейчас – совсем другое дело, и смею сказать, в пути вас ждут различные соблазны и испытания. И если вы преодолеете их, то по приезде в Калифорнию будете получать только лучших джентльменов, и никого более. Будьте хорошими девочками, и каждой из вас я обеспечу достойную жизнь, вы понимаете, что это значит. – Она замолчала, приняв строгий вид. – Но если какая-нибудь дрянная девчонка вздумает своевольничать или не подчинится… И глазом не успеет моргнуть, как отправится вниз по реке, и это вам тоже известно. Кое-кто из вас еще помнит Поппею, не так ли? Так вот, эта непокорная штучка в эту самую минуту корчится под плетью на хлопковых плантациях Томбигби и проклинает тот день. Так что имейте в виду.
– Да, миз Сьюзи, мадам, – прозвучал шепот, а кто-то даже всхлипнул.
– Вот и отлично, и не будем больше об этом. Пока. Не плачь, Мария, я знаю, ты – хорошая девочка. – Сьюзи резко хлопнула в ладоши. – По экипажам. Не бегать, не болтать. Брут присмотрит, чтобы ваш багаж погрузили в фургон.
Зачарованный лицезрением этой восхитительной шеренги у стены, внимавшей речи Сьюзи, я непроизвольно выглянул из дверей салона. Одна из шлюх, наверное, Афродита – угольно-черная деваха с распутными глазами, заметила меня и толкнула локтем подружку. Они отвели взгляды и зажали рты, чтобы не захихикать. Отступать было поздно: я стал спускаться по лестнице, и Сьюзи заметила меня как раз в тот миг, когда давала команду разойтись.
– Погодите-ка, девочки! – Она улыбнулась мне и помахала рукой. – Вам следует знать – это ваш новый хозяин… или скоро станет таковым. Поприветствуйте мистера Бичемпа Комбера, девочки! Вот так, хорошо!
Взяв Сьюзи под руку, я небрежно кивнул, произнеся: «Леди!» – и двадцать чепчиков склонились ко мне, а двадцать грациозных фигурок присели в полупоклоне. Святой Георг, я старался не смотреть на них, иначе захлебнулся бы слюной! Все цвета и оттенки, от эбенового до кофейного, кремового и почти белого, все размеры и формы: маленькие и высокие, дородные и худенькие, гибкие и пухленькие – любая так и просилась в иллюстрации к «Арабским ночам». Они перешептывались и переглядывались, а Сьюзи сжала мою ладонь.
– Ну разве они не прекрасны? Это наше состояние, любимый!
Одна из девиц промедлила секунду, наказывая Бруту, как обращаться с ее попугаем в клетке:
– Помни, его нельзя трясти, не так ли, мой маленький голубочек?
У нее был легкий креольский акцент, приятный голос, и ее поза и плавные жесты при разговоре с Брутом подсказали мне, что она рисуется перед своим новым боссом. Кремового оттенка кожа, белоснежный кринолин и чепчик, сдвинутый достаточно, чтобы видно было необычным образом уложенные, с пробором посередине, черные как вороново крыло волосы. Личико невинное, как у святой, зато легкая, неслышная поступь выдавала в ней ту еще штучку.
– Хмм, – протянула Сьюзи. – Это Клеония. Если бы она вовремя не вышла вон, я бы решила, что у нее что-то на уме. Думаю, надо при случае поучить ее тростью… Впрочем, стоит ли осуждать ее за заботу о том, кто ей дорог, не правда ли, дорогой? Знаешь, сколько может она принести нам за год? – Пятнадцать тысяч долларов, а то и больше, причем без особых забот. Но впрочем… – она чмокнула меня и подмигнула. – Нам пора в путь. Мы же не намерены заставлять такого важного джентльмена дожидаться нас, а?
Что это за джентльмен, я узнал, когда мы поднялись на борт стоящей у пристани «Королевы чоктавов». Было это сразу после наступления сумерек – мы решили, что мне не стоит подвергаться риску, и поэтому я старался не показываться на публике при свете дня до тех пор, пока мы не достигнем Вестпорта. Сьюзи зафрахтовала всю техасскую палубу[39] парохода, оказавшегося небольшим суденышком с гребным колесом на корме; пробравшись сквозь груды ящиков и снующих туда-сюда пассажиров – я с высоко поднятым воротником и в надвинутой на брови шляпе, – мы взошли по трапу, миновали склонившегося в поклоне кондуктора и оказались на своей палубе, поспешив к отведенному лично Сьюзи салону. В нем ярко горели свечи, на столе сияли хрусталь и серебро, наготове стояли чернокожие лакеи, а оркестр скрипачей наяривал вовсю. Краснорожий здоровяк-капитан, при форме и баках, поцеловал Сьюзи ручку и радушно поприветствовал меня; рядом суетился, приторно улыбаясь, священник, а еще двое парней делали умный вид, поигрывая перьями и бумагой.
– Так-так, замечательно! – восклицает шкипер. – Добро пожаловать на борт, миз Уиллинк, и вам, сэ’! Как видите, м’дам, все готово – достопочте’ Хуткинс, уважаемый мистэ’ Грейс из муниципии, и клерк!
Он обвел салон рукой, и я понял, что коварная ведьма взяла меня тепленьким; она сладко улыбалась мне, капитан хлопал по плечу, магистрат начал с вопроса, действительно ли я – Бичемп Комбер, холостяк, в здравом уме и твердой памяти, а клерк зашуршал пером по бумаге. Потом мы поставили свои подписи – рука Сьюзи дрожала, – а маленький судовой священник стал перелистывать свою книгу и прочищать горло.
– К-хм! Сьюзан Уиллинк, вдова… и Бошамп, так, кажется? Правильно Би-чемп, да? Мы собрались здесь пред лицом Господа и этих почтенных свидетелей, дабы… священный союз… произведение потомства, да, конечно… пока смерть не разлучит вас… У вас есть кольцо, сэр? Нет? У леди есть кольцо, так-так… Новенькое… Будьте добры, передайте его ему, а вы, сэр, возьмите руку невесты…
В ушах моих звенят колокола штракенцского собора, я вдыхаю аромат ладана, чувствую тяжесть коронных бриллиантов и ощущаю ледяную ладонь Ирмы… Потом она обращается вдруг в ладонь Элспет, горячую и твердую, а за плечом стоит коротышка Эберкромби, приглядывавший, чтобы я не удрал от алтаря. Слышится возбужденный шепот Моррисона: «… Не будь тута достаточно экипажей для тетушек и кузин, мы бы чирр-товски славно прогулялись до свадебного завтрака…» И вот я уже подглядываю за обнаженной королевой Ранавалуной, пока служанки совершают ее ритуальное омовение – церемония эта не относилась к свадебным торжествам, но оказалась первым этапом к моему соединению с этим черным чудовищем… Ко мне поворачивается лицо Ирмы, холодное и гордое, ее губы слегка касаются моей щеки… Элспет сияет улыбкой, ее золотистые кудри скрыты свадебной фатой, алые губки раскрываются навстречу моим… Сумасшедшая черная горилла с глухим рыком срывает с себя платье и хватает меня за причиндалы… Даже не знаю, с какой стати в голове мелькали эти видения прежних моих бракосочетаний – видимо, в основе своей я все-таки весьма сентиментальный малый. Теперь же на меня смотрит пухлое личико Сьюзи, скрипачи стараются вовсю, шкипер с магистратом хлопают и выкрикивают поздравления. Ниггеры-лакеи снуют с подносами, к потолку взлетают пробки, Сьюзи прыскает со смеху, когда капитан галантно заявляет о праве поцеловать невесту, а маленький священник лопочет, что, мол, разве одну только рюмочку… нет-нет, закуски не надо…
Но больше всего запала мне в память не эта неожиданная церемония и не обязательные экстатические упражнения на роскошной кровати под картиной, на которой Пан с подобающим случаю любострастием пожирал взглядом увивающихся вокруг него нимф, и не железные объятия Сьюзи, сонно бормочущей в тысячный раз: «Миссис Комбер… миссис Бичемп Миллуорд Комбер», – нет-нет, ничего подобного. Мне запомнилось, как, дождавшись, пока она уснет, я вышел, и стоя у поручней техасской палубы, окутанной бархатом ночи, курил чируту, окидывая взором маслянистые воды реки и проплывавшие мимо очертания Батон-Ружа. Огромное кормовое колесо мерцало в свете звезд, как волшебный фонарик, на восточном берегу виднелись далекие огни города, из центрального салона на нижней палубе доносились приглушенные звуки музыки и смеха. Я неспешно прошел назад и посмотрел вниз, на открытую главную палубу – и то, что услышал и увидел тогда, так ярко отпечаталось в моей памяти, словно все происходило только вчера.
От края до края обширное пространство было заполнено поклажей и людьми, напоминающими в свете фонарей те темные силуэты на голландских картинках: вот пара черномазых распевает вполголоса, присев на корточки у борта, вот двое коммивояжеров обсуждают сравнительные достоинства своих саквояжей, а вот несколько матросов, расположившихся на переходном мостике, травят байки. Но таких было меньшинство. Большинство же – а это сотни и сотни, – состояло или из молодых людей, разбившихся на компании и оживленно беседующих между собой, смеясь чересчур громко, или из семей – мать кутается в шаль, охраняя сон прикорнувших среди корзин и баулов детишек, а отец либо сидит молча, погруженный в раздумья, либо в сотый раз проверяет, все ли их пожитки на месте, либо прислушивается, качая головой, к болтовне молодых спутников. Вроде все, как обычно, за исключением какого-то странного нервного возбуждения, витавшего над этой переполненной палубой, подобно магнетическим волнам. Я ощущал его, не понимая причины, поскольку не знал тогда, что это не просто пассажиры, а настоящие эмигранты, первая волна того могучего потока, который хлынул в дикие дебри, создавая Америку; исполненные страхов, надежд и сомнений, люди отправлялись на поиски своего эльдорадо, не будучи даже способны объяснить вам, что именно толкнуло их на этот шаг. Отец семейства переживал, Джек с Джимом были переполнены воодушевлением, а мать совсем выбилась из сил, но все они стремились на поиски приключений.
Какой-то глава семейства стоял в толпе, сгрудившейся в два ряда у поручней, устремив сосредоточенный взор на запад, переносясь мысленно через эти тысячи миль, гадая, что ждет их там и не лучше ли было бы остаться в Питтсбурге? Одинокие парни в мятых шляпах и джинсах подобными сомнениями не страдали – по крайней мере, не подавали вида, – они весело передавали по кругу бутылку, а один выводил под мелодион[40]:
Эй, скажи-ка, дружок, есть ли рома глоток?
Дуда-дуда, ду-да!
Я тебе бы налил, у самого кабы был,
Ду-дади-да, ду-дэй!
Потом, хлопая и топая, его приятели подхватывали припев:
Ветер мчится, фью-фью!
В Калифорни-йю!
Говорят, там край богатый!
Золота! – греби лопатой!
В Сакраменто – о-оу!
Теперь уж вы эту песенку вряд ли услышите, разве что на корабле, поднимающем якорь, да и сомневаюсь, что в ней прозвучит та же интонация бесшабашной надежды, которую слышал я там, у Батон-Руж. Ее и тогда приняли неоднозначно: «А не заткнулись бы вы?» – кричали желающие выспаться, на что оптимисты отвечали дружным: «Убирайтесь к чертям, хотим петь – и поем!» Потом заплакал ребенок, и певцы угомонились, ворча и пересмеиваясь. Вспоминая про тот случай, я всегда испытываю странное чувство: в ту ночь мне даже и в голову не приходило, что у меня, у Сьюзи и наших шлюх, коль уж на то пошло, есть хоть что-то общее с этой сгрудившейся на главной палубе толпой, но на самом деле, сами того не зная, мы оказались частью одной, чертовски многочисленной компании, которая в наши дни уже вошла в фольклор. Следом за нами пришли миллионы, но мы были людьми «сорок девятого года».
Впрочем, дорога в бессмертие еще терялась в расплывчатом будущем. Бросив окурок за борт, я сказал сам себе: «Мне наплевать, чего хотят остальные; я направляюсь домой. Да, дорога будет длинной, и пусть это будет „Калифорни-ийя!“ – тоже не возражаю. Если по пути получится разжиться кое-чем, особенно за счет этой жирной потаскухи, удовлетворенно посапывающей в каюте, я тоже не против – должна же она расплатиться со мной за те многочисленные экзерсисы, что я устроил – и еще, без сомнения, устрою, прежде чем наше путешествие подойдет к концу. Способы пересечь Америку встречаются и похуже». Так по наивности своей думал я. Будь у меня хоть немного здравого смысла, я последовал бы за окурком своей чируты и рискнул бы шкурой, уходя от врагов, рыскающих в поисках меня по всей долине Миссисипи.
30
Последний удар, так называемый «удар милосердия» (фр.).
31
В курсе (фр.).
32
«Тридцать девять статей» – изданный в 1563 г. документ, заложивший основы религиозной доктрины англиканской церкви.
33
«Свиней», то есть полицейских. Очень любопытный пример того, как сленг способен повторяться спустя века. Считалось, что этот термин является порождением 1960—1970-х гг. и был в ходу по преимуществу у протестных групп. На деле же он существовал еще в дофлэшменовские времена, но затем исчез из жаргонного употребления более чем на столетие. (Комментарии редактора рукописи).
34
«Свинья из стада диавола» (лат.). – Примеч. Дж. М. Ф.
35
«Доброе вижу и приемлю, но следую дурному, которое призираю» (лат.). – Примеч. Дж. М. Ф.
36
На троих (фр.).
37
То есть имеющих одну восьмую часть негритянской крови.
38
Новый Орлеан (местн. диалект).
39
Верхняя палуба речного парохода.
40
Небольшой аккордеон.